В начале октября инвестиционный банк Crédit Suisse обнародовал ежегодный доклад о мировых богатствах. Он буквально пестрит интереснейшими находками, но одна из них особенно меня поразила. Речь идет о распределении активов в России. Как следует из отчета, 35% всех богатств страны находятся в руках 110 человек. Просто в голове не укладывается. В то же время за душой у 93,7% россиян 10 000 долларов или того меньше.

Как отмечают авторы доклада, такой показатель делает Россию страной с сильнейшим неравенством в распределении богатств во всем мире. У американцев все еще обстоит сравнительно неплохо, хотя именно они начинают проявлять все больше беспокойства по поводу растущей пропасти в их собственной стране. Но даже в текущих условиях богатства в США распределены куда лучше, чем в России. То есть, могло быть и хуже, так ведь?

Конечно, могло бы. Но я не вижу здесь причин для радости. Россия — это лишь самый яркий пример общемировой тенденции, которая представляет собой одну из самых опасных потенциальных угроз для демократии в нашу эпоху. Речь идет о распространении олигархии.

Проблема не в том, что в современном мире есть невероятно богатые люди, а в том, что колоссальное богатство идет рука об руку с колоссальной властью. Здесь Россия опять-таки служит великолепным образцом связанных с этим опасностей. В 1990-х годах горстка близких к власти дельцов решила воспользоваться привилегированными отношениями с Кремлем Бориса Ельцина и загребла в свои руки все плоды приватизации жемчужин национальной промышленности и прежде всего нефтяного сектора.

Эти бизнесмены без малейших зазрений совести пытались воспользоваться своим экономическим влиянием в политических целях. Они обеспечили Ельцину переизбрание на пост президента в 1996 году, контролировали все назначения в министерствах и диктовали политику правительства. Не удивительно, что перешедших в политику магнатов в скором времени окрестили олигархами (в переводе с греческого «олигархия» означает «власть немногих»).

Один из этих бизнесменов, недавно ушедший из жизни Борис Березовский, привел в кресло премьер-министра бывшего агента КГБ. Однако особой признательности от Владимира Путина он так и не дождался. После избрания на пост президента тот быстро подорвал влияние Березовского и вынудил бывшего благодетеля бежать за границу.

Путин лишил власти и других магнатов ельцинской эры (в первую очередь это касается отбывающего десятилетний срок Михаила Ходорковского), а затем поставил вместо них другую группу бизнесменов (у многих из них были связи с бывшими советскими спецслужбами), которые были обязаны своим состоянием лично Путину. Один из них, Игорь Сечин (бывший КГБшник и глава крупнейшей нефтяной компании страны) считается вторым самым влиятельным человеком в России после самого Путина.

Как бы то ни было, эта проблема касается не одной лишь России. Сегодня нет сомнений, что глобализация и высвобожденные ей мощные экономические силы позволили очень небольшому меньшинству получить беспрецедентные богатства и власть.

Называйте их, как хотите: суперкласс, плутократы, «мировая меритократия». Сути это не меняет. Они являются прекрасным примером связей между деньгами и политической властью. И эта проблема беспокоит все большее число избирателей от Лондона до Куала-Лумпура.

Кроме того, у этого вопроса множество граней. Так, например, в Китае членство в Коммунистической партии нередко становится самым коротким путем к богатству. Многие из сегодняшних политических скандалов связаны с похождениями «золотой молодежи», потомков ветеранов политики, которые воплощают в себе причудливую, но мощную смесь марксизма-ленинизма и капитализма.

За последние годы благодаря выдающимся журналистским расследованиям нам удалось узнать множество поразительных вещей о масштабах привилегий, которыми пользуются приближенные к семьям политических лидеров, таких как председатель Си Цзиньпин или бывший премьер Вэнь Цзябао.

Хотя, по сути, вряд ли это действительно стало для кого-то открытием. Раз всей КНР управляют всего семь членов Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК, то выходит, что очень небольшому числу семей принадлежит практически неограниченный контроль над одной из крупнейших экономик мира.

В таких условиях вполне естественно, что политическая и экономическая власть укрепляют друг друга.

Как несложно понять, сложившаяся в Китае ситуация является результатом запущенного автократической элитой проекта экономической либерализации. В развитых западных странах дела обстоят иначе: там больше конкурентов, а богатство и политическое влияние распределены в более широких масштабах.

Но это лишь весьма слабое утешение для... скажем, для американцев, которые ничего не выиграли от недавнего золотого века их государства. Экономическое равенство в США стабильно росло в течение первых трех десятилетий после окончания Второй мировой войны, но затем остановилось из-за застоя и растущей конкуренции со стороны других стран в 1970-х годах.

Вот, что пишет экономист Джозеф Стиглиц (Joseph Stiglitz) в одной из недавних статей: «В прошлом году на 1% самых богатых американцев пришлось 22% ВВП, на 0,1% — 11%. С 2009 года на 1% самых богатых приходится 95% доходов. В то же время недавний опрос показал, что средняя зарплата в США не меняется уже почти четверть века».

Кроме того, невероятное попустительство американских законов в плане лоббирования и финансирования избирательных кампаний позволили представителям богатой элиты получить огромное влияние на политику. Любой, кто сегодня следит за американской политикой, слышал об огромных суммах, которые тратят консервативно настроенные магнаты вроде братьев Кох. О богатых демократах вроде Джорджа Сороса (George Soros) и Тома Стейера (Tom Steyer) говорят меньше, однако и они активно пользуются своими деньгами для воздействия на политику.

Крупные предприятия и промышленные конгломераты действуют еще неприметнее и легко могут купить парламентариев, чтобы те провели необходимые для увеличения их прибылей законы.

В одном недавнем исследовании было установлено, что 40% всех взносов в политические кампании в 2012 году поступили от сотой доли процента американских семей. Эта цифра хорошо отражает существование новой экономической элиты, которая все четче осознает свое влияние в политике. Это не говоря уже о растущем безразличии других слоев населения, которых все меньше интересует участие в политической жизни.

Наконец, упадок альтернативных центров власти, таких как профсоюзы, безусловно, способствует подъему цинизма и равнодушия.

Все это неизбежно подрывает американскую демократическую систему. (В таких условиях неудивительно, что Верховный суд США вновь начал рассмотрение вопроса допустимых максимальных взносов в политические кампании).

В результате в США вспыхнули беспрецедентные споры по поводу причин этого нового неравенства и его последствий на политическом уровне. Такие специалисты как Джордж Пэкер (George Packer) и Тайлер Коуэн (Tyler Cowen) увлеченно обсуждают вопрос размытия основ общественного договора. В новой книге экономиста Эндрю Дитона (Andrew Deaton) «Великий побег» (The Great Escape) приводится памятная фраза адвоката Луиса Брандейса (Louis Brandeis): «Если демократия превращаются в плутократию, то бедные становятся бесправными».

Но кому по силам повернуть тенденцию вспять? Одни настроены предельно скептически (Коуэн, например, считает, что нынешнее неравенство в значительной мере связано с технологическим прогрессом). Другие же уверены, что мы сможем бороться с движением общества к власти немногих с помощью правил, которые ограничат поле игры (в первую очередь в образовании, инфраструктуре и здравоохранении).

Меры для ограничения влияния денег на политику были бы тоже не лишними (если предположить, что мы сможем создать те, которые действительно будут работать). Если же вы все еще верите в превосходство рынка, пакет мер может включать в себя те, которые послужили бы для развития по-настоящему честной конкуренции, а не процветания крупных предприятий, которые добиваются успеха лишь благодаря связям в политике.

Разумеется, это не означает, что нам нужно распрощаться с капитализмом. Как отмечают многие экономисты, глобализация позволила достичь относительного благополучия многим людям, которые раньше не смели ни о чем подобном даже мечтать. (Вспомните, например, о китайских крестьянах, которые сейчас могут позволить себе есть трижды в день — в прошлом подобное казалось им чем-то невероятным).

За последние полвека общее состояние экономики и показатели развития значительно улучшились. Как бы то ни было, это не означает, что нам не нужно постараться сделать так, чтобы невероятные доходы элит в конечном итоге не лишили гражданских прав всех остальных. Потому что в противном случае нас ждет весьма мрачное будущее.

Но вот согласятся ли богачи так просто отказаться от завоеванной ими власти? Потому что хотя движение «Захвата Уолл-стрит» и набросилось на 1% самых богатых с невиданными ранее пылом и страстью, его политические последствия оказались почти нулевыми.

Нам как никогда нужны новые политические движения, которые смогли бы объединить граждан и найти должный ответ на все более выраженную концентрацию влияния и власти в руках горстки людей. Кроме того, не исключено, что некоторые из самых просвещенных плутократов могут предложить свои идеи о том, как вернуть власть большинству. Где же Билл Гейтс, когда он так нужен?