Европа – это тяжкий груз, которые наши родители взвалили на нас по вине наших дедов.

Молодой немецкий студент пережидает всю эту бурю в Европейском Университете Флоренции. За тысячу километров отсюда, в маленьком ресторанчике, расположенном рядом со зданием Еврокомиссии в Брюсселе, высокопоставленное должностное лицо одной из южных стран заявляет, что Евросоюз «уже является, или должен был являться международной организацией, подобной Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) или Международному валютному фонду (МВФ), ни более и не менее».

Это еврочиновник и студент не знают друг друга, но при этом испытывают одно и то же ощущение, которое, подобно острой боли, пронзает весь континент. Евроразочарование, превратившееся в ряде мест в раздражающий евроскептицизм (его взяли на вооружение национал-популистские движения, для деятельности которых в ряде стран возникла благоприятная среда),  превратилось в предпоследнюю точку кризиса, ставшего уже не только экономическим, но также политическим, социальным, культурным. Кризисом модели развития, который пускает метастазы во все стороны и ощущается буквально во всем.

Европа предпринимает какие-то действия для борьбы с ним, но делает это крайне вяло, да и то, когда ситуация уже подходит к критической точке. У Европы заклинило мотор. В течение трех поколений она вынашивала послевоенный проект европейской интеграции, и вот теперь потеряла ориентир, который ей будет трудно восстановить, поскольку ее генетический код нарушен, и в отношении себя самой у нее возникает все больше сомнений.

«Молодежь уже нельзя убедить в том, что Евросоюз жизненно необходим, чтобы избежать новой войны. Выросло уже целое поколение, на которое это не действует. Нам нужны новые доводы», заявил на этой неделе министр финансов Германии Вольфганг Шойбле (Wolfgang Schäuble). В течение определенного времени воспоминания о мировой войне были решающим фактором строительства единой Европы. Затем, экономика и валюта стали теми рычагами, которые использовали политики для создания союза. Валютный союз и единая валюта требуют огромного взаимного доверия: никто ничего не продаст за денежную купюру, если не испытывает действительного доверия к этому куску бумаги. И это столь важное доверие пропало.

Одна из идей Европы угасает. До и после ввода в обращение евро, Евросоюз обладал немалой притягательной силой для многих стран, видевших в Европе привлекательную модель социальной ориентированной экономики, государства всеобщего благоденствия, отстаивавшую такие ценности как процветание и современное развитие.

Нынешний экономический кризис затронул как раз эти ценности. «И этот кризис совпал по времени с появлением самых что ни на есть дешевых постулатов о якобы трудолюбивом и экономном Севере и бездельничающем и проматывающем средства Юге. Если не появятся политические лидеры, способные выдвинуть иные лозунги и отказаться от словесной перепалки, а Германия по-прежнему будет навязывать свои условия, легитимность европейского проекта превращается в стеклянную оболочку, хрупкую и уязвимую», считает Жозеп Боррель (Josep Borrell), бывший председатель Европарламента.
Существовавший 10 лет тому назад оптимизм сталкивается с нынешним состоянием подавленности, наступившим вследствие кризиса, проходящего под знаком разочарования и страха, отсутствия настоящего лидера и принятия потрясающе неэффективных решений.

Все это создает «ощущение того, что из рая мы опустились в ад, не пройдя чистилище», заявил один источник в органах Евросоюза. Но в действительности это чистилище существует: Греция и ее более чем двухлетние мытарства. Греческий кризис, превратившийся впоследствии в кризис еврозоны и поставивший под сомнение само ее существование, является лишним подтверждением того, что в итоге экономика определяет все. И европейская экономическая болезнь в действительности представляет собой клиническое состояние, в котором несколько заболеваний тянут за собой друг друга: нарушения кровеносной системы (банки); нарушения нервной системы (принятие решений на уровне Брюсселя и правящего тандема Меркель-Саркози); нарушения, вызванные холестерином (слишком много людей обогатилось за счет государственного долга и, в особенности, за счет долга частных банков), и, наконец, анемия (застой или признаки спада производства на всем континенте). Ко вышесказанному следует добавить такое асимптоматическое заболевание как утрата европейского духа, а также побочные эффекты неправильного лечения этих болезней, как следствие более чем спорного диагноза.

С подачи Берлина Европа сама себе прописала жесткую экономию, которая была введена в форме инъекции через Брюссель. Создатели евро считают, что первая проблема, ставшая причиной кризиса, уходит своими корнями в финансы. И не только в Греции, но и во всей Европе. А раз так, то и бороться с ней нужно с помощью сокращения финансовых расходов. Но нет никаких явных свидетельств того, что это действительно так. Пол Кругман (Paul Krugman), Йозеф Штиглиц (Joseph Stiglitz) и иже с ними наиболее резко выступают против подобного диагноза и последующего лечения. Даже МВФ, обычно находившийся по другую сторону идеологических баррикад, предостерег от излишнего употребления глагола «сокращать».

Побочные эффекты мер жесткой экономии хорошо известны. В краткосрочной перспективе, особенно если они применяются одновременно, повсюду и в обстановке чрезмерной задолженности всех участников –государств, банков, предприятий и граждан-, это приводит к еще большей экономической слабости, которая переходит на банковскую систему (посредством неуплаты задолженности) и на государственный долг (когда возникают большие сомнения относительно платежеспособности стран, поскольку без экономического роста невозможно оплачивать долги). Некоторые даже сравнивают бюджетные сокращения с кровопусканиями, практиковавшимися средневековыми знахарями.

Мы сталкиваемся с серьезным вызовом: преодолевая расстояния, континент «рискует в третий раз в течение ста лет понести серьезные потери», на этот раз без применения танков и самолетов. Теперь в качестве тяжелой артиллерии выступят финансовые рынки, в несколько трагичной манере пишет сотрудник Института Петерсона (Peterson Institute) Эдвин Труман (Edwin Truman), чьи статьи в последнее время приобрели большую известность.

Стоимость обвала евро столь высока, что вероятнее всего, он просто не произойдет. Всегда медленно и всегда по принуждению Европа двигалась в правильном направлении (меры финансового регулирования, шаги в направлении создания экономического союза) и достигла того, что два года тому назад казалось немыслимым. Путь предстоит долгий и сложный: аргентинцы на собственном опыте знают, что свет в конце туннеля бывает обманчивым и может оказаться огнями товарного поезда, несущегося на нас на полном ходу. На этом отрезке находится полдюжины основных станций.