Что скрывается внутри американских банков? ("The Atlantic ", США)

Спустя четыре года после финансового кризиса доверие людей к банкам низко, как всегда. Умудренные опытом инвесторы называют крупные банки «черными ящиками», которые по-прежнему могут таить огромные риски, способные вновь потянуть экономику вниз. Детальное исследование финансовых отчетов банков, якобы консервативных в своих оценках, позволяет выявить причину подобных опасений и указать путь к неотложным реформам.

Причин финансового кризиса множество – слишком большие займы, неразумное инвестирование, ошибки в регулировании. Однако главной причиной стала паника, вызванная недостаточной прозрачностью. Причина, по которой никто не хотел предоставлять займы и вести торговые операции с банками осенью 2008 года, когда рухнул Lehman Brothers, заключалась в непонимании банковских рисков. Глядя на отчетность какого-либо банка, было невозможно говорить о том, обанкротится он внезапно или нет.

За последние четыре года американским руководством и банкирами были предприняты колоссальные, а в некоторых случаях беспрецедентные усилия по спасению финансовой отрасли, по наведению порядка в банках и по реформированию регулирующих механизмов. Все это было направлено на восстановление доверия к американской финансовой системе. Однако это не сработало. Сегодня банки стали еще крупнее и непрозрачнее. Во многом они ведут себя так же, как и до кризиса.

Посмотрите, какими в минувшем году были потери JPMorgan, которые подверглись тщательному изучению. До известного эпизода инвесторы считали JPMorgan одной из самых надежных и грамотно управляемых корпораций в США. Харизматичный генеральный директор компании Джейми Даймон (Jamie Dimon) смог удержать JPMorgan на плаву во время финансового кризиса, а к началу 2012 года она казалась, как никогда, стабильной и здоровой.


Одна из причин такой репутации заключалась в том, что крупный финансовый банк корпорации, отвечающий за онлайновые кредиты, выглядел надежным, безопасным и стабильно приносящим прибыль. Однако в мае в JPMorgan сделали объявление, от которого, наверное, возник не один инфаркт: небывалые потери, которые сперва оценивались в 2 миллиарда долларов, позднее были пересмотрены и составили 6 миллиардов долларов. Эта цифра может еще вырасти. На момент написания данной статьи следственные органы по-прежнему пытаются понять состояние банка.

Источником потерь стала малоизвестная банковская структура под названием Главное инвестиционное управление. Это подразделение было рядовым и  непримечательным. Его создали для снижения банковских рисков и управления резервными валютными активами. Как сообщают в  JPMorgan, подразделение инвестировало средства в  малодоходные ценные бумаги с низким риском, такие, как государственные облигации США. В банке заявляли, что в 95 процентах возможных сценариев максимальные потери Главного инвестиционного управления не должны были превысить 67 миллионов долларов США за один день. (Этот широко применяемый статистический метод называется рисковой стоимостью). Когда аналитики весной говорили Даймону о том, что по некоторым данным, корпорация понесла гораздо большие убытки, он отмахнулся от них, назвав их заявления «бурей в стакане воды». Эти данные появились до официального опубликования сведений о масштабах потерь.

Шесть миллиардов долларов - не та сумма, которая способна сокрушить JPMorgan, но тем не менее, это большие потери. Акции банка за два месяца упали в цене на треть на фоне получаемой инвесторами информации о крахе на торговых площадках. Только за 11 мая 2012 года, на следующий день после того, как в JPMorgan подтвердили убытки, акции корпорации упали на 9 процентов.

Данный инцидент затрагивал гораздо более широкую сферу, а не только денежные активы. Получается, что банк, считавшийся лучшим в области управления деловыми рисками, плохо управлял своими рисками.  Когда  банк начал наводить порядок, выяснилось, что он прибегал к махинациям в методах оценки собственной рисковой стоимости, не давая четкого объяснения причин. Более того, при подтверждении убытков в JPMorgan вынуждены были признать, что объявленные ими цифры не соответствовали действительности. Главный и якобы надежный источник доходов банка по сути был очень рискованной спекуляцией, информация по которой раскрывалась крайне скупо.

Дело обстоит даже хуже. Сейчас федеральная прокуратура проводит расследование в отношении того, лгали ли трейдеры по поводу торговых позиций Главного инвестиционного управления, которые в действительности ухудшались. Акционеры JPMorgan выдвинули против компании многочисленные иски, обвиняя ее в искажении финансовой отчетности. Сам банк предъявил иск одному из своих бывших трейдеров, обвиняя его в убытках. Получается, что  Джейми Даймон, имевший некогда репутацию самого надежного руководителя на Уолл-стрит, не понимал и не смог должным образом управлять этим гигантом. Теперь инвесторам приходится сомневаться, является ли банк таким стабильным, как казалось, и имеются ли неточности в других его отчетностях.

Скандал с JPMorgan - не единственный за последние месяцы инцидент, поставивший под вопрос надежность  крупных банков и доверие к ним. Теперь многим банкам предъявляются  обвинения в манипуляциях с наиболее популярной в мире процентной ставкой ЛИБОР (Лондонские межбанковские ставки предложения), считающейся базовой для определения процентных ставок по займам и инвестициям на триллионы долларов. В июле банк Barclays выплатил крупный штраф, чтобы избежать уголовных и гражданских обвинений, которые могли быть выдвинуты властями США и Великобритании. Сообщается, что швейцарский гигант UBS находился в схожей ситуации на момент написания данной статьи. По другим банкам, включая JPMorgan, Bank of America и Deutsche Bank, идет расследование в рамках гражданских и уголовных исков, хотя обвинения пока не предъявлены.

Ставка ЛИБОР отражает размер комиссии, которую получают банки при выдаче займов друг другу. Она является мерилом доверия банков друг к другу. Теперь эта ставка стала ассоциироваться с махинациями и сговором. Иными словами, никто не может доверять даже этой шкале, которая по идее должна отображать меру доверия внутри финансовой системы.

Число обвинений в незаконной тайной банковской деятельности также cтало расти. Правительство США обвинило крупные мировые банки в содействии мексиканским наркодилерам в отмывании денег (HSBC) или в переводе денег в Иран (Standard Chartered). Прокуратура обвинила американские банки в подделке ипотечных записей путем «автоматического подписания» бумаг с целью ускорения процесса, и в незаконном истребовании с заемщиков платежей под угрозой лишения права выкупа заложенного имущества. И только после финансового кризиса люди узнали, что банки регулярно вводили клиентов в заблуждение, продавали им «мусорные» акции, а в некоторых случаях даже тайком заключали сделки в ущерб своим клиентам, наживаясь на их незнании.

Оба эти инцидента еще больше снизили доверие населения к банкам. Как утверждают в консалтинговой компании Gallup, еще в 1970-х годах трое из пяти американцев говорили, что они «полностью» или «в значительной степени» доверяют крупным банкам. Затем  доверие пошло на убыль. Начиная с финансового кризиса 2008 года, уровень доверия просто рухнул. В июне 2012 года меньше чем один из четырех респондентов по опросам  Gallup доверяли крупным банкам. Это крайне низкий показатель. В октябре комиссар Комиссии  США по ценным бумагам и биржам Луис Агилар (Luis Aguilar) привел данные, согласно которым «у 79 процентов вкладчиков нет доверия к финансовой системе».

Когда мы спросили главу отдела по взаимодействию с вкладчиками компании Goldman Sachs Дэйна Холмса (Dane Holmes), почему так мало людей доверяют банкам, он сказал, что «люди не понимают банки» по причине «недостаточной прозрачности». (Позднее Холмс пояснил, что он говорил о среднестатистическом человеке, а не о грамотных вкладчиках, с которыми он имеет дело практически ежечасно). Он абсолютно прав в том, что мало кто из студентов, сантехников или пенсионеров понимает, что делают крупные банки. Обычные люди потеряли доверие к финансовым институтам. Сама по себе это уже весьма большая проблема.

Однако возникла еще более серьезная проблема, которая в еще большей степени угрожает безопасности финансовой системы. Она как раз затрагивает преимущественно так называемых крупных вкладчиков — тех, на которых Холмс тратит значительную часть своего времени. Люди, сведущие в банковской сфере, также все меньше и меньше доверяют крупным банкам.

Касалось, что после воздействия якобы «очищающего эффекта» паники мудрые инвесторы начнут хватать банковские акции, играя на нерешительности среднестатистического инвестора и покупая их по низкой цене. Банки списали безнадежные кредиты. Казначейство удостоверилось в состоянии банков после «проверки на прочность». Конгресс одобрил закон Додда - Франка, направленный на регулирование нечем не стесненных уголков  финансовых рынков и минимизацию влияния кризисов в будущем. В ходе кризиса 2008 года многие ключевые вкладчики избавились от банковских акций. Этот закон был призван вернуть вкладчиков обратно.

Поначалу они на самом деле вернулись. Многие вкладчики, включая Уоррена Баффета (Warren Buffett), говорят, что цена банковских акций после кризиса стала заниженной и продолжает оставаться такой же и сейчас. Многие крупные учреждения-вкладчики, такие как паевые фонды, пенсионные фонды и  страховые компании по-прежнему держат значительные доли в основных банках. Федеральный резерв попытался помочь сделать кредиты и торговые операции банков более выгодными, удерживая процентные ставки на низком уровне и вкачивая в экономику страны триллионы долларов. Для инвесторов сочетание низких цен на акции, мягкой политики Федерального резерва с возможностью ограничить убытки (федеральные власти, разумеется, продемонстрировали готовность помочь банкам в трудные для них времена) может быть существенным стимулом.

Тем не менее, предел оптимизма крупных вкладчиков можно заметить по статистическим данным. Через четыре года после кризиса акции крупных банков остаются слабыми. Даже после роста цен банковских акций минувшей осенью акции многих банков оставались ниже учетной стоимости, а это означало, что реальная стоимость банков ниже заявленного в отчетах банков объема капиталов. Это является показателем того, что вкладчики не верят показателю заявленной стоимости, либо не верят, что банки будут прибыльными в перспективе, или их тревожат обе эти причины. Некоторые представители финансовых кругов сказали нам, что рассматривают крупные банки как настоящие «черные ящики» и не заинтересованы в покупке их акций. Генеральный директор одной из крупнейших американских корпораций сообщил нам, что регулярно слышит от инвесторов о том, что банки являются «неинвестируемыми» (употребляемый на Уолл-стрит термин, являющийся неологизмом слова «неприкасаемый»).

Этот подход становится все более распространенным среди самых продвинутых лидеров по вкладам. Пол Сингер (Paul Singer), возглавляющий влиятельный инвестиционный фонд  Elliott Associates, этим летом писал своим партнерам следующее: «Сейчас нет ни одного финансового учреждения, чья финансовая отчетность позволяла бы получить содержательную информацию о его рисках». Бывший председатель Комиссии США по ценным бумагам и рынкам Артур Левитт (Arthur Levitt) в ноябре в общении с нами посетовал на то, что ни одно из опробованных после 2008 года средств «существенно не снизило вероятность финансовых кризисов». В недавнем интервью один известный  в прошлом сотрудник регулирующих органов выразил опасение относительно скрытых рисков, которые могут нести банки, сравнив крупные банки с корпорацией  Enron.

Проведенный недавно компанией  Barclays Capital опрос выявил, что более половины учреждений-вкладчиков испытывают недоверие к тому, как банки оценивают риски их активов. Когда менеджерам хедж-фондов был задан вопрос о том, насколько они доверяют этим «оценкам рисков» (показатель, используемый банками для определения объема капитала, который им следует хранить как подушку безопасности в случае снижения деловой активности), около 60 процентов опрошенных оценили уровень доверия на 1 или 2 бала из пяти, при том что 1 балл означает  «совершенно не доверяю». Никто из них не дал оценку 5 баллов.

Многие  бывшие банкиры недавно объявили о том, что банковская сфера неисправна (со столь несвойственной четкостью они начинают говорить после того, как превращаются из финансовых гигантов в богатых пенсионеров). Бывший глава Merrill Lynch и экс-руководитель Программы спасения проблемных активов в администрации Обамы Герберт Эллисон (Herbert Allison) написал язвительную книгу о крахе крупных банков, где он разве что не назвал их кровососами. Целый ряд бывших высокопоставленных финансовых функционеров призвал к ликвидации банков, более жесткому регулированию и даже потребовал вернуться к Закону Гласса-Стиголла (Glass-Steagall) времен Великой депрессии. Этот закон отделил коммерческие банки от инвестиционных банков. В числе таких функционеров выступили бывший генеральный директор Morgan Stanley Дин Уиттер (Dean Witter), Филип Перселл (Philip J. Purcell), бывший финансовый директор Citigroup Салли Кравчек (Sallie Krawcheck), бывший генеральный директор Merrill Lynch Дэвид Комански (David Komansky) и бывший генеральный директор Citigroup Джон Рид (John Reed). Другой бывший генеральный директор Citigroup Сэнди Вэйл (Sandy Weill), сделавший карьеру на крупных финансовых поглощениях, этим летом невероятным образом поменял свою точку зрения, с ошеломляющей дерзостью утверждая, что банки должны вот-вот рухнуть.

Об истории Билла Экмана (Bill Ackman) стоит рассказать отдельно. Экман, являющийся одним из самых авторитетных и успешных американских инвесторов, сперва относился скептически ко вкладам в крупные банки. Позднее он стал сторонником этого подхода, а потом вновь от него отказался, теряя на этом сотни миллионов. В 2010 году Экман купил долю в Citigroup стоимостью 1 миллиард долларов для возглавляемого им фонда Pershing Square, капитал которого составлял 11 миллиардов долларов. Эти действия он объяснил тем, что после кризиса крупные банки списали свои безнадежные кредиты и стали проводить более консервативную политику. Кроме того, снизился и уровень конкуренции. Как говорит Экман, это должно было создать прекрасный климат для инвестирования. Большую часть своей карьеры он избегал вкладов в крупные банки. Однако, как он сказал нам, «однажды я подумал, что все же можно доверять цифрам в банковских книгах».

Весной прошлого года  Pershing Square продал всю свою долю в Citigroup, поскольку стратегия банка буксовала, а объем потерь составил 400 миллионов долларов. Экман сказал следующее: «В течение первых семи лет работы Pershing Square я был уверен в том, что инвестор не будет вкладываться в гигантский банк. Позднее я почувствовал, что сам могу инвестировать в банк. Я так и сделал, на чем потерял огромные деньги».

Кризис доверия среди вкладчиков заметен не столь явно. Он гораздо менее очевиден, нежели внезапная паника, однако со временем ущерб от него возрастает. Это не цунами, а плесень. Она поразила банки, иногда ее замечают, но потом забывают. Вскоре это становится повседневной действительностью. Даже если экономика начинает восстанавливаться, кризис доверия подрывает этот процесс. Банки не способны привлекать капитал. Они теряют клиентов, которые боятся быть обманутыми или обведенными вокруг пальца. Руководителям банков по очереди наносятся удары, выводящие их из строя. Нехватка уверенности в самих себе не позволяет им давать кредиты в тех объемах, в каких они могли бы это делать. Им приходится иметь дело с опасным наследием, ставшим результатом имевших ранее место переборов и ошибок. Без доверия к банкам экономика начинает буксовать и трещать по швам.

Разумеется, при снижении уровня доверия вероятность наступления очередного кризиса увеличивается. Следующая серьезная буря может разрушить пошатнувшийся дом. Самые влиятельные инвесторы, определяющие движение рынка и контролирующие денежные потоки, уйдут, чтобы избежать обрушения крыши дома. Чем меньше они доверяют банкам, тем быстрее и решительнее будет шириться эта брешь. Это будет вести к  выводу капиталовложений, заморозке банковских кредитов и еще большему ослаблению всей банковской структуры. В этом смысле опасения становятся реальностью, а беды, которые когда-то предвиделись, возникают на самом деле.

В центре проблемы кроется озабоченность относительно точности финансовых отчетностей банков. Некоторые вопросы к банкам носят основополагающий характер: как банки отчитываются по кредитам; могут ли вкладчики точно определить объем этих кредитов. Другие вопросы более сложные: какие риски появляются вследствие применения комплексных финансовых инструментов, аналогичных тем, что привели к огромным потерям  JPMorgan. Предполагается, что ответы на вопросы можно найти в ежеквартально и ежегодно публикуемых отчетах, которые хранятся в Комиссии США по ценным бумагам и биржам.


Независимая частная организация, именуемая Советом по стандартам финансового учета, занимается этими отчетами. Занимающий сейчас должность менеджера по инвестициям Дон Янг (Don Young), в период с 2005 по 2008 гг. был членом правления этого совета. Недавно он сообщил нам, что поработав в правлении, он больше не доверяет банковским отчетностям.

Правила отчетности расширились, как и сами банки, а активы и обязательства, о которых в них говорится, обрели более запутанный характер. Однако правила не успевали за изменениями в финансовой системе. Мудрые банкиры при содействии своих юристов и бухгалтеров могут найти множество способов обойти эти правила, действуя при этом в рамках закона. Более того, поскольку эти правила становились все более детальными и наполненными юридической спецификой, они имели неверный эффект и позволяли банкам избегать предоставления вкладчикам всей необходимой информации для определения объемов рисков и состояния банка. (Эти сведения маскировали за мелкими деталями и юридической терминологией). Даже  этими правилами не могли быть учтены все возможные обстоятельства. Это применимо при поиске ответа как на сложные вопросы, касающиеся финансовых инноваций и торговых операций, так и на рядовые вопросы, связанные, например, с кредитами.

С одной стороны, в период нахождения во главе Совета по стандартам финансового учета Янга некоторые члены совета хотели, чтобы банки отчитывались по кредитам так же, как и по ценным бумагам. Имелось в виду, что их надо обозначать в текущих рыночных ценах. Этот метод известен под названием «справедливая стоимость». Вместо этого банки указывали стоимость кредита на момент его выдачи, не оставляя запаса, исходя из собственного предположения о вероятности его возврата. Правилами допускалось также, чтобы банки использовали различные методы для оценки стоимости определенных категорий кредитов в зависимости от того, относятся они к долгосрочным или планируемым к продаже. Многие бухгалтеры считают, что приведенные в бумагах сведения не давали вкладчикам четкой и надежной информации о состоянии банка.

После ожесточенных битв, перетасовок в правлениях, треволнений по поводу дальнейших шагов посреди кризиса, агрессивного лоббирования банков ведущие бухгалтеры оставили текущий метод вместо перехода с методу справедливой стоимости кредитов. Как считает Янг, в настоящее время  показателям стоит верить еще меньше. Он говорит,  что «все стало еще хуже». Когда мы спросили другого члена правления Эда Тротта (Ed Trott), доверяет ли он банковской отчетности, он ответил коротко: «Совершенно не доверяю».

Проблема заключается не только в непрозрачности банковских кредитных портфелей. Она охватывает почти все направления современной банковской деятельности, включая комплексное инвестирование и торговые операции, а не только кредитование. Бывший член руководства Федерального резерва Кевин Уорш (Kevin Warsh), назначенный Джорджем Бушем, а затем работавший в Morgan Stanley, говорит, что главная проблема заключается в крайне слабом раскрытии информации. По его словам, если посмотреть на финансовую отчетность крупного банка, подаваемую в Комиссию по ценным бумагам и биржам, «вкладчики не могут в полном объеме понять характер и уровень активов и обязательств банка. Они не в состоянии оценить надежность капиталовложений, чтобы возместить реальные убытки. Они не могут определить основные источники доходов компаний. Раскрытие информации больше вводит в заблуждение, нежели предоставляет информацию, а государство не просто попустительствует этому, но, как кажется, поощряет такую практику».

Считается, что правила отчетности должны помогать вкладчикам лучше изучить компанию, акции которой они покупают. Однако действующие требования по раскрытию информации не проливают свет на финансовую отчетность банков, позволяя им действовать в темную. В такой темноте могут практиковаться любые запрещенные приемы.

Мы решили более пристально взглянуть на финансовую отчетность банков, изучив, что в них отражается, а что нет,  и определить, можно ли сделать содержательные выводы о возможных банковских рисках. Мы выбрали банк, считающийся консервативным финансовым учреждением и образцом современного крупного банка.

Банк Wells Fargo был основан на доверии. На их эмблеме изображена почтовая карета с шестеркой крепких скакунов. Такие кареты колесили по западу США, перевозя золото. Согласно официальной истории компании, «в экономике взлетов и падений 1850-х годов Wells Fargo обрел репутацию надежного банка, оперативно и ответственно оперирующего денежными средствами вкладчиков». Люди верили, что в Wells Fargo их деньги будут в сохранности, ведь бумажные векселя банка ценились так же высоко, как и золото, которое банк перевозил по всей стране.

Полтора века акции  Wells Fargo тоже ценились на вес золота. Именно поэтому Уоррен Баффет (Warren Buffett) приобрел акции банка в 1990 году. С этого момента Баффет и Wells Fargo стали неразрывно связаны. По состоянию на осень 2012 года, компания Баффета  Berkshire Hathaway владела примерно 8 процентами акций  Wells Fargo.

Сегодня в филиалах банка  Wells Fargo по-прежнему красуется эмблема с почтовой каретой. Она нарисована и на 12 тысячах его  банкоматов по всей стране, и даже на этажах банковского музея. В этом музее можно купить различные полезные для быта вещи: ночник с эмблемой дилижанса, солонку и перечницу с дилижансом, керамическую коробочку ручной работы для хранения лекарств с дилижансом. Однако это – обычные безделушки. Они символизируют миссию  банка, выполняемую с честью и достоинством.

Безупречная репутация Баффета пошатнулась после его сотрудничества с банком.  Многие считают Wells Fargo самым консервативным из крупных американских банков. Эксперты, регуляторы и аналитики по-прежнему считают, что финансовая отчетность банка со всей четкостью, полнотой и открытостью отражает реальное состояние его дел. Рыночная стоимость акций  Wells Fargo сейчас выше всех остальных банков США. По состоянию на начало декабря 2012 года она составляла 173 миллиарда долларов. Такой энтузиазм в отношении  Wells Fargo является следствием хорошей репутации банка и еще одного важного факта: в 2011 году чистая прибыль банка составила 16 миллиардов долларов, что на 28 процентов выше, чем в 2010 году.

Для выяснения причин, кроющихся за этим фактом, следует обратиться к годовому отчету  Wells Fargo. Именно с этого момента наше исследование превращается в приключение. Годовой отчет является специфическим документом: в нем банк раскрывает свою бухгалтерию. Хотя банк предоставляет в Центральную комиссию по ценным бумагам и биржам не подвергающиеся аудиторской проверки квартальные отчеты и иные документы, проводит видеоконференции с аналитиками и вкладчиками, именно годовой отчет дает инвесторам самое полное и, по всей видимости, надежное представление.

(Сегодня крупным банкам приходится отвечать перед огромным множеством регуляторов, в число которых входит не только Комиссия по ценным бумагам и биржам, но и Федеральный резерв, Комиссия по регулированию деятельности коммерческих банков, Федеральная корпорация по страхованию депозитов, Комиссия по срочной биржевой торговле, недавно созданное Бюро по финансовой защите потребителей и так далее. Режимы предоставления информации у них разные, что вносит дополнительную путаницу. Банки конфиденциально предоставляют регуляторам дополнительную информацию, но у инвесторов нет доступа к этим деталям. То, что у регуляторов имеется эта дополнительная и конфиденциальная информация, не очень-то утешает: поскольку регуляторы в последние годы не в состоянии контролировать и поддерживать порядок в банках, инвесторы доверяют им даже меньше, чем банкирам.)

Последний годовой отчет Wells Fargo за 2011 год составляет 236 страниц. Он начинается как книга, чтением которой может насладиться любой читатель: беззаботное путешествие по банковской жизни длиною в год. На обложке фигурирует почтовая карета. На первой странице трогательная история о клиенте. На следующих страницах картинки парней в ковбойских шляпах, парочки влюбленных, держащихся за руки  на берегу океана, кексов и солнечных панелей. Крупным и жирным шрифтом Wells Fargo докладывает, что за год пожертвовал на нужды неправительственных организаций 213,5 миллиона долларов. Он даже проводит расчеты, дабы мы смогли в полной мере оценить его щедрость: «4,1 миллиона долларов каждую неделю, 585000 долларов каждый день или 24000 долларов каждый час». А кульминационным пунктов во введении является следующее заявление: «Мы не воспринимаем доверие как должное. Мы знаем, что должны зарабатывать его ежедневно в ходе общения и действий с нашими клиентами. Вот как мы пытаемся это делать».

К счастью для Wells Fargo, большинство  людей дальше введения не читают. А зря, ведь на следующих страницах счастливые лица удовлетворенных клиентов исчезают. Исчезают и счастливые истории. Начинается изложение подробностей о деятельности банка, и изложение это вызывает то недоумение, то тревогу. Wells Fargo рассказывал нам, что выделяет «значительные средства, дабы выполнять все требования по отчетности, предъявляемые различными регуляторами». Тем не менее, никакого доверия эта информация не завоевала. Там полно ничего не значащих, но длинных и витиеватых фраз. Весь отчет испещрен все более невразумительными сносками и примечаниями. Это такой финансовый эквивалент Данте, спускающегося в ад. На самом деле, после дружелюбного введения в отчете неплохо было бы разместить предостережение для пытливого читателя, вознамерившегося по-настоящему понять финансовое положение банка: «Оставь надежду, всяк сюда входящий».

Первый круг ада в версии Wells Fargo, подобно Лимбу Данте, это лишь намек на то, что нас ожидает, однако он все равно вызывает тревогу. Одна из главных целей годового отчета – рассказать инвесторам, как компания делает деньги. Действуя в этом духе, Wells Fargo делит свой бизнес на две вроде бы простые и вполне определенные части - процентный доход и доход, не связанный с получением процентов. На первый взгляд, эти две категории соответствуют двум традиционным источникам банковского дохода – проценты от кредитов и плата, взимаемая с клиентов.

Но здесь-то и начинается настоящий ад. Внезапно этот простонародный ипотечный банк начинает демонстрировать признаки раздвоения личности. Оказывается, трейдинговые операции, которые обычно ассоциируются с обосновавшимися на Уолл-Стрит компаниями типа Goldman Sachs и Morgan Stanley, составляют немалую часть каждой из двух категорий доходов Wells Fargo. Почти полтора миллиарда долларов в категории «процентный доход» поступает от «торговых активов». Еще 9,1 миллиарда поступает от «ценных бумаг, выставленных на продажу».

Один миллиард долларов в категории «доход, не связанный с получением процентов» это «чистая выручка от трейдинговой деятельности». Еще полтора миллиарда это доход от «вложения в акции». И по всему гроссбуху появляются недоступные для понимания и всеохватывающие категории типа «прочие вознаграждения, полученные от соответствующей деятельности», «прочие процентные доходы» или просто и совершенно непонятное «прочее». В этой категории отчета «прочее» итоговая сумма доходов Wells Fargo за 2011 год составляет 6,6 миллиарда долларов. Самоотверженному читателю придется прочитать еще 50 страниц, прежде чем он выяснит, что значительную долю этого «прочего» дохода банк получает за счет … да, «трейдинговой деятельности». Огромный объем торговли ценными бумагами в Wells Fargo говорит о том, что банк не является тем, чем кажется.

Некоторые банковские аналитики заявляют, что эти цифры по торговле ценными бумагами незначительны в сравнении с общими доходами банка (81 миллиард долларов в 2011 году) и его прибылью (16 миллиардов долларов в 2011 году). Другие специалисты даже не удосуживаются взглянуть на эти детали, так как полагают, что Wells Fargo защищен от торговых убытков своими мощными капитальными резервами в 148 миллиардов долларов. Эта цифра, если она соответствует действительности, любой конкретный убыток делает микроскопическим. Например, на странице 164 годового отчета Wells Fargo затаилось следующее заявление: «В 2011 году мы понесли убытки в размере 377 миллионов долларов от торговли вторичными ценными бумагами, относящимися к некоторым обеспеченным залогом долговым обязательствам (CDO)». Еще несколько лет тому назад о банковских убытках от таких сложных финансовых инструментов, выражаемых девятизначной цифрой, кричали бы все газеты. А эти ускользнули от внимания средств массовой информации, ведущих инвесторов, аналитиков и финансовых специалистов. Наверное, они не дочитали до страницы 164. А может, их настолько ошеломили более крупные банковские убытки, что эти потери показались им не заслуживающими внимания. Так или иначе, огромные убытки Wells Fargo от торговли деривативами и  CDO стали деревом на сотни миллионов долларов, беззвучно упавшим в финансовом лесу. Говоря словами покойного сенатора Эверетта Дирксена (Everett Dirksen), 377 миллионов долларов туда, 377 миллионов сюда, и скоро мы уже начнем говорить о серьезных деньгах.

Опасными могут оказаться даже банки с консервативными методами работы, о чем узнал Джордж Бэйли из фильма «Эта замечательная жизнь». Но компании Bailey Building и Loan Association не зарабатывали деньги на торговле ценными бумагами. Такая торговля это изначально непрозрачный и неустойчивый бизнес. Он подвержен капризам и превратностям рынка. Однако в последние двадцать лет банки все чаще обращаются к такому бизнесу, чтобы зарабатывать деньги, поскольку  прибылей от традиционного кредитования и брокерской деятельности становится все меньше.

Сегодня к трейдинговым операциям привлекается гораздо больше заемных средств, чем в прошлом. Банки также получают некую форму заемного капитала, обещая заплатить больше денег в будущем, если что-то пойдет не так (типа страховой компании, которая должна заплатить очень много денег, если сгорит застрахованный ею дом). Эти обещания обретают форму деривативов, или вторичных ценных бумаг. Данные финансовые инструменты можно использовать  в качестве  страховки от различных рисков (например, если поднимутся процентные ставки, или если компания окажется не в состоянии оплачивать свои долги), либо же просто делать ставки на такие возможности  в надежде получить прибыль. А поскольку многие ставки такого рода очень крупные и сложные, в этой торговле таится потенциал катастрофических убытков.

Та завеса таинственности, которой укрыты трейдинговые операции Wells Fargo, вызывает немало вопросов. Банк делит так называемую «чистую выручку от торговых операций» (это не все его доходы от торговли ценными бумагами, но все-таки значительная их часть) на три подкатегории, заставляя читателя годового отчета играть в лохотрон по типу наперстков.

Сначала рассмотрим «фирменные» трейдинговые операции. Это когда фирма пытается сделать деньги за свой счет, покупая и продавая акции, облигации и более экзотические финансовые творения. Совершенно очевидно, что такая деятельность связана с крупными рисками. Когда поднимаешь такой наперсток, задолженность банка кажется несущественной, что очень успокаивает. Убытки, о которых сообщается в отчете, составляют всего 14 миллионов долларов. И тем не менее, под этим наперстком скрывается нечто большее, чем кажется на первый взгляд: эти 14 миллионов необязательно показывают истинную сумму банковской задолженности. Может, Wells Fargo просто повезло, что она закончила этот похожий на американские горки год диких биржевых спекуляций с небольшими убытками? Сказать точно мы не можем, так как не имеем никакой дополнительной информации о размерах банковских ставок в этой азартной игре.

Вторая подкатегория это «экономическое хеджирование». Слово «хеджирование» звучит успокаивающе. Wells Fargo сообщает, что в 2011 году ее убытки от экономического хеджирования составили ничтожный 1 миллион долларов. Так что и насчет этого наперстка можно особо не волноваться, правда ведь? В своем чистом виде хеджирование должно снижать риски. Человек покупает дом, а потом защищается от возможных рисков пожара, покупая к нему страховку. Однако в мире финансов хеджирование это более сложная операция. Она настолько сложна, что для ее осуществления нужно современное математическое и компьютерное моделирование. И даже после этого хеджирование все равно будет больше похоже на игру угадайку. Трудно спрогнозировать, как поведет себя портфель сложных финансовых инструментов при взлетах и падениях таких переменных величин как процентные ставки и курсы акций. В результате хеджи действуют не всегда так, как хочется. Они не могут полностью устранить крупные риски, хотя банки думают, что с ними вопрос решен. И они могут непреднамеренно создавать новые, скрытые риски – этакие «неизвестные неизвестные», если можно так выразиться. Из-за всей этой сложности некоторые трейдеры могут замаскировать спекулятивные позиции под «хеджи», заявив при этом, что их цель – снизить риски, хотя на самом деле эти трейдеры сознательно идут на больший риск в попытке получения прибыли. Похоже, именно этим занимались трейдеры из Главного инвестиционного управления JPMorgan. Чем было «экономическое хеджирование» компании Wells Fargo – покупкой обычной и всем понятной страховки? Или это было больше похоже на спекуляции, какими занимался банк JPMorgan? Неужели отчетные цифры говорят о снижении риска, когда на самом деле все наоборот? Банковская отчетность ответов на эти вопросы не дает.

И наконец, мы подходим к третьему наперстку – и уж конечно, под ним-то что-то должно находиться. На нем безобидная надпись – «удовлетворение клиента». Wells Fargo на таких торговых операциях по удовлетворению клиента в 2011 году заработала более 1 миллиарда долларов. Как она могла получить так много денег, просто помогая своим клиентам? Ведь дело кажется простым, как медный пятак: между покупателем и продавцом сидит брокер и получает небольшую долю от сделки. Но во время финансового кризиса 2008 годы мы узнали, и продолжаем узнавать из таких инцидентов как скандал в JPMorgan, что эта кажущаяся безобидной высокодоходная деятельность на самом деле может оказаться опасной для здоровья банков – да и для всей нашей экономики.

Не ищите ясности и четкости в годовых отчетах. Вот вам банковское определение: «Торговые операции по удовлетворению клиента состоят из сделок по основным или вторичным ценным бумагам, проводимых в попытке помочь клиенту в управлении его рисками рыночной цены. Осуществляются такие сделки от его имени, и определяются они инвестиционными потребностями».

Казалось бы, все надежно и безопасно, но в отчете по какой-то причине не объясняется, почему такая деятельность настолько прибыльна. На самом деле, во многих крупных банках операции по удовлетворению клиента это эвфемизм, который переводится на нормальный финансовый язык как «крупная ставка по деривативам». У Wells Fargo в подкатегории «операции по удовлетворению клиента, трейдинговые операции и прочие отдельные деривативы» по состоянию на конец 2011 года «условная сумма» торговли деривативами составляла около 2,8 триллиона долларов. Это значит, что базовые позиции, к которым привязывались банковские деривативы, в то время были такими огромными. Небольшое пояснение: если бы мы хотели заключить с вами пари о том, как в этом году изменится цена акции Walmart, составляющая 70 долларов (мы платим вам разницу в плюс, вы платите нам разницу в минус), то в этом случае мы бы говорили, что «условная сумма» ставки равна 70 долларам.

Wells Fargo не надеется получить 2,8 триллиона долларов на своих вторичных ценных бумагах, и терять эту сумму не собирается. Банкиры обычно исходят из того, что вероятный риск убытка или прибыли по деривативам гораздо меньше их «условной суммы». А Wells Fargo заявляет, что такая идея, если смотреть на нее отдельно, не является «значимым мерилом структуры риска по инструментам». Более того, Wells Fargo сообщает, что многие из его деривативов идут во взаимозачет друг друга. Такое могло быть с вашими ценными бумагами, если бы некоторые ваши акции в Walmart, пошли вверх, а другие ваши ставки двинулись вниз.

Те, кто вкладывал в банковские акции, из опыта 2008 года поняли, что существует вероятность потерять значительную часть «условной суммы»  вторичных ценных бумаг, если ставка будет полностью ошибочной. В перспективе в случае небывалого роста процентных ставок или обрушения евро Wells Fargo может выдержать крупные потери деривативов так же, как можно выдержать потерю всех 70 долларов, ставя на обанкротившийся  Walmart.  Wells Fargo не сообщает вкладчикам, какую часть от 2,8 триллиона долларов компания может потерять в случае развития ситуации по наихудшему сценарию. Однако от нее это и не требуется. Даже грамотный вкладчик, читающий все сноски, может только догадываться, какой потенциальный риск несут для банка его деривативы.

Одна из причин того, почему  Wells Fargo доверяют больше, чем любому другому крупному банку, заключается в том, что условный объем его деривативов является относительно малым. По состоянию на конец третьего квартала 2012 года, согласно отчетным документам JPMorgan, размер условной суммы составлял 72 триллиона долларов, что примерно в пять раз превышало объем всей американской экономики. Однако даже в случае с  Wells Fargo цифры настолько огромны, что просто теряют всякий смысл. После этого кажущиеся гигантскими капитальные резервы  Wells Fargo (напомним, они составляют 148 миллиардов долларов) предстают совершенно в ином свете.

Какой же риск берет на себя банк, осуществляя подобные торговые операции? Для каких клиентов он размещает сделанные ими ставки, после чего отстраняется от рисков, занимая совершенно противоположную позицию на рынке? Получается, что банк по сути действует как обычный агент, берущий комиссию. Какой риск при всех этих торговых операциях приносит своим клиентам  Wells Fargo? Многие такие ставки зависят от обещаний клиентов выплатить Wells Fargo причитающиеся суммы в зависимости от того, как изменятся в будущем конкретные финансовые показатели. Но что произойдет, если кто-то из клиентов окажется банкротом? Сколько денег потеряет  Wells Fargo, содействуя клиентам, которые не могут расплатиться по счетам?

Мы обратились с просьбой к сотрудникам  Wells Fargo поговорить с кем-нибудь в банке насчет раскрываемой им информации, включая ту, что связана с торговыми операциями и деривативами. Они отказались. Вместо этого они попросили нас направить им вопросы в письменном виде, что мы и сделали.

В своем ответе сотрудники отдела Wells Fargo по связям с клиентами написали следующее: «Мы считаем, что раскрываемая нами информация по затронутым вами вопросам является исчерпывающей и убедительной». Отвечая на наши письменные вопросы о годовом отчете, представители банка просто отослали нас к самому годовому отчету. Например, когда мы спросили о торговых операциях банка, ответ от Wells Fargo был следующим: «Вам следует изучить наше исследование «рыночных рисков при осуществлении торговых операций» на страницах 80-81 главы «Исследования и анализ управления» годового отчета Wells Fargo за 2011 год».

Именно приведенные на этих страницах сведения вызвали у нас вопросы относительно различных категорий торговых операций банка. Когда мы предметно попросили Wells Fargo помочь нам определить объем рисков, связанных с торговыми операциями по содействию клиентам, представитель банка адресовал нас к тем же страницам отчета. Однако на этих страницах нет ответа на вопрос. Ниже приведена самая полезная информация о раскрываемой банком информации, связанной с  торговыми операциями по содействию клиентам:

Для большей части торговых операций по содействию клиентам мы выступаем в качестве промежуточного звена между покупателем и продавцом. Например, мы можем оперировать финансовыми инструментами с теми клиентами, которые используют подобные инструменты для управления рисками. Для возмещения наших затрат по таким контрактам мы можем оперировать отдельными инструментами.  Торговые операции по содействию клиентам могут также включать чистую прибыль, полученную от поддержания котировок ценных бумаг, по которым мы намерены поддержать ожидаемые позиции нашего клиента.

Банкиры и их юристы крайне осторожны в терминологии, используемой при написании годовых отчетов. Почему тогда они употребили слово «ожидаемые», говоря о позициях клиента в последнем предложении? Неужели Wells Fargo спекулируют, исходя из того, что их трейдеры «ожидают» от клиента вместо реагирования на уже совершенные клиентом действия? Используемый банком для ответа на наши вопросы жаргон лишь вызвал новые дополнительные вопросы.

Годовой отчет Wells Fargo полон схожих зашифрованных заявлений, однако в нем нет важной информации, необходимой для вкладчиков. В нем не приведено сведений о содействии торговым операциям клиента в случае развития событий по наихудшему сценарию, нет даже примеров того, что может потребоваться для ведения таких операций. Когда мы задавали прямые вопросы, например, «сколько денег потеряет Wells Fargo от таких трейдеров при различных сценариях?», сотрудники банка отказывались давать ответ.

Лишь небольшая группа людей публично выразила озабоченность торговыми операциями по содействию клиентам. Некоторые банковские эксперты скептически относятся с подобным торговым операциям, считая, что они скрывают огромные риски. Дэвид Стокман (David Stockman), который был главой федерального бюджета в администрации президента Рейгана, инвестбанкиром в Salomon Brothers и партнером частной фирмы  Blackstone Group, называет большие банки «проводниками крупных торговых операций». Стокман настолько разочаровался в американской финансовой системе, что сейчас считается в некоторых кругах безумным еретиком. Однако он считается непревзойденным экспертом. Недавно в интервью корреспондентам онлайн-газеты The Gold Report он заявил: «Пусть они называют это содействием клиенту или собственнику, по сути это не имеет никакой разницы».

Сейчас банкиры и регуляторы могут игнорировать предупреждения о том, что деривативы содействия клиенту могут потянуть финансовую систему вниз как несостоятельные. Еще несколько лет назад они говорили то же самое о свопах кредитного дефолта и обеспеченных долговых обязательствах.

Предпоследняя остановка в нашем исследовании будет сделана на годовой раскрываемой отчетности Wells Fargo. Тут мы сталкиваемся с самым важным инструментом в банковской отчетности – справедливая стоимость. Этот вопрос вынудил Дона Янга (Don Young) после споров с Советом по стандартам финансового учета прийти к выводу о том, что банковской отчетности нельзя доверять. В банках остаются большие объемы активов и обязательств, включая деривативы, которые они должны учитывать в справедливой стоимости. Справедливо, не правда ли? Не стоит спешить с выводами.

Как и другие банки, Wells Fargo использует трехуровневую иерархию для отчета по справедливой стоимости своих ценных бумаг. Первый уровень включает ценные бумаги, которыми торгуют на активных, открытых рынках. Такая торговля не несет особой опасности. Для первого уровня справедливая стоимость просто отображает заявленную стоимость ценных бумаг. Если Wells Fargo размещает акции или обязательства на Нью-Йоркской бирже, справедливая стоимость будет равна цене бумаг на каждый день закрытия торгов.

Второй уровень вызывает большее опасение. Он включает более туманные понятия, такие как деривативы и обеспеченные закладными ценные бумаги. По таким бумагам открытые торги не ведутся, они продаются и покупаются скрыто, если продаются или покупаются вообще, и не указываются в рыночных операциях. По этой причине Wells Fargo используют иные методы для определения их стоимости, включая так называемые «методы оценки путем моделирования», такие как ценовая матрица. Справедливую стоимость на втором уровне бухгалтеры  называют «приблизительным значением», определяемым компьютерными статистическими моделями и так называемыми доступными для наблюдения «параметрами». Так определяются цены схожих активов и иные рыночные сведения. Справедливая стоимость на втором уровне больше похожа на грамотную догадку.

Третий уровень просто пугающий. Оценки банка по третьему уровню «базируются преимущественно на методе моделирования с использованием большого числа предположений, которые невозможно отследить на рынке». Иными словами, по активам такого типа не просто отсутствуют данные по ценам, по которым они недавно были проданы, но и в принципе нет отслеживаемых данных для составления предположений, исходя из которых может формироваться цена. На третьем уровне используются самые диковинные инструменты, включая свопы кредитного дефолта и синтетические обеспеченные долговые обязательства, ставшие весьма популярными и применяемыми в период бума жилищного строительства. Именно такие инструменты использовались в балансовых ведомостях  Bear Stearns, Merrill Lynch, Citigroup и многих других банков.

На третьем уровне справедливая стоимость определяется наугад, исходя из статистических моделей, исходные данные в которых «невозможно отследить». Вместо того, чтобы при определении приблизительной стоимости ориентироваться на данные рынка, банки ориентируются на собственные предположения и внутреннюю информацию. Справедливая стоимость на третьем уровне похожа на ничем не обоснованную догадку.

Кто-то, наверное, считает, что активы Wells Fargo находятся преимущественно в рамках первого уровня и лишь небольшая часть во втором. Ведь это обычный ипотечный банк, не так ли? Маловероятным кажется тот факт, что Wells Fargo перегружен вкладами третьего уровня, ведь предполагается, что регуляторы избавили банки от токсичных активов и вновь вернули их к жизни.

На самом деле лишь малая часть активов Wells Fargo находится на первом уровне. Большая их часть находится в рамках второго уровня, а умопомрачительная сумма в 53 миллиарда долларов (более трети капитальных резервов банка) относится к третьей группе. Все три категории включают и рисковые активы, которые в будущем могут потерять свою стоимость. Однако еще одна проблема, связанная с активами второго и третьего уровня, связана с тем, что банки могут наугад определять их стоимость, беря за основу исходную стоимость с учетом инфляции. Проверить точность объявленной стоимости не представляется возможным, и вкладчикам остается лишь доверять аудиторам и менеджерам банка. Тщательный анализ активов третьего уровня позволяет сказать о том, что погрешность при их определении может быть не более 15 процентов в любой конкретный момент, даже если рынок стабилен. Если подсчеты Wells Fargo настолько отличаются, по всей видимости, банк сидит на многомиллиардных скрытых убытках.

Wells Fargo в маленькой сноске мелким шрифтом на 133 странице годового отчета раскрывает информацию о том, что их активы третьего уровня включают «залоговые кредитные обязательства, базисная стоимость и справедливая стоимость которых составляет 8,1 миллиардов долларов по состоянию на 31 декабря 2011 года». По-английски это означает, что банк в отчетности указывает стоимость одного из самых сложных видов инвестиций (включающих комплексные займы компаниям) равную той, которую он сам за них заплатил («базисная стоимость»). Может быть, эти активы были приобретены один год назад? Может два года назад? А может быть, до кризиса 2008 года? Дон Янг находит забавным тот факт, что справедливая стоимость и базисная стоимость представляют одну и ту же величину. Он задается вопросом: «С учетом того, что процентные ставки гораздо ниже, чем многие ожидали, почему залоговые кредитные обязательства не выросли в цене?». Однако ему первому следует признать, что уж он-то должен молчать. Без дополнительной информации о том, что входит в комплексные займы, и когда они были взяты, внешние вкладчики не смогут определить реальную стоимость таких активов.

Бухгалтеры и регуляторы настаивают на том, что разделение вкладов на первый, второй и третий уровни лучше, чем просто обозначение исходной стоимости вклада. Используемая сейчас банкирами система позволяет использовать системы подсчета, разработанные ими внутри компании. Кто контролирует эти подсчеты? Аудиторы, которые зависят от банков, поскольку получают от них существенную прибыль и регуляторы, постоянно отстающие от реальности. Такой расклад подрывает доверие. А когда пропадает доверие, теряется и всякая уверенность в том, что банк говорит о перспективах для вкладчиков.

Вопрос, связанный с активами третьего уровня, не просто теоретический. Одна из главных проблем в период кризиса 2008 года заключалась в том, что ни банки, ни вкладчики не знали, чему именно доверять на третьем уровне, из-за чего их охватывала паника. На протяжении всего кризиса мы страдали от активов третьего уровня. Еще раз такого мы себе позволить не можем.

Имеется и еще один, более ужасный круг финансового ада. Он населен непонятными финансовыми монстрами, которые когда-то были известны как «структуры специального назначения». Они представляли собой получившие дурную славу структуры компании Enron, используемые ею для сокрытия долгов. С наступлением 21-го века техасская компания, специализирующаяся на торговле энергоресурсами, стала использовать эти недавно созданные структуры для получения займов и взятия на себя рисков, обязательства по которым не указывались в ее финансовых отчетах. Такие сделки получили название «внебалансовых» операций, поскольку сведения о них не указывались в отчетности Enron.

Представьте, что у компании есть доля (небольшой процент) в другой компании, сильно погрязшей в долгах. Первая компания вправе отказаться включать все активы и обязательства второй компании в свою балансовую ведомость. Представим, что мы приобрели акции IBM. Это не означает, что мы попадаем в зависимость от обязательств компании. Однако если мы приобрели такое количество акций IBM, которое позволяет нам реально контролировать компанию, или если у нас есть дополнительное соглашение, по которому мы берем на себя долги IBM, здравый смысл подсказывает нам, что мы должны рассматривать обязательства IBM как свои собственные. Еще десять лет назад многие компании, включая Enron, использовали структуры специального назначения, чтобы не руководствоваться здравым смыслом: они не указывали обязательства в балансовой ведомости, даже если контролировали компанию или имели дополнительное соглашение.

Структуры  специального назначения были воскрешены как в фильме ужасов, только теперь они называются структурами с переменным долевым участием. Говоря на языке Уолл-стрит, сменилась только часть названия, тогда как идея осталась прежней. Крупные компании создают такие структуры для заема денег и покупки активов. Тем не менее, как и в случае с Enron, они не включают их в свои балансовые ведомости. Особенно остро эта проблема обстоит в банковской сфере: каждый крупный банк имеет существенные позиции в  структурах с переменным долевым участием.

В конце 2011 года в Wells Fargo заявили об «активном и продолжительном сотрудничестве» со структурами с переменным долевым участием, общая доля активов в которых составила 1,46 триллиона долларов. Объявленный банком «лимит убытков» оказался гораздо ниже, хотя все еще значительным – чуть более 60 миллиардов долларов, что превышает объем ее капитальных резервов на 40 процентов. В банке заверяют, что вероятность таких потерь «крайне низка». Хочется верить.

Тем не менее, в Wells Fargo понимают, что даже эти невероятные цифры не отражают зависимость банка от структур с переменным долевым участием. В банке не берут во внимание некоторые структуры с переменным долевым участием. Во многом это объясняется теми же причинами, по которым Enron не учитывал свои структуры специального назначения: в банке заверяют, что его продолжающееся участие незначительно, что объем вкладов несущественен или мал, или что он не создавал либо не использовал такие сделки. (Wells Fargo не одинок: другие ключевые банки также избрали подход Enron по раскрытию отчетности).

Мы попросили Wells Fargo прояснить ситуацию с раскрытием своих структур с переменным долевым участием, однако его представители в очередной раз просто отослали нас  к годовому отчету. Отдельно мы спросили о корректировках этих цифр, о которых объявил сам банк (в одной из сносок отчета Wells Fargo скрыто сообщается следующее: «показатели переменного долевого участия, которые мы используем, были пересмотрены с тем, чтобы скорректировать ранее объявленные цифры»). Но в банке об этих корректировках нам ничего не скажут. Ориентируясь на годовой отчет, невозможно определить, какие структуры с переменным долевым участием были задействованы и насколько существенны были корректировки.

Дон Янг называет структуры с переменным долевым участием «бухгалтерской уловкой, позволяющей избегать раскрытия информации и слияний». Совет по стандартам финансового учёта изменил правила отчетности, применявшиеся последние годы, однако новыми правилами, по словам Янга, стало легко манипулировать, так же как и старыми. Присутствие в балансовой отчетности Wells Fargo структур с переменным долевым участием «является сигналом о том, что 1,5 триллиона долларов ушли неизвестно куда».

Подобное  раскрытие информации превращает даже такой предельно просто банк как Wells Fargo в совершенно непонятный для вкладчика. В финансовой отчетности любого крупного банка можно обнаружить несколько или все эти изъяны. Во многих банках ситуация обстоит еще хуже. Это просто недопустимая ситуация. Бывший член Совета управляющих Федерального резерва Кевин Уорш (Kewin Warsh) считает, что Совету по стандартам финансового учёта следует сообщить банкам, насколько непрозрачна их отчетность. «Банки должны предоставлять полную, взвешенную и точную отчетность о своих финансовых операциях, - заявил Уорш, - однако они не справляются с этой задачей».

После Великой депрессии 1929 года банки были прозрачны. Это было связано не с их простой финансовой структурой, а с тем, что отчетность банков была более откровенной и ясной. А ведь в ту эпоху были свои прототипы деривативов и структур специального назначения. Эта ясность объяснялась страхом перед последствиями. Как говорил Оливер Уэнделл Холмс-младший (Oliver Wendell Holmes Jr.), закон – это предупреждение о том, что будет сделано в суде. А законы широкой направленности тех времен давали судам полную свободу действий.

Финансовые махинации в то время было очень рискованным делом – за них можно было попасть за решетку. Банковское руководство опасалось за свою репутацию, которая могла бы быть подорвана в случае обвинений со стороны судей за совершенные деяния. Брокер Ричард Уитни (Richard Whitney), возглашавший Нью-Йоркскую фондовую биржу, был отправлен в тюрьму Синг-Синг в 1938 году за хищение средств. Глава National City Bank (предшественника Citibank) Чарли Митчелл (Charlie Mitchell), носивший прозвище «Золотце», был обвинен в уклонении от уплаты налогов и после Великой депрессии 1929 года стал первым из большого числа банкиров, представших в 1933 году перед известным сенатским комитетом Пекоры. Расследование Пекоры привлекло внимание общественности и помогло разработать исторические законы о банках и рынках ценных бумаг 1933-1934 гг. Тщательные проверки и постоянный страх перед обвинениями убедил многих банковских руководителей в необходимости прозрачного и понятного ведения своих дел. Возможно, они опасались последствий отказа от следования этим правилам.

С началом недавнего финансового кризиса государство дало новые дополнительные рычаги регуляторам, надзирающим за рынками. Некоторые эксперты говорят, что банковской системе нужно больше капитала. Другие призывают вернуться к закону Гласса-Стиголла или к дроблению крупных банков. Эти реформы могут помочь, однако ни одна из них не нацелена на решение проблемы отсутствия прозрачности или ее причин.

Исходной точкой для решения любого вопроса, связанного с банками, является реконструкция двух основ регулирования, созданных конгрессом в 1933-1934 гг. после Великой депрессии 1929 года. Во-первых, должен существовать понятный стандарт раскрытия информации для Wells Fargo и других банков: описание рисков понятными для вкладчика словами. Во-вторых, банковское руководство должно чувствовать реальный риск наказания за обман вкладчиков или иной вид мошенничества и злоупотреблений.

Обновление этих законов не требует свода сложных правил. Понятный режим раскрытия информации, существовавший с 1930-х годов, не требовал сложных правил. Не было таких правил и в системе правосудия.

До 1980-х годов банковских правил было не так много, но они охватывали широкий спектр. Регулирование осуществлялось по понятным стандартам. Коммерческим банкам не разрешалось участвовать в инвестиционной деятельности, от них требовали оставлять нетронутой значительную часть своего капитала. Банкирам запрещалось идти на чрезмерный риск. Не все финансовые учреждения следовали этим правилам, однако многих банкиров за это осудили и отправили в тюрьму.

С тех пор свод правил увеличился, споры о их соблюдении превратились в технический вопрос, а наказания стали незначительными и редкими. Ни один крупный банкир не оказался за решеткой по итогам кризиса 2008 года, лишь некоторые были оштрафованы. Выплаченные банками штрафы сопоставимы с размером их прибыли и бонусов. При анализе эффективности такой системы получается, что выгоднее действовать безрассудно с учетом сложной паутины регулирующих мер. С такой системой банкирам удобно оспаривать факт нарушения закона, даже если они не следуют духу этого закона.

Прошлым летом исполнительный директор по вопросам финансовой стабильности Bank of England Эндрю Холдейн (Andrew Haldane) заявил о необходимости реформирования системы международного финансового регулирования. Он сказал, что «сейчас для вкладчиков банки являются самыми настоящими черными ящиками». Однако регуляторы упрощают их задачу. Холдейн отметил, что соглашение о регулировании в финансовой сфере от 1988 года (соглашение Базель-I) насчитывало 18 страниц в версии для США и 13 страниц в версии для Великобритании. Правила раскрытия информации регламентировались пунктом всего в одно предложение.

Второе издание соглашение о регулировании банковской деятельности Базель-II, подписанное в 2004 году, насчитывало уже 347 страниц. Как сообщил Холдейн, проект нового соглашения Базель-III насчитывает 616 страниц. Положения американских законов о раскрытии банковской информации занимают еще больше страниц текста. В 1930-е годы банковские отчеты для Федерального резерва были объемом в 80 страниц. Все тот же Холдейн подчеркивает, что в 2011 году аналогичный квартальный отчет для Федерального резерва представлял собой крупноформатную таблицу с 2271 колонкой.

В законе Гласса-Стиголла от 1933 года, который Холдейн называет «самым влиятельным финансовым законодательным актом в 20-м веке», было всего 37 страниц. В отличие от него, в законе Додда-Франка от 2010 года 848 страниц. Он требует от регуляторов создания такого огромного количества новых норм и правил (которые в самом законе до конца не определены), что после полной кодификации его объем может вырасти до 30000 страниц. «По сравнению с законом Додда-Франка закон Гласса-Стиголла это просто мелочь», - говорит Холдейн.

А что если законодатели и регуляторы откажутся от попыток принятия подробных правил по факту, и вместо этого разработают общие нормы поведения до факта? Например, вспомните одну из самых острых баталий Додда-Франка из-за «правила Волкера», названного именем бывшего главы ФРС Пола Волкера (Paul Volcker). Это правило стало попыткой запретить банкам делать спекулятивные ставки, если они наряду с этим принимают застрахованные на федеральном уровне вклады. Идея проста: государство гарантирует безопасность вкладов, и поэтому банки не должны играть в азартные игры на деньги налогоплательщиков.

Но испытывая постоянное давление со стороны банковского лобби, конгресс написал очень сложные и путаные правила. Затем регуляторы запутали их еще больше. Они попытались предусмотреть все до единой нештатные ситуации. Прошло уже два с половиной года с момента принятия закона Додда-Франка, а правило Волкера так пока и не доработано до конца. К тому времени, как его оформят окончательно, это правило будет понимать лишь небольшая кучка партнеров из крупнейших в мире юридических фирм.

Конгресс и регуляторы могли написать простое правило: «Банкам не разрешается осуществлять «фирменные» трейдинговые операции на средства вкладчиков». И точка. А после этого регуляторы, прокуратура и суды могут заняться определением того, что означают такие «фирменные» трейдинговые операции. Они могут установить разумные и ограниченные исключения для отдельных случаев. Между тем, банкиры, думающие заняться практикой, которая может быть отнесена к этой категории «фирменных» трейдинговых операций, будут вынуждены рассматривать этот закон в том смысле, за который ратовал Оливер Уэнделл Холмс.

Законодатели могли бы принять столь же общие правила раскрытия финансовой информации, как сделал изначально конгресс, когда принял в 1934 году закон о ценных бумагах и биржах. Это заставило бы банки раскрывать все существенные факты без указаний, как это делать. Банкирам было бы предельно ясно - какие бы цифры они ни решили вставить в годовой отчет, судья в будущем может задать один простой вопрос: отчет полный, понятный и точный?

Стандарты доказательств для судебных преследований по мошенничеству с ценными бумагами можно и нужно перевести из категории умысла, что требует от обвинения пытаться залезть в головы банкиров, в категорию грубой неосторожности, поскольку это доказать проще, чем умысел, но труднее, чем халатность. Цель такого изменения состоит в следующем: надо лишить банкиров возможности прятаться за невразумительной юридической терминологией. Иными словами,  даже если они нарушили закон не умышленно, и имеют некие технические оправдания своего поведения, их все равно можно привлечь к ответственности за действия, на которые здравый и рассудительный человек в их положении не пошел бы.

Высокопоставленных банковских руководителей надо поставить перед угрозой судебного преследования точно так же, как это бывает с бизнесменами из других областей экономики. Когда генеральный или финансовый директор берет ручку, готовясь подписать акт о том, что финансовые отчеты  и меры контроля его банка точны и адекватны, он должен сделать паузу и задуматься о том, что среди последствий может быть и тюремный срок. Когда  директорам банков и другим руководителям придется продумывать риски своей организации, раскрывать их, а затем ждать сурового наказания, если финансовая отчетность не будет соответствовать действительности, у нас начнет зарождаться культура ответственности и подотчетности.

Банку, стремящемуся соответствовать изложенным принципам, не надо будет публиковать отчет на 236 страницах, да еще и с приложениями. Вместо этого он сможет представить отчет раз в десять короче, чтобы читатель, прочитавший до конца годовой отчет Wells Fargo, мог продолжить чтение и дойти до конца. В идеале рядовой читатель должен понять из прочитанного, сколько его банк потеряет или приобретет при худшем сценарии развития событий, что произойдет, если цены на жилье упадут на 30%, или если правительство Испании объявит дефолт. А что касается деталей, банки смогут добровольно предоставлять информацию на своих вебсайтах, и у искушенного инвестора в таком случае на руках окажется достаточно конкретных фактов, чтобы решить, соответствуют ли действительности заявления и отчеты банка. Когда начинался финансовый кризис 2008 года, фонд Билла Экмана Pershing Square получил информацию о сложных ипотечных кредитах и создал в открытом доступе развернутую ведомость с таблицами, где наглядно показал риски различных продуктов и институтов. Банки, стремившиеся вернуть доверие инвесторов, тоже могли опубликовать данные, чтобы Экман и ему подобные руководители получили возможность  проверить свои общие отчеты о рисках.

Что это, просто фантазия?  Те изменения, которые мы сегодня изложили, будут несомненно трудны с политической точки зрения. (А что сегодня просто?) Но перед лицом мощного давления банкиры с готовностью пойдут на важную сделку: если они согласятся на реальный принудительный контроль, правила будут проще, а нормы гибче.

В конечном итоге эти изменения пойдут на пользу самим банкам. Им надо убедить самых искушенных участников рынка, таких как инвестор Билл Экман, что в них снова можно вкладывать деньги. Иначе им и дальше придется с тревогой думать о том, кто станет следующим JPMorgan или следующим Lehman Brothers.

Банки предоставляют «тонны отчетности», отмечает Экман. В любом годовом банковском отчете множество страниц и деталей. Это относится и к Wells Fargo.  Однако страшит то, «чего ты не в состоянии предусмотреть». В колоссальных трейдинговых позициях по деривативам, например, «невозможно понять, правильно все делает банк или нет», говорит Экман. «Это вопрос веры».

Сочетание ясной и простой отчетности и более жесткого контроля поможет навести порядок в системе, как это было в 1930-е годы. Акционерам будет понятнее бизнес банков, а у менеджеров появится стимул заниматься своим делом более этично. Огромные нравственные провалы на Уолл-Стрит возникли отчасти из-за того, что правила отчетности помогали банкам сохранять свою непрозрачность. Сегодня их адвокаты говорят не о том, насколько ясны и содержательны банковские отчеты, а о том, не переступают ли они грань закона. Если банковские управляющие будут сталкиваться с реальными последствиями своих действий при предоставлении неполной и неточной информации, они будут стараться делать отчетность предельно ясной и простой.

Наверное, в этом темном царстве, где утрачено доверие искушенных инвесторов, все-таки есть луч надежды. Разочарование элиты и возмущение народа может способствовать переменам. Без такого сплочения общества все мы останемся в темноте, не понимая банки и не доверяя им. И процесс гниения продолжится.

Профессор Фрэнк Партной преподает право и финансы в Университете Сан-Диего. Он автор книги «Wait: The Art and Science of Delay» (В ожидании: полезное искусство промедления). Джесси Эйсингер – старший репортер ProPublica, обозреватель службы финансовых новостей Dealbook в редакции New York Times.

Оригинал публикации: What’s Inside America’s Banks?