Бернар-Анри Леви: Для спасения Европы одних реформ недостаточно ("La Regle du Jeu", Франция)

FAZ: В Европе почти не слышно голоса Франции.

Бернар-Анри Леви: Я не обращаю на это внимание. Думаю, нужно дать Олланду время на то, чтобы заявить о себе. Это очень честный человек. И мне кажется, что он выжидает перед тем, как по-настоящему заявить о себе, оценить положение дел, задачи, вопросы. Хотя, конечно, нельзя не признать, что этот процесс начал слишком уж затягиваться...

— Его стиль отличается от Саркози...

— Да, в этом нет ни малейших сомнений. Речь идет о двух совершенно разных темпераментах. Об этом в частности свидетельствует несколько деталей. Так, например, в углу большого президентского кабинета в Елисейском дворце стоял роскошный диван времен Жискара и Миттерана. Он оставался там при Шираке и Саркози и создавал некую физическую дистанцию между президентом и его гостями. Олланд убрал его и поставил там совершенно одинаковые офисные стулья. Сейчас обстановка напоминает прежний кабинет Шредера в Бонне: все прозаично и даже обыденно, похоже на зал для совещаний или заседаний совета директоров.

— По многим вопросам у Олланда нет своей доктрины. Это касается Мали, Сирии, Европы...

— Касательно Мали вы неправы. Создать подобное ощущение может тот факт, что в истории французских левых прослеживаются два направления, две различных тенденции. Во-первых, здесь есть антитоталитарная наклонность, которая призывает к вмешательству в том случае, если права человека нарушаются самым бесцеремонным образом, а иных средств воздействия не остается. Во-вторых, существует антиколониальная традиция: мы неизменно опасаемся, что интервенционизм может оживить старые колониальные рефлексы. По вопросу Мали Олланду приходится учитывать оба этих момента. И он старается в равной степени дистанцироваться от них.

— Думаете, вам удалось бы добиться при Олланде того, что вы сделали в Ливии при Саркози?

— Сложно сказать об этом что-то определенное. Единственное, что я могу утверждать с уверенностью, это то, что Саркози хорошо проявил себя в этом эпизоде. Показал грамотную политику. Умение принимать решения. Стремление с гордостью нести вперед флаг Франции и Европы. Не могу сказать, что вынесет история из его мандата. Но, давайте признаем, он сделал то, что ни один президент ни одной демократической страны до него еще не делал. Он провел «безвозмездную» войну. «Справедливую» войну. Справедливую войну за права человека...

— Каким вы представляете себе будущее евро?

— Печальным, если мы так и не увидим формирования настоящей политической Европы. Позиция Меркель в этом вопросе обоснованнее, чем у Олланда. Либо Европа создаст политические институты, которые сделают возможной существование единой валюты. Либо единая валюта погибнет

— Почему?

— Потому что в политике есть логика. И история со своими законами. Единые валюты оказывались успешными (марка в Германском таможенном союзе, лира в Италии, франк в Швейцарии) только в случае реального стремления в объединению лежащих в их основе политических партий. Взгляните, например, что случилось со существовавшими в те же времена латинским и скандинавским валютными союзами. Они были интересными и явно не хуже продуманными, чем марка, лира или евро. Тем не менее, в конечном итоге они все же разбились о стену национальных разногласий.

— То есть, вы за федеральное решение...

— Нам следовало бы внимательнее изучить историю американского доллара. В течение более 100 лет он буквально шел по лезвию бритвы. На протяжении более 100 лет возникали моменты, когда все думали, что он уступит место марке, другим европейским валютам, местным валютам и т. д. Его конечный успех был обеспечен гражданской войной, силовым политическим объединением и, наконец, триумфом федерализма. Из всего этого можно вывести железный закон: для успеха единой валюты нужен хотя бы минимум единого бюджета, налогообложения и финансов. В противном же случае...

— Вас не смущает то, что рынки диктуют развитие событий в Европе?

— И да, и нет. Разумеется, нам нужно реформировать рынки. Заставить их следовать правилам. То же самое касается создания менее безумной, неуправляемой и дикой модели капитализма, которая имеет огромное значение для Европы Меркель, Олланда и Монти. Китайцы этого не сделают. Американцы тем более. Поэтому вступать в игру нужно нам. Нужно также отметить, что этот проект касается не только финансов, но и того, что Ренан называл интеллектуальной и моральной реформой. Но стоит ли открывать по рынкам «огонь на поражение»? Это было бы слишком просто. Потому что когда рынки не ударяются в безумие, они говорят сущую правду. В частности они говорят о том, что политики не решаются сказать и тем более сделать. Рыночные спреды привлекают к себе наибольшее внимание, когда политическая риторика становится сбивчивой, боязливой и пустой.

— Но ведь апогей кризиса, кажется, уже позади...

— Не стоит обманываться. Затишье будет временным. Оно связано с тем, что у нашего руководства и в особенности среди немцев наблюдается стремление двигаться вперед к этому самому федеральному объединению. Но если они будут колебаться и медлить, все может обернуться против них. Раньше говорили: социализм или варварство. Сегодня же можно сказать: Европа или хаос, Европа или насилие, Европа или варварство...

— Разве это не звучит немного «апокалиптично»?

— Надеюсь, что ошибаюсь. Но как бы то ни было... разве нет чего-то пугающе символичного в том, что в числе сильнее всего пострадавших от кризиса стран оказались Греция и Италия, где зародилась европейская цивилизация?

— О чем говорит этот символ?

— О том, что кризис носит фундаментальный характер. Что он затрагивает самые основы европейского бытия. Кризис переживают давнейшие традиции Европы, ее память, все, что составляет ее ствол и корни, ее душа, ее грамматика. Хочу сказать еще одну вещь. Мне известно, что в Германии и других странах был и есть соблазн бросить на произвол судьбы тех (Грецию и Италию), кого воспринимают как гадких утят на европейском дворе. И если все это действительно так, они допускают роковую ошибку. Я не буду пытаться сопоставить несопоставимое. Но ведь потребовалось очень немного для того, чтобы Европа отказалась от своих еврейских корней. Если же она откажется от своего греческого наследия и римской сущности, если она не предпримет все возможные меры для сохранения двух этих важнейших составляющих ее сущности и самосознания, она погибнет. Европа без Греции и Италии, Европа без греческих генов и римских ресурсов попросту больше не будет Европой.

— Одной французско-немецкой оси недостаточно?

— Я больше чем кто бы то ни было поддерживаю эту французско-немецкую ось. Уже почти 20 лет я заседаю в совете директоров телеканала Arte, который является одним из лучших примеров сотрудничества французов и немцев. И я этим очень горжусь. Тем не менее, нужно трезво смотреть на вещи. Европа — это не только Германия и Франция. Европа — это евреи, греки и римляне. Если мы подразумеваем под словом «Европа» некую демократическую и гражданскую модель, правовое пространство, площадку для обмена не только товарами, но и умами, путеводную нить для жителей всего континента, особое разграничение между законом и правом, человеком и гражданином, если мы подразумеваем под этим понятием единую форму Множества и название для Единого, которое является уделом европейских народов, то я скажу вам, что стремление бросить Грецию и Италию, позволить им выпасть из еврозоны — это самоубийственный шаг для Европы.

— И в чем же тогда заключается решение кризиса?

— Как я уже говорил вам, оно политическое. Или даже, что я сейчас пытаюсь вам объяснить, метаполитическое. Правительства технократов — это хорошо. Крупные руководители, эксперты, прочие Марио Монти — тоже неплохо. Планы жесткой экономии, «стресс-тесты» для банков, государственные реформы, отход от клоунады Берлускони — разумеется, все это необходимо. Тем не менее, если все то, о чем я говорю, действительно так, если Рим и Афины на самом деле не случайно оказались на первом плане нависшего над нашими головами отсроченного апокалипсиса, если за резким скачком государственных долгов, всеобщим кризисом доверия, спекуляцией, бешеными деньгами, растущей безответственностью деятелей Системы и т. д. скрывается этот радикальный слом, ни одной из этих мер не будет достаточно, ни один лидер не сможет изменить облик Европы и мира, ни одна реформа не предотвратит грядущую катастрофу. Сначала Европа заявила о себе, отказавшись от пророчеств и гаданий и пользу слов гражданских чиновников. Позднее она заставила анафему уступить место разуму, перешла от кровопролитного религиозного раскола к национальному самосознанию. Сегодня же нам нужно, чтобы против этих новых гаруспиков, которыми оказались возмутители спокойствия на рынках и раздатчики кредитных рейтингов, выступили современные архонты, хранящие верность мудрости лучших традиций европейского наследия.

— По-вашему, Европа к этому готова?

— Не уверен. Потому что у меня сложилось впечатление, что душа Европы, которая так нам нужна, еще никогда не была столь тусклой, как сейчас. Мне вспоминаются те времена, когда на улицах Парижа мы скандировали лозунг «Мы все — немецкие евреи» в знак солидарности с молодым студентом по имени Даниэль Кон-Бендит. Мне вспоминаются времена, когда мы могли спонтанно выразить поддержку диссидентам из Центральной и Восточной Европы, которую Кундера называл пленницей. Мне вспоминается маленький клуб свободных умов, в котором были Салман Рушди и Петер Шнайдер. Он сражался за свободную духом Европу, которую воплощал в себе оказавшийся под бомбами Сараево. Несколько лет спустя те же самые люди выступили в Вене против Хайдера. Сейчас же подобного даже близко не видно! Мы так сильно откатились назад! Душа Европы в опасности.

— Почему, как вам кажется?

— Может быть, из-за Боснии. Босния была по сути Европой в миниатюре. Может быть, когда Европа отвернулась и позволила маленькой Боснии погибнуть в жуткой агонии, она тем самым позволила уничтожить свой идеальный образ, идеальный пример. Не знаю.

— Считаете ли вы, как Уэльбек, что участь Европы — превратиться в бордель для азиатских туристов?

— Мы с Уэльбеком написали в соавторстве книгу. Я знаю, что он думает именно так. Ну а я нет. Я не думаю так и не хочу, чтобы это случилось. Если только... Если только, мы сами этого не позволим. Если мы не сможем спасти хотя бы остатки страдающей европейской души. В таком случае слова Уэльбека могут оказаться пророческими.

Оригинал публикации: En ligne ! Les réformes ne suffisent pas à sauver l’Europe