Что важнее: верность либерализму или здравый смысл?

Что важнее: верность либерализму или здравый смысл? Часть I

Именно такой вопрос могли задать себе все гости мероприятия либеральной платформы «Единой России», посвящённого экономической политике. Единогласно признав неэффективной существующую экономическую модель, участники тем не менее не сошлись в рецептах выхода из тупика, и эти рецепты порой были даже противоположными. Более того, основные посылы либеральной платформы совпадают с идеями экспертов как раз из антилиберального лагеря.

Правильные и неправильные либералы

Как известно, ещё в прошлом году координаторы либерального крыла единороссов Владимир Плигин, Виктор Зубарев и Валерий Фадеев опубликовали манифест «Против дискредитации либерализма», в котором отмежевались от псевдолиберализма, состоящего, по их мнению, в отрицании роли государства в экономике, бездумном копировании западных моделей, отказе от национальных ориентиров в политике и узурпации права на экономическую истину. Вместо этого «сектантского либерализма» был предложен принцип сочетания либеральных идей с сильной ролью государства в экономике, госпланированием, инфраструктурными проектами, государственно-частным партнёрством. Цель — построение сильного и справедливого общества, движущей силой которого должна стать национальная буржуазия — «класс мелких и крупных собственников, менеджеров компаний и лиц свободных профессий». Либералы-патриоты с самого начала резко выступили против доминирующей роли монетарной экономической политики, результатом которой является деиндустриализация.

«Настоящие либералы» (например, Леонид Гозман), объявив единороссов самозванцами, маскирующими идеи госдоминирования под вывеской «либерализм», поспешили разъяснить, что предлагаемая либеральной платформой модель к ним отношения не имеет, и вообще, от партии власти слушать рассуждения об идеологии свободы смешно. Представители патриотических сил и системной оппозиции отметили, что в программе есть здравые идеи, однако для обозначения социал-демократических ценностей и сильной роли государства совсем не нужен термин «либеральный».

Мифы, ведущие в тупик

Институт общественного проектирования (ИНОП), журнал «Эксперт» и его главред Валерий Фадеев уже неоднократно проводили мероприятия, целью которых было привлечение внимания к проблемам российской промышленности и неэффективной финансовой политике властей, которая не даёт никаких возможностей для реиндустриализации и промышленного роста. И вот перед уходом на летние каникулы либеральная платформа попыталась представить своё видение экономической политики уже как партийной задачи.

В этот раз Валерий Фадеев обратил внимание на то, что преобладающим на сегодня стало мнение о невозможности экономического роста в России в условиях мирового кризиса: «Предлагается только любой ценой удерживать инфляцию ниже 5%, а никаких возможностей для роста якобы нет». Действительно, например, новый глава Минэкономики Алексей Улюкаев считает, что «никогда в обозримой перспективе не будет у нас 7% (роста ВВП), а в мире в среднем 5% — об этом надо забыть». «Россия будет своего рода медианой мирового роста — 3–4% — надолго. С теми институциональными ограничениями, которые у нас есть, большего не выжать. Это коррупция, регулирование экономики вручную, неработающее право, немотивированное государственное вмешательство, высокие административные барьеры», — полагает министр.

Это, кстати, весьма показательный месседж, и не только в экономическом смысле. Неолибералы, правда, не видят никакого будущего России, кроме как в качестве заштатной страны «второго эшелона». Либералы-единороссы, напротив, убеждены, что источник такого роста есть: это деятельность тысяч российских средних компаний, которые сегодня полноценно развиваться не могут, поскольку условия неблагоприятны.

«Драма в том, что экономическое мышление власти заполнено «вирусными мемами» — расхожими идеями, настолько привычными, что их уже никто не воспринимает критически», — сказал Фадеев. Из мемов составляют фразы, говоря об экономике, участники светских вечеринок, министерские чиновники, журналисты и обыватели. Сомневаться в правильности этих мемов неприлично. К их числу относится, например, снижение любой ценой инфляции до уровня менее 5% и ограничение для этих целей денежного предложения. Интересно, что, если хорошо поискать, можно найти цитату из статьи главного адепта этой идеи Алексея Кудрина в журнале «Вопросы экономики» за 2007 год, где он сам указывает на отсутствие прямой связи между количеством денежной массы и уровнем инфляции.

Инноваций без промышленности не бывает

Ещё один расхожий мем — о постиндустриальной экономике. Якобы все развитые страны отказываются от промышленного производства в пользу «третьего сектора»: сферы услуг, информационных технологий и тому подобного. И мы даже формально вполне в этом преуспели, поскольку мало что производим, но имеем доходы от экспорта ресурсов. В России очень развит, например, тот самый «сервисный» сектор торговли. Только вот загвоздка: покупаем и продаём мы чужие товары.

Эксперты ИНОП провели сравнение добавленной стоимости, производимой различными отраслями в России и в других странах, на душу населения. Если не считать нефтепродуктов и добычи полезных ископаемых, Россия во всех сферах отстаёт от тех самых развитых стран, на которые предлагается ориентироваться. И в США, и в Японии, и в Германии, и в Южной Корее в разы выше показатели добавленной стоимости на душу населения в химической промышленности, машиностроении, деревообработке, производстве пластмасс, мебели и даже косметической промышленности.

Более того, когда нам говорят, что успешные развитые страны перешли к постиндустриальной структуре экономики, это само по себе спорное утверждение. У мировых лидеров есть своя промышленность. Даже у «постиндустриальных» США, где, действительно, большая часть производств выведена в третьи страны, по-прежнему многое производится внутри страны. Идеалом же постиндустриализма, по логике превалирующей доли «третьего сектора», надо считать Каймановы острова и прочие офшоры, где экономика практически на 100% сервисная: обслуживание финансовых потоков в этих странах составляет львиную её долю.

Миф постиндустриализма, по мнению Фадеева, особо опасен тем, что принижает роль реального сектора. А ведь именно реальное производство является основным заказчиком любых инноваций. Чтобы экономически догнать те самые «постиндустриальные» страны-лидеры, России в первую очередь потребуется в 5–10 раз повысить уровень промышленного производства на душу населения.

Здесь, кстати говоря, можно вспомнить ещё один расхожий миф. О том, что в России якобы нет достаточных резервов внутреннего спроса для обеспечения нужных темпов роста. Считается, что россияне и российские предприятия уже «накупили» всего за прошедшие годы и наращивать своё потребление такими же темпами уже не могут. Это абсолютно неверно. Даже если мы рассмотрим один только спрос со стороны населения.

Так, в статьях неоднократно публиковавшегося у нас в «Однако» главы Российской гильдии маркетологов Игоря Березина приводились расчёты того, что «выходящий из бедности» нижний средний класс в России (это не столичные «креаклы», а рабочие, госслужащие, военные, рядовые сотрудники региональных компаний) ведёт пока ещё весьма скромный образ жизни и имеет большие резервы роста своего спроса. Все эти люди, несомненно, могут и должны повышать свой уровень жизни: статистика показывает, что россияне могут увеличить потребление и товаров легпрома (та же одежда и обувь), и мебели, и бытовой техники, не говоря уже о рынке жилья, который является драйвером целого ряда отраслей. Дороги, аэропорты, жилая и коммерческая недвижимость — всё это нельзя импортировать, а нужно создавать самим.

Эта убеждённость в необходимости развития в России своей промышленности роднит либеральную платформу, как ни странно, с последовательными экономистами-антилибералами. И вообще, тезис о реиндустриализации содержится в программах всех патриотических и консервативных сил России.

Денег мало

Второй пункт, в котором либеральная платформа сходится с теми, кто формально не является их союзниками, это проблема недостаточности денежной массы в российской экономике. Наш Минфин последовательно продвигает идею, что деньги в экономику давать нельзя, нельзя «продолжать транслировать рентные доходы в рост внутреннего спроса, подготавливая почву нового кризиса», а надо «создавать контрциклические, стабилизирующие механизмы кредитно-денежной и бюджетной политики» (цитаты из «Стратегии-2020»). В результате предложение денег сжимается, дефицит ликвидности в банковском секторе становится хроническим, после кризиса 2008 года темпы роста денежной массы замедлились вдвое, а к концу 2012-го денежное расширение практически остановилось. Притом что, например, в начале 2000-х денежная масса была на 10–15% больше ВВП, увеличивалась на 30–40% в год, и экономика росла.

О дефиците денег и хроническом дефиците ликвидности в банковском секторе говорят все. Уровень монетизации экономики России сегодня в два раза ниже, чем в еврозоне, втрое ниже, чем в Англии, и почти впятеро — чем в Японии.

В процентной политике Банк России ориентируется преимущественно на темпы инфляции, задачи поддержания экономического роста и занятости для него вторичны. Россия сейчас входит в число стран, где ставка ЦБ превышает инфляцию, в то время как большинство центробанков стран G7 удерживают сегодня свои базовые ставки на уровнях ниже инфляции.

Присутствовавший на мероприятии либералов-единороссов председатель наблюдательного совета ВТБ и в прошлом глава ЦБ РФ Сергей Дубинин отметил, что прямой связи между количеством денег в экономике и инфляцией нет: при небольшой денежной массе (25–30% от ВВП) можно иметь инфляцию в сотни процентов — если обращение денег быстрое. А можно и наоборот — с агрегатом М2 в объёме, равном ВВП, иметь инфляцию ниже 10 %. Но при условии, что деньги уходят в инвестиции, в создание добавленной стоимости. Иначе любые денежные вливания просто уйдут за рубеж.

Денег в нашей экономике не просто мало, они ещё и дорогие. Высокая стоимость привлечения ресурсов банками у ЦБ и на рынке, а также завышенная маржа, определяют крайне высокий уровень процентных ставок по кредитам конечным заёмщикам. Как сообщил Валерий Фадеев, по состоянию на октябрь 2012 года диапазон ставок по корпоративным кредитам лучшим заёмщикам составляет 9–14% годовых. Компании малого и среднего бизнеса кредитуются, как правило, под 18–22%. В ряде регионов страны некоторые банки предлагают ресурсы малым и средним компаниям по цене выше 30% годовых. Какой бизнес, тем более в депрессивной экономике, способен брать (и отдавать) такие кредиты? Для сравнения: средняя ставка по займам, аналогичным фирмам в еврозоне (до 1 млн евро, срок до 1 года), в сентябре 2012-го составляла 3,66% при уровне инфляции 2,6%.

Кроме того, действительно ли дефицит денег останавливает инфляцию? Это большой вопрос. Ведь если денег мало, значит, кредиты дороги, но бизнес вынужден их брать, а издержки лягут в конечные цены продукции, которые всё равно будут расти.

Помогут облигации. Но какие?

Альтернативой кредитам могли бы стать облигации. Но, как обращают внимание эксперты ИНОП, рынок облигационных займов сегодня так и не стал рабочей альтернативой дорогим банковским кредитам, поскольку стоимость привлечения внешнего финансирования через выпуск бондов также существенно выше инфляции. Требования к эмитенту и процедура листинга закрывают этот инструмент для малых и большинства средних компаний.

По мнению Валерия Фадеева, дефицит длинных денег обусловлен также и ничтожным объёмом длинных активов, таких как субфедеральные и ипотечные облигации. В то время как ёмкость рынка субфедеральных облигаций составляет в США 24% ВВП, в Германии 13% ВВП, в России этот показатель не превышает 0,6% ВВП.

Локомотивами рынка муниципальных, ипотечных и инфраструктурных облигаций предлагается стать госбанкам и институтам развития. По мнению первого заместителя главного редактора журнала «Эксперт» Татьяны Гуровой, проблему неэффективности госсектора как хозяйственного агента в условиях, когда у госсектора есть и деньги, и спрос, нужно решать не неолиберальным путём приватизации всего государственного. «Сегодня мы нуждаемся в появлении новых видов капитала, а сама по себе приватизация их не даёт», — сказала она.

Могут ли в России появиться в достаточных количествах субфедеральные ценные бумаги? Гурова предложила рассмотреть такой пример: допустим, муниципальные власти выпускают облигации под проект строительства социального жилья. Источником погашения будут будущие арендные платежи. Предполагается, что выкупать такие бумаги должны в первую очередь госинвесторы и госбанки. В любом случае речь идёт о программах с участием государства и госгарантиями.

Что дальше?

Как можно заметить, многие тезисы либеральной платформы абсолютно не противоречат существующим нелиберальным доктринам. Они представляют собой, скорее, отражение здравого смысла: уже, кажется, все заинтересованные лица понимают, что никакого роста экономики при нынешней экономической политике не будет.

Однако какие рецепты предлагают либералы-единороссы? Здесь в их рядах единодушия нет. О спорных тезисах относительно структуры финансовой системы России, роли государства в привлечении инвестиций и неожиданных для «либералов» предложениях председателя Комитета Госдумы по экономической политике, инновационному развитию и предпринимательству Игоря Руденского об усилении госпланирования и создании отраслевых прогнозов развития читайте во 2-й части нашего материала.

Она последует в ближайшие дни.

Что важнее: верность либерализму или здравый смысл? Часть II. Либералы из ЕР предлагают вспомнить госплан и госрегулирование

Маринэ Восканян

Обозреватель отдела «Экономика» журнала «Однако».

В первой части нашей статьи говорилось о том, что экономические идеи, представленные на недавнем мероприятии либеральной платформы «Единой России», оказались довольно далеки от того, что принято называть «либеральным» в экономической экспертной среде. По сути, вся первая часть мероприятия была посвящена жёсткой критике сложившейся экономической парадигмы с её дефицитом денег в экономике, дорогими кредитами, отсутствием стимулирующих механизмов для реиндустриализации. Не менее интересной была и дальнейшая дискуссия про финансовые механизмы экономики роста: с одной стороны, про налоги, финансовые институты и ценные бумаги, а с другой — про механизмы госпланирования и госрегулирования.

Внешняя зависимость

Заведующий отделом международных рынков капитала ИМЭМО РАН Яков Миркин привёл наглядные примеры того, насколько сильно российская экономика сегодня зависит от внешних условий и мировой конъюнктуры: независимо от абсолютных величин темпы прироста промышленного производства в России колеблются примерно с той же динамикой, что и в других странах мира. А если сравнить, например, Россию и Бразилию, то колебания курса рубля и реала или биржевых индексов тоже очень схожи.

Российская экономика сильно зависит от западных соседей: 49% отечественного экспорта-импорта приходится на Европу, на СНГ — 14,1%, на Китай — 10,5%. Всё это значит, что Россия будет проходить все кризисы вместе с мировыми рынками. Особую опасность могут создать ситуации вытеснения России с сырьевых рынков, падение мировых цен на сырьё под воздействием укрепления доллара, а также ребалансировка мировой экономики, означающая снижение экспортных возможностей для развивающихся стран.

По мнению Якова Миркина, для большей устойчивости необходима поддержка экономического роста и превращение системы российских финансов в «более крупную финансовую машину». Эксперт считает развитость финансовых рынков признаком зрелости экономики и условием для роста и длинных инвестиций. Сейчас в России экономика недостаточно насыщена кредитами, среди иностранных инвестиций преобладают портфельные, а не прямые. При этом как в страну, так и из неё деньги идут в основном через офшоры. Вдобавок Россия сегодня входит в 25% стран, имеющих самую высокую долю наличности в обороте (индикатор «Наличные деньги/Денежная масса»). Миркин считает, что только рыночное саморегулирование ситуацию не исправит. Требуется «хирургическое, а не амбулаторное лечение». Но какое?

Сколько должно тратить государство

Во-первых, предлагается уменьшить фискальную нагрузку на отечественные компании. Но здесь требуется уточнение: речь должна идти о налоговой нагрузке, препятствующей развитию предприятия. Корпоративные налоги в России в целом не выше, чем в европейских странах, вопрос в их структуре. Всем известна ситуация: чем более «зарплатоёмко» предприятие, чем большую часть его прибыли создаёт человеческий капитал (это, например, ИТ-сектор), тем, с налоговой точки зрения, хуже его ситуация, например, по сравнению с сырьевыми бизнесами. Хотя именно такие предприятия ввиду их инновационности должно поддерживать государство, в том числе и налоговыми льготами.

Прозвучал и тезис о перерегулированности: так, за период 2000–2011 годов число нормативных актов в стране выросло в 3,1 раза, число учреждений — в 5,1 раза, численность госаппарата — в 1,5 раза. За тот же период с 14,9% до 17,9% вырос такой показатель, как конечное потребление государства к ВВП (для сравнения — в Китае в 2011 году он составлял 13,3%). Яков Миркин считает, что эта цифра должна быть снижена.

Отметим, что в вопросе государственных расходов сравнивать разные государства «в лоб» вряд ли корректно. (Кроме Китая, приводились показатели, например, Малайзии, Сингапура и ещё ряда государств, где происходили резкие экономические рывки в формате «экономического чуда».) Если сравнить Россию с западноевропейскими и англосаксонскими странами, то Россия находится на сопоставимом с ними уровне и даже уступает скандинавским странам.

Можно рассмотреть конечное потребление государства в разных странах подробнее. В одной группе (15–20%) находятся, например, Россия, США, Япония, Германия, Киргизия, Никарагуа, Гондурас и Кувейт. В группе с большими расходами (20–25%) — Канада, Италия, Бразилия, Чехия, Молдавия, в группе с меньшими (10–15%) — Китай, Индия, Корея, Казахстан, Турция, Аргентина, Таиланд, Чили. Как видно, совсем явной корреляции нет. Так, у «развивающейся» Бразилии, построившей своё экономическое чудо куда эффективнее соседей с низким госпотреблением, этот показатель выше, чем у многих развитых стран.

Надо понимать, что к государственным относятся и военные расходы. Очевидно, что у России они намного выше, чем у многих других государств, и она не может их снижать. Более того, в определённых геополитических ситуациях мы вынуждены их наращивать — из соображений уже не экономики, а безопасности. Это и госзаказ, и инфраструктурные объекты.

Кроме того, понятна и связь этого показателя с уровнем социальных гарантий. Все страны, где существует социальное государство, имеют более высокое госпотребление. За счёт чего Россия должна его в таком случае снизить? За счёт снижения расходов на образование, ЖКХ, культуру, снижения числа бесплатных госуслуг населению? То есть, по сути, качества жизни граждан?

Хозяин или акционеров

Ещё один противоречивый постулат — о необходимости диверсификации собственности. В России большое число компаний имеют от одного до трёх собственников (в малом бизнесе таких предприятий 80%). Более 10 собственников имеют менее 10% компаний как в среднем, так и в крупном бизнесе. Яков Миркин убеждён, что такая экономика финансируется только через банки и в ней подавлены венчурное финансирование и инновации.

Однако существует и противоположная точка зрения. Так, в Германии большинство компаний (более 90%) — семейные, их доля в ВВП страны более 50%. Среди 100 крупнейших немецких компаний больше половины являются семейной собственностью. Именно семейный характер бизнеса, с точки зрения немецких экспертов, определяет уникальную инновационность и клиентоориентированность такого типа компаний.

Кстати говоря, именно благодаря этому фактору — наличию развитого среднего семейного бизнеса, производящего уникальные высокотехнологичные товары, — Германия лучше многих других стран справилась с кризисом. «Управление в семейных фирмах более эффективно благодаря высокой скорости принятия решений: здесь не нужно несколько раз перестраховываться или оправдываться за принятые решения, как это бывает в других крупных концернах», — полагает профессор Бинц из немецкого института IFF. Эксперт Боннского института изучения среднего бизнеса (IfM) Йохан Экхоф считает, что в долгосрочной перспективе семейные предприятия более ответственны. «Каждый квартал менеджеры вынуждены рапортовать о показателях, свидетельствующих о росте, — говорит эксперт. — В отличие от акционерных обществ, семейные предприятия могут сказать себе: да, сейчас не самые лучшие времена, нам нужно пережить их, исправив ошибки». Да и риски такой бизнес продумывает куда лучше, ведь рискует своими деньгами. Это, конечно, тоже уникальная модель, вряд ли способная реализоваться напрямую в других странах. Важно, что она эффективна и при этом заметно отличается от американской.

Думается, именно вопрос рисков и безопасности останавливает и российских собственников от модели с акционированием, при котором акции становятся доступными всем. В России упустить личный контроль над бизнесом и опрометчиво позволить кому-то получить весомую часть его активов — часто дорога к потере управляемости компании и всех своих капиталов. К тому же в своём исходном манифесте либеральная платформа предлагала опереться на крепкого собственника — национальную буржуазию. Так, кто же этот собственник: хозяин своего дела или лишь наблюдатель за курсами своих акций на бирже?

Сам себе инвестор

Похожие вопросы возникают и при обсуждении модели финансовой системы России и её институтов. Яков Миркин убеждён, что эффективной может быть только финансово насыщенная система, в которой активную роль играют страховые компании, пенсионные фонды, различные трасты и инвестфонды. Действительно, в США, например, на долю таких институтов приходится более 70% всех финансовых активов, тогда как в России — лишь 7%.

Предлагается разными способами стимулировать людей и компании вкладывать свои средства в ценные бумаги. Например, давать налоговые льготы тем, кто так поступает, а также создавать новые классы инвесторов. Вкладывать накопленные средства в ценные бумаги можно с помощью личных пенсионных счетов, через инвестиционные фонды социально ответственного инвестирования (инфраструктура, регионы, здравоохранение). Помимо этого, можно стимулировать предприятия к введению корпоративных компенсационных планов (оплата труда акциями) и тому подобное.

Сегодня ни население, ни бизнес не особенно стремятся к таким вложениям. «В России доля сбережений в экономике высока, а доля накоплений — низкая. И стимулов для накопления даже в личных финансах у людей нет», — отмечает Виктор Плескачёвский, вице-президент Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП). Действительно, средства у людей и компаний есть, но они их не стремятся куда-либо «отдать в рост».

Здесь также встаёт вопрос общей экономической ментальности населения. В США все граждане активно занимаются личными инвестициями в ценные бумаги. Это особая финансовая культура, связанная в том числе и с принятием рисков. Однако уже в Европе картина заметно отличается, в то время как в России всё вообще иначе.

Наигравшись с МММ и прочими пирамидами, население получило стойкий иммунитет к идее сегодня занести рубль в чью-то кассу, а завтра «купить жене сапоги». Долгосрочными вложениями с учётом кризисной конъюнктуры заниматься никто не будет. Доверия к посредникам, которые отнесут твои пенсионные накопления или зарплату на биржу, тоже нет. Россияне, как известно, предпочитают скорее потратить излишки денег на дорогие покупки. Что интересно, зачастую они оказываются правы.

Опросы в последние годы выявили, что россияне предпочитают распорядиться деньгами, которые не собираются сразу тратить, следующим образом. На первом месте идёт Сбербанк, на втором — недвижимость, на третьем — хранить дома наличные, на четвёртом — вложить в своё дело, на пятом — купить золотые или серебряные слитки или монеты. И лишь после этого шли куда менее популярные варианты вложений в акции, облигации, паевые фонды.

Помимо ограничения конечного потребления государства и снижения фискальной нагрузки, Яков Миркин считает необходимыми рост доли накопления в ВВП в 1,5–2 раза, наращивание уровня монетизации в 2,5–3 раза, увеличение насыщенности экономики долговыми активами — в 2–2,5 раза, снижение уровня реального ссудного процента в 2–2,5 раза. «Стыдно для страны, которая заливается деньгами, давать бизнесу кредиты под такие проценты», — отмечает эксперт.

При этом он подчёркивает, что, говоря о финансовой насыщенности, имеет в виду не «мыльные пузыри», а базовое развитие. «Экономика становится тем сильнее, чем больше в ней вертится денег и кредитов», — считает он. С этим трудно не согласиться. Однако какие конкретно механизмы могут сработать в России и действительно ли именно ценные бумаги сыграют в этом ведущую роль — вопрос далеко не однозначный.

Вспомнить протекционизм и госплан

О своём видении необходимых изменений в экономической политике рассказал председатель комитета Госдумы по экономической политике, инновационному развитию и предпринимательству Игорь Руденский. Это выступление, несомненно, стало хитом программы — настолько неожиданно оно звучало на мероприятии, где собрались пусть и декларирующие свою государственническо-патриотическую линию, но всё-таки либералы.

В сфере выработки экономической стратегии комитет сейчас занят разработкой закона о стратегическом планировании, подготовкой к вынесению на обсуждение закона о промышленной политике. Принят в первом чтении закон о частно-государственном партнёрстве. Руденский отметил, что в условиях экономического спада важным инструментом поддержки отечественного бизнеса являются госзакупки: законодатели поддерживают идею в некоторых случаях прямо указывать в качестве объекта госзакупки только товары отечественного производителя.

Начинать сегодня, уверен Руденский, надо с выработки экономической доктрины, первооснов и принципов, с «фундамента нулевого уровня». В своих разработках комитет по экономической политике считает важным вернуться к рассмотрению уже предлагавшихся экономических доктрин. Они, по словам Руденского, были, но не получили должного громкого звучания и обсуждения. Эксперт сослался на положительный опыт концепции «Государственная экономическая политика России. К умной и нравственной экономике», разработанной под руководством президента ОАО «РЖД» Владимира Якунина, программы «Экономическая доктрина: Вернуть лидерство» Института общественного проектирования (ИНОП) и журнала «Эксперт». Экспертному сообществу стоило бы обсудить доклад РАН «О комплексе мер по обеспечению устойчивого развития России в условиях глобальной нестабильности», разрабатываемый под руководством советника президента Сергея Глазьева, уверен председатель комитета.

Этот список недвусмысленно даёт понять, что ориентироваться предлагается на концепции, которые изначально противопоставляют себя российскому экономическому неолиберализму. Но этого мало. Далее Игорь Руденский ещё сильнее удивил аудиторию. Он предложил вспомнить протекционистскую доктрину меркантилистов и манифест австрийца фон Хорника, опубликованный ещё в 1684 году. Вот основные пункты:

— каждый клочок земли в стране должен использоваться для сельского хозяйства, добычи полезных ископаемых и их обработки;

— все добытые в стране сырые материалы следует использовать для собственной переработки, поскольку стоимость конечных товаров выше, чем сырья;

— всякий вывоз золота и серебра следует запретить, а все отечественные деньги надлежит держать в обращении;

— всякий импорт иностранных товаров надлежит всемерно ограничивать.

«Запад следует этому уже 300 лет. КНР следует своей национальной доктрине: гарантированное обеспечение промышленности сырьём и энергией и эмиссионное инвестирование в промышленность. Это основы национально-ориентированной экономики. А у нас наоборот», — сказал глава комитета по экономической политике.

Что же, по его мнению, должно лежать в основе отечественной доктрины? В Научно-практическом центре стратегического планирования и управления экономикой при президиуме «Единой России», созданном в начале этого года, считают, что это госпланирование. «Понятие планирования должно быть интегрировано в экономическую модель. Государство должно осуществлять индикативное планирование, долгосрочное прогнозирование и обеспечивать управление экономическим развитием. В развитых странах государство везде активный менеджер и инноватор».

Господствующие высоты в экономике, по мнению Руденского, должны принадлежать госкорпорациям. «В советское время у нас были мощные корпорации во главе с министерствами. Вся страна была, по сути, одной корпорацией. В условиях глобализации с главной ударной силой мировой экономики — транснациональными корпорациями — могут конкурировать только наши госкорпорации — «Аэрофлот», РЖД, «Ростехнологии». Когда мы сегодня говорим о конкурентоспособности, мы должны говорить не о конкурентоспособности внутри РФ, а о конкурентоспособности самой РФ».

Эксперт поставил под сомнение и базовый либеральный постулат о том, что частное предприятие всегда эффективнее государственного или муниципального. Это неверно. Вопрос в том, какие там менеджеры и какую цель перед ними ставит государство. Что, конечно, не отменяет максимальной инициативы частного сектора.

«Корпорация Россия»

Как сообщил Игорь Руденский, «Единая Россия» предлагает запустить новый партийный проект — «Корпорация Россия», ориентированный на системность и национальные приоритеты. Проект должен будет ориентировать все уровни и ветви власти на единый конечный результат, на эффективность. При максимальной свободе предпринимательской активности цель — осуществить кратный прирост ВВП. К разработке новой доктрины предлагается привлечь всех: учёных, экспертов, молодёжь. «Особенно актуальным становится привлечение учёных и специалистов экономической науки, молодых россиян, способных предложить новые идеи и разработки для обеспечения идеологического, политэкономического и экспертного бэкграунда нашей стране. Уверен, что только опираясь на мнения представителей разных направлений экономической науки, экспертов и бизнесменов, в том числе и из регионов, мы добьёмся этой цели», — сказал депутат.

Какими должны быть эффекты национально-ориентированной экономической стратегии? Это реиндустриализация, усиление таких отраслей, как глубокая переработка леса, нефти и газа. Рост жилищного строительства может дать 0,7–1% роста ВВП, сельское хозяйство — 0,5–0,6%, отрасли «экономики знаний» — до 1%. Предлагается восстановить российский легпром, где сейчас 80% импорта и чья доля в ВВП страны — менее 2%. В советское время этот сектор составлял более 20% ВВП. Всё это, как считают эксперты ЕР, может дать в совокупности до 5–6% роста ВВП в год.

Государство как пример эффективности

Звучала на мероприятии идея, что государство должно само быть примером эффективности в расходовании бюджета. Глава Московской школы экономики МГУ академик Александр Некипелов отметил, что только выбытие основных фондов в России идёт темпом 2% ВВП ежегодно. Поэтому даже 2–3%-ный рост ничего не даст, это не развитие. Нужны более высокие темпы. И стимулировать их должно государство.

«У нас считается, что есть конфликт между государством как собственником и государством как управленцем. Поэтому предлагается приватизация госактивов. Но ведь надо понимать, что если государство отдаёт один актив, то получает другой — деньги. А нам не говорят, как оно распорядится этими деньгами. У нас и без этой приватизации уже накопленные резервы надо вкладывать в экономику. В острой фазе кризиса государство израсходовало более 200 млрд долларов из валютных резервов, но это была всего лишь их треть. И вот эти избыточные резервы надо использовать для развития», — отмечает академик Некипелов.

Вице-президент Росбанка Михаил Ершов обращает внимание на то, что другие государства после кризиса прибегают к такому механизму, как целевая сверхдлинная эмиссия. «У американцев выпускаются 30-летние ценные бумаги, это кредит экономике. У них это называется после кризиса «денежно-промышленная политика». У японцев — 40-летние. Если эмиссионный центр даёт экономике 30–40-летние кредиты, если первый государственный импульс такой, то у вас будет и ипотека, и пенсионные, и страховые институты».

Председатель наблюдательного совета ВТБ Сергей Дубинин считает, что роль государства не должна сводиться лишь к денежной накачке экономики и регулированию. К этому нужно ещё и сделать двигателем экономики частное предприятие. Но сегодня деньги не трансформируются в инвестиции, а уходят в офшоры. При этом они часто возвращаются назад, но уже в формате иностранных инвестиций: так предприниматели защищают себя от рисков, поскольку доверия к российским финансовым институтам у них нет.

Как государство может стимулировать бизнес-активность? Например, для малых предприятий, индивидуальных предпринимателей можно было бы вообще давать на несколько лет безналоговый режим. Чтобы требовать от инвесторов вложений в российскую экономику, государство само должно подать пример. «Я бы хотел быть либералом, но мы «проехали» ту стадию, когда все организуется само собой, — признаётся Сергей Дубинин. — Давайте дадим пример эффективности госинвестиций. Научимся хотя бы ремонтировать Большой театр не за 35 млрд и не раздувать любую госсмету в разы. Тогда и бизнес станет что-то инвестировать».

«Это — антилиберализм!»

Звучавшие на встрече либеральной платформы ЕР идеи настолько противоречили привычному либеральному пониманию экономики, что присутствовавшие там политики-либералы не скрывали своего недоумения. «Я давно не слышал такой последовательной критики действий правительства с таких антилиберальных позиций», — сказал политик-либерал Борис Надеждин. Ни в какую индустриализацию он, кстати сказать, не верит. «Ставить задачу индустриализации сегодня нельзя. В середине ХХ века энергия миллионов молодых сельских парней была трансформирована в СССР в индустриальный рывок. А сегодня средний возраст в России 40 лет. Даже если поставить такую задачу, кто будет работать на этих заводах? Киргизы и узбеки?» — спросил он Валерия Фадеева. И начал традиционное объяснение, что, пока не заработают такие институты, как независимый суд, экономика развиваться не будет.

«А в развитых странах, которые мы приводили в пример, там тоже киргизы на заводах работают?» — спросил в свою очередь главред «Эксперта». — «В экономике что, всё умереть должно, пока не дождёмся независимого суда?»

Но убеждённым либералам важнее чистота идеи. Поэтому Надеждин предложил присутствующим посмотреть десять тезисов Зюганова о том, за что надо отправить правительство в отставку, и сравнить с повесткой мероприятия. Намекая, видимо, на предательство либеральных ценностей.

Итоги

Читатель, возможно, задаст вопрос: к чему мы так детально разобрали это экономическое мероприятие либералов-единороссов? Мы готовы ответить. Когда либеральная платформа правящей партии критикует монетаризм правительства, призывает восстанавливать промышленность, открещивается от неолиберального вашингтонского консенсуса, а её эксперты ратуют за возвращение госпланирования и протекционизма, это говорит о том, что здравый смысл и национальные интересы для разумных российских либералов важнее политических клише.

Это вовсе не значит, что они готовы слиться в братских объятиях с коммунистами и консерваторами-традиционалистами. Безусловно, они хотят в первую очередь защитить интересы предпринимателей, «национально-ориентированной буржуазии». И вообще, делают ставку на бизнес-активных, инициативных и рассчитывающих на себя россиян. Тех, кто сам зарабатывает, сам оперирует капиталами, принимает управленческие решения как хозяин или как менеджер.

Но, обращаясь к этой своей аудитории, они видят её не просто как безразличных получателей прибыли, а как тех, кому небезразличны и страна, и её будущее. И кто видит это будущее не на пути сырьевого придатка и прилежного ученика глобализаторов из МВФ. И хочется надеяться, что «разумные либералы» преодолеют шизофреническую дилемму «кто же эффективнее, частник или государство?». Они ведь уже сейчас говорят о разумном сосуществовании разных механизмов для разных экономических сегментов.

Получается, что в обществе начинает складываться консенсус практически всех политических сил относительно экономической стратегии. Этим консенсусом является отказ от догматического неолиберализма. Парадоксальным образом уже не российские партии являются оппонентами друг другу в экономической дискуссии, а значительная часть партийного и экспертного сообщества в целом выступает оппонентом либерального блока в госструктурах.