Алексей Гудзь-Марков: Индоевропейцы Евразии и славяне (начало)

Оглавление

Предисловие

Известно немного проблем, столь же интересных и при серьёзном рассмотрении буквально захватывающих, как та, исследованию которой посвящена настоящая работа. Нельзя до конца понять культуру ни России, ни иной страны, не имея представления о древнейших периодах зарождения и развития цивилизаций. Целостность картины требует глубочайшего рассмотрения самих основ предыстории народов и огромного числа явлений, влиявших на народы и страны в течение тысячелетий.

Практически на каждой странице книги неоднократно упоминается слово «культура» в смысле явления археологического, судить о котором, ввиду отсутствия письменных памятников, можно лишь по тому, что сохранила земля. И да простят читатели столь частое упоминание конкретных археологических культур. В оправдание можно сказать так: эпохи, рассматриваемые в работе, столь глубоки, что иной способ изложить древнейшую историю индоевропейцев Евразии трудно представить.

Созданию настоящей книги предшествовало рождение работы, описывающей Россию в мельчайших подробностях: от перипетий княжеских отношений до ныне забытых людьми городищ, сел, погостов, волоков и урочищ, однако ход времени и эволюция развития исторической спирали настоятельно потребовали предпослать истории Древней Руси историю древнейшую, заложившую все ее осязаемые и внутренние черты.

Настоящее и будущее таит для человечества множество вопросов, а подчас и страшных угроз. Откровенный материализм не только опаляет людям крылья, но и губит их души. Так обратимся к нашей далекой истории. Поверьте — она хранит не только множество тайн, но и множество ответов на вопросы, разрешение которых для человечества есть вопрос его жизни.

Введение

Настоящая книга повествует о том, как на протяжении последних в истории планеты тысячелетий, прошедших со времени завершения великого оледенения, развивались культуры и цивилизации Евразии, создатели которых принадлежат к индоевропейской общности континента. Городские цивилизации Передней Азии и юга Туркмении VIII–I тыс. до н. э., цивилизация городов Хараппа и Мохенджо-Даро в долине реки Инд III–II тыс. до н. э., древняя Троя, основание которой относят к 2750 г. до н. э., гибель — к 1250 г. до н. э., цивилизация острова Крип: III–I тыс. до н. э., три этапа развития догомеровской Эллады III–II тыс. до н. э., цивилизация Древнего Египта III–I тыс. до н. э. и государство хеттов в Малой и Передней Азии оказываются тесно переплетены с культурами индоевропейских пастухов и земледельцев Туранскои долины Средней Азии, юга Урала, Нижней Волги, Дона и Днепра V–I тыс. до н. э.

Великие религии индоевропейского мира Евразии, выраженные в гимнах Ригведы и в Гатах Авесты II–I тыс. до н. э., прямо перекликаются с бесчисленными курганами континента, разбросанными всюду от Ирландии до Алтая, и с руинами британских хенджей и южноуральских городов II тыс. до н. э.

Анализ общности индоевропейских языков позволяет восстановить уклад хозяйства V–I тыс. до н. э., породы животных и растений, окружавших людей далеких эпох, социальное строение общества, облик жилищ и даже природу ландшафтов.

История сложения славянской ветви индоевропейского этнического, культурного и языкового древа Евразии являет собой центр проекции, фокус всей бури событий, пронесшихся над центром и востоком Европы в V–I тыс. до н. э.

Срединное положение славян, между западной и восточной группами индоевропейских народов, предопределило не только мощь и универсальность их (славян) языка, являющегося наиболее богатым и консервативным среди собратьев, позволяющего расшифровать клинопись хеттов и сохранившего само слово «Веда» как венец праведности, то есть нравственной чистоты, но оно предопределило историческую миссию славян как центрального фундаментального начала Евразии, границы которой пролегли от восточных Альп и Эльбы (Лабы) на западе до Тихоокеанского побережья на востоке, от Средиземного моря на юге до Ледовитого океана на севере.

Процесс сложения и кристаллизации культурных, языковых, этнических общностей исторических кельтов, латинов, германцев, греков, иллирийцев, фракийцев, балтов, иранцев, хеттов, североиндийских ведических арийцев и самих славян, являющихся неотъемлемой и центральной составляющей громадной и в древности весьма подвижной индоевропейской общности Евразии, требует рассмотрения всей совокупности современных данных, коими располагают археология, лингвистика, топонимика, религиозно-эпическое наследие ведической и авестийской литературы II–I тыс. до н. э., памятники историков и писателей I тыс. до н. э. Громадную информацию о судьбах народов заключают в себе надписи на камнях и глиняных табличках хеттов, ассирийцев, египтян, вавилонян, эллинов, этрусков, рунические надписи на оружии, украшениях и камнях германцев, надписи славян.

Кроме того, для понимания причин громадных перемещений подвижных индоевропейских народов VIII–I тыс. до н. э. в Евразии необходимо учитывать данные палеоклиматологии, то есть информацию о периодах глобальных и региональных засух и переувлажнений в отдельных регионах континента.

Однако едва ли не важнейшим фактором в уяснении развития судеб отдельных индоевропейских общностей Евразии является не только степень их взаимного родства, но и ход бесконечных столкновений, захватов территорий, смешений этносов, рождения новых культурных групп. Невозможно уяснить ход развития славянской общности континента без внимательного рассмотрения истории окружавших славян германцев, кельтов, латинов, иллиров, фракийцев, эллинов, балтов и иранцев. Нельзя также понять сущность славянского мировоззрения, отраженного в христианстве, а во многом и в основополагающем древнем язычестве, без уяснения ведической духовной основы всего индоевропейского сообщества Евразии, видящего одухотворенное начало во всех проявлениях окружающего человека мира, будь то слово или утренняя заря.

Этим вопросам и посвящена настоящая книга. Огромный объем информации, кажущийся хаос событий при внимательном рассмотрении выстраиваются в четкую картину эволюционного развития индоевропейской цивилизации Евразии. Ни одна деталь не становится лишней, все находит свое место и обретает смысл.

Во второй части введения я кратко коснусь большой индоевропейской истории, дабы изложенное в настоящей книге могло быть воспринято без больших усилий.

Более десяти тысячелетий назад завершилась эпоха последнего великого оледенения (Четвеётый Вюрмский ледниковый период, продолжавшийся около девяноста тысяч лет, завершился к XI тыс. до н. э.). Несколько тысячелетий громадный ледяной панцирь, тая, отступал на север, оставляя гряды из нагромождений камней, глины и песка, до сих пор указывающие на перемещение его границы. Долины рек полнились талой водой и ширина потоков нередко достигала нескольких десятков километров. Мхи и лишайники постепенно скрывали оставленные льдами валуны мягким зеленым пологом. Вслед за травами и мхами, превозмогая холод, на север продвигались карликовые березы и сосны. Теплом их истерзанных ветрами и стужей крон согревалась оттаивавшая земля. С ходом столетий значительные площади севера континента были скрыты хвойными и лиственными лесами. Именно леса противостояли арктической стуже и пестовали жизнь. И все это время водная стихия несла обломки камней и осадочный грунт, формируя профиль речных долин и ландшафт континента.

Природа — величайший художник. Одно из её совершеннейших творений — человек. Но тайна появления человека на нашей планете до поры сокрыта непроницаемой завесой, ибо все «предшественники» далеки от человека по ряду признаков, в первую очередь по объему и степени развития головного мозга.

Ещё в эпоху оледенения, в пору, когда двухкилометровая толща ледяного покрова колоссальной тяжестью утапливала материковые плиты к центру планеты, на нашем континенте человек создал культуры, материальные свидетельства о которых сохранены и их еще во многом предстоит открыть. Под спасительным кровом пещер, при свете костров человек средствами изобразительного искусства и пластики творил шедевры, еще не оцененные цивилизацией. Эти творения стоят в одном ряду с ярчайшими проявлениями человеческого гения позднейших эпох, а ценность их во сто крат выше им данной уже потому, что создавали их художники глубочайшей древности. В каменном веке, в эпоху уничтожающего все живое мороза, в человека уже была заложена духовная сила возносящая его над миром на недосягаемую высоту. В сознании человека изначально присутствует всепобеждающая тяга к красоте и гармонии, помогающая превозмогать самые черные невзгоды, холод, голод, жесточайшую нужду и ежечасную угрозу гибели. Красота изначально одухотворила и вдохновила человека. А из недавней истории известно, что всякий раз в основе очередного возрождения цивилизации прежде всего заложена красота помыслов и образов, находящая выражение в архитектуре, скульптуре, живописи, в художественном слове.

^{Ориньякские люди из грота Кроманьон. Графическая реконструкция (по женскому и мужскому черепам) М. М. Герасимова}

Эпоха, пришедшая на смену эре последнего оледенения, с самого начала оказалась в высшей степени продуктивной для человека. Достаточно скоро в ряде районов Евразии, там где этому способствовал климат, человек принялся сеять злаки и бобы, собирая урожаи и формируя из них запасы продуктов. А наличие продуктов освободило человеку время для совершенствования орудий труда и строительства благоустроенных жилищ. Люди научились из стволов деревьев изготавливать челны и удить с них рыбу, используя сети и удочки. Прирученная собака стала стеречь двор. В сплетенных из лозы, обмазанных глиной сараях жевали сено овцы, козы, свиньи. Среди богатых разнотравьем речных долин паслись стада крупного рогатого скота. Их покой охраняли вооруженные копьями всадники. (Описываемая эпоха приходится на VIII–V тыс. до н. э.)

Каждый из названных шагов делал человека могущественнее, и он стремительно возвышался, особенно с началом широкого использования колеса.

В одних регионах природа была ласкова к человеку, в других проявляла суровость, вынуждая человека дни и ночи бороться за выживание. От этого темпы развития зачатков земледелия и ремесел были различны. Если Господь — Творец, то природа — дирижёр. И познакомившись с капризами природы начинаешь лучше понимать причины частых и резких поворотов в ходе развития человеческой цивилизации.

По мере отступления ледника вслед за промысловым зверем на север широким фронтом продвигались охотники. Причем люди проделывали это и ранее несколько раз, в периоды временных потеплений. (В эпоху последнего оледенения периодов временных потеплений было не менее трёх).

С ходом тысячелетий протоиндоевропейцы заняли значительные пространства на севере Европы, на великой равнине, именуемой восточными индоевропейцами Айриана-Ваэджо, включающей степи юга Восточной Европы, юг Урала, Сибири, Среднюю Азию. Одновременно протоиндоевропейцы заняли часть земель Малой Азии, Месопотамии, Ирана, Афганистана. Таким образом, сложились две большие группы. Северяне, жившие на широчайших пространствах континента, от юга Скандинавии до гор Алтая, долго сохраняли приверженность древнейшим традициям, заключавшим в себе, наряду с охотой и рыбной ловлей, простейшие формы земледелия и весьма развитое скотоводство. А их южные протоиндоевропейские соседи, в силу более благоприятных природных условий, активно осваивали простейшие формы медеплавильного, керамического и сельскохозяйственного производств.

^{Живопись испанского Леванта. Эпоха мезолита и неолита}

На юге континента индоевропейцы постоянно сталкивались с иными расами, и всюду шла борьба за жизненное пространство. Иногда различные расы складывали взаимные усилия, и нередко это приводило к рывку цивилизации — производство приумножалось торговлей и наоборот. Но расы-гибриды быстро гибли, ибо в их сознании мерк свет, терялись духовные ориентиры. Примером может служить частая смена цивилизаций Месопотамии.

Громадная равнина Айриана-Ваэджо тысячелетиями сохраняла первозданность протоиндоевропейского населения. И во многом именно на этой равнине сложился индоевропейский прото-язык, духовные воззрения и строй материальной культуры, впоследствии ставшей господствующей на континенте.

Минули века, и пришел момент (VI–V тыс. до н. э.) когда население Ирана, юга Средней Азии, Месопотамии пережило великий цивилизационный взрыв, приведший к рождению и быстрому возвышению древнейших городов и государств континента. Разом расцветшая, словно весенний луг, городская цивилизация Передней, Малой и Средней Азии потрясает сознание мощью и великолепием материальной и духовной культуры. С каждым столетием городская цивилизация Азии расширяла границы. На западе её форпостом стала знаменитая Троя (Троя I основана около 2750 г. до н. э., Троя VII погибла около 1250 г. до н. э.), на востоке, в долине Инда, возвысились города Мохенджо-Даро и Хараппа (существовали с середины III тыс. до н. э. до середины II тыс. до н. э.).

Но ничто в нашем мире не вечно. Пришло время, и городская цивилизация Азии стала задыхаться от засухи (начиная с рубежа III–II тыс. до н. э.). Гибли еще недавно полноводные реки. Площади некогда сполна напоенных влагой цветущих, утопающих в садах, городов стали сокращаться в десятки раз. Многие города и селения вовсе были заброшены людьми. Обезлюдели целые провинции, особенно в Средней Азии. Но жизнь на континенте не остановилась, она лишь несколько замедлила шествие, оказавшись в преддверии эпохальных событий.

Практически одновременно с расцветом городской цивилизации Передней, Малой и юга Средней Азии на водоразделе между Танаисом (р. Дон) и Борисфеном (р. Днепр), в долинах необыкновенно красивой возвышенности зародилась и стала быстро развиваться древняя индоевропейская культура (Днепро-Донецкая археологическая культура V–IV тыс. до н. э.). Её создатели отличались могучим ростом и силой (средний рост 189 см). Эти исполины занимались охотой и рыбной ловлей, и наряду с этим изготовляли керамическую посуду, выращивали культурные растения и выпасали крупный и мелкий рогатый скот. Степные просторы центра континента исконно отличаются непостоянством создаваемых людьми культур и взаимосвязей. Во многом это предопределено доступностью равнины извне всем этническим и культурным влияниям. Древнейшее индоевропейское население великой равнины консервативно по духу уже по тому, что всякое отступление от основополагающих канонов духовного и материального мира неотвратимо влечет скорую сумятицу сознания и физическую гибель. Великая Айриана-Ваэджо одновременно и могуча и очень уязвима извне и изнутри.

В V–IV тыс. до н. э. индоевропейцы из центра континента стали продвигаться в Центральную и Западную Европу хорошо организованными, многочисленными группами, весьма похожими на волны могучего морского прибоя. (Наиболее ранние курганные некрополи, отличительная черта индоевропейских кочевников, широко представлены в Европе начиная с середины IV тыс. до н. э.). Тем самым было положено начало разделению индоевропейского мира на западную и восточную группы.

Индоевропейцы заселяли Европу многократно. Каждое новое нашествие было подобно буре, сметавшей с лица земли успевшие устояться в Европе культуры. Ивсякий раз пришельцы на фундаменте поверженной строили собственную культуру.

Одновременно (IV–I тыс. до н. э.) грандиозные нашествия индоевропейских народов наряду с Европой переживала Азия, вернее городская цивилизация Передней и юга Средней Азии и долина Инда.

В определённые моменты времени, в среднем обычно через пять столетий, степи центра континента сотрясались от смены культурных эпох. Эти события тот час отзывались в Европе и Азии.

Для иллюстрации сказанного приведу примеры.

В XXII–XIX вв. до н. э. с юга Восточной Европы создатели ямной археологической культуры были вытеснены либо поглощены представителями катакомбной археологической культуры, продвинувшимися в низовья Волги и Дона с восточных берегов Каспия, страдавших от засухи. После очередной смены культурных эпох в степях центра континента, Северная Европа, от устья Камы до юга Скандинавии, оказалась занята индоевропейским народом, оставившим после себя керамические сосуды с оттиском шнура и многочисленные боевые топоры, созданные из меди и камня. Громадные стада, подгоняемые всадниками под лай собак, свист и крики, прошли долинами Волги, Дона, Западной Двины, Вислы и Одера, вплоть до Рейна и хранимой морями Скандинавии. Данное наследие названо археологической культурой шнуровой керамики и боевых топоров.

Одновременно с нашествием на север Европы, около рубежа III–II тыс. до н. э., через Месопотамию, Малую Азию, Сирию, вплоть до дельты Нила, на боевых колесницах, утопая в тучах пыли, поднятой несметными стадами, прокатилась волна индоевропейского народа, известного под именем хетты.

Минуло пять столетий, и континент вновь пережил подобные события. В степях юга Восточной Европы и юга Урала произошла смена культурных эпох. В XVI–XV вв. до н. э. на смену катакомбной археологической культуре пришла срубная археологическая культура. А на богатом легко доступными рудами и минералами юге Урала в XV в. до н. э. первый «Петровский» этап андроновской археологической культуры сменился «Алакульским» этапом. Четыре этапа андроновской культуры развивались в XVIII–XI вв. до н. э. Задыхавшаяся от зноя городская цивилизация Передней и Средней Азии поставляла в простиравшиеся к северу степи секреты металлургического, керамического и иных производств. Юг Урала богат сырьем, и в первую очередь рудами, содержащими медь и иные металлы. И именно на юге Урала во II тыс. до н. э. расцвела цивилизация, столетиями ведшая за собой весь индоевропейский степной мир.

Знаменательно, что с очередной сменой культурных эпох (XVI–XV вв. до н. э.) с юга Урала изчезли боевые колесницы, ранее ставившиеся в погребальные камеры под курганными насыпями. В то же время обширные районы в центре Европы, в среднем течении Дуная, оказались заняты индоевропейским народом, широко использовавшим боевые колесницы и традицию погребения под курганными насыпями^[1].

Одновременно (около XV в. до н. э.) из степей Евразии, через земли Афганистана, на боевых колесницах проследовали певшие ведические гимны индоевропейские народы, называющие себя ариями. Главным материальным богатством ведических ариев был крупный рогатый скот, заполнивший долину Инда. Провозвестием появления ведических ариев в долине Инда послужила гибель цивилизации с центрами в городах Мохенджо-Даро и Хараппа.

Минуло несколько столетий, и индоевропейское население континента вновь пережило эпохальные перемены. В центре Европы расцвела культура полей погребений или погребальных урн, германцами называемая эпохой сожжения. Умерших повсеместно стали предавать огню, а прах помещали в сосуды, ставившиеся на дно могил.

В ту же эпоху (XIII–VIII вв. до н. э.) земли юга Средней Азии, Афганистана и Ирана оказались наводнены новым потоком индоевропейских народов. Основоположником духовной реформации в их среде стал Зороастр.

Итак, громадная равнина центра континента многократно служила местом исхода индоевропейских народов, одновременно устремлявшихся в Европу и Азию, в среднем с частотой в пятьсот, триста лет. Практически у каждого крупного вторжения индоевропейцев в Азию существует своего рода «близнец» — одновременное вторжение индоевропейских обитателей степей в Европу. Айриана-Ваэджо — это мировой донор, поставляющий планете не только материальное сырье, но и людские ресурсы, несущие во внешний мир собственные языки и духовные воззрения.

В Авесте говорится о том, что прародина ариев, Айриана-Ваэджо, расположена на берегах благодатной реки Вахви-Датия. Весьма вероятно, что под рекой Вахви-Датия Авеста имеет в виду реку Волгу. Впрочем, лучше всего привести выдержку из текста самой Авесты, а именно из той её части которая называется «Географическая поэма» (Перевод СП. Виноградовой, по изданию: Авеста. СПб., 1998):

«Географическая поэма»

1. Сказал Ахура-Мазда Спитаме-Заратуштре: «О Спитама-Заратуштра, я сделал места обитания дарующими покой, как бы мало радости [там] ни было. Если бы я, о Спитама-Заратуштра, не сделал места обитании дарующими покой, как бы мало радости [там] ни было, весь телесный мир устремился бы в Арианам-Вайджа.

2. Во-первых, наилучшую из стран и мест обитания я, Ахура-Мазда, сотворил: Арианам-Вайджа с [рекой] Вахви-Датией. Тогда этому в противовес состряпал Анхра-Манью многопагубный змея рыжеватого и зиму, дэвовское творение.

3. Десять месяцев там зимние, два— летние, и в эти [зимние месяцы] воды холодные, земли холодны, растения холодны там в середине зимы, там сердцевине зимы; там зима [когда] идет к концу, там большое половодье.

4. Во-вторых, наилучшую из стран и мест обитания я, Ахура-Мазда, сотворил: Гаву, заселённую согдийцами. Тогда этому в противовес состряпал Анхра-Манью многопагубный „скаити“ многопагубную.

5. В-третьих, наилучшую из стран и мест обитания я, Ахура-Мазда, сотворил: Моуру сильную, причастную Арте. Тогда этому в противовес состряпал Анхра-Манью многопагубный „марыду“ и „витушу“.

6. В-четвертых, наилучшую из стран и мест обитания я, Ахура-Мазда, сотворил: Бахди прекрасную, высоко [держащую] знамя. Тогда этому в противовес состряпал Анхра-Манью многопагубный „бравару“ и „усаду“.

7. В-пятых, наилучшую из стран и мест обитания я, Ахура-Мазда, сотворил: Нисайу, [расположенную] между Моуру и Бахди. Тогда этому в противовес состряпал Анхра-Манью многопагубный шатание умов.

8. В-шестых, наилучшую из стран и мест обитания я, Ахура-Мазда, сотворил: Харойву с оставленными домами. Тогда этому в противовес состряпал Анхра-Манью многопагубный плач и стенания.

9. В-седьмых, наилучшую из стран и мест обитания я, Ахура-Мазда, сотворил: Вакерту. Тогда этому в противовес состряпал Анхра-Манью многопагубный паирику Хнафаити, которая соблазнила Кэрсаспу.

10. В-восьмых, наилучшую из стран и мест обитания я, Ахура-Мазда, сотворил: Урву, обильную травами. Тогда этому в противовес состряпал Анхра-Манью многопагубный злых правителей.

11. В-девятых, наилучшую из стран и мест обитания я, Ахура-Мазда, сотворил: Вэхркану, заселённую гирканцами. Тогда этому в противовес состряпал Анхра-Манью многопагубный мерзкий, неискупаемый грех педерастии.

12. В-десятых, наилучшую из стран и мест обитания я, Ахура-Мазда, сотворил: Харахвати прекрасную. Тогда этому в противовес состряпал Анхра-Манью многопагубный мерзкий, неискупаемый грех погребения трупов.

13. В-одиннадцатых, наилучшую из стран и мест обитания я, Ахура-Мазда, сотворил: Хаэтумант лучащийся, наделенный Хварно. Тогда этому в противовес состряпал Анхра-Манью многопагубный злых колдунов.

14. […]

15. В-двенадцатых, наилучшую из стран и мест обитания я, Ахура-Мазда, сотворил: Рагу трехплеменную. Тогда этому в противовес состряпал Анхра-Манью многопагубный сверхшатание мысли.

16. В-тринадцатых, наилучшую из стран и мест обитания я, Ахура-Мазда, сотворил: Чахру сильную, причастную Арте. Тог да этому в противовес состряпал Анхра-Манью многопагубный мерзкий, неискупаемый грех предания трупов огню.

17. В-четырнадцатых, наилучшую из стран и мест обитания я, Ахура-Мазда, сотворил: Варну четырехугольную, где родился Трайтаона, убивший Змея-Дахаку. Тогда этому в противовес состряпал Анхра-Манью многопагубный неурочные регулы и неарийских правителей страны.

18. В пятнадцатых, наилучшую из стран и мест обитания я, Ахура-Мазда, сотворил: Хапта-Хинду. Тогда этому в противовес состряпал Анхра-Манью многопагубный неурочные регулы и неурочную жару.

19. В-шестнадцатых, наилучшую из стран и мест обитания я, Ахура-Мазда, сотворил: [страну] у истоков Ранхи, которая управляется без правителей. Тогда этому в противовес состряпал Анхра-Манью многопагубный зиму, дэвовское творение, и [чужеземных] правителей [из народа?] „таожья“.

20. Есть и другие страны и места обитания, и прекрасные, и замечательные, и выдающиеся, и великолепные, и ослепительные».

* * *

Айриана-Ваэджо, расположенная на берегах благодатной реки Вахви-Датия, является древнейшей страной индоевропейцев. После того как будущие иранцы покинули её, их путь пролег с севера на юг. У иранцев впоследствии укоренилось понятие того, что юг это то, что впереди, север всегда позади, запад справа, восток слева. Прежде всего протоиранцы по пути на юг достигли провинции Согдианы, расположенной в среднем течении Аму-дарьи и в нижнем течении реки Зеравшан. Далее протоиранцы прошли Маргиану (долина реки Мургаб), Бактрию (верхнее и среднее течение Амударьи), Нисайю (расположена между руслами рек Амударья и Теджен). Достигнув крайнего юга Средней Азии протоиранцы оказались под сенью грандиозного горного хребта, с юга гигантским полукругом охватывающего равнину центра континента. В Афганистан и далее в Иран протоиранцы прошли долиной реки Теджен. В верховьях Теджена, в провинции, называемой Ария (Харайва), пришельцам на западе оказалась доступна страна Канха (Восточный Иран), а на юге открылась провинция прорезаемая «обильной мостами и переправами» рекой Хаэтумана (р. Гильменд), впадающей в озеро Кансава. Путь протоиранцев с равнины центра континента в Переднюю Азию очерчен материальными памятниками археологической культуры валиковой керамики XIII–XII вв. до н. э. и более поздней эпохи XI–VIII вв. до н. э.

Впоследствии на равнине центра континента веками господствовали индоевропейские кочевники, называемые туранцами, тохарами, киммерийцами, скифами, сарматами (представители восточной, ираноязычной, группы индоевропейцев X в. до н. э. — IV в. н. э.).

А западное крыло индоевропейцев? Многократно накатившись на земли Европы в IV–I тыс. до н. э., предки будущих кельтов, германцев, балтов, славян, латинян, греков, иллирийцев, фракийцев обживали полуострова и защищенные горами, лесами и болотами районы запада и центра континента, сокрытые от бурь, столь часто неистовствующих на громадной равнине центра Евразии.

Глава 1. Отступление ледника на север. Оживление жизни в Евразии

Отступление четвертого и последнего Вюрмского оледенения в истории Земли началось в XVIII тыс. до н. э. Однако Северная Европа еще десять тысячелетий оставалась скованной ледяным панцирем, толща которого достигала двух километров. Застывшее море голубого льда упиралось в северные отроги Альп и Карпат.

Склонами Уральского хребта мощный ледяной язык достигал сердца Евразийской равнины. Горные вершины Пиренеев, Апеннин, Балкан, Кавказа, Центральной Азии были покрыты громадными ледяными шапками, опускающими стынущие холодом потоки льда и снега в окружающие их глубокие долины. От Средней Англии до Среднего Днепра и далее до Тихого океана Евразийский континент опоясывал широкий пояс тундры. Арктическая стужа пронзительным холодом обжигала воды и берега Средиземноморья, Черного и Каспийского морей. А в Южной Европе, в Малой Азии, на бескрайних просторах Средней Азии и Сибири вечнозеленой хвоей раскинулся океан тайги.

К XIV тыс. до н. э. из-под ледяного покрова освободились земли современных Дании, Германии, Польши, Южной Литвы, части Северной России и Сибири. Отступающий в Арктику ледник всюду оставлял огромные озера и повсеместно разбросанные груды громадных валунов. Из-под льда проступали контуры северных морей. Вслед за уходящим ледником на север продвигались мамонты, шерстистые носороги, северные олени. Южнее них, на необозримых евразийских просторах, паслись стада диких лошадей, быков, оленей, бизонов. На них беспрестанно охотились гиены, медведи, пещерные львы. Достигшие севера континента мамонты и шерстистые носороги вскоре погибли и ныне напоминают о себе лишь окаменелыми промороженными останками, сохранёнными вечной мерзлотой.

В XIV–XI тыс. до н. э. минула конечная, готская, фаза последнего (Вюрмского) оледенения Земли. Из века в век все яснее обозначались отполированные льдом и стужей скалы Северной Британии и Скандинавии. Солнце вызволяло их из ледяного плена, длившегося без малого сто тысяч лет. Вслед уходящему леднику безбрежным зеленым ковром выстилалась опаленная арктическим холодом тундра. А вдогонку ей Карпатский и Альпийский барьеры перешагнула тайга. Она год от года все дальше к северу, к дымящейся стужей Арктике выдвигала истерзанные колючими ветрами карликовые березы и бесформенные разлапистые сосны, насмерть вцепившиеся в оттаивающую землю светло-желтыми кривыми стволами. Вслед за стойкими зелеными карликами живыми волнами вели наступление на север моря хвойных лесов.

В течение десяти тысяч лет гигантский ледниковый покров метр за метром сползал с Европы.

Планета оттаивала, климат смягчался. Континент покрывался смешанным лесом. Его душистый, нежный зеленый полог скрывал землю от пронизывающих холодом потоков воздуха с севера. Ледниковые озера наполнялись жизнью, их топкие берега зарастали сочными травами. Безмолвные невольные странники, вечные спутники ледника — валуны, обломки далеких северных скал, угрюмые непрошеные гости в Европе — одевались мхом и врастали в дерн. В отогретой солнцем Северной Евразии от столетия к столетию прибавлялись дубовые рощи, раскидистые липы, вязы.

Но в IX тыс. до н. э. Европа еще в полной мере ощущала холод уходящего арктического льда. Обрывистые утесы Британии и Скандинавии, отполированные едва ли не до зеркального блеска солеными волнами Атлантики, голубыми льдинами и жестокими ветрами, бесконечно долго прощались с необозримым сверкающим ледяным полем, ползущим на север.

На протяжении IX–VI тыс. до н. э. лесотундра Северной Европы заросла смешанным лесом. Сень лесов наполнялась множеством благородных оленей, вепрей, пушным зверем, богатым пернатым миром. Европа превращалась в охотничий рай. Климат от века к веку становился все мягче.

Освободившаяся от ледового плена Балтика обретала современные очертания. Воды Ладожского озера пробились к Финскому заливу и образовали новую реку — Неву. Существовавшая между Британией и континентом суша постепенно все более погружалась в морскую пучину. Образовавшийся пролив Ла-Манш отделил острова Британского архипелага от Европы. Черное море долго оставалось озером, соединенным с Каспием, однако прорыв его водами Босфорского перешейка близился, и около V тыс. до н. э. это событие произошло. Европа принимала современные очертания.

Глава 2. Речная система Средней Азии послеледниковой эпохи

В эпоху отступления последнего великого ледника и в послеледниковую эпоху, вплоть до III–II тыс. до н. э., на равнине Средней Азии существовала во многом отличная от современной речная система. Есть все основания полагать, что климат в данном районе Евразии был далеко не так засушлив, как ныне. Зыбучие пески пустынь Каракум и Кызылкум до сего дня запечатлевают следы громадных русел пересохшей реки, некогда пересекавшей Среднеазиатскую равнину с востока, беря начало в ущельях Тянь-Шаньского хребта, на запад, завершаясь устьем в районе Красноводского залива на юго-востоке Каспийского моря. Истоком погибшей реки служили долина озера Иссык-Куль и соединенные с ней верховья реки Чу, питавшейся влагой высокогорных ледников хребта Терскей-Ала-Тау — сердца Тянь-Шаньского горного массива. Прорвавшись сквозь теснины Киргизского хребта, воды реки Чу вырываются на равнину. Слева от реки простираются пески пустыни Муюнкум, в полутораста километрах справа от русла реки остается озеро Балхаш, которое питается реками, берущими начало в горах Восточного Тянь-Шаня. Возможно, в древности озеро доносило свои воды до русла реки Чу. Это тем более вероятно, что в месте их максимального сближения существует пересыхающий проток. Не доходя двухсот километров до русла Сырдарьи, в месте впадения в нее текущей с севера реки Сары-Су, река Чу в настоящее время глохнет, заканчивая течение разливом озера в солончаковой низине.

К западу от Сырдарьи Великая погибшая река обозначена сухим руслом Жан-Дарьи, пролегающим по дну котловины Туранской долины. С севера к Туранской низменности спускаются реки, берущие начало в предгорьях Южного Урала и Казахского мелкосопочника. В эпоху таяния ледника Тургайская котловина, прорезающая Южный Урал и массив Казахского мелкосопочника с севера на юг, доносила до ныне сухого русла Жан-Дарьи значительные потоки пресной воды. Сегодня река Тургай, текущая по дну Тургайской котловины, гибнет в солончаковых болотах Средней Азии, не доходя трехсот километров до русел Сырдарьи и Жан-Дарьи.

В период существования Великой погибшей среднеазиатской реки, главной пресноводной артерии центра Евразийской равнины ледниковой и послеледниковой эпохи, все текущие к северу реки, берущие начало в горных системах Тянь-Шаня, Памира, Гиндукуша, Копетдага, являлись притоками ее главного русла, расположенного в Туранской долине. Идущая с севера на юг речная система Тургайской котловины также являлась притоком главного речного русла Туранской долины (Чу-Жан-Дарья-Узбой). Таким образом, ледники горных систем юга Средней Азии, опоясывающие ее гигантским полукольцом от Каспия до Монголии, и ледники, покрывавшие вершины Уральского хребта в течение многих тысячелетий, направляли стремительные потоки талых вод в русло действительно великой громадной полноводной речной системы Среднеазиатской равнины, превращая её долину в необъятный цветущий сад, один из главных оазисов Евразийского континента поздней ледниковой и ранней послеледниковой эпохи.

Высохшие русла Жан-Дарьи достигают течения Амударьи в районе современного города Нукус. Западным продолжением исчезнувшей реки являются левые рукава Амударьи, достигающие озера Сарыкамыш, от которого русло погибшей реки поворачивает на юг в сердце Каракумской пустыни. Сухое русло в Каракумах называется Узбой. На широте Бухары русло Узбой поворачивает на запад и, пройдя между северо-западными отрогами хребта Копетдаг, достигает Каспийского моря. Устьем Великой среднеазиатской реки служил залив Красноводска и, возможно, залив Кара-Богаз-Гол.

Южными притоками ушедшей в пески реки Чу — Жан-Дарья — Узбой являлись реки, отслеживаемые современными реками Талас, Сырдарья, Амударья с притоками Зеравшан, Мургаб, Тед-жен и множество небольших горных потоков Копетдага, ныне теряющихся в песках Каракума. С севера главное речное русло Средней Азии вбирало воды озера Балхаш с его восточнотяныпань-скими притоками, воды реки Сарысу, питающейся влагой Восточноказахского мелкосопочника, реку Тургай, несущую воды с отрогов Южного Урала и словно отворяющую ворота влаге Западной Сибири, через Тургайскую низменность, на юг в долину Турана.

Одновременное существование могучей полноводной реки Средней Азии, способной проложить существующее и доныне громадное русло и донести воды на протяжении нескольких тысяч километров от Иссык-Кульской долины до Каспия, и Аральского моря, ныне главного накопителя влаги ледников Тянь-Шаня и Гиндукуша, весьма сомнительно. Правильнее сказать — одновременное их существование невозможно. После гибели Великой среднеазиатской реки оставшейся влаги и ее энергии, идущих с горных систем, замыкающих равнину с юга, хватило на создание ныне гибнущего Аральского моря. Авестийские и ведические тексты II–I тыс. до н. э., корни которых уходят в глубины V–III тыс. до н. э., изобилуют упоминаниями о Великой реке, бассейн которой некогда служил домом арийским народам континента. Письменно зафиксированные исторические источники II–I тыс. до н. э., созданные на востоке Средиземноморья (Эллада, Ближний Восток, Малая Азия, Египет, Месопотамия), указывают на продвижение огромных масс пастушеского и земледельческого населения из районов Средней Азии, Нижней Волги, юга Урала и Ирана на запад в Малую Азию, в дельту Нила и на юг Балканского полуострова. Главная цель передвижения — стремление обрести плодородную землю и воду, а причина — страшная засуха, поразившая центр Евразии в конце III, на протяжении II и I тыс. до н. э.

Данные археологии, полученные в степях Евразии, пролегших от Днестра на западе до Алтая на востоке, также указывают на нескончаемый на протяжении V–I тыс. до н. э. и особо усилившийся в III–II тыс. до н. э. поток полукочевых пастушеско-земледельческих индоевропейских народов, шедших из районов Средней Азии, юга Урала, Нижней Волги, Дона и Днепра в центр Европы, на Нижний и Средний Дунай и далее в Скандинавию, Британию, на Пиренеи, Апеннины, Балканы и одновременно идущие на юг в Афганистан, Иран, Индию, в Малую Азию.

Одними из наиболее ярких символов степного евразийского происхождения индоевропейских культур Европы являются многочисленные курганы, начиная с середины IV тыс. до н. э. буквально усеявшие Европу от Скандинавии до Апеннин и от Ирландии до юга Урала.

Знание о погибшей Великой реке Средней Азии необходимо для понимания самого хода индоевропейской истории континента. Катастрофа, связанная с изменением водного режима в Средней Азии, оказалась одной из важнейших пружин эпического перемещения индоевропейцев IV–I тыс. до н. э. из центра на запад и на юг Евразии.

Глава 3. Человек в послеледниковую эпоху

Начиная с X тыс. до н. э. население Средней Азии, Иранского плоскогорья, Месопотамии, Переднего Востока и Малой Азии (Анатолии) достаточно активно осваивает формы ведения пока еще примитивного хозяйства, во многом основанного на поисках и потреблении того, что давала людям природа, без использования собственных производительных сил. Тем временем у охотников появляются лук и стрелы. Началось повсеместное приручение некогда диких животных, и среди них — собаки. Люди стремились выращивать растения, которые прежде собирали в дикорастущем виде.

В Европе человек получил условия, способствующие началу перехода от выживания путем охоты и собирательства к зарождению промышленного производства пищи, улучшению жилища, усовершенствованию орудий труда не менее чем на тысячу лет позже, нежели в Азии. Близость ледника к Европейскому континенту на заре современной человеческой цивилизации сыграла, в определенном смысле, консервативную роль в развитии местного производящего хозяйства. Первенство Азии перед Европой в развитии сельского хозяйства, животноводства, в прикладных искусствах и ремеслах, в металлургии, в производстве наступательного вооружения длилось вплоть до II тыс. до н. э. Хотя и в I тыс. до н. э. Азия еще во многом опережала Европу, отдавая ей накопленные за десять тысяч лет собственного прогресса знания и навыки. Начиная с V и особенно в IV тыс. до н. э. шло активное проникновение влияния древних культур Передней и юга Средней Азии в степи Туранской долины, юга Сибири, Урала, России и на Балканы, а с середины IV тыс. до н. э. также и в Центральную, Северную и Западную Европу. Древнейшая высокоразвитая цивилизация Месопотамии, Ирана, юга Туркмении, пережив в V–IV тыс. до н. э. величайший хозяйственный, культурный и духовный взлет, уже в III тыс. до н. э. ощутила начало грядущего упадка.

Неотвратимо наступающее изменение климата привело к гибели множества рек и запустению еще недавно цветущих городов и селений. Так началось движение народа, создавшего великую цивилизацию Передней и юга Средней Азии VIII–IV тыс. до н. э., в Европу, земли которой в IV–III тыс. до н. э. становятся самым благодатным районом Евразии. Народы несли на запад язык, культуру, религию. Именно это эпическое движение из центра на запад и юг континента, длившееся несколько тысяч лет, положило основание современной западной и восточной индоевропейской цивилизации Евразии и общности индоевропейских языков, культур и религий.

Ещё в IX тыс. до н. э. климат Европы и широкой полосы Евразии, от Нижнего Днепра до Камчатского полуострова, был скорее арктическим и походил на нынешний климат севера Скандинавии и побережья континента от Баренцева до Чукотского моря. Горы Передней и Центральной Азии служили естественным труднопреодолимым барьером для потоков мертвящего холодного воздуха с севера. Благодаря их защите с VIII тыс. до н. э. в районах Иранского плоскогорья, в Месопотамии и на юге Средней Азии начинает развиваться древнейшая из известных нам цивилизаций, имеющая прямую преемственность в современных и исторически засвидетельствованных индоевропейских культурах Евразийского континента, получивших в дальнейшем широкое распространение от Ирландии до Индии и Тихого океана.

Одной из непосредственных колыбелей древней восточной цивилизации VIII–IV тыс. до н. э. служили горы Загросского хребта на юго-западе Ирана, расположенные к северо-востоку от Южной Месопотамии и к северу от Персидского залива. Долина рек Тигр и Евфрат выступала ареной постоянных вторжений пастушеских полукочевых народов, шедших из Загросских гор и создавших на плодородных землях Междуречья ряд последовательно сменявших друг друга культур. Но горы Загроса и долина Месопотамии были не единственными районами Азии, вынашивавшими в VIII тыс. до н. э. зачатки современной цивилизации.

^{Комплекс находок на острове Гёдик, Франция (по Пекарам и Мюллер-Карпе)}

^{Типы антропоморфных терракот}

Климат Малой Азии, южного побережья Каспия и юга Средней Азии (район нижнего течения погибшей среднеазиатской реки и северных отрогов Копетдага) позволил местному населению уже в VIII тыс. до н. э. начать переход к оседлому ведению сельского хозяйства и созданию основы будущего расцвета древнеазиатских культур. На этих землях в ту давнюю эпоху не было зноя, позже иссушившего значительные территории Передней и Средней Азии, зато было достаточно влаги, питаемой ледниками горных систем Азии, позволявшей достигать значительных успехов в сельском хозяйстве, и в то же время отсутствовали губительные морозы, способные мешать ведению производящего хозяйства. Климат на территориях древнейшего развития цивилизаций Евразии VIII–IV тыс. до н. э. был идеальным, если не райским. Позже, с ходом потепления в Европе и наступлением засухи в Азии, преимущества в ведении сельского хозяйства сместились к северу и, главное, к западу Евразийского континента, но переход этот был долог и постепенен и происходил без малого в течение восьми тысяч лет.

Уже первые успехи, достигнутые народами Передней и юга Средней Азии в выращивании злаковых и бобовых культур и в разведении домашнего скота, позволили перейти ко всё более широкому развитию производительных форм и технологий ведения хозяйства. Благодаря запасам значительных объемов продуктов люди освободились от каждодневной необходимости бороться за выживание и получили достаточно времени на совершенствование старых и изобретение новых орудий труда, развитие ремесел и улучшение жилищ. Природа была благосклонна к людям и покровительствовала им. Видные практически отовсюду из долин Передней Азии и юга Туркмении горные вершины обеспечивали краю благоденствие, даруя влагу и защищая посевы от губительных бурь севера.

Глава 4. Этнический состав и начало экономического подъёма в Евразии

Если климат Евразийского континента в послеледниковую эпоху IX–VII тыс. до н. э. благоприятствовал развитию древнейших земледельческо-скотоводческих общин на территории Малой Азии, Месопотамии, Ирана, юга Средней Азии, то севернее этих районов в послеледниковую эпоху население континента не имело тех условий, которыми располагали их южные соседи. Более суровый климат не оставлял населению Северной Евразии, и в частности населению Европы, возможностей и времени на совершенствование орудий труда. Каждодневная борьба с холодом и тяготами жизни в неосвоенных человеком районах континента делала людей рабами рутинной добычи пищи и обеспечения минимальных для выживания условий ведения нехитрого хозяйства. Не имея достаточных навыков и возможностей для развития производства сельскохозяйственной продукции, человек был вынужден лишь собирать то, что ему давала окружающая природа. Возможности создания сколько-нибудь значительных запасов пищи были крайне ограничены отсутствием постоянных источников их воспроизводства. Капризы погоды и изменчивость удачи на охоте и в рыбном промысле вынуждали людей к частой перемене мест в поисках более благоприятных районов проживания.

Прежде чем перейти к повествованию об этническом составе древнего населения Евразии, и в частности Европы, следует сказать о том, что современный человек в том виде, в котором он предстает сегодня, явно и повсеместно появился на планете лишь сорок тысяч лет назад. Как и почему произошла смена неандертальца на Homo sapiens (нашего современника), остается величайшей тайной, ибо неандерталец не мог явиться прародителем современного человека — столь велика разница в их развитии, строении и прежде всего в строении и объеме головного мозга. Пропасть, лежащая между современным человеком и проточеловеком, населявшим планету сорок тысяч лет назад, бездонна и непреодолима.

В Европе непосредственным представителем современной индоевропейской расы Евразии является человек каменного века, эпохи ледника и послеледникового периода, получивший наименование кроманьонца — по названию пещеры, некогда служившей ему убежищем. Кроманьонец очень высок, его средний рост составлял 187 см. Великаны-охотники, занимавшие территории к северу от Альп и Карпат и бассейн Среднего Днепра в IX–IV тыс. до н. э., являлись непосредственными потомками кроманьонцев и принадлежали к большой индоевропейской общности Евразии.

В то же время юг Европы и особенно ее юго-запад — Апеннинский полуостров, юг Франции и Пиренеи — в послеледниковую эпоху были населены значительными группами людей негроидного типа. Оставленная ими наскальная живопись Испании по-своему изумительна и схожа с африканской.

Третьей крупной и одной из наиболее загадочных этнических групп древнейшей Европы IX–IV тыс. до н. э. были представители так называемой средиземноморской расы Евразии, население которой занимало острова Восточного Средиземноморья, Балканский полуостров, Центральную Европу и в разное время достигало на западе побережья Атлантики, а на востоке — правобережья Среднего Днепра. Последний из трех древнеевропейских народов является наиболее загадочным, ибо не принадлежит, в явном виде, ни к одной из ныне существующих наций Евразии или Африки.

Средиземноморское население Балкан и Дунайской долины, не являвшееся ни негроидным, ни индоевропейским и составлявшее особый в этническом и культурном отношении народ, опираясь на опыт Передней Азии VIII–VII тыс. до н. э. в освоении животноводства и выращивания культурных растений, создало одну из древнейших земледельческих и скотоводческих общностей Европы VII–IV тыс. до н. э.

Развитие культур Малой Азии, Месопотамии, Ирана, юга Туркмении VIII–VI тыс. до н. э. и их влияние на Юго-Восточную Европу позволило начиная с конца VII — начала VI тыс. до н. э. развернуть на Балканах широкое культурное возделывание пшеницы, ячменя, гороха, чечевицы, разведение крупного рогатого скота, коз, овец. В V тыс. до н. э. из районов Месопотамии, Ирана, юга Туркмении в Европу идет распространение и местное совершенствование техники изготовления керамической посуды. Народы Центральной, Южной и Восточной Европы начали повсеместно применять керамику в ведении хозяйства.

Распространялись также прядение шерсти и освоение техники ткачества. Активно совершенствовались орудия труда. Поселения древнейших земледельцев и скотоводов Центральной и Юго-Восточной Европы располагались по берегам рек и озер. Жилища их первоначально представляли собой землянки, укрепленные плетеным каркасом и крытые соломой. Особое своеобразие древних земледельцев Юго-Восточной Европы отражено в их керамике, названной линейно-ленточной, и в ее росписи. Прежде всего своеобразие линейно-ленточной керамики указывает на то, что ни этнической, ни культурной общности с древнейшими индоевропейскими общностями центра и севера Евразии VIII–IV тыс. до н. э. у ее создателей, средиземноморского населения Юго-Восточной Европы VII–IV тыс. до н. э., быть не могло.

Наиболее ранние земледельческие поселки средиземноморцев на Балканах начали возникать в VII тыс. до н. э. На крайнем юге полуострова развивалась докерамическая культура Фессалии. Земледельцы с помощью мотыг возделывали пшеницу-однозернянку, ячмень, горох.

На рубеже VII–VI тыс. до н. э. земледельческое производство возникло на острове Крит. Именно VII и VI тыс. до н. э. можно датировать решающее культурное влияние Передней Азии на Юго-Восточную Европу, шедшее через Малоазиатский мост, выразившееся в поставке одомашненных животных и культурных растений, положивших начало рождению на Балканах производящих форм сельскохозяйственного производства.

Начиная с середины VI тыс. до н. э. земледельческие общности средиземноморцев складываются на Балканах всюду — от Пелопоннеса до Фракии и Среднего Дуная. Население повсеместно широко и успешно осваивало методы выращивания злаковых и бобовых культур и разведение домашнего скота. С ростом благосостояния средиземноморского населения Балкан росла его численность, что позволяло от века к веку продвигать сельскохозяйственные поселки все дальше на север, запад и восток Европы, осваивая новые, пригодные для возделывания и выпаса земли.

Однако настоящей силы и истинного расцвета культура древних средиземноморцев Европы достигает в V–IV тыс. до н. э. От устья Рейна до низовьев Дуная всюду росли селения, состоящие из длинных прямоугольных жилищ (30x7 м), принадлежавших одной патриархальной семье. Стены жилищ возводились из дерева и глины. Могилы данной эпохи представляли собой грунтовые ямы. Покойник помещался в них в скорченном состоянии, лежа на боку. Во всех погребениях присутствовала красная охра.

Северные охотники, великаны-индоевропейцы, населявшие леса, опоясывающие Балтику, не могли не подвергнуться культурному влиянию южных, обгонявших их в развитии средиземноморских соседей. Результатом их взаимодействия стало появление в среде североевропейских охотников техники изготовления собственной накольчатой керамики. Данный тип керамики своим рождением непосредственно был обязан североевропейскому, автохтонному со времен таяния ледника, населению, однако влияние средиземноморской культуры центра Европы на северных индоевропейцев было столь значительно, что формы североевропейской посуды (накольчатая керамика) во многом оказались почерпнуты в формах и традициях линейно-ленточной керамики средиземноморцев, и только бедность росписи тулова сосуда, замененная северянами накольчатым орнаментом, да упрощенные формы указывают на принадлежность накольчатой керамики северянам.

Традиция украшать керамическую посуду накольчатым, нарезным, шнуровым орнаментом, присущая индоевропейцам лесной и степной полосы Европы и Азии V–II тыс. до н. э., указывает на преемственность в изготовлении керамической посуды от плетения домашней утвари из прута. Насечки, перевитые шнуры, валики отражают на тулове керамического сосуда привычный жителю лесов и степей естественный орнамент перевитой лозы и прута в гораздо ранее освоенной плетёной посуде.

Глава 5. Центры Передней Азии и юга Туркмении VIII–IV тыс. до н. э

По прошествии VIII–VI тыс. до н. э. народы, населявшие север Месопотамии, Иранское плоскогорье, северные отроги хребта Копетдаг и низовья погибшей среднеазиатской реки на западе Туркмении и целого ряда иных территорий Передней и Малой Азии, прошли громадный путь развития древнейших земледельческих обществ Евразии. Ими был одомашнен мелкий и крупный рогатый скот, создано оседлое земледелие, превратившее некогда дикие растения, далекие прототипы современных злаковых и бобовых культур в широко распространенные селекционные сорта, используемые в промышленном производстве пищевого и кормового продукта. Параллельно совершенствовалось искусство возделывания и обработки земли. Шло повсеместное развитие основ ухода за домашним скотом, расширение его поголовья, производились первые опыты в выведении различных пород животных. Люди возводили все более благоустроенные жилища, соответствующие росту их благосостояния. На рубеже VIII–VII тыс. до н. э. в ряде центров Малой Азии, Ближнего Востока и Ирана развернулось древнейшее керамическое производство. С VII тыс. до н. э. в Месопотамии и смежных с ней районах Ирана начали развиваться древнейшие центры металлургии.

Освоение важнейших производительных начал современной цивилизации в наиболее приспособленных климатически районах Евразии VIII–VII тыс. до н. э., состоящее в широком промышленном выращивании культурных растений, в разведении домашнего скота, в развитии керамического и прядильно-ткаческого производств, в начале освоения металлургии, в совершенствовании жилищ, позволило в дальнейшем совершить небывалый дотоле качественный сдвиг не только в росте народонаселения, прежде крайне малочисленного, но и в бесповоротном изменении всего хода и динамики развития Евразийского континента. Отныне камень, кость и дерево все чаще заменяются металлом. Поселения все более походят на города. Керамическая посуда становится совершенней, формы изделий изящнее, дома удобнее. Было готово все то, что позволило в VI–V тыс. до н. э. в районах Месопотамии, Ирана, юга Туркмении расцвести величайшей протоиндоевропейской цивилизации, осветившей созданной ею материальной и духовной культурой, главным символом которой являлся крест, всю индоевропейскую общность Евразийского континента, и во многом предопределить ее последующее историческое, экономическое и духовно-религиозное развитие.

Следует подробнее описать сам район Передней и юга Средней Азии, занявший столь значимое место в мировой истории. Крайней западной оконечностью Азии является полуостров Малой Азии, отделенный от Европы проливами Босфор и Дарданеллы. В X–VIII тыс. до н. э. климат Малоазиатского полуострова, покрытого горными хребтами и называемого также Анатолией, отличался всеми преимуществами, способствующими успешному началу развития сельскохозяйственного производства.

Позже, в VII–VI тыс. до н. э., Малая Азия, как мы помним, послужила естественным культурным и экономическим мостом, позволившим средиземноморскому населению Юго-Восточной Европы перейти к производящим формам ведения хозяйства. Именно через Малую Азию в Европу на рубеже VII–VI тыс. до н. э. устремился поток культурных злаков и одомашненного скота. Впрочем, малоазиатские контакты Европы и Азии носили непрочный и недолговечный характер, хотя и позволили средиземноморцам VII–VI тыс. до н. э. почерпнуть плоды развития переднеазиатских народов. Через Малую Азию в Европу не совершалось столь крупных вторжений индоевропейского населения, какие начиная с V тыс. до н. э. устремлялись на запад Европы из степных районов Средней Азии; юга Урала, низовьев Волги, Дона и Днепра.

Из Малой Азии в Европу (на Балканы) в VII–VI тыс. до н. э. скорее шло проникновение культурное и технологическое, нежели этническое, и происходило это из-за того, что население юго-востока Европы (Балкан) и Малой Азии в значительной степени вело оседлый образ жизни и обладало крайне малой подвижностью.

Степи юга России, Урала, Сибири и Средней Азии, напротив, позволяли своим обитателям заниматься главным образом кочевым скотоводством, что способствовало развитию той огромной подвижности населения, которая предопределила начиная с IV тыс. до н. э. повсеместное вытеснение средиземноморских земледельцев Европы и широкое освоение ее территорий индоевропейскими народами, из века в век упрямо шедшими на запад континента из глубин евразийских степей.

В горах на востоке Малой Азии находятся верховья двух замечательных в историческом смысле рек — Тигра и Евфрата. Среднее и нижнее течения обеих рек, имеющих генеральное направление с северо-запада на юго-восток и идущих параллельно друг другу вплоть до объединения потоков незадолго до впадения в Персидский залив, пролегает по громадной долине, разделяющей горы западного Ирана и пески Сирийской пустыни. В послеледниковую эпоху междуречье Тигра и Евфрата являло собой громадный цветущий сад, сполна одаривавший возделывавшее его население плодами земледельческого труда. Историческое название долины — Месопотамия.

Территория Ирана, напротив, представляет собой нагромождение горных хребтов, окруженных с запада Месопотамской долиной, с севера — Каспийским морем и отрогами Копетдага, с востока — горным массивом Гиндукуша и пустынями Афганистана и Белуджистана, а с юга — водами Персидского и Оманского заливов. В историческом плане на территории Ирана особенно замечателен горный массив Загроса, подымающийся к востоку от Месопотамии и к северу от Персидского залива. Среди гор Загроса расположена историческая провинция Эллам со столицей в городе Сузы. На территории Южного Загроса и на землях, идущих далее к востоку вдоль побережья Персидского и Оманского заливов, вплоть до Западного Белуджистана (Пакистан), расположена историческая провинция Фарс, также весьма замечательная и значимая для судеб развития древнейшей цивилизации Передней и юга Средней Азии.

Географическим, а во многом и культурным центром древнего Ирана являлся Сиалк, город у озера Дарьячейя-Немек. К востоку от Сиалка, до гор Гиндукуша, тянется солончаковая равнина, на которой расположена провинция Хорасан. Южное побережье Каспийского моря окаймляет горный массив Эльбурс.

Иран и среднеазиатская равнина разделены хребтом Копетдаг. Особо следует отметить долину реки Теджен-Герируд, образующую естественные ворота между миром Передней Азии и великой евразийской степью, южной периферией которой является равнина Средней Азии. Именно долиной реки Теджен-Герируд прошли основатели Геоксюрского оазиса юга Туркмении из Ирана в IV тыс. до н. э., и именно долиной реки Теджен-Герируд устремились уже с севера на юг авестийские иранцы рубежа II–I тыс. до н. э.

К востоку от Ирана высятся горные массивы Гиндукуша, еще далее к востоку — Гималаи, ледники которых питают великие реки Индии: Инд, Ганг, Брахмапутру, воспетые во II–I тыс. до н. э. в гимнах Ригведы.

К наиболее ранним и ярким проявлениям древнейшей цивилизации Передней Азии следует отнести расцвет хассунской культуры, пришедшийся на VI — середину V тыс. до н. э., на севере Месопотамии.

Культурный слой Хассуна VI–V тыс. до н. э. соответствует культурному слою Намазга 1 (южная Туркмения) и Сиалка (центральный Иран). Население Северной Месопотамии, Центрального Ирана, северных отрогов Копетдага и долин Загроса VI — первой половины V тыс. до н. э. представляют единую земледельческо-скотоводческую общность со сходным культурным, социальным и хозяйственным укладом и прямым генетическим родством. Уже тысячу лет совершенствовалась техника выплавки меди, позволявшая создавать все более производительные орудия возделывания земли.

Народы вплотную подошли к изобретению гончарного круга, совершившего качественный переход в производстве керамических изделий.

В свою очередь, достижения в металлургии и производстве керамики подняли их творцов на ступень, непосредственно предшествующую взлёту всей переднеазиатской культурной общности, относящемуся к середине V тыс. до н. э.

В VI тыс. до н. э. одновременно с хассунской развивалась джейтунская культура юга Туркмении, названная по поселению Джейтун, расположенному к северу от Центрального Копетдага. Само местоположение поселений Джейтун и Чопан-Депе на площади, ныне покрытой песками Центрального Каракума, говорит о том, что в VI тыс. до н. э. климат, состав почвы и водный режим среднеазиатской равнины позволяли заниматься оседлым земледелием и скотоводством непосредственно на территории современных пустынь Каракум и Кызылкум.

^{Передняя Азия в V–III тыс. до н. э.}

Население Джейтуна возводило однокомнатные дома, используя в строительстве глиняный валик-сырец длиной в 60–70 см, явившийся прообразом кирпичей последующих эпох. Собственной металлургии на юге Туркмении в VI тыс. до н. э. практически не было, и орудия труда изготовлялись из кремня, кости, дерева. Тем не менее уровень домостроительства говорит об успешном ведении сельского хозяйства, что само по себе невозможно без цветущего плодородного края, имеющего достаточное количество влаги. Это означает, что в VI тыс. до н. э. среднеазиатская равнина еще орошалась водами большой реки и ныне сухие русла Узбоя, оставленные ею в ту эпоху, полнились живительной влагой, дарованной ледниками Тянь-Шаня, Памира, Гиндукуша и Копетдага.

Обширные территории современных пустынь Средней Азии в VI тыс. до н. э. представляли собой громадную цветущую равнину, пересеченную множеством речных потоков, несущих с юга на север, к главному речному руслу Узбоя и Жан-Дарьи, студеную воду гор. Луга, расположенные в долинах рек, вскармливали сочными травами, росшими повсюду в изобилии, многочисленные стада крупного и мелкого рогатого скота. Тучные хлебные нивы, покрывавшие значительные просторы среднеазиатской равнины, обеспечивали населению твердый достаток и гарантированное благополучие на годы вперед.

Взлёт, потрясший весь переднеазиатский мир и приведший к созданию единой культурной, религиозной и хозяйственной провинции в Месопотамии, Иране, на юге Туркмении, а позже, в IV тыс. до н. э., в Афганистане, в III тыс. до н. э. на северо-западе Индии, произошел около середины V тыс. до н. э. Начало ему было положено вторжением значительной группы пастушеского населения, устремившегося из долин Загроса на север и в центр Месопотамии. Следует особо отметить, что район гор Загроса (юго-запад Ирана) в V–IV тыс. до н. э. являлся главным источником этнического и культурного влияния в Передней и на юге Средней Азии. Именно из района Загроса шло распространение крашеной керамики и передовых форм животноводства и земледелия.

Вторжение с отрогов Загроса в середине V тыс. до н. э. ознаменовалось закатом хассунской культуры Северной Месопотамии VI — середины V тыс. до н. э. и Центральной Месопотамии третьей четверти V тыс. до н. э. Пришедшая на смену самарская культура заложила основу формирования того ряда явлений и символов, которые в дальнейшем определили не просто развитие культур Ирана, Месопотамии, юга Туркмении, а в IV тыс. до н. э. Афганистана и в III тыс. до н. э. северо-запада Индии, но развитие и символику всей дальнейшей культуры индоевропейского мира Евразии независимо от времени и местоположения отдельных её ветвей.

Самарская культура выработала геометрический орнамент, главным символом которого был крест, определивший орнаментацию (главный мотив) юга Месопотамии (Эриду), центра и запада Ирана (Сиалк, Сузы, Фарс), юга Туркмении (Анау, Намазга), а в дальнейшем, в IV–III тыс. до н. э., распространившийся в Афганистане и на северо-западе Индии. В последней четверти V тыс. до н. э. самарская культура севера Месопотамии пережила внешнее вторжение и сменилась халафской культурой. При этом мотивы орнаментации керамики сохраняются.

В конце V — начале IV тыс. до н. э. произошло новое вторжение из долин Загроса, на этот раз на юг Месопотамии, чем было положено начало убейдской культуре.

Однако крест имеет широкое распространение с самых нижних (ранних) слоев города Эриду (около 4300 г. до н. э.), расположенного в нижнем течении реки Евфрат на юге Месопотамии, где центрами городов эпохи убейдской культуры являлись монументальные храмы, высящиеся на искусственных платформах.

Население, шедшее в цветущую долину Месопотамии из гор Загроса двумя потоками начиная со второй половины V тыс. до н. э. на север (самарская культура) и юг (убейдская культура), создало древнейшую религию индоевропейского мира континента, главным олицетворением которой являлся классический крест — символ единения четырех сторон света и вечной духовной жизни, дарованной человечеству в обладании бессмертными душами. Господство величественных храмов над центрами городов указывает на главенствующее положение религии во всем жизненном укладе населения данной эпохи Передней Азии. Крест повсеместно изображался на донцах сосудов изнутри и снаружи, а также по четырем внешним сторонам тулова. Это указывает на обязательное освящение пищи и хранимых продуктов.

Около середины V тыс. до н. э. по всей культурной провинции, от юга Месопотамии до юга Туркмении, меняется домостроительство. Вместо прежних однокомнатных домов вырастали громадные многокомнатные дома, снабженные большим количеством кладовых. Застройка городов и селений осуществлялась плотными кварталами, идущими вдоль главных улиц и разделенными небольшими боковыми переулками.

Преемственность самарской культуры севера Месопотамии наиболее ярко сохранена в посуде Фарса (юг Ирана). Керамика Фарса широко украшена крестами. Население провинции Фарс V–IV тыс. до н. э. занималось земледелием и скотоводством и имело гораздо более тесные связи с городами Месопотамии, нежели население Центрального Ирана (Сиалк). Важнейшими религиозными, культурными, ремесленными и сельскохозяйственными центрами Фарса второй половины V тыс. до н. э. являлись протогорода Гиян, Сузы (центр исторической провинции Элам), Мусийян, Тали-Бакун. Уровень развития ремесел Фарса соответствовал синхронному с ним уровню ремесел в городских центрах Месопотамии.

^{Средняя Азия V–II тыс. до н. э.}

Одновременно с расцветом Фарса, во второй половине V тыс. до н. э., в Центральном Иране начался подъем Сиалка и окружающей его культурной провинции. В это же время, с начала второй половины V тыс. до н. э., преображается и юг Туркмении. У рек, берущих начало в ущельях Копетдага, родились будущие центры всей южной среднеазиатской культурной провинции — Анау I и к юго-востоку от него Намазга I.

Следует отметить, что поселения джейтунской эпохи юга Туркмении VI тыс. до н. э. находились на равнине, расположенной к северу от Копетдага, а селения эпохи Анау I и Намазга I середины V тыс. до н. э. оказались расположенными непосредственно среди северных отрогов Копетдага.

^{Цивилизация Северного Копетдага VI–II тыс. до н. э.}

^{Позднеэнеолитические комплексы Чонгдепе (1–18) и Геоксюра (19–47)}

^{Позднеэнеолитические комплексы Алтын-Депе}

Видимо, на рубеже VI–V тыс. до н. э. уже обозначились незначительные, но достаточно устойчивые изменения климата среднеазиатской равнины. Век от века все более засушливая погода заставила население Джейтуна подняться выше, в предгорья Копетдага, туда, где потоки горных рек обеспечивали ведение оседлого земледелия достаточным объемом влаги.

В верхнем течении реки Тигр, к югу от озера Урмия, расположенного на крайнем северо-западе Ирана, во второй половине V тыс. до н. э. расцвели местные центры общей переднеазиатской культурной провинции — Гавр и Пишдели-Депе. На них распространились все присущие данной эпохе культурные особенности Передней и юга Средней Азии. Вместе с распространением геометрической, крестовой орнаментации керамики и ее форм во второй половине V тыс. до н. э. начала получать все более широкое развитие медная металлургия. Медные ножи, шилья и простые тесла являют древнейшую триаду металлических инструментов, получивших повсеместное распространение в Месопотамии, Иране, на юге Туркмении начиная со второй половины V тыс. до н. э. Древнейшие круглые в сечении медные шилья распространились в Сиалке I в центре Ирана. Подобные шилья получили применение в Южной Туркмении (Анау, Мен-жуклы, Кара-Депе) с конца V тыс. до н. э. В Джейтуне (VI тыс. до н. э.) применяли костяные прототипы подобных шильев. Четырехгранные в сечении медные шилья с конца V тыс. до н. э. распространились в Анау I–III и в близлежащих поселениях Дашлыджи-Депе и Тилькин-Депе.

На юго-востоке Прикаспия, на севере Ирана, в местных культурных центрах Тепе-Гиссар и Амах-Тепе появились медные булавки со спиральной головкой. В дальнейшем, уже во II тыс. до н. э., подобные металлические спирали оказались характерными для очередного вторгшегося в Европу грандиозного потока индоевропейского населения центра Евразии, двинувшегося с юга Урала южнорусскими степями на запад. Именно мотив спирали явился едва ли не важнейшим в культуре юга Скандинавии (II–I тыс. до н. э.), в культуре курганных погребений XV–XIV вв. до н. э. центра Европы, в культурах тшинецкой и комаровской XV–XIII вв. до н. э. на территориях Польши и Украины, а также в лужицкой культуре XIII–VIII вв. до н. э. центра и севера Европы.

Непосредственную передачу спирального мотива в орнаменте и в украшениях с востока на запад Евразии совершили представители первого этапа андроновской культуры XVIII–XV вв. до н. э. юга Урала и степей Средней Азии.

Прямыми преемниками древней индоевропейской традиции Евразии в создании спиральных украшений в исторической славянской среде явились двуспиральные височные кольца VI–VII вв. н. э. Среднего Поднепровья и односпиральные височные кольца XI–XII вв. н. э. того же региона, позже нашедшие отражение и на русском Севере.

Таким образом, вторая половина V тыс. до н. э. оказалась эпохой сложения древнейшей религиозно-культурной провинции Евразии, охватившей значительные территории Месопотамии, Ирана и юга Туркмении. Сходство орнаментов, форм керамики, металлургической продукции, одинаковые формы домостроения и ведения хозяйства указывают на тесные связи всех уголков культурной провинции, не только торгового, хозяйственного и этнического свойства, но и религиозного, что явилось во многом важнейшим связующим началом родившейся цивилизации.

Высокий уровень религиозного и культурного мировоззрения позволил не только сохранить достаточно единую общность народа на значительных территориях Месопотамии, Ирана и юга Туркмении и на громадном отрезке времени, охватывающем тысячелетия, но и распространить его дух и влияние на необозримых просторах Евразии, пролегших от долин Инда и Ганга до утёсов Британии и скал Скандинавии. Причем крест, явившийся главным религиозным символом второй половины V тыс. до н. э. Передней и юга Средней Азии, освящает весь путь развития индоевропейской цивилизации планеты вот уже до начала III тыс. н. э.

Начало IV тыс. до н. э. ознаменовалось новой этнической экспансией населения Загросских гор. Во многом это было прямое продолжение вторжения на юг Месопотамии земледельцев и пастухов Загроса, создавших убейдскую культуру Месопотамии второй половины V — первой половины IV тыс. до н. э. Прообраз убейдской культуры сложился в горах Загроса и дал два побега: на юге Месопотамии и на юге Туркмении (Геоксюр в низовьях реки Теджен). Причем население Загроса шло на новые земли с устоявшимися религиозными и культурными представлениями, на что указывают величественные храмы самых ранних слоев убейдской культуры (город Эриду второй половины V тыс. до н. э.).

На северо-востоке Ирана, в отрогах Восточного Эльбурса, около 4000 г. до н. э. зародился новый значительный центр производящей экономики — Тепе-Гиссар, связанный скорее с Сиал-ком (центр Ирана), нежели с Загросом (Фарс, Элам).

В первой половине IV тыс. до н. э. в Южной Туркмении, к востоку от юго-восточных отрогов Копетдага, в нижнем течении современной реки Теджен-Герируд зародился Геоксюрский оазис. На первом, раннем этапе развития культура Геоксюра испытывала величайшее влияние Элама (юго-запад Ирана) и Фарса, что указывает на прямую причастность населения Южного Ирана (Загросские горы) к созданию Геоксюрского массива поселений. Географически местоположение Геоксюра объясняется его нахождением к северу от природных естественных ворот через горы Копетдага и Гиндукуша, соединявших Среднюю и Переднюю Азию и открывавших путь для населения юга Ирана, продвигавшегося к северу.

Во второй половине IV тыс. до н. э. переднеазиатская культурная, этническая и религиозная экспансия достигла бассейна реки Гильменд на юге Афганистана, где родился местный центр производящей экономики — Мундигак, и горных долин севера Белуджистана (запад Пакистана) с центром Кветта. Около середины IV тыс. до н. э. крестовый орнамент переживал расцвет.

Культурно-религиозная экспансия IV тыс. до н. э. оказалась гораздо шире произошедшей в V тыс. до н. э. В IV тыс. до н. э. возводились монументальные храмы Убейда (юг Месопотамии) и могучие крепости Геоксюра (юг Туркмении). Древнейшим центром металлургии на юге Туркмении с середины V тыс. до н. э. являлся Анау I. В IV тыс. до н. э. в Анау, Намазге, Геоксюре повсеместно распространились металлические украшения. Схожие с анаунскими типами металлические изделия производились и распространялись в Сиалке и Гиссаре (центр Ирана), в Сузах (Элам, юго-запад Ирана). Уровень металлообработки в Иране и на юге Туркмении был одинаков.

В IV тыс. до н. э. изделия из легкоплавких металлов меди, золота, серебра, свинца прочно вошли в быт городского и сельского населения Передней и юга Средней Азии. Металлические серпы окончательно заменили прежние кремневые. Параллельно с ковкой ремесленники начали осваивать литье в двухсоставных глиняных формах. Наряду с медными булавками со спиральной головкой, получившими распространение еще в V тыс. до н. э. и основным центром производства которых являлся Сиалк (центр Ирана), в IV тыс. до н. э. в районах Анау и Намазга (Кара-Депе), а также на севере Ко-петдага распространились медные булавки с конической головкой. Подобные булавки были распространены в Гиссаре (север Ирана), Сиалке (Элам), встречались и в Малой Азии (Анатолии) до гибели легендарной Трои (VII слой), около 1250 г. до н. э., разгромленной греками-ахейцами.

В IV тыс. до н. э. в районе Анау (селение Тилькин-Депе) занимаются производством пил. Известны медные и золотые пилы в Месопотамии и в ряде иных районов Передней Азии, но в более позднее время.

В IV тыс. до н. э. в центрах Передней и юга Средней Азии началось распространение производства черешковых кинжалов. Причем кинжалы Ирана имели ребро по клинку, в то время как южнотуркменские (Анау) клинки были плоскими. Древнейшие кинжалы появились также в городах Кише и Уре на юге Месопотамии, затем в Сузах (Элам) во второй половине V тыс. до н. э. и в начале IV тыс. до н. э. С IV тыс. до н. э. развернулось промышленное производство разнообразных форм металлических ножей. Вытянутые ромбовидные ножи с начала IV тыс. до н. э. производились в Геоксюре и в Намазге II. В Намазге I (селение Илгынлы-Депе) производили черешковые ножи с лопаточковидным лезвием и с деревянной обкладкой рукоятки.

В IV тыс. до н. э. разворачивается все более нарастающий и глубокий процесс проникновения культуры юга Туркмении на север, в среду народов, населявших необозримые степи Евразии.

Лишь в III тыс. до н. э. и особенно в XVII–XV вв. до н. э. индоевропейское население юга Урала, Сибири и Туранской долины Средней Азии (первый этап андроновской культуры), сумевшее создать собственную мощную металлургию, начало обратное движение с севера на юг, безудержно стремясь в долины рек Северной Индии и в цветущие оазисы Ирана, Малой Азии и Переднего Востока.

Успехи эпических военных предприятий степняков-кочевников III–I тыс. до н. э. во многом были обеспечены преимуществом в вооружении и в воинском искусстве, в обладании и применении стремительных боевых колесниц, в высокой духовной организации общества, нашедшей отражение в собрании древнейших индоевропейских религиозных гимнов Ригведы, текстов Авесты и хеттской литературы.

Впрочем, бурные события II тыс. до н. э. пока еще для нас дела далекого будущего. А в IV тыс. до н. э. плоские клинки южной Туркмении все шире распространялись по югу Сибири и низовьям Волги.

Посуда Геоксюра IV тыс. до н. э. была аналогична посуде Элама и Фарса, имеющей характерную крестовую роспись. В то же время посуда Геоксюра была несколько отлична от посуды Северного и Центрального Ирана (Сиалк, Гиссар), переживавшего на рубеже V–IV тыс. до н. э. процесс обособления в самостоятельный культурный центр.

Сосуды Геоксюра в IV тыс. до н. э. по четырем внешним сторонам тулова украшались сложным крестом. По внешнему и внутреннему донцам сосуда также наносился крест. Мы помним о том, что на донцах сосудов самарской культуры V тыс. до н. э. (север Месопотамии) также наносился крест. Около третьей четверти V тыс. до н. э. кресты повсеместно украшали сосуды Фарса и Су-зианы (Элам) на юге Ирана. Причем роспись сосудов из Тали Бакуна (Центральный Фарс) совершенно аналогична росписи керамики Геоксюра IV тыс. до н. э.

Преемственность крестового орнамента Геоксюра проистекает из Элама и Фарса, а они, в свою очередь, наследовали традицию из Северной Месопотамии второй половины V тыс. до н. э. (культура самарская), пережившей вторжение из того же Элама и Фарса (горы Загроса) около середины V тыс. до н. э.

Таким образом, круг преемственности культурных традиций всякий раз замыкается на горах Загроса на западе и юге Ирана (Элам, Фарс). В силу этого закономерно и то, что население Геоксюра IV тыс. до н. э. антропологически родственно населению юга Месопотамии и юга Ирана данной эпохи и несколько отлично от южнотуркменского.

Хотя пришельцы с юга обнаружили на севере Копетдага (юг Туркмении) сходную с южноиранской культуру, они все же чуть изменили местный орнамент, принципиально не нарушив при этом геометрический стиль местной традиции.

Основание Геоксюрского массива поселений, как указано выше, было положено около 4000 г. до н. э. в нижнем течении реки Теджен-Герируд. В период с 3500 г. по 3000 г. до н. э. в Геоксюрском оазисе возник целый ряд новых поселений и возросли размеры прежних. Главные центры оазиса — Геоксюр I и Муллали-Депе — оделись могучими каменными крепостными стенами с круглыми башнями в узлах обороны.

Бурно развивались культурные и экономические связи Геоксюра с городами юга Месопотамии эпохи убейдской культуры и центрами Элама эпохи ранних Суз и Джови. Вторая половина IV тыс. до н. э. представляется временем наибольшего освоения и процветания юга Туркмении. Никогда позже, в последующие века и тысячелетия, население северных отрогов Копетдага не достигает подобного блеска и великолепия всех сторон материальной культуры древности. Все области производящего хозяйства достигли максимально возможного для данной эпохи расцвета. Природа в V тыс. до н. э. еще оставалась благосклонной к пахарям, пастухам и ремесленникам Передней и юга Средней Азии. Во многом именно высокий уровень развития сельскохозяйственного производства позволял поступательно развиваться металлургии, множеству различных ремёсел, повсеместно вести строительство громадных многокомнатных домов, возводить могучие оборонительные системы городов. Население достигло наивысшей точки материального благоденствия и удобств данной эпохи.

Население Анау, Намазги середины V–IV тыс. до н. э., в отличие от пришлого в IV тыс. до н. э. из южного Ирана населения Геоксюра, являлось прямым наследником населения юга Туркмении джейтунской эпохи VI тыс. до н. э., а значит, непосредственными потомками пастухов и земледельцев юга среднеазиатской равнины времен существования пышных нив и полноводных потоков на территории нынешних Каракумов. В области Анау и окружающих его селений (район Ашхабада) население занималось разведением лошадей, крупного и мелкого рогатого скота, свиней, верблюдов. Широко велась охота на оленей и джейранов. Собаки использовались для охраны стада.

В Анау держали больше рогатого скота, чем в Геоксюре. Зато в Геоксюре больше промышляли диких животных. В 4000–3500 гг. до н. э. в Намазге I наряду с активным развитием медеплавильного дела была распространена монохромная орнаментация с геометрическим узором, имеющая прямые соответствия в хассунской культуре Северной Месопотамии и в Сиалке (центр Ирана).

В 3500–3000 гг. до н. э. в Намазге II распространилась крашеная керамика с красно-черным узором по светло-бежевому или кремовому ангобу. Такое изменение можно объяснить влиянием геоксюрского центра, культурные традиции которого коренились на юге Ирана. Формы керамики в IV тыс. до н. э. постоянно совершенствовались, и среди нее было все больше гончарной (изготовленной с помощью гончарного круга). В III тыс. до н. э. на смену расписной керамике на юге Туркмении приходит неорнаментированная. Быть может, эта малозаметная особенность служит одним из указаний на закат воспетого преданиями Золотого Века.

Жители юга Туркмении V–IV тыс. до н. э. совершали захоронения в больших и малых фамильных склепах, сооруженных из камня или кирпича-сырца. Погребения в них совершались на протяжении существования многих поколений местного населения. При этом ориентация умершего при погребении в склепе выдерживалась преимущественно южная, юго-западная или юго-восточная.

Погребения указывают на устойчивость местных традиций Северного Копетдага к западу от низовья реки Теджен-Герируд (области Анау, Намазга) и сильное южноиранское и месопотамское влияние в погребениях Геоксюра.

^{План строений Кара-Депе периода позднего энеолита на уровне одного строительного горизонта}

Следует особо сказать о рождении около середины IV тыс. до н. э. адовых, упомянутых ранее, культурных провинций Передней Азии на юге Афганистана и в Белуджистане (Пакистан), центрами которых явились Мундигак в бассейне реки Гильменд и Кветта в горах Белуджистана. Культура земледельцев и ремесленников Афганистана и Белуджистана IV тыс. до н. э. родственна геоксюрской, а генетические и исторические основы ее также коренились в горах Загроса (Элам, Фарс).

Итак, мы можем сделать вывод, что рост населения конца V — начала IV тыс. до н. э. в сельскохозяйственных провинциях юга Ирана (Элам, Фарс) около середины IV тыс. до н. э. привел к распространению культурных традиций на юго-восток Туркмении, где был создан Геоксюрский оазис, и к востоку от Ирана на юг Афганистана (Мундигак) и далее на восток в Белуджистан (Кветта). Несмотря на успешное ведение сельского хозяйства, скорый расцвет местных ремесленных центров, строительство многокомнатных домов и рост крупных поселений, центры Южного Афганистана и Белуджистана IV тыс. до н. э. уступали в темпах и уровне развития своим метрополиям — центрам юга Ирана и юга Туркмении.

Около середины IV тыс. до н. э. выходцы из Сиалка (центр Ирана) создали новую культурную провинцию, ядром которой явился Тепе-Гиссар, на юго-востоке Каспия, в отрогах Восточного Эльбурса. Причем связи Элама и Фарса с Геоксюром, Мундигаком и Кветтой осуществлялись в IV тыс. до н. э., минуя Сиалк (центр Ирана) и его собственную новую провинцию Тепе-Гиссар. Это указывает на то, что еще в V тыс. до н. э. юг Ирана (Элам, Фарс) и центр Ирана (Сиалк) пошли по пути обособления культурного развития, предопределенного значительными расстояниями и затрудненными формами сообщения между отдельными провинциями.

Мы видим, что цивилизация Передней Азии V тыс. до н. э. в IV тыс. до н. э. территориально значительно расширилась. Рост населения, успехи в развитии культуры и различных сторон производящей экономики обеспечили освоение новых районов на юго-востоке Туркмении, в Афганистане и Белуджистане, а также на севере Ирана. IV тыс. до н. э. явилось золотой эпохой всей переднеазиатской цивилизации древности, во многом предопределившей и обозначившей в следующих тысячелетиях будущее процветание индоевропейской культуры запада, севера и центра Евразийского континента.

Глава 6. Степи Евразии и земли Европы в V–III тыс. до н. э

Кельтеминарская культура V–IV тыс. до н. э

Успехи, достигнутые цивилизацией Передней Азии и юга Туркмении в VI–V тыс. до н. э., позволили народам, населявшим степи Средней Азии, юга Западной Сибири, низовьев Волги, Дона и Днепра, перейти к развитию производящих форм ведения хозяйства и в первую очередь скотоводства.

С V тыс. до н. э. необозримые степи Евразийского континента, раскинувшие широкий зеленый полог от Карпат до Алтая, наполнились тем осмысленным движением, перемежающимся бурным развитием отдельных культур, благодаря которому около середины IV тыс. до н. э. ив течение целого ряда последующих тысячелетий вал за валом с востока на запад Евразии шла генеральная индоевропеизация обласканной теплой Атлантикой Европы. Кроме того, на рубеже III–II тыс. до н. э. ив течение последовавших тысячи с лишним лет земли Ирана, Афганистана, Малой Азии и севера Индии пережили как минимум три крупнейших вторжения степных индоевропейских народов Евразии, вошедших в историю под именами хеттов, ведических ариев и авестийских иранцев.

^{Схема расположения памятников Средней Азии эпохи энеолита и бронзы.}

^{1 — околоземледельческие поселения;}

^{2 — стоянки степных племен;}

^{3 — могильники;}

^{4 — отдельные находки эпохи бронзы;}

^{5 — группа стоянок степных племён}

Древняя цивилизация Передней Азии и юга Туркмении, переживавшая начиная с середины V тыс. до н. э. ив течение всего IV тыс. до н. э. величайший духовный, культурный и экономический расцвет, во многом обусловленный блестящим развитием металлургии, керамического, прядильного, сельскохозяйственного производств, просто не могла не распространять на территории степей Евразии продукты и передовые формы ведения хозяйства — земледелие, скотоводство, обработку металлов, гончарное дело, религиозные воззрения.

Засуха, во многом погубившая оседлую городскую цивилизацию юга Туркмении, практически полностью уничтожившая Геоксюрский оазис, в полной мере поразила земли к северу от Копетдага лишь во II–I тыс. до н. э. До того времени громадные пространства Туранс-кой долины, ныне включающие иссушенные солнцем пустыни Кара-кум и Кызылкум, являли собой покрытую сплошным ковром из цветов и сочных трав равнину, вскармливавшую бесчисленные стада крупного и мелкого рогатого скота и громадные табуны лошадей. Великая река Средней Азии — Чу-Жан-Дарья-Узбой — в V–IV тыс. до н. э. если и начала сохнуть, то масштабы бедствия пока ещё не могли казаться столь катастрофичными для обитающего на ее берегах населения, какими они оказались в дальнейшем.

^{Классические индоевропейские орнаменты Евразии}

Предки исторических туранцев населяли центральную долину Средней Азии и земли Восточного Прикаспия со времён таяния последнего великого ледника севера Евразии (IX тыс. до н. э.). Связи с оседлым земледельческим населением Северного Копетдага и степного населения Турана никогда не прерывались, и объясняется это единством этническим, а следовательно, в значительной степени культурным и языковым. Около середины IV тыс. до н. э. влияние металлургических и керамических центров оседлого юга в степях Евразии, и в частности в долине Турана, усиливается. Кульминацией этого процесса явилось рождение кельтеминарской культуры в среде степного индоевропейского населения Туранской долины. Мощь и великолепие Геоксюрского центра IV тыс. до н. э., возникшего во многом благодаря выходцам с юго-запада Ирана (Элам, Фарс), было настолько завораживающим и впечатляющим, что земледельцы и скотоводы Туранской долины приступили к развитию собственных центров керамического производства, орнамент и формы которого во многом повторяли мотивы юга Туркмении. Культурное влияние юга в степях Турана оказалось особенно сильным на первом этапе развития кельтеминарской культуры. На сосудах туранцев наносились классический для индоевропейцев геометрический орнамент, волнистые линии, штриховка, насечки. Кроме того, на ранних этапах кельтеминарской культуры в степях распространились сосуды, раскрашенные охрой в красный и жёлтый цвета. Впрочем, неприхотливый быт и гораздо более суровые, нежели в центрах юга, условия жизни степняков Восточного Прикаспия отразились в местной керамике упрощенностью и некоторой строгостью или даже скупостью орнамента и формы.

^{Керамика позднего Кельтеминара}

Наряду с развитием керамического производства обитатели степей начали освоение металлургии, настоящий расцвет которой, однако, произошел гораздо позже, лишь во второй четверти II тыс. до н. э., на юге Урала (андроновская культура XVIII–XV вв. до н. э.). Но уже с V тыс. до н. э. медные изделия центров Передней Азии и юга Туркмении распространялись в среде степняков с каждым столетием все шире, захватывая значительные пространства в низовьях Волги, Дона, Днепра, на юге Урала и Западной Сибири, в верховьях Оби. Подвижное скотоводческое население Туранской долины играло заметную роль в распространении меди и керамики Передней и юга Средней Азии по всему пространству степей Евразии — от Карпат на западе до Алтая на востоке. Причем носители кельтеминарской культуры не просто распространяли влияние более передовых провинций Евразии на менее развитые, они прежде всего двигались сами из долины Турана и Восточного Прикаспия в степи юга Сибири, Урала и России, неся при этом с собой свою культуру.

Протофинские охотники лесной полосы Северной Евразии V тыс. до н. э

По мере глобального потепления на севере и западе Евразийского континента, происходившего на протяжении VIII–VI тыс. до н. э., в лесные и лесотундровые территории Скандинавии, Прибалтики, Северной и Центральной России начали проникновение древнейшие протофинские племена охотников и рыболовов. Исходными районами для их наступления на освободившиеся от ледника земли Северной Европы, по-видимому, были лесные пространства юга Западной Сибири и Алтай. Финские народы, заселившие огромные лесные территории Северной Евразии, вплоть до начала II тыс. н. э. сумели сохранить древнейший уклад жизни и ведения хозяйства, построенного на охоте и рыбном промысле. При этом ещё около середины V тыс. до н. э. лесные охотники создали собственный тип керамики — ямочно-гребенчатый особой остродонной формы.

Начиная как минимум с V тыс. до н. э. в лесостепях, а позже и в более северных лесных районах Евразии шёл сложный процесс взаимодействия финского, и в отдаленном прошлом родственного ему тюркского, и индоевропейского населения континента. Несмотря на несоизмеримо более высокую организацию и культуру славянских, балтских, германских и иранских представителей индоевропейского мира, в течение ряда тысячелетий сталкивавшихся с финнами, охотники лесной полосы Евразии сумели сохранить неповторимую прелесть собственной культуры, языка, а позже занять и самую цветущую долину Европы, вытеснив из нее славян и создав на Среднем Дунае Венгерское королевство (IХв. н. э.).

Сурско-днепровская культура начала V тыс. до н. э. Древние гиганты долины Днепра и Дона V–IV тыс. до н. э

Одним из наиболее ранних проявлений развития культур Юго-Западной России явилось рождение сурско-днепровской общности начала V тыс. до н. э. охотников, рыбаков и скотоводов, населявших берега, а позже и острова днепровского надпорожья и бассейны рек Самара и Орель. Ловля рыбы велась сетями с лодок. Активно разводился крупный рогатый скот и изготовлялись остродонные керамические горшки с линейным, накольчатым и штампованным орнаментами. Кроме того, широко бытовала посуда из жировикового камня, по форме близкая глиняным сосудам юга Скандинавии и севера Германии (культура эртебелле) и одновременно схожая с сосудами кельтеминарской культуры Средней Азии.

Возникшая в начале V тыс. до н. э. сурская культура Нижнего Поднепровья явилась первой видимой тонкой ниточкой, связавшей и во многом вобравшей в себя мир охотников-индоевропейцев севера Европы с миром индоевропейских кочевников, скотоводов, идущих из степей Восточного Прикаспия и Нижней Волги, уже знакомых с металлургией, с производством керамики и с производительными формами земледелия и скотоводства во многом благодаря соседству с центрами Передней Азии и юга Туркмении.

Во второй половине V тыс. до н. э. население Среднего и Нижнего Днепра, бассейна Северского Донца и водораздела между Средним и Нижним Днепром и Доном вступило в период освоения собственного керамического производства, широкого разведения крупного рогатого скота, свиней и промышленного выращивания злаковых и бобовых растений. Наряду с этим местное население никогда не оставляло извечного занятия охотой и рыбной ловлей. Родившаяся культура получила название днепро-донецкой — по своему местоположению.

Люди, занимавшие территории юго-запада и запада России в V–IV тыс. до н. э., отличались удивительной мощью и статью. Никогда и нигде ни раньше, ни позже народы Евразии не обладали столь массивными и длинными конечностями, не были так высокорослы и широколицы (вместе с тем черепа их — долихокранной формы). Необыкновенные гиганты Днепро-Донецкого водораздела эпохи V–IV тыс. до н. э. являлись коренным населением северной полосы Евразии со времени таяния последнего ледника (IX–VIII тыс. до н. э.) и были родственны охотникам Северо-Западной Европы (средний рост которых составлял 187 см.) и несомненно принадлежали к индоевропейской группе народов Евразии. Полагают, что они были прямыми потомками кроманьонцев-охотников Северной Европы каменного века.

Именно днепро-донецкая археологическая культура юга Восточной Европы V–IV тыс. до н. э. впервые достаточно определенно очерчивает границы индоевропейской культурной прародины, антропологической и генетической последних семи тысячелетий.

Селения носителей днепро-донецкой культуры располагались на низких участках пойменных долин, над древними старицами. Нередки они были и на островах. Захоронения производились на склонах приречных террас, в ямах-гнездах. В погребениях присутствовали охра, украшения из зубов животных и рыб, позже появилось большое количество битой керамики.

Орудия труда изготовлялись из камня, кремня, рога и кости. Вместе с тем уже в V тыс. до н. э. в бассейнах Днепра и Дона начали появляться украшении из золота и меди, поступавшие на юг Восточной Европы через Кавказ и Среднюю Азию из районов цивилизации Передней Азии. Если в V тыс. до н. э. по берегам Нижнего и Среднего Днепра и Северского Донца было расположено сравнительно немного поселений, принадлежавших днепро-донецкой культуре, при этом керамика, снабженная гребенчатым и линейным орнаментом, плохо обжигалась, то, по мере успехов в развитии сельского хозяйства, условия жизни населения менялись и способствовали резкому росту его численности. В последней четверти V тыс. до н. э. днепро-донецкая культура распространилась на леса Средней Припяти, просторы лесостепи Волыни, верховья реки Сож и в степи Приазовья.

Когда на рубеже V–IV тыс. до н. э. северные гиганты, охотники-земледельцы бассейнов Днепра и Дона заняли огромные территории от верховьев Припяти и Сожа до низовьев Днепра и Дона, культурная общность некогда единого народа начала расслаиваться сначала на едва приметные, а с течением времени на все более самостоятельные группы.

Особенности развития отдельных областей проистекали не только из-за различия природных условий проживания, но главным образом из-за различных внешних влияний, придававших абсолютно отличные оттенки одному и тому же народу.

Так, носители днепро-донецкой культуры, заселившие долину реки Сож, жили совместно с лесными охотниками севера Евразии, создавшими остродонную керамику с ямочно-гребенчатым орнаментом и бывшими народом, возможно, близким финской общности континента. Влияние ямочно-гребенчатой керамики на керамику пришельцев с водораздела Днепра и Дона явственно именно в бассейне реки Сож.

В степях Приазовья ещё в V тыс. до н. э. гиганты — носители днепро-донецкой культуры столкнулись с древнейшим, едва ли не самым ранним потоком этнически близких им индоевропейцев, продвигавшихся в Европу из степей Восточного Прикаспия и низовьев Волги. В результате в степях Северного Приазовья практически исчезла остродонная посуда, столь характерная для лесных культур России, а на смену ей пришла плоскодонная керамика, повсеместно принятая в цивилизациях Передней Азии, юга Туркмении и долины Турана. Вместе с тем появились вещи, привезённые из центров юга, и важнейшими из них являлись металлические украшения и оружие.

На венчиках сосудов появились воротничковые утолщения, из теста исчезла трава, господствовал под треугольный орнамент. Население более северных территорий распространения днепро-донецкой культуры уступало в развитии населению Приазовья, активно перенимавшему опыт шедших с юго-востока кочевников-скотоводов.

К середине IV тыс. до н. э. представители днепро-донецкой культуры были вытеснены из Приазовья, Надпорожья, из района Черкасс, из бассейна Северского Донца, и памятники их продолжали существовать лишь на Волыни и на севере левобережной Украины.

Из степей Восточной Европы носителей днепро-донецкой культуры V–IV тыс. до н. э. потеснили пришедшие с равнин Восточного Прикаспия и низовьев Волги кочевники-коневоды, впервые появившиеся на Нижнем Дону в конце V тыс. до н. э. Созданная ими культура получила название «средний стог».

В то же время с запада на равнину правобережной Украины начиная с середины IV тыс. до н. э. началось продвижение носителей трипольской культуры, основы которой родились и развились на севере Балкан, в недрах древней сельскохозяйственной общности VII–V тыс. до н. э., принадлежавшей средиземноморскому населению Европы. В середине IV тыс. до н. э. поселки средиземноморцев, носителей трипольской культуры, возникли на правом берегу Днепра, между современными городами Киев и Канев, позже они распространились на реках Волыни.

Теснимое с востока и запада на север Восточной Европы население днепро-донецкой культуры на рубеже IV–III тыс. до н. э. занимало территории лесостепи левобережной Украины, долины Днепра и Припяти к северу от устья Десны, а также районы северо-востока Белоруссии.

Охотники, населявшие бассейны рек Висла, Неман, Западная Двина, создавшие собственную гребенчатую керамику IV–III тыс. до н. э., являлись потомками древнейших индоевропейцев севера Европы. Они отличались большим ростом и силой и состояли в близком родстве с оттесненными в леса Западной России носителями днепро-донецкой культуры. Во многом благодаря создателям днепро-донецкой культуры индоевропейское население северных районов Европы к середине IV тыс. до н. э. начало приобщаться к достижениям ведущих центров Передней и Средней Азии, активно разворачивая собственное керамическое и прядильное производство и повсеместно переходя к производящим формам сельского хозяйства. На непосредственную связь населения Немана и носителей днепро-донецкой культуры, занимавших территории к северу от Киева и к западу от Чернигова в V–IV тыс. до н. э., указывает сходство керамик двух регионов.

Впрочем, именно кочевники, последовательно занимавшие начиная с середины V тыс. до н. э. степи Северного Причерноморья и совершавшие регулярные вторжения в центр Европы, являлись важнейшим фактором в распространении на крайнем западе Евразии достижений степных индоевропейских культур, явившихся невольными преемниками все более страдающей от засухи цивилизации Передней и юга Средней Азии V–II тыс. до н. э.

Северные великаны Европы, в первую очередь носители днепро-донецкой культуры V–III тыс. до н. э., древнейшие обитатели Западной и Юго-Западной России, явились первым оседлым индоевропейским компонентом в сложении протославянской и близких ей балтскои и германской общин на начальном этапе их развития. Мы помним о том, что леса юга Скандинавии, севера Германии, Польши, Прибалтики и запада России издревле населяли родственные днепро-донецкому населению народы, потомки охотников каменного века, эпохи таяния последнего великого ледника. В последующие тысячелетия Европа еще переживет множество вторжений подвижного индоевропейского населения, явившегося посредником между древней цивилизацией Передней и юга Средней Азии, превозносившей в V–IV тыс. до н. э. крест как высший духовный символ народа, и современной христианской цивилизацией Европы.

Однако именно охотники-гиганты, древнейшие обитатели севера и востока Европы, явились наиболее глубоким пластом в следовавших одно за другим этнических и культурных напластованиях в долгой истории рождения, развития и обособления современных славянской, балтской, германской и иных индоевропейских общностей Европы и Азии.

Степняки-коневоды культуры среднего стога

Древнейшая значимая, оставившая глубокий, а во многом и основополагающий след в индоевропейском продвижении на запад Европы волна кочевников, представители которой впервые широко использовали лошадь для верховой езды и привнесли в культуры Евразии знаменитый впоследствии шнуровой орнамент керамики, вошла в историю как степная культура среднего стога, расположенная в междуречье Днепра и Дона во второй половине V — первой половине IV тыс. до н. э. Благодаря невиданной дотоле подвижности кочевников-скотоводов Европа начала практическое знакомство с курганной традицией степей Евразии.

Боевые каменные молоты, множество лошадей и практически полное отсутствие поселений указывают на чрезвычайно высокую степень подвижности и агрессивности первой волны кочевого индоевропейского мира, накатившегося на Европу. Кочевники вытеснили и частично поглотили население днепро-донецкой культуры Приазовья и Среднего Днепра. После занятия плацдарма в междуречье Нижнего Днепра и Дона всадники культуры среднего стога устремились в центр Европы, на земли, освоенные средиземноморскими земледельцами ещё в VII–V тыс. до н. э.

Однако первый подвижный индоевропейский вал второй половины V — первой половины IV тыс. до н. э. схлынул, не оставив в культурах Центральной Европы сколько-нибудь значительного следа.

Около начала IV тыс. до н. э. вслед за кочевниками, носителями культуры среднего стога, из степей Восточного Прикаспия и Нижней Волги в Днепро-Донецкое междуречье ворвались близкие их предшественникам этнически и культурно, но более богатые медными украшениями и боевыми молотами подвижные индоевропейские народы. Культура, привнесенная ими, получила название «Новоданиловской». Нахлынувшая степная волна начала IV тыс. до н. э. перекрыла курганными и бескурганными погребениями могилы днепро-донецкой культуры в верхнем течении Северского Донца. Новые пришельцы гораздо чаще по сравнению с предшественниками использовали камень при сооружении могил. В их среде был распространен лук со стрелами.

Поселения у них также практически отсутствовали. Две волны индоевропейских кочевников, одна за другой нахлынувшие на юг России из недр евразийской степи около середины V и начала IV тыс. до н. э., положили основание сложению классического образа воинственного всадника, в дальнейшем покорившего Европу и Переднюю Азию и ставшего своего рода прообразом будущего рыцаря и русского его воплощения — беззаветно преданного родине скитальца-казака.

^{Жилище стоянки Джанбас-Кала 4}

^{1. Реконструкция С. П. Толстова.}

^{2. Реконструкция М. И. Грязнова}

Волны индоевропейцев, начиная с середины V тыс. до н. э. беспрестанно гнавшие к западу громадные стада крупного и мелкого рогатого скота, при этом вынужденные покрывать с помощью лошадей громадные расстояния, дабы прокормить животных в суровых условиях степей Средней Азии, Нижнего Поволжья, низовьев Дона и Днепра, вне всякого сомнения, в материальном отношении опирались на достижения южных центров металлургии Передней Азии и юга Туркмении, черпая оттуда не только готовые изделия, но и технологии металлургического, керамического, ткацкого, сельскохозяйственного и иных производств. Причем важнейшим регионом в выдвижении на запад все новых потоков кочевников выступала Восточно-Каспийская равнина с центром в Туранской долине Средней Азии, в V–IV тыс. до н. э. всё ещё напоенной руслами Жан-Дарьи и Узбоя и их притоками, несшими к северу воды ледников Тянь-Шаня, Гиндукуша и Копетдага.

Во многом именно активность и возросшая самостоятельность населения Туранской долины, нередко оборачивавшаяся прямой военной угрозой оседлым земледельцам и ремесленникам юга Туркмении, подтолкнула последних во второй половине IV тыс. до н. э. к возведению ряда крупных крепостей в Геоксюре.

^{Кара-Депе. Амулеты-подвески}

^{Мотивы росписи керамики геоксюрского стиля}

Можно сказать, что стремительные потоки воинственных кочевников, начиная с середины V тыс. до н. э. беспрестанно шедшие с просторов Восточного Прикаспия и низовьев Волги в степи Северного Причерноморья, создали то пространство индоевропейских культур Евразии, которое в дальнейшем передало достижения древней цивилизации Передней Азии и юга Туркмении в центр Европы, а впоследствии и сформировало благодаря необыкновенной мощи и подвижности исторически засвидетельствованные индоевропейские культуры Малой Азии (хетты), Индии (ведические арии), Ирана (авестийские арии) и всей Европы середины IV–I тыс. до н. э. (греки, латины, кельты, германцы, балты, славяне, иллирийцы, фракийцы). Начиная с V тыс. до н. э. степи юга России, Сибири и Средней Азии являлись местом зарождения крупнейших вторжений индоевропейских кочевников в Европу и Азию. Именно эта необозримая, кажущаяся бескрайней равнина центра континента в V–I тыс. до н. э. играла роль индоевропейской культурной и этнической прародины.

В то же время великая степь Евразии порождала древние религии индоевропейцев, внешняя форма которых коренилась в быте своих создателей, а духовное содержание уходило в традиции цивилизации Передней Азии и юга Туркмении VIII–IV тыс. до н. э., главным символом которой, как мы помним, являлся крест.

Необыкновенная активность и подвижность индоевропейского степного населения Евразии, возросшие начиная с V тыс. до н. э., привели в итоге к заселению индоевропейцами всей Европы и к вторжениям в III–I тыс. до н. э. хеттов, индийских и иранских арийцев в цветущие центры Малой Азии, севера Египта, Месопотамии, Ирана, Афганистана, севера Индии и конечно же юга Туркмении. А объяснялось все это в значительной мере неуклонным ухудшением климатических условий на землях Средней Азии, юга Сибири, Урала, в степях Северного Причерноморья.

Древнейшим указанием на начало великой засухи в центре Евразии является гибель поселений джейтунской культуры VI тыс. до н. э., расположенных на территории современного Каракума. В V тыс. до н. э. поселения юга Туркмении продвинулись непосредственно к отрогам Копетдага, к источникам воды, еще в достатке питаемым горными потоками.

Череда культур, выстроившаяся от предгорий Копетдага и долины Турана на юго-востоке до Нижнего Днепра в V тыс. до н. э., включавшая центры Геоксюра, Анау и Намазги, культуру кельтеминар, культуру среднего стога в Северном Причерноморье, днепро-донецкую и сурскую культуры на Днепре, представляет собой живую цепь этнического, культурного и экономического развития и движения, положивших начало великой индоевропейской цивилизации Евразии последующих тысячелетий.

Линейно-ленточная керамика Европы V–IV тыс. до н. э. Культура триполье. Начало вытеснения древней средиземноморской общности Европы индоевропейцами

Сложившаяся около конца VII тыс. до н. э. земледельческая и скотоводческая общность средиземноморского населения Балкан, бывшего предшественниками индоевропейских народов в центре и на юге Европы, к V тыс. до н. э. вступила в период расцвета и максимального развития всех сторон производящей экономики данной эпохи. В ряду прочих культурными и экономическими центрами средиземноморцев являлись: Караново VI–III тыс. до н. э. в Болгарии, Крит в Румынии, Старчево на северо-востоке Югославии, Пресескло в Фессалии (провинция Греции).

Население занималось разведением крупного и мелкого рогатого скота, свиней. С V тыс. до н. э. было распространено колесо (глиняная модель обнаружена в Караново, V тыс. до н. э.). Широко выращивались пшеница, ячмень, чечевица, горох. Наряду с этим были повсеместно распространены охота и рыбная ловля. Селения преимущественно устраивались по берегам водоёмов.

Как и всюду, по мере увеличения успехов в развитии и расширении производящего хозяйства шел быстрый рост населения Балкан. Результатом, как указывалось выше, явилось продвижение средиземноморских земледельцев в районы Центральной и Северо-Западной Европы. Так, в V тыс. до н. э. зародилась культура линейно-ленточной керамики, занявшая обширные территории континента, от устья Рейна и верховьев Дуная до устьев Вислы и Днестра.

Носители линейно-ленточной культуры, хотя и были прямыми потомками средиземноморского населения Балкан и восприняли от него подходы и методы в материальной культуре, мотивы орнаментов и формы керамики, принципы столбового каркасного домостроения, все же, попав в условия центра и севера Европы, сменили прочно оседлое земледелие и скотоводство на полукочевое. К тому их принудили быстрое истощение возделываемых земель и извечная необходимость поиска и расчистки новых наделов под посевы. Пока земля несколько лет рожала, на ней возводили выстроенные в ряд длинные столбовые многоочажные жилища из дерева с глиняной обмазкой, принадлежавшие большим патриархальным семьям. По прошествии четырех-пяти лет пашня истощалась, и население деревни переходило на новые неосвоенные участки северного леса, манящие неизвестностью и первозданной чистотой дикой природы. Так носители культуры линейно-ленточной керамики перешагнули карпатский барьер и в лесах южной Балтики встретились с охотниками-индоевропейцами, великанами и извечными аборигенами здешних мест. В результате данной встречи, как мы помним, у охотников-северян появилась собственная накольчатая керамика, орнамент которой повторял мотивы и профиль плетеной из лозы домашней утвари.

С течением веков длинные дома создателей линейно-ленточной керамики уменьшались и превратились в одноочажные жилища.

Крашеная керамика средиземноморских культур Балкан и ее прямой преемницы— культуры линейно-ленточной керамики— отличается необыкновенным разнообразием форм и богатством орнамента. Именно керамика оказалась одним из наиболее ярких и важнейших признаков, отличающих средиземноморцев центра и юга Европы от аскетических индоевропейцев Евразии с их геометрической традицией в орнаменте и консерватизмом в создании форм керамики.

Следует сказать, что в V тыс. до н. э. в горах Трансильвании уже велась промышленная добыча золота. И хотя широкое распространение металлических изделий в Европе относится к более позднему времени и во многом связано с беспрерывными вторжениями индоевропейских кочевников начиная с середины IV тыс. до н. э., золотодобыча в Центральной Европе V тыс. до н. э. указывает на достаточно высокий уровень древних средиземноморских общин Европы.

В конце V тыс. до н. э. все более возраставшее сельское население Среднего и Нижнего Дуная (местное название культура Боян) активно искало выход к новым, пригодным для ведения хозяйства землям. Так было положено начало движению средиземноморцев на равнины Пруто-Днестровского междуречья, и к середине IV тыс. до н. э. ими уже занимались земли Верхнего Днестра и Днестровско-Бугского междуречья. К концу IV тыс. до н. э. преемники культур караново и линейно-ленточной керамики вышли к правому берегу Днепра.

В III тыс. до н. э. этими пришельцами были освоены верховья рек Волыни. Так рождалась загадочная культура юго-запада Русской равнины, получившая название «трипольская» (по месту раскопок). В этой культуре отразились все этапы развития средиземноморской общности юга и центра Европы V–III тыс. до н. э., пережившей и эпоху величайшего расцвета, но в конце концов исчезнувшей почти без следа, пав под чудовищными ударами воинственных степняков-индоевропейцев, которые вал за валом преодолевали днепровский рубеж и устремлялись в плодородные долины Европы.

Однако в V тыс. до н. э. степной мир индоевропейцев только накапливал будущую силу. Подходившие с низовьев Волги и из степей Восточного Прикаспия кочевники-скотоводы были еще малочисленны, слабо вооружены, а главное, не испытывали крайней нужды в дальнейшем движении на запад. Они имели все необходимое для ведения хозяйства и в левобережном Поднепровье. И хотя каждый новый вал кочевников располагал, не в пример предыдущим, все большим количеством металлических изделий и с большим размахом вел промышленное коневодство и скотоводство, носители трипольской культуры все же имели возможность пережить эпоху бурного развития всех сторон жизни своего общества. Степняки лишь тревожили поселения носителей трипольской культуры, проникая отдельными подвижными группами через низовье Днепра в центр Европы. Индоевропейцы еще долго не могли принципиально изменить этнической и культурной обстановки на Европейском континенте.

Одним из следствий и видимым проявлением веками возраставшей нестабильности в степях Восточной Европы явилось все более расширявшееся фортификационное строительство, призванное защитить сельскохозяйственное население трипольской культуры. В бассейнах Прута и Днестра на мысах и останцах коренного берега устраивались укрепления, защитой которым с напольной стороны служили рвы и валы.

Археологическая культура Триполья юго-запада Восточной Европы удивительна и неповторима прежде всего своей неиндоевропейской природой и необычайно ярким прогрессом производящего хозяйства, достигнутым в эпоху, без малого на тысячу лет опередившую зарождение древнейших этапов египетской цивилизации!

Успехи в развитии сельского хозяйства были таковы, что уже на ранних этапах развития трипольской культуры численность населения в долинах Прута и Днестра превышала десять человек на квадратный километр. Площадь селений в Поднестровье составляла от 40 до 50 га, а в Днестровско-Бугском междуречье нередко доходила до 90 и даже 150 га.

Удивительна планировка трипольских поселений, отголоски которой многие историки ищут в планировке старинных русских сел. Она кольцевая, причем структура крупных поселений составляла несколько замкнутых, вложенных друг в друга кругов. Нередка была застройка и в центре круга. По периметру внешнего кольца в среднем возводилось 30–40 жилищ.

Ранним трипольцам жилищами служили небольшие прямоугольные наземные дома каркасной конструкции с глиняной обмазкой стен и полуземлянки, повторявшие их форму. С течением времени дома увеличивались и уже включали несколько комнат, обогреваемых печами, и особые культовые помещения с алтарями, сложенными из глиняных плит и ориентированными по сторонам света. Появились дома с сенями Г-образной формы. Стены домов представляли собой два плетня с глиняной забутовкой внутри и штукатуркой снаружи. Кровли домов встраивались двускатными, с опорой на стропила.

Несмотря на расселение носителей трипольской культуры на огромных пространствах правобережной Украины, их связи с родственными культурами Нижнего Дуная никогда не прекращались. С Балкан в междуречье Днепра и Днестра распространялась технология обработки меди, добываемой в рудниках Фракии, Трансильвании и Добруджи (посредниками выступали носители культуры Гумельницы, развивавшейся на Нижнем Дунае).

Количество медных изделий у трипольцев из века в век увеличивалось и включало медные проушные топоры, отлитые в двухсоставных формах, шилья, булавки, рыболовные крючки, украшения. Наряду с колесным транспортом широко применялись сани и челны. Керамика по форме и орнаменту повторяла центрально-европейские образцы, хотя в восточных провинциях трипольской культуры классическая средиземноморская роспись нередко заменялась углубленным орнаментом.

Земледелие было мотыжным и пахотным, с помощью деревянной сохи и упряжи волов. Мотыги изготовляли из рога, а позже из кремня. С ранних этапов развития триполья создатели этой культуры сеяли пшеницу (поначалу одно-двузернянку), голозерный засухоустойчивый ячмень, рожь, просо, бобы, а позже добавились горох и вика эрвилия. В долинах Прута и Днестра, кроме того, выращивали абрикосы, сливы, алычу, виноград.

В раннем триполье основу стада составлял бык, далее следовали свиньи и незначительное количество коз и овец. Помимо этого, в хозяйстве широко использовались лошадь и собака. С течением временем роль быка возрастала из-за расширения пахотного земледелия и увеличения числа колесных повозок.

Если на начальных этапах развития культуры промысел оленя, лося, косули, кабана даже несколько заслонял производящее животноводство, то с дальнейшим развитием трипольской культуры охота отступила на второй план, хотя на поздних этапах она снова вышла вперед. Кроме того, трипольцы всегда промышляли рыбу: сома, щуку, сазана, судака.

Помимо процветания металлургического и керамического производства, в триполье развивалось кожевенное, обувное, ткацкое дело.

В эпоху расцвета поселения трипольской культуры, некогда состоявшие из десятка хижин, возросли до 2 00 и более домов, размеры которых достигали 150–200 м. Площадь отдельных поселений междуречья Днестра и Буга достигала 300 га.

Однако с середины IV тыс. до н. э. началась беспрерывная череда все более настойчивых и дерзких вторжений индоевропейских кочевников на юг правобережного Поднепровья. При этом ничто не могло сдержать их неуклонное стремление достичь тучных земель Центральной Европы. Прямым следствием возросшего напора степных всадников явился медленный закат трипольской культуры, поначалу выразившийся в уменьшении площади поселений, в переходе от наземных жилищ к полуземлянкам, в исчезновении расписной средиземноморской керамики, а затем и в деградации сельского хозяйства, приведшей к снижению численности населения и возвращению к охоте как важнейшему источнику питания.

Наряду с грунтовыми могилами оседлых земледельцев в правобережном Поднепровье начали появляться погребальные курганы кочевников, и все это происходило в рамках развития одной трипольской культуры.

Степные индоевропейские народы междуречья Днепра и Дона буквально размыли средиземноморский барьер правобережного Поднепровья, при этом много почерпнув для себя в процессе долгого взаимодействия, а вернее сказать, борьбы двух евразийских миров: с одной стороны, мира средиземноморского, уходящего, создавшего с конца VII тыс. до н. э. древнюю оседлую земледельческую цивилизацию юга Европы и к середине IV тыс. до н. э. успевшую лишиться подвижности, а вместе с ней и силы; с другой стороны — мира нового, генетически иного, индоевропейского, мира степных аскетов и воинов, не уступавших в стремительности ветру, привнесшего в Европу знания древнейшей цивилизации Передней и юга Средней Азии VIII–IV тыс. до н. э. В III тыс. до н. э. исход борьбы двух миров был бесповоротно разрешен в пользу степных кочевников-индоевропейцев, имевших преимущество не только в подвижности и вооружении, но еще в одном, что особенно важно для понимания общности и позднейших судеб отдельных групп индоевропейского населения Евразии. Завоеватели явились носителями древнейших и сокровенных знаний на планете, дошедших до нас облеченными в форму гимнов Ригведы II тыс. до н. э. и нашедших прямые отклики в исторических религиях и языках индоевропейского мира континента.

С началом упадка трипольской культуры, а вместе с ней и всей средиземноморской цивилизации Европы, обозначившегося около середины IV тыс. до н. э., началась эпоха полного поглощения Европы миром индоевропейских кочевников Великой евразийской степи.

Культура воронковидных кубков Северной Европы середины IV–III тыс. до н. э

Древнейшей классической культурой индоевропейского ряда севера Европы явилась культура воронковидных кубков, начало которой относят к 3350 г. до н. э., а закат — к 1800 г. до н. э. Рождение данной культуры обусловлено двумя этническими слагаемыми, первым из которых были аборигены-охотники севера Европы, имевшие антропологически и генетически индоевропейское происхождение и пришедшие на берега Балтики практически сразу после ухода ледника. В VII–V тыс. до н. э. охотники севера создали собственную культуру на полуострове Ютландия (Дания) и на юге Скандинавии, получившую название культуры Эртебелле. Сама по себе культура была примитивной и отражала суровый быт охотников и рыболовов данной эпохи севера Европы. Никаких сколько-нибудь устойчивых связей или взаимного влияния со средиземноморским населением центра Европы VII–V тыс. до н. э. северяне не имели. (Следует особо отметить охотников южной Польши, создавших накольчатую керамику и имевших контакты с создателями культуры линейно-ленточной керамики.)

В то же время на Волыни и в лесах запада России североевропейские охотники соседствовали с великанами, носителями днепро-донецкой культуры V–IV тыс. до н. э.

^{Керамика с памятников культуры воронковидных кубков.}

^{1–3, 5–10 — Зимно;}

^{4 — Листвия;}

^{11 — Малые Грибовичи;}

^{12 — Лежница}

Как мы помним, начиная с середины V тыс. до н. э. степи юга России беспрестанно полнились кочевниками, шедшими на запад с просторов Нижней Волги и Восточного Прикаспия. Около середины IV тыс. до н. э. проникновение индоевропейских кочевников в центр и на север Европы приняло устойчивый характер. Именно с середины IV тыс. до н. э. центр и запад Европы начали покрываться множеством курганов — этим видимым нетленным символом непосредственного присутствия степных народов Евразии в Европе. Обычай создания курганных насыпей над погребениями дожил на Руси до XIV в. н. э. Таким образом, индоевропейскому миру Евразии потребовалось без малого пять тысячелетий для создания окончательно оседлой европейской цивилизации и столько же времени, чтобы, наконец забыть древние обычаи предков-степняков. Интересно и то, что именно славяне дольше других индоевропейцев континента сооружали курганы над погребениями.

Как уже говорилось, в центре, на юге и востоке Европы индоевропейцы в V–III и в первой четверти II тыс. до н. э. беспрестанно сталкивались с плотным средиземноморским населением. При этом шло долгое взаимное проникновение культур и экономик, выливавшееся в смешение мотивов орнамента, приемов земледелия, достижений металлургии. Поглощение и вытеснение пришельцами-кочевниками оседлых земледельцев-среднеземноморцев растянулось на столетия и нередко сопровождалось ведением боевых действий. На это прямо указывают укрепленные природой и человеком поселки на вершинах холмов, принадлежавшие первым индоевропейцам центра Европы. На далекие от мирных взаимоотношения в Европе указывает и то, какое огромное внимание уделяли своему оружию степняки-индоевропейцы IV–III тыс. до н. э. К тем же причинам следует отнести и впечатляющую фортификацию трипольских поселений, и укрепленные пункты доиндоевропейской Греции.

Можно сказать, что смена цивилизаций юга и центра Европы шла долго, болезненно, при этом сопровождалась бесконечными нашествиями из южнорусских степей в центр Европы все новых потоков индоевропейского населения, раз от разу лучше вооруженных и лучше организованных.

В дальнейшем, в III–II тыс. до н. э., уже освоившиеся, прочно оседлые и процветающие индоевропейские общности Европы, в свою очередь, многократно подвергались нашествиям своих же сородичей, сметавших предшественников, несмотря на их крепости и цветущее сельское хозяйство, и всякий раз начинавших новый виток, а подчас и целую эпоху (как это трижды происходило в Элладе в III–II тыс. до н. э.) в европейской истории.

^{Реконструкция поздненеолитической деревни Айхбюль (Баден-Вюртемберг), (по Шмидту)}

На севере Европы проникновение степной индоевропейской культуры, привнесшей скромную по форме и скупо украшенную геометрическим орнаментом плоскодонную керамику и обычай насыпать курганы над каменными погребальными камерами, носило по вполне объективным климатическим причинам не столь мощный характер, как в центре Европы, но зато проявилось сразу и в абсолютно незамутненном виде как новое яркое явление индоевропейского культурного ряда Евразийского континента. На севере Европы не оказалось этнически чуждого пришельцам населения, скорее наоборот, и в силу этого индоевропейские культуры степей юга России, в Скандинавии, Ютландии и на юге Балтики не переживали эпохи борьбы с аборигенами и сохранялись в наиболее чистом, вообще присущем классическим индоевропейцам виде.

Образно говоря, балтийский север явился белым листом, на котором в дальнейшем были начертаны ярчайшие страницы индоевропейской истории Европы. Малонаселенный суровый север Европы оказался местом сложения германской и отчасти славянской, а на востоке и балтийской ветвей великого индоевропейского древа Евразии.

И в дальнейшем глухие лесные многоводные районы севера Европы ревностно сохраняли ярчайшие проявления индоевропейской культуры, некогда безраздельно господствовавшей в степях Евразии. Благодаря изначальной малозаселенности север явился прибежищем крестов, символизировавших цивилизацию Передней Азии и юга Туркмении V–IV тыс. до н. э. А много позже, уже в исторически засвидетельствованную эпоху, именно русский север сберег былины восточных славян и древнюю евразийскую традицию изготовления женских подвесок в форме спирали, корнями уходящую в центры Северного Ирана V–IV тыс. до н. э. и юга Урала II тыс. до н. э., после, как казалось, смертельного удара, нанесенного монголами славянам в центре и на юге Русской равнины и всей Восточной Европы.

А до нашествия монголов славянский мир, защищавший Европу с востока и юго-востока, только в I тыс. н. э. пережил и отразил нашествия этнически чуждых полчищ гуннов, аваров, печенегов, угров. И всякий раз, когда Восточная и Центральная Европа, истекая кровью, задыхаясь в дыму пожарищ, насилуемая и разграбляемая, унижалась и уничтожалась завоевателями, северные леса служили надежным убежищем, не просто укрывавшим и сберегавшим бежавшее от гибели и рабства славянское население, но и сохранявшим его культуру и язык со всеми их проявлениями — от приемов домостроительства и манеры украшать женщину до былин и песен.

Первозданная чистота севера Европы наиболее ярко высветила сам дух и аскетизм индоевропейского мира, неудержимо рвавшегося к берегам Атлантики из все более засушливых летом и холодных зимой степей юга Сибири, Средней Азии и России.

Пришельцы-кочевники, не встречая на берегах Балтики сколько-нибудь серьезного сопротивления, с которым им приходилось сталкиваться в центре и на востоке Европы, постепенно переходили к оседлому ведению хозяйства, сохраняя при этом чистоту языка и культуры, сопровождавшей их некогда в долгих скитаниях, пути которых пролегали от гор Алтая и Копетдага до утесов Британии и Скандинавии.

Степная индоевропейская культура середины IV тыс. до н. э. привнесла на север Европы знаменитый орнамент в форме отпечатка перевитого шнура. Традиция украшения керамики шнуровым орнаментом бытовала в степях и лесостепях юга России ещё в V тыс. до н. э. В дальнейшем шнуровая керамика неизменно сопровождала индоевропейские культуры Евразии от Британии до Индии в течение четырёх тысяч лет, где бы они ни проявлялись.

Керамика культуры воронковидных кубков была плоскодонной, с достаточно скромным орнаментом, состоящим из упомянутого перевитого шнура, ямочного, нарезного и накольчатого узоров. Нередко на сосудах запечатлевался елочный узор, изображавший деревья (обычай, широко распространенный в культурах Передней Азии и юга Туркмении в V–IV тыс. до н. э.). Одним из немногих отличий возникшей на северо-западе Европы индоевропейской культуры от ее степных культурных прародительниц был обычай завершать горловину сосуда воронкой, давшей название всей культуре воронковидных кубков.

Боевые топоры-молоты, распространившиеся на севере Европы вместе с воронковидными сосудами, в IV тыс. до н. э. еще оставались кремневыми. Но по форме они уже напоминали знаменитые медные боевые топоры индоевропейской культуры шнуровой керамики, захлестнувшей север Европы от Средней Волги на востоке до устья Рейна на западе на полторы тысячи лет позже, в XXII в. до н. э.

Каждый последующий после середины IV тыс. до н. э. поток индоевропейского населения, наводнивший леса Европы от Урала до юга Скандинавии и берегов Британии, во многом повторял формы предыдущих культур, при этом совершенствуя их, привнося больше металла и более производительные формы ведения хозяйства.

Никакого практического влияния земледельцы древних средиземноморских культур центра Европы на создателей воронковидных сосудов севера в IV тыс. до н. э. не оказали. Культура воронковидных кубков явилась прологом долгого процесса рождения, расслоения и кристаллизации европейских общностей древнего индоевропейского населения Евразии. Создатели воронковидных сосудов середины IV тыс. до н. э. оказались первым выпуклым культурным пластом Европы, положившим начало обособлению и самостоятельному развитию дотоле единого пранарода, населявшего степи Евразии и долины Передней Азии VIII–V тыс. до н. э. Именно к середине IV тыс. до н. э. можно отнести начало обособления языков исторически засвидетельствованных индоевропейцев, сумевших к этому времени выработать общие для всего индоевропейского языкового древа слоговые и глагольные формы, касающиеся сельского хозяйства, домостроения, родства, основополагающих религиозных понятий. Так было положено начало разделению индоевропейского праязыка на языки, сохранившие тем не менее и до наших дней потрясающее сходство от Ирландии до севера Индии.

^{Пашущий земледелец. Наскальное изображение из Финнторпа. Бохуслен, Швеция}

Следует особо указать на то, что местом сложения общих индоевропейских языковых форм Евразии явились бескрайние степи юга России, Урала, Сибири и Средней Азии.

Этническое родство населения Передней Азии и юга Туркмении VIII–IV тыс. до н. э. с индоевропейским населением степей Евразии видно, во-первых, из близости культур и широкой беспрепятственной миграции изделий и технологий из развитых центров юга на север и запад, а во-вторых, и это очень важно, из-за многократных перемещений больших групп пастушеского населения из Ирана в Месопотамию (V–IV тыс. до н. э.) и из степей Евразии в Иран, Афганистан и далее в Индию, Месопотамию и Малую Азию. Без всякого сомнения, происходили и значительные перемещения населения из центра Ирана и юга Туркмении на север континента, на Кавказ, в долину Турана, на юг Урала и далее на запад, в степи юга России.

Результатом частых миграций подвижных пастушеских групп индоевропейского населения, отличавшегося к тому же крайней воинственностью, явилось то, что уже около середины IV тыс. до н. э. значительные пространства континента, от крайнего запада Европы до долин Белуджистана на востоке, представляли собой зону распространения индоевропейского праязыка, пракультуры и прарелигии.

Дальнейшие многократные перемещения, без конца происходившие на континенте, вносили новые оттенки во все более обособлявшиеся культурные провинции индоевропейцев. Однако окончательное обособление языковых и культурных общностей началось только с прекращением крупномасштабных перемещений на континенте, причем исходными плацдармами для них почти всегда были степи юга России, Урала, Сибири и Средней Азии.

Культура воронковидных кубков развивалась более полутора тысяч лет, при этом пережила естественные этапы зарождения, расцвета и упадка. Впечатляет не только временной, но и территориальный масштаб индоевропейского культурного и этнического плацдарма на севере Европы в IV–III тыс. до н. э. Если на западе культура была распространена на юге Скандинавии, в Дании и Голландии, то восточные ее рубежи достигали земель Волыни и Галиции на западе Украины. При этом южная граница культуры захватывала Чехию и шла отрогами Карпатских гор, служивших естественным барьером, делившим в IV тыс. до н. э. индоевропейцев и средиземноморцев.

На поздних этапах развития культура воронковидных кубков распространилась в Моравии и Нижней Австрии. Население занималось земледелием и скотоводством, никогда при этом не оставляя охоты и рыбного промысла. Болота Дании сохранили для нас памятники культуры воронковидных кубков в виде двух домов длиной 80 м, шириной 6, 5 м, сооруженных из дерева. Между домами пролегала замощенная камнем улочка шириной 10 м. Внутри дома поделены перегородками на помещения по 3 м шириной.

Эволюцию культуры можно наблюдать помимо керамики и в создании погребальных сооружений. Если в IV тыс. до н. э. на территории, занятой культурой, хоронили в одиночных грунтовых могилах, то первая половина III тыс. до н. э. характерна сооружением дольменов (каменных погребальных камер) и широким строительством каменных гробниц с ходами, позже превратившимися в целые галереи, до 20 м в длину. Монументальные гробницы с галереями (циститами) возникли на завершающем этапе развития культуры (2000–1800 гг. до н. э.). При этом весьма часто над гробницей насыпали земляной курган, служивший свидетельством и данью исторической памяти о недавнем пребывании в степях. Курганы окружали кругом из камней. На территории Польши носители культуры воронковидных кубков над погребениями сооружали длинные курганы из земли и камня. Позже в III–II тыс. до н. э. подобную форму курганов повторили в Англии. А уже в I тыс. н. э. длинные курганы насыпали славяне кривичи в верховьях Западной Двины и Днепра.

^{Европа IV тыс. до н. э.}

В эпоху развития культуры воронковидных кубков на западе и севере Европы на её атлантическом побережье началось возведение загадочных мегалитических сооружений, наиболее ярким, хотя и достаточно поздним проявлением которых был мегалитический комплекс Стоунженджа, возведенный в 1900–1550 гг. до н. э. на юго-западе Англии и являющийся одной из древнейших обсерваторий планеты.

Необходимо отметить еще один весьма важный момент в этническом развитии европейской истории. Если на Балканах с VII тыс. до н. э. развивалась древняя средиземноморская общность земледельцев и скотоводов, которая уже в V тыс. до н. э. продвинулась в центр, на восток (трипольская культура) и на северо-запад Европы (культура линейно-ленточной керамики), то на территории Франции, Швейцарии, Италии и Испании с V тыс. до н. э. развивались также генетически абсолютно чуждые индоевропейцам культуры шассей (Франция), лагоццо (Италия), кортайо (юг Германии, Швейцария). Происхождение носителей этих западноевропейских культур V — середины IV тыс. до н. э. достаточно загадочно, но вероятнее всего оно явилось результатом смешения средиземноморского и негроидного элементов с незначительным присутствием древних охотников-индоевропейцев севера Европы каменного века (X–VII тыс. до н. э.).

Около середины IV тыс. до н. э. культуры шассей, кортайо, лагоццо пришли в упадок и в XXIX в. до н. э., теснимые к югу, исчезли, уступив пришедшим с востока переселенцам благодатные берега Атлантики, цветущие долины Франции, Испании и Италии. Заселение запада Европы индоевропейцами шло двумя генеральными потоками: с северо-востока носителями культуры воронковидных кубков и с берегов Средиземного моря. При этом культура дольменов на Пиренеях явилась наиболее древней мегалитической культурой запада Европы. Дальнейшее распространение мегалитической традиции в Европе шло с юга (Пиренеи) на север (юг Скандинавии), захватывая при этом атлантическое побережье Франции и острова Британского архипелага. Данное явление указывает на то, что древняя цивилизация Передней Азии VIII–IV тыс. до н. э., имея западным рубежом Малую Азию, распространяла свое культурное и этническое влияние не только на степи Евразии и юг Балканского полуострова, но и непосредственно на запад Европы и на его Пиренейскую периферию.

Начало видимого влияния переднеазиатской цивилизации на юго-запад Европы совпало с проникновением носителей культуры воронковидных кубков на северо-запад Европы.

Центральная Европа в IV тыс. до н. э. ещё не была в полном смысле индоевропейской и долго оставалась ареной вытеснения евразийскими кочевниками оседлого средиземноморского населения.

Глава 7. Передняя Азия и юг Туркмении в III тыс. до н.э

Засуха в Геоксюрском оазисе юга Туркмении

Первая половина III тыс. до н. э. ознаменовалась началом великой засухи в центре Евразии, приведшей в итоге к грандиозному исходу индоевропейских народов из обширных районов древнейших цивилизаций Ирана, юга Туркмении и степей Средней Азии VIII–III тыс. до н. э.

Так, в период с 3000 по 2500 г. до н. э. сократился водный сток реки Теджен. Следствием этого явилось резкое сокращение жилых площадей в Геоксюре. Из девяти населенных теллей (искусственных холмов, состоящих из наслоений культурных слоев) продолжали существовать лишь два.

В то же время местная скупая монохромная орнаментация керамики сменилась на полихромную, корни которой, как и ранее, в IV тыс. до н. э., следует искать в Иране. Это указывает на то, что значительной части населения Иранского плоскогорья в III тыс. до н. э. (как это произошло в IV тыс. до н. э. при рождении Геоксюрского центра при активном участии выходцев из иранских провинций Элама и Фарса) также пришлось менять места проживания в поисках более благодатных земель для привычных занятий земледелием, скотоводством и ремеслами. Одним из направлений движения населения Ирана в III тыс. до н. э. оказалось северное, причём угасавший Геоксюрский центр служил ему лишь временным прибежищем.

^{Западная Туркмения. Погребения эпохи бронзы}

По мере высыхания реки Теджен даже самая совершенная ирригация не могла спасти жизни на теллях Геоксюра. К югу от оазиса, там, где река еще оставалась достаточно полноводной, был выстроен новый центр — Хапуз-Депе.

Несмотря на наступивший природный кризис, все стороны материальной культуры юга Туркмении в III тыс. до н. э. переживали эпоху бурного развития. Как и прежде, многочисленные поселения, представлявшие собой плотную застройку из многокомнатных кирпичных домов, весьма походили на города. Причём многие из них были обведены мощными крепостными стенами и башнями. Продолжалось поступательное развитие металлургии. Керамика все чаще изготовлялась на гончарном круге. Достаточно скоро расписную керамику, привнесенную в Среднюю Азию иранскими этническими ветрами, вновь сменила почти неорнаментированная.

Десятки поколений южнотуркменского населения совершали захоронения в больших каменных склепах, служивших родовыми или фамильными усыпальницами. Они представляли собой помещения (на уровне горизонта либо ниже его), стены которых облицовывались камнем или кирпичом-сырцом, а попасть в них можно было через коридор. Подобные усыпальницы схожи с многочисленными каменными цистами (камерами) под курганами в степях Евразии и дольменами Западной Европы, также покрывавшимися сверху курганами. Наиболее древним европейским отражением погребальных традиций Передней Азии и юга Туркмении явились захоронения культуры воронковидных кубков и дольмены Пиренеев.

В конце III тыс. до н. э. уже и в Хапуз-Депе произошло резкое сокращение жизни, и далее она продолжилась лишь на небольшой части поселения. Вначале II тыс. до н. э. последнее население Хапуз-Депе навсегда покинуло берега реки Теджен.

Середина III тыс. до н. э. Влияние геоксюра в Белуджистане (Кветта) и Афганистане (Мундигак). Цивилизации городов Хараппа и Мохенджо-Даро

Начало заселения Кветты (Белуджистан), как мы помним, было положено во второй половине IV тыс. до н. э. Причем мотивы орнаментов керамики Кветты и Мундигака были схожи с геоксюрскими и имели общие корни на юге Ирана (Элам, Фарс). Именно выходцы из Южного и Западного Ирана привнесли знаменитый крестовый орнамент во вновь освоенные в IV тыс. до н. э. культурные провинции великой переднеазиатской цивилизации.

Около середины III тыс. до н. э. в Кветте появилась посуда, не имевшая местной основы, но обладавшая непосредственными прототипами в Геоксюре. Это прямо указывает на то, что население гибнущего от засухи крупного культурно-земледельческого центра юга Туркмении двигалось на юго-восток, выбрав конечным пунктом цветущую долину реки Инд. Пришельцев, основавших города в бассейне реки Инд, было немного в сравнении с местным населением, однако культурный уровень пришедших с северо-запада людей позволил им создать здесь один из ярчайших очагов древней цивилизации Евразии.

Так во второй половине III тыс. до н. э. родилась чудная и великая цивилизация городов Хараппа и Мохенджо-Даро, расположенная на северо-западной окраине полуострова Индостан. Западные рубежи цивилизации располагались в отрогах Макранского берегового хребта, на побережье Аравийского моря (юго-запад Пакистана). На востоке и севере границей служили отроги Гималаев, в районе верхнего течения реки Ганг и среднего течения реки Инд. Южные рубежи цивилизации пролегали долиной реки Тапти.

Главной опорой изумительной цивилизации долины реки Инд III–II тыс. до н. э. являлись громадные города. Площадь иных достигала 2 60 га, а центрами неизменно служили расположенные к западу от основной городской застройки цитадели, поднятые на искусственные платформы из кирпича-сырца и окруженные могучими стенами и башнями. Площадь городских цитаделей колебалась от четырех до восьми гектаров.

Регулярную застройку городов с севера на юг прорезала центральная улица, вбиравшая в себя множество боковых переулков. Городские кварталы по периметру были окружены собственными крепостными стенами. Дома, сложенные из кирпича, возводились до трех этажей в высоту и были снабжены кирпичными водостоками и канализацией. На случай осады городские цитадели снабжались хранилищами зерна и емкостями для воды.

Крупнейшими городами индской цивилизации III–II тыс. до н. э. являлись Хараппа, Мохенджо-Даро и Колибанган. Располагались города по берегам рек бассейна Инда, в местах сосредоточения торговых путей.

Помимо городов, строились крупные морские порты, замыкавшие устья рек и обеспечивавшие внешнюю торговлю индской цивилизации. Площадь городов-портов не превышала семи гектаров. Порты также были снабжены поднятыми на искусственные платформы цитаделями-крепостями, а кварталы внешней застройки прорезались с севера на юг главной магистралью. Наряду с зернохранилищами, множеством ремесленных и складских помещений порты обладали крупными доками, площадь которых была весьма значительна.

В поймах рек были разбросаны многочисленные земледельческие поселения, в которых жилища не оборудовались системами канализации и водоотвода. Жители поселений не занимались торговлей, бурно процветавшей в городах и портах, о чем говорит абсолютное отсутствие обычных для городов печатей.

Рядовые сельские поселения, расположенные по рубежам индской цивилизации или в наиболее важных пунктах, замыкавших горные проходы, окружались каменными оборонительными стенами. Земледелие, скотоводство, многочисленные ремесла, морская и сухопутная торговля, щупальца которой охватывали едва ли не всю Переднюю и Среднюю Азию, процветали.

Обострявшаяся в III тыс. до н. э. засуха, поразившая целый ряд центров Передней Азии и юга Туркмении, толкнула значительные и достаточные созидательные силы из старых очагов производящей экономики на освоение новых районов Евразийского континента, на северо-западе обильного влагой Индостана.

^{Муллали-Депе. План поселения верхнего слоя}

Великая индская цивилизация городов Хараппа и Мохенджо-Даро, просуществовав около тысячи лет и пережив при этом классические этапы необыкновенно быстрого становления и бурного развития всех сторон материальной и духовной культуры, около середины II тыс. до н. э. подверглась громадному нашествию и полному разорению новым потоком индоевропейского полукочевого населения, на этот раз пришедшего не из старых городских центров юга Туркмении, Ирана, Афганистана и Белуджистана, а из степей Евразии. Завоеватели разрушили города индской цивилизации III–II тыс. до н. э., но принесли на берега Инда и Ганга гимны «Ригведы», чем заложили основу одной из древнейших мировых литератур, запечатленной языком классического санскрита.

Поздний кельтеминар. Связь с ямной и катакомбной культурами. Распространение вооружения от Индии до Крита. Рождение ранней Эллады

Мы говорили о том, что общины скотоводов и земледельцев Среднеазиатской равнины, создавших культуру кельтеминар, еще в IV тыс. до н. э. подверглись активному культурному влиянию южных центров производящей экономики. Есть много общего в орнаментах юга Туркмении (Намазга II 3500–3000 гг. до н. э.) ив орнаментах, нанесенных на сосуды кельтеминарской культуры.

Носители культуры кельтеминар, в свою очередь, не просто восприняли геометрический орнамент юга, но явились активными распространителями уже собственной производящей экономики и культуры, хотя технологически и уступавшей южнотуркменской, однако гораздо более приспособленной к быту обитателей степей Евразии. Население равнины Средней Азии в III тыс. до н. э. создало собственные центры металлургического и керамического производств. Тем не менее носители культуры кельтеминар во все времена оставались прежде всего скотоводами, а следовательно, обладали значительной подвижностью. Причем их подвижность сильно возросла в III тыс. до н. э. из-за явственно обозначившегося наступления глобальной засухи в центре Евразии. И хотя русла Узбоя и Жан-Дарьи, возможно, ещё и в I тыс. до н. э. доносили определенную часть воды с ледников Тянь-Шаня до берегов Каспийского моря, ресурсы живительной влаги катастрофически сокращались. И хотя высыхающие русла Туранской долины еще долго служили прибежищем скотоводам Средней Азии, однако будущее не сулило им ничего хорошего в стремительно опустынивавшихся землях.

Прямым результатом опустынивания Турана явилось увеличение потоков индоевропейских кочевых групп, устремлявшихся с равнин Средней Азии в районы юга Сибири, Урала, Нижней Волги и далее на запад — в низовья Дона, Днепра и Дуная. Следствием столь крупных и регулярных перемещений населения была все более глубокая индоевропеизация Европы, процесс которой особенно активизировался именно в III тыс. до н. э. Одновременно шло резкое ухудшение условий жизни в Передней и Средней Азии.

^{Джейтун. План поселение второго слоя}

Постепенно в III тыс. до н. э. Кавказ стал приобретать все более важное значение в распространении достижений цивилизации Передней Азии на востоке Европы. По-прежнему было весьма велико значение Малой Азии в распространении этнического и культурного влияния Передней Азии на юго-востоке Европы.

Несмотря на ухудшение условий ведения сельского хозяйства и связанное с ним резкое сокращение населения в центрах юга Туркмении в III тыс. до н. э., местная металлургия продолжала совершенствоваться. Изделия из металла носили все более изысканный и разнообразный характер. Металлурги юга Туркмении в III тыс. до н. э. освоили выплавку мышьяковистой бронзы, предшественницы классической бронзы (сплав меди с оловом) II тыс. до н. э.

Единая металлургическая провинция древности, включавшая центры Месопотамии, Ирана, юга Туркмении, Афганистана и Белуджистана, в III тыс. до н. э. распространяла на огромных пространствах востока и юга Европы, юга Сибири и на северо-западе Индии громадное количество разнообразных изделий — кинжалов, ножей, металлических украшений и сосудов и даже первых металлических мечей. Появилось и широко разошлось бессчетное количество металлических наконечников копий, стрел. Развернулось производство и широкое распространение от Инда до Рейна металлических проушных топоров.

Потрясшая континент энергия, выплеснувшаяся в III тыс. до н. э. из древнейших центров производящей экономики, не просто распространила в дальние уголки Евразии продукцию и технологии, она положила начало рождению будущих городов, культур, целых исторически устойчивых общностей и языков, сложивших в дальнейшем историю индоевропейской цивилизации Евразии последних четырех тысяч лет.

Около 2500 г. до н. э. начался период ранней Эллады в Греции, ознаменовавшийся практически полным вытеснением древнего средиземноморского населения юга Балкан и началом широкого культурного освоения юго-востока Европы индоевропейцами. В общую культурную провинцию ранней Эллады середины III тыс. до н. э. вошли также острова Крит, отчасти Кипр и архипелаг Киклады в Эгейском море. Индоевропейское заселение юга Балкан и островов Средиземноморья шло с востока, из районов Северного Ирана через Малую Азию и с севера, из степей юга России.

Необходимо сказать о том, что на рубеже IV–III тыс. до н. э. в долине реки Нил на северо-востоке Африки зародилась и начала своё развитие цивилизация Древнего Египта. И хотя настоящего расцвета и могущества она достигла гораздо позже, тем не менее уже в III тыс. до н. э. египетский импорт начал проникать в центры ранней Эллады и оказывать определенное влияние на развитие большинства культур Средиземноморья.

Выходцы из древних культурных и экономических центров Передней Азии и юга Туркмении, безусловно, проникали в Египет на рубеже IV–III тыс. до н. э., как и во все последующие периоды его развития. Тем не менее, египетская цивилизация — это совершенно особое явление в мировой истории. В этническом и культурном отношении она независима от цивилизации Передней Азии VIII–IV тыс. до н. э.

Но вернемся к истории Эллады. Непосредственным провозвестником, своеобразным прологом освоения и расцвета ранней Эллады 2500 г. до н. э. явилось утверждение легендарного города Трои I, произошедшее около 2750 г. до н. э. и расположенного на стыке Европы и Азии, на холме Гиссарлык к югу от выхода пролива Дарданеллы в Эгейское море. Мы помним о том, что около V тыс. до н. э. произошел прорыв вод Черного моря в Эгейское. Троя возникла на пути зарождавшейся морской торговли средиземноморского и черноморского миров и без малого две тысячи лет служила связующим звеном между Азией и Европой (после гибели Трои VII, около 1250 г. до н. э., эту миссию взяла на себя Византия, основанная около VII в. до н. э.).

С самого основания Трои I город плотно застраивался каменными домами со двором внутри (мегаронный тип) и был обнесен мощной крепостной стеной. Вскоре Троя I, площадь которой была около одного гектара, была разрушена и вновь отстроена как Троя II на месте предшествующего города. Были заново отстроены мощные оборонительные стены, многочисленные городские здания и дворец.

Расцвела местная металлургия, ювелиры создавали истинные шедевры из золота и серебра. Развернулось производство местной круговой керамики. В дальнейшем Троя разорялась и вновь отстраивалась восемь раз и всякий раз при этом становилась краше и богаче именно благодаря выгодам своего положения между возмужавшей Азией и молодой Европой.

Глава 8. Европа III тыс. до н. э

Обзор культур Европы конца IV тыс. до н. э

На пороге III тыс. до н. э. Европа являла собой громадную арену, полную стремительных перемен. Воинственные, крайне подвижные группы индоевропейских народов вели беспрестанное наступление на все новые территории континента. Средиземноморская общность Европы год от года сокращала площади сельскохозяйственных и охотничьих угодий и, теснимая к югу, уступала пришельцам наиболее плодородные земли центра Европы.

Крупнейшими плацдармами индоевропейских культур в Европе на рубеже IV и III тыс. до н. э. продолжали оставаться степи и лесостепи Восточной Европы, леса севера континента, от Голландии до Волыни застроенные поселками носителей культуры воронковидных кубков, и Пиренейский полуостров, на землях которого с середины IV тыс. до н. э. возводились древнейшие дольмены Европы (культура дольменов Португалии, культура альмерии Испании второй половины IV тыс. до н. э.).

Само начало III тыс. до н. э. ознаменовано крупным вторжением на юг Англии индоевропейского населения с полуострова Бретань (запад Франции), где около 3000 г. до н. э. распространились укрепленные поселения. Тем самым было положено основание знаменитой тысячелетней культуре Уиндмилл-Хилл, развивавшейся на зеленых, всхолмленных равнинах юга Англии, весьма удобных для скотоводства, где пришельцы принялись строить городища, защищенные несколькими рядами укрепленных плетнями рвов и частоколов.

Диаметр городищ составлял от 75 до 120 м. Вокруг городища ожерельями вырастали длинные курганы, также окруженные рядами столбов или земляным валом. Самым длинным среди них оказался курган Мейден-Кастл, длина которого достигает 500 м.

Ориентированы длинные курганы Уиндмилл-Хилла по линии восток — запад, причем восточная оконечность насыпи выше и шире западной. Данная форма курганов юга Англии III тыс. до н. э. словно символизирует стрелу, указывающую направление движения погребенных. Под длинными насыпями совершались коллективные разновременные захоронения в деревянных погребальных камерах.

С течением времени шире распространялся обряд кремации. Помимо курганов, в III тыс. до н. э. на юге Англии строились каменные дольмены с коридорами, явившиеся самыми западными в Евразии аналогами гробниц юга Туркмении и Передней Азии V–IV тыс. до н. э.

Индоевропейские пришельцы на островах Британского архипелага разводили крупный рогатый скот, коз, овец, свиней. Сеяли пшеницу и ячмень, а также активно занимались охотой.

До и после вторжения на острова создателей уиндмилл-хиллс-кой культуры в Британии жили охотники и рыболовы, также принадлежавшие большой индоевропейской общности Евразии, родственно близкой древним индоевропейцам охотникам-гигантам севера Франции (культура Кемпиньи), юга Скандинавии и севера Германии (культура Эртебелле).

В Британии культурная общность древнейших индоевропейских обитателей севера Европы, продвинувшихся сюда еще в эпоху каменного века и таяния последнего ледника, получила название культуры Питербороу. Обе культуры, Уиндмилл-Хилл и Питербороу, несмотря на значительную разницу в уровне развития, существовали параллельно около тысячи лет, пока в конце III тыс. до н. э. острова Британии не пережили новое крупное вторжение полукочевого, отменно вооруженного индоевропейского народа, начавшего новый виток древней истории Британии.

Натиск индоевропейских пастушеских народов на Западную Европу с самого начала III тыс. до н. э. был столь велик, что уже к XXIX в. до н. э. неиндоевропейские общности запада континента практически полностью прекратили свое развитие и существовали далее лишь в южных районах Франции и в отдельных провинциях Пиренеев и Апеннин. В то же время средиземноморские носители культур линейно-ленточной керамики, кораново, триполье в центре и на востоке Европы пока еще продолжали свое развитие, несмотря на все возраставшее наступление индоевропейских кочевников из степей левобережного Днепра, низовьев Дона и Волги, а также Восточного Прикаспия.

Появление разнообразного наступательного вооружения и богатые клады Передней Азии и юга Туркмении — предтеча бурных событий III тыс. до н. э

Мы говорили о том, что уже в первой половине III тыс. до н. э. культурные и экономические центры севера Ирана и юга Туркмении, с одной стороны, вступили во многом в гибельную для себя пору засухи, а с другой — величайшего прогресса в развитии металлургии. Следствием климатического фактора явился уход значительной части населения, обладавшего высочайшими технологиями данной эпохи во всех областях производящего хозяйства Евразии.

Основание городов в долине Инда (Хараппа, Мохенджо-Даро) и строительство Трои на берегу пролива Дарданеллы обозначили крайние рубежи в Азии на востоке и западе входящих в затяжной кризис и терпящих чудовищное бедствие от обезвоживания цивилизации Передней Азии и юга Туркмении. Однако, несмотря на все значение создания западного (Троя) и восточного (Хараппа, Мохенджо-Даро) форпостов в Азии, индоевропейская культурная общность континента переживала лишь пролог будущего глобального освоения и преображения Евразии и особенно её европейской части, начало которому было положено ещё в V–IV тыс. до н. э., а пик пришелся на III–II тыс. до н. э.

^{Керамика слоя Каре 1Б поселения Кара-Депе}

В III тыс. до н. э. несравнимо с предыдущими эпохами на юге Туркмении возросло количество наступательного оружия и богатых кладов, состоящих из роскошных украшений. С гибелью множества городов и селений Геоксюра, севера Копетдага и северо-востока Ирана резко возросли подвижность и агрессивность некогда мирного оседлого населения. Наступили века активного распространения культуры юга Туркмении и Ирана в степи Средней Азии, на Кавказ и далее в низовья Дона, Днепра и Волги и в лесостепи юга Сибири и Урала.

Высыхание русел Жан-Дарьи и Узбоя толкнуло обитателей долины Туран на север Каспия и далее в низовья Днепра и Дона. При этом каждый новый поток переселенцев с юго-востока обладал все более совершенными и разнообразными металлическими орудиями. Обладание ими делало его хозяев могущественнее, а труд производительнее, что, в свою очередь, вело к росту населения и соответственно новых земель для его расселения. Так, из столетия в столетие, вал за валом из глубин континента на запад накатывались этнические волны индоевропейских кочевников-воинов, обогащенных знаниями древнейшей цивилизации Евразии VI–IV тыс. до н. э.

Новые потоки кочевников с Нижней Волги на юг России. Индоевропейские вторжения в центр Европы

В предыдущем повествовании говорилось о том, что в V тыс. до н. э. на равнины левобережного Поднепровья подошли воинственные всадники, носители культуры среднего стога, появление которых явилось своего рода провозвестием будущего освоения Европы индоевропейскими кочевниками — обитателями евразийских степей.

В IV тыс. до н. э. с просторов Нижней Волги и степей Восточного Прикаспия в степи юга России хлынул новый поток кочевников, представители которого были гораздо богаче предшественников медными украшениями и оружием. Новая культура получила название «Новоданиловская».

Этнически обе группы индоевропейских кочевников, занявших в V–IV тыс. до н. э. земли водораздела между Днепром и Доном, практически абсолютно близки. Разница между ними главным образом заключалась в уровне развития производящих форм хозяйства, хотя она была не столь уж велика, и в вооружении. В самом начале III тыс. до н. э. (около 2920 г. до н. э.) юг России претерпел новое вторжение с востока. Пришедшие кочевники создали культуру нижнемихайловского типа, генетически родственную двум предшествующим, но обладавшую более высокой степенью развития духовных, хозяйственных и торговых сторон жизнедеятельности. Именно они положили начало традиции изготовления антропоморфных стел в степях юга Восточной Европы. Шло повсеместное строительство святилищ, сопровождавших многочисленные курганные могильники. Степи наполнились изделиями из меди.

В отличие от предшественников — носителей культуры среднего стога, занимавшихся главным образом разведением лошадей, новые пришельцы в основном были заняты разведением мелкого рогатого скота, что указывает на значительную степень их оседлости.

В III тыс. до н. э. на правобережье Среднего Днепра (район рек Тетерев и Рось) индоевропейским кочевникам ещё противостояли нередко серьёзно укреплённые поселения средиземноморских носителей трипольской культуры. А в центре Европы, на севере Карпатской котловины, с V тыс. до н. э. продолжала развиваться также средиземноморская культура линейно-ленточной керамики. В бассейне реки Тисы на рубеже V–IV тыс. до н. э. развивалась тисская культура. На смену ей пришла полгарская культура (4000–2700 гг. до н. э.). А на юге Карпатской котловины возникла лендельская культура (2600–2100 гг. до н. э.). Её создатели, средиземноморские земледельцы и скотоводы, возводили столбовые дома под двухскатной крышей от 15 до 40 м в длину и изготовляли разнообразнейшую по форме расписную керамику. Лендельская культура оставила заметный археологический след на территориях Чехии, юго-востока Германии, Польши. В мире средиземноморцев центра и востока Европы в IV–III тыс. до н. э. были нередки украшения из меди и золота, динамично развивалось производство каменных и медных орудий труда, посуда повсеместно отличалась удивительным разнообразием.

Тисская-полгарская, лендельская и поздняя трипольская культуры общего средиземноморского ряда Европы пришли в упадок практически одновременно, хотя и продолжали в дальнейшем еще почти тысячу лет оказывать определенное культурное влияние на ворвавшихся в центр Европы индоевропейцев. При этом сначала снизились объемы сельскохозяйственного производства, растерялся технический уровень изготовления и росписи керамики, металлургии, домостроения, а в первой четверти II тыс. до н. э. культурная и этническая общность средиземноморцев Европы была окончательно сломлена и распылена все новыми потоками отменно вооруженных кочевников, двигавшихся из необозримых степей юга России, Сибири и Средней Азии в Европу.

Один из первых серьезных прорывов значительных групп индоевропейских кочевников в центр Европы, в бассейн Среднего и Верхнего Дуная, на Верхнюю Эльбу (Лабу) и Вислу ознаменовался рождением баденской археологической культуры, пришедшей на смену культурам средиземноморцев (полгарская культура) во второй четверти III тыс. до н. э. Близость керамики баденской культуры с керамикой кочевников южнорусских степей указывает на отправную точку в движении первой этнически индоевропейской культуры центра Европы.

То, что пришельцы сооружали поселения на холмах и высоких останцах коренных берегов рек и при этом тщательно их укрепляли, делая крайне труднодоступными извне, указывает на высокую степень риска для жизни, сопряженного с борьбой двух различных миров Евразии за обладание наиболее плодородными и благодатными провинциями центра Европы.

Индоевропейские кочевники, попадая в долину Дуная, меняли образ жизни и ведения хозяйства с подвижного на оседлый. Необходимость в постоянной смене пастбищ, извечно присутствовавшая в степях Евразии, в центре Европы отпала. Скот кормился из года в год на одних и тех же тучных лугах. Земля рожала обильные урожаи, и бывшие кочевники, плотно осев на новых землях, осознавали преимущества европейского существования и активно переходили к более интенсивному, чем прежде, созданию и совершенствованию орудий труда и войны. Меди в III тыс. до н. э. в Европе было сравнительно немного. Вход больше пускали каменные боевые топоры. Зато повсеместно использовались разнообразные повозки на колесном ходу, запряженные быками или лошадьми. Успешно развивалось текстильное производство.

Интересны широко распространившиеся в центре Европы эпохи баденской культуры (III тыс. до н. э.) металлические фигурки воинов с рогами на головных шлемах. Они весьма походят на фигурки воинов в рогатых шлемах, повсеместно распространившиеся в Передней Азии III тыс. до н. э., и сходство их едва ли случайно.

В III тыс. до н. э. индоевропейское культурное влияние неуклонно возрастает и проявляется на восточных склонах Альп и на северо-западе Балкан. Повсеместно на вершинах холмов вырастали укрепленные поселки, защищенные рядами рвов и частоколов. Широко распространились медные изделия: украшения, шилья, плоские топоры и ромбовидные кинжалы. Большинство из них непосредственно восходит к медным изделиям центров Передней Азии и юга Туркмении. Керамика была в основном плоскодонной, неорнаментированной, простой формы.

Высокогорные альпийские луга и цветущие долины притоков Дуная предоставили индоевропейцам новые великолепные возможности для успешного ведения скотоводства и земледелия.

Сначала III тыс. до н. э. доиндоевропейская культура на территории Франции (культура шассей) перекрывается культурой Сены — Уазы — Марны, увековечившей себя в последующих тысячелетиях возведением мегалитических построек, вошедших центральным звеном в общий пояс мегалитических культур, опоясавших атлантическое побережье запада Европы IV–II тыс. до н. э. от Пиренеев на юго-западе до юга Скандинавии на северо-востоке.

Напомним о том, что начало мегалитическому строительству на западе Европы было положено на Пиренейском полуострове в середине IV тыс. до н. э. (культура дольменов Португалии и культура альмерии Испании). Причем явление это не является исключительно западноевропейским. Сооружения, подобные менгирам (установленные вертикально громадные камни высотой до 5 м и более), кромлехам (круги из менгиров) и более поздним хенджам (наиболее знаменитым и впечатляющим является Стоунхендж на юго-западе Англии), встречаются на севере, в центре, на юге Европы, в степях востока Европы, на юге Урала и в целом ряде иных районов Евразии. Громадное пространство континента от Британии до Алтая с начала III тыс. до н. э. составило единый ареал распространения общей индоевропейской пракультуры и прарелигии.

Хотя корни индоевропейской культуры евразийских степей и Европы следует искать в цивилизации Передней Азии и юга Туркмении VIII–IV тыс. до н. э., на просторах юга России, Урала и Сибири уже с начала III тыс. до н. э. начал крепнуть новый центр силы и культуры, носители которой приступили к созданию собственных, своеобразных центров производства. Во многом благодаря этому родство хенджей Британии и каменных и курганных комплексов юга Урала так же естественно, как и общность германских языков и классического санскрита.

Расцвет мегалитического строительства на западе Европы пришёлся на 2400–2300 гг. до н. э. В Бретани (историческая провинция на западе Франции) из менгиров составляли аллеи длиной в несколько километров. Крупнейший менгир высотой в 20 м и массой в 350 тонн, ныне упавший, находится в Морбигане (Франция, Бретань).

^{Женское божество из Южной Франции. III тысячелетие до н. э.}

Кромлехи диаметром до 100 м в III тыс. до н. э. сооружались повсюду во Франции, на островах Британии, на юге Скандинавии. В III тыс. до н. э. на землях Европы от Ирландии до Болгарии было сооружено также множество погребальных дольменов, составленных из огромных каменных глыб, с ведущим в них коридором, длина некоторых из них достигала 20 м и более. В гробницы помещали золото, оружие, плоскодонную керамику с классическим индоевропейским шнуровым орнаментом. Нередко погребальные камеры сверху увенчивали курганом.

Индоевропейский мир, начавший широкое проникновение в центр, на юг и запад Европы около середины IV тыс. до н. э., но сумевший полностью завоевать ее плодороднейшие провинции лишь в III тыс. до н. э., а в ряде мест — в первой четверти II тыс. до н. э., расцвел на благодатных землях, согретых теплым дыханием Атлантики, изумительной культурой одухотворенного каменного зодчества.

Наполненное стремительным движением и беспрестанными войнами III тыс. до н. э. породило не только крепостную фортификацию Европы, но и прообразы будущей европейской храмовой архитектуры, отобразившей представления и знания индоевропейских завоевателей о вечных началах рождения и развития Вселенной. Мегалиты Европы представляются бессмертной поэмой, запечатленной в камне и адресованной потомкам, с тем чтобы донести до них величие духа их создателей, глубину их знаний о космосе и его законах. И пусть около 2000 г. до н. э. мегалитическое строительство на западе материковой Европы вошло в пору заката во многом из-за новой волны нашествия индоевропейских народов, принесших культуру колоколовидных кубков, памятники Британии II тыс. до н. э. (Стоунхендж) продолжили и даже подняли на качественно новый уровень традицию мегалитического строительства.

Середина III тыс. до н. э. Ямная культура

В конце IV — начале III тыс. до н. э. на обширной территории степей Нижнего Дона, Волги и Восточного Прикаспия сложилась единая целостная общность индоевропейских кочевников, легшая в основу ямной культуры III тыс. до н. э., в дальнейшем развивавшаяся на просторах между реками Урал и Южный Буг вплоть до начала II тыс. до н. э.

В приднепровские степи кочевники, носители ямной культуры, выдвинулись около середины III тыс. до н. э. Их предшественники, создатели южнорусских степных культур среднего стога и Нижней Михайловки к середине III тыс. до н. э., в целом победоносно завершили покорение центра Европы, вытеснив средиземноморское население из Дунайского бассейна и положив основание ряду новых индоевропейских культур континента. Их уход на запад освободил степи Восточной Европы для нового потока соотечественников, шедших на запад из низовьев Волги и Дона.

Ранее всего индоевропейские кочевники с Нижнего Поволжья обосновались в левобережном Поднепровье — в междуречье Орели и Самары. Остальная территория левобережного Поднепровья продолжала находиться под контролем носителей культуры среднего стога. Но шел интенсивный процесс смешения старой, уходящей на запад степями Северного Причерноморья, и новой, идущей с востока, степных культур.

Ко времени окончательного сложения ямной культуры (около середины III тыс. до н. э.) в степях юга России индоевропейцами уже был пройден долгий, длиной в две тысячи лет (начало около середины V тыс. до н. э., днепро-донецкая культура), путь развития и ведения производящего хозяйства, главным и в историческом смысле важнейшим компонентом которого являлись стадо, составленное из крупного и мелкого рогатого скота, свиньи, лошади. Сростом влияния старых центров культуры и производящей экономики Передней Азии и юга Туркмении к середине III тыс. до н. э. в евразийской степи сложились основы собственного металлургического производства, одним из центров которого был Майкопский регион Северного Кавказа.

Поначалу быт осваивавших левобережное Поднепровье кочевников-волжан носил упрощенный, присущий степнякам характер. Ими изготовлялась плоскодонная керамика со шнуровым и жемчужным орнаментами, елочными и гребенчатыми композициями. Наряду с этим они делали посуду с округлым дном, что являлось данью традиции, оставленной носителями культуры среднего стога.

Орудия труда на ранних этапах развития ямной культуры изготовлялись из кремня, камня, кости и рога. Медные изделия были главным образом представлены четырехгранными в сечении шильями. В строительстве в III тыс. до н. э. в южнорусских степях перешли от полуземлянок с глинобитным полом к возведению наземных домов с каменным цоколем и каменной кладкой внешних стен.

Сначала, но главным образом с середины III тыс. до н. э. в Европе вообще, и в степях юга России в частности, началась эпоха активного фортификационного строительства с возведением не только земляных валов, рвов и деревянных частоколов (тынов), но и со строительством каменных оборонительных стен, прообразами которых служили крепости Геоксюра IV тыс. до н. э. и иных центров юга Туркмении и Передней Азии VI–IV тыс. до н. э.

Напомним о том, что именно в первой половине III тыс. до н. э. была выстроена обнесенная могучей каменной крепостной стеной Троя I, a в долине реки Инд появились города-крепости цивилизации Хараппы и Мохенджо-Даро.

Если степняки юга России в V–IV тыс. до н. э. практически не оставляли после себя каких-либо следов, кроме курганов, то новые обитатели бескрайних просторов, пролегших между нижним течением Южного Буга и Уралом, приступили к созданию поселений, расположенных на высоких холмах, на останцах коренного берега, окруженных оврагами, а с напольной стороны и оборонительными сооружениями.

В последней четверти III тыс. до н. э. численный состав населения ямной культуры значительно возрос. Соответственно возросла и площадь поселений. Жилища из однокомнатных преобразовались в двух- трёхкомнатные. Основанием домов служил каменный цоколь, стены были глинобитные, а камышовую кровлю поддерживали углубленные в пол столбы.

В степи появились собственные центры добычи руды, выплавки и обработки металла: изготовлялись ножи, долота, тесла, шилья. Широко применялся колесный транспорт на бычьей и лошадиной тяге.

В степях юга России во второй половине III тыс. до н. э. в среде носителей ямной культуры сложились два крупных, великолепно защищенных каменной фортификацией ядра — «Михайловка» и «Скала-каменоломня». Михайловский центр, окруженный самой природой глубокими оврагами, с напольной стороны был обнесен двумя параллельными крепостными стенами, сложенными из известнякового камня с перевязкой шва.

Наряду с подобного рода центрами степняки создавали многочисленные небольшие поселения на холмах и островах.

В конце III тыс. до н. э. степи юга России покрылись большим числом курганов. Под насыпью устраивались четырехугольные ямы с округленными углами, перекрытые сверху камнем, деревом и камышом. Края курганной насыпи обрамлялись рвом либо кругами из вертикально поставленных камней (кромлехи).

Таким образом, английские хенджи II тыс. до н. э., сооружавшиеся новыми пришельцами с востока и центра Европы, кровно близки культурной традиции степей юга России.

Вообще вся европейская курганная традиция, получившая всеобъемлющий размах на континенте около середины IV тыс. до н. э., происхождением обязана индоевропейским кочевникам южнорусских степей, в свою очередь связанных с кочевниками Восточного Прикаспия, а благодаря им и с древнейшими культурными и экономическими центрами юга Туркмении и Передней Азии. И хотя Малая Азия, а с III тыс. до н. э. и Кавказ также служили мостами для указанного культурного влияния и даже прямого этнического вторжения из центров Передней Азии в Европу, все же именно степи Восточной Европы были тем генеральным плацдармом, с которого происходили громадные вторжения индоевропейского населения на запад континента. Причем именно на просторах степей юга России формировалась особая индоевропейская культура и даже внешность с присущей суровой кочевой жизни простотой и ясностью черт и с постоянным превосходством в силе, вооружении и подвижности. Просторы Нижнего Поднепровья, Подонья, Поволжья и юга Урала явились естественным природным горнилом, пять тысяч лет выковывавшим непобедимых и стремительных воинов, беспрестанно идущих на запад, для создания будущей великой европейской культурной общности, породившей западное этническое и языковое крыло индоевропейского мира Евразии.

К концу III тыс. до н. э. с ростом численности населения произошло обособление отдельных регионов ямной культуры, в которых возникали особые, присущие данному району черты ведения хозяйства, домостроения, производимых изделий и погребений.

Появились и плоские могилы под каменными плитами вблизи поселений в Поднепровье. Курганы — примета степная, ибо кочевник, не насыпав над погребением высокого земляного холма, никогда позже не отыщет могилы предков в бескрайнем море колышущихся, подымающихся в рост человека трав и цветов. Это всё равно что отыскать заветное место на дне морском, плывя по волнам.

Оседлый же житель, прочно поселившийся на одном месте, прокладывает тропинку к кладбищу и с нее уже не собьется и могил предков не потеряет. Переход от курганов к плоским могилам указывает на определенное изменение былого полукочевого образа жизни на оседлый.

Впрочем, даже в центре и на западе Европы вторгавшиеся из евразийских степей индоевропейские кочевники нередко в течение целого ряда столетий переходили от странствий по долинам бассейнов Дуная и Рейна и создания многочисленных курганных групп к оседлому ведению сельского хозяйства и строительству постоянно обитаемых поселков и столь же постоянных кладбищ с плоскими грунтовыми могилами.

Начиная со второй половины III тыс. до н. э. степи Восточной Европы и азиатского Заволжья перестали быть просто бескрайними просторами суши с редкими кочевьями и отдельными очагами культуры и производства. С возникновением значительных укрепленных центров, своего рода степных столиц и каменных твердей Нижнего Поднепровья, Подонья, Поволжья, Южная Россия превратилась в целостный этнический и культурный организм, подчинённый общим законам развития и объединённый общими религиозными, экономическими и военными интересами. Явственно обозначились составляющие степной индоевропейский мир провинции: южнобугская, среднеднепровская, нижнеднепровская, донецкая, приазовско-крымская, предкавказская, волжско-уральская и далее на восток не относящиеся непосредственно к ямной культуре среднеазиатская и южносибирская (верховья Оби, Минусинская котловина).

Гаснущие на глазах, задыхающиеся в колышущемся мареве чудовищной засухи, древние высокоразвитые центры юга Туркмении и севера Ирана в достатке снабжали Великую степь не только продукцией собственных производств (металлургия, керамика, текстиль), но и самими производствами, помогая в их организации и быстром развитии в крепнущих центрах севера.

Отсюда становится понятным необыкновенное обилие вооружений, украшений и орудий труда, в III тыс. до н. э. буквально наводнивших не только степи Евразии, но и земли центра Европы и север Балкан и имеющих непосредственными прообразами изделия центров Передней Азии и юга Туркмении.

Около конца III — в начале II тыс. до н. э. новый могучий поток идущих с востока индоевропейских кочевников влился в долины бассейна Северского Донца, чем было положено основание следующей эпохи в истории степей юга России, получившей название катакомбной культуры, но об этом несколько позже.

Культура шаровидных амфор

Бурные события, сотрясавшие Европу всю первую половину III тыс. до н. э., привели к сложению новой индоевропейской культуры к северу от Карпат, первоначально зародившейся в верхнем течении Вислы и Одера и позже распространившейся до левобережной Эльбы на западе, до Десны на востоке и Нижнего Дуная на юге. Благодаря особенностям керамики культура получила название культуры шаровидных амфор.

Рождение новой культурной индоевропейской общности севера и востока Европы середины III тыс. до н. э. не было одномоментным событием. Культура складывалась в течение всех пяти веков развития и напоминала напластования остывающей людской лавы, слой за слоем ползущей к лесам и лугам Южной Балтики из бурлящих центра и востока Европы. В то же время культура шаровидных амфор сумела выработать настолько своеобразный почерк, что спутать ее продукцию с изделиями иных европейских культур второй половины III тыс. до н. э. весьма трудно.

^{Культура шаровидных амфор второй половины III тыс. до н. э.}

Как мы помним из предыдущего повествования, с середины IV тыс. до н. э. на северо-западе Европы развивалась одна из древнейших на западе Евразии ярко выраженных индоевропейских культур — культура воронковидных кубков. Причем на востоке границы данной культуры достигали запада Волыни и Галиции, на западе — Голландии и юга Скандинавии, на юге — Австрии.

Грандиозный прорыв индоевропейских кочевников из степей юга России в центр Европы, произошедший в начале первой половины III тыс. до н. э., во многом положивший конец безраздельному господству средиземноморцев в центре континента, не только создал оседлые общины вчерашних степняков на восточных и северных склонах Альп и на северо-западе Балкан, но и отбросил часть кочевников индоевропейцев в Карпаты, в район Верхней Эльбы (Лабы), Одера и Вислы. Отсюда родство керамики культуры шаровидных амфор с керамикой культур степного ряда Восточной Европы, и в первую очередь с керамикой ямной культуры и с явными элементами более ранних культур среднего стога и нижнемихайловской.

Напомним, что в середине III тыс. до н. э. междуречье Тетерева и Роси (правобережье Среднего Днепра) и ряд территорий Волыни и Подолии оставались занятыми чуждыми индоевропейцам общинами трипольской культуры. Высокий уровень развития и огромная численность населения создателей трипольской культуры (в ряде районов более 10 человек на один квадратный километр) указывают на то, что многие районы правобережного Поднепровья были крайне труднопроходимыми для индоевропейских кочевников первой половины III тыс. до н. э. и проникновение степных культур левобережного Поднепровья к северу от Карпатских гор на первом этапе развития культуры шаровидных амфор главным образом шло из долины Среднего Дуная, то есть скорее с юга, нежели с востока.

^{Реконструкция Г. В. Лебединской облика человека культуры шаровидных амфор по черепу из гробницы у с. Иванье Ровенской области}

^{Реконструкция Г. В. Лебединской облика женщины культуры шаровидных амфор по черепу из гробницы у с. Долгое Тернопольской области}

Позже, в последней четверти III тыс. до н. э., поселки угасающей культуры воронковидных кубков от Эльбы до Волыни были уже заняты носителями культуры шаровидных амфор. В этот период поселения трипольской культуры стирались степняками юга России. Как поток весеннего паводка увлекает стволы огромных деревьев, сметая на своём пути всё неспособное крепко уцепиться за землю, так и индоевропейцы, создатели шаровидных амфор, вышли к исходному восточному пункту своего более чем пятисотлетнего похода — в лесостепи Среднего Днепра и в нижнее течение реки Десны. То есть, возвращались на свою степную прародину уже из Центральной Европы, окончательно смяв остатки трипольской археологической куль туры.

Огромная территория, занятая на протяжении второй половины III тыс. до н. э. носителями культуры шаровидных амфор, разделилась на три провинции: западную, среднюю и восточную, каждая из которых обладала собственными чертами домостроения, погребений, ремёсел.

Наиболее древней из трех явилась средняя провинция, охватывающая районы по течению Вислы, Западного Буга и верхнее и среднее течения Одера. Именно с территории средней провинции начались вытеснение и ассимиляция носителей культуры во-ронковидных кубков, являвшихся индоевропейскими аборигенами Северной Европы, пришельцами-кочевниками, идущими из Восточной и Центральной Европы. Население древних североевропейских поселков, существовавших еще с середины IV тыс. до н. э., постепенно сменялось на новое население с ярко выраженными индоевропейскими чертами.

В центре Европы керамика пришельцев приобретала отличные от прежних, присущих им степных образцов, формы. Вновь занимаемые земли позволяли перейти от полукочевого образа жизни к ведению прочно оседлого хозяйства. Явными признаками этого явились широкое разведение свиней, строительство домов столбовой конструкции и изготовление новых форм посуды, не свойственных культурам степного круга. Появились керамические миски, форма и орнамент которых дожили до черняховской культуры юго-запада Руси III–IV вв. н. э. Верхнее тулово сосудов расширилось, словно их создатели не боялись расплескать содержимое в скитаниях от стойбища к стойбищу. Степная керамика IV–III тыс. до н. э. (культуры среднего стога, ямная), напротив, имела широкое нижнее тулово, а горло сосуда было сужено, как бы стремясь сохранить живительную влагу в бесконечных скитаниях. В то же время орнамент керамики культуры шаровидных амфор и культур степей юга России остался во многом близок. При этом керамика культуры шаровидных амфор содержит классический для индоевропейских культур Евразии шнуровой орнамент.

^{Материал из гробницы у с. Долгое Тернопольской области}

Вообще керамика Европы начиная с середины IV тыс. до н. э. и особенно с середины III тыс. до н. э. как бы сближалась с керамикой юга Туркмении и Передней Азии, древней прародины общеиндоевропейских классических форм посуды. Горшки, чашки и миски, вышедшие из гончарных мастерских юга Туркмении V–III тыс. до н. э., представляют собой практически зеркальное отражение славянских форм керамики I тыс. до н. э. — I тыс. н. э., что само по себе является одним из ярких свидетельств культурной общности и преемственности, казалось бы, столь далеко разнесенных по времени и месту цивилизаций. Индоевропейское население, устремляясь на запад Евразии и находясь в постоянных походах по бескрайним степям, сужало горловину сосудов. Достигнув наконец оседлого пристанища в Европе, сначала воронкой, а позже и верхней частью тулова расширили верх сосудов, словно уже не боясь переездов и связанных с ними дрязг и неудобств по хранению продуктов.

В течение пяти веков индоевропейцы, носители культуры шаровидных амфор, последовательно занимали территории по всему течению рек Эльбы, Одера, Вислы, Западного Буга, Припяти, верховья Южного Буга, Днестра и Прута. Обратим внимание на то, что районы распространения славянских культур I тыс. до н. э. — I тыс. н. э. практически абсолютно совпадают с районами, занятыми культурой шаровидных амфор середины III — начала II тыс. до н. э. А вспомнив при этом о потрясающем сходстве ми сок и орнамента черняховской культуры и культуры шаровидных амфор, о ярко выраженных индоевропейских чертах носителей обеих культур, можно говорить о культуре шаровидных амфор как об одной из ранних европейских составляющих протославянской общности континента.

По мере развития оседлого хозяйства, в круг которого входили все то же разведение крупного и мелкого рогатого скота, лошадей, свиней и возделывание пашни, численность новых индоевропейских пришельцев, с середины III тыс. до н. э. оседавших по Висле и Одеру, неуклонно росла, а редкие, расчищенные еще их предшественниками (культура воронковидных кубков середины IV— середины III тыс. до н. э.) делянки могли прокормить лишь ограниченное число жителей. Это предопределило занятие носителями культуры шаровидных амфор поселков и территорий, принадлежавших не только создателям воронковидной керамики, но и носителям трипольской культуры, доведённым к концу III тыс. до н. э. беспрестанными натисками пришельцев практически до полного рассеяния и уничтожения.

В Подолии и на Волыни произошла встреча уже вполне оседлых индоевропейцев, давно строивших долговременные поселки в долинах рек, с еще кочевавшими собратьями, упрямо пробивавшимися сквозь земли средиземноморцев (трипольская культура) к Прикарпатью из степей Северного Причерноморья.

На территориях западной и средней провинций культуры шаровидных амфор, занимавших бассейны Эльбы, Одера, Вислы и Западного Буга, пришедшие индоевропейцы, успевшие пережить на берегах Нижнего и Среднего Дуная переход от кочевого к полуоседлому образу жизни, принялись за возведение больших прямоугольных или трапециевидных наземных или несколько углубленных в землю домов столбовой конструкции.

В западной и средней провинциях культуры шаровидных амфор преобладали грунтовые захоронения, почти без курганов и каменных гробниц. В восточной же провинции, сложившейся позже и занявшей на втором этапе развития культуры долины южных притоков Припяти и Среднее Поднепровье с устьем Десны, а также верховья Южного Буга, Днестра и почти весь бассейн реки Прут, строили небольшие овальные полуземлянки, что указывает на значительную подвижность населения из-за близости вечно беспокойной степи.

После окончательного разгрома трипольской культуры и полного смыкания восточной провинции культуры шаровидных амфор со степняками Поднепровья (ямная культура) началось проникновение кочевников индоевропейцев юга России не только в районы Центральной Европы (бассейн реки Дуная), но и непосредственное их продвижение на северо-запад Европы. Этим объясняется сходство распространенного в Подолии орнамента «рыбьей чешуи» и аналогичного орнамента на территории западной провинции культуры шаровидных амфор.

Одной из важнейших особенностей восточной провинции было возведение дольменов (каменных гробниц) на западе Волыни (площадь 0, 8x1,7 м, высота погребальной камеры 0,6–0,9 м) с ориентировкой погребений по линии восток — запад, что может указывать на общее направление движения населения. Аналогии волынским дольменам в западной провинции культуры почти отсутствуют. В то же время на территории средней провинции (Польша) встречаются трапециевидные гробницы, сооружённые из камня.

Каменные дольмены культуры шаровидных амфор представляли собой родовые усыпальницы с большим числом разновременных захоронений. Центральная гробница дольмена служила местом погребения патриарха — главы рода. В несколько удаленных от центра могильника дольменах хоронили представителей рода.

Каменные гробницы Подолии имели прямоугольную или трапециевидную форму и ориентировку северо-запад — юго-восток, что опять может указывать на движение части степного населения юга России в северо-западном направлении. У головы погребенного оставляли керамические сосуды и кремневые топоры, погребальное облачение умершего изобиловало украшениями из янтаря, кости и камня.

В селе Иванье Ровенской области был найден янтарный просверленный в центре диск, сам по себе изображающий солнце, на одной плоскости которого нанесен равносторонний крест, а на другой плоскости изображены три человеческие фигуры. Причем первая, и самая крупная фигура, вооружена луком. Древние кресты цивилизации Передней Азии и юга Туркмении V–IV тыс. до н. э. не могли не иметь отражения в культуре и религии идущих на запад из степей Евразии индоевропейцев IV–III тыс. до н. э., ибо уже с середины III тыс. до н. э. перемещения на континенте приняли грандиозный характер и касались не только народов, но и основ их духовной и хозяйственной деятельности.

Ранняя Эллада. Киклады, Крит, Кипр, Троя

Могучий индоевропейский вал, ворвавшийся из степей Евразии в центр Европы в первой половине III тыс. до н. э., не мог не докатиться до берегов Эллады, будущей родины утонченной европейской культуры.

Мы помним о том, что около 2750 г. до н. э. на северо-западе Малой Азии была основана Троя I, ставшая западным форпостом древней среднеазиатской цивилизации Евразии. Несмотря на то что Троя явилась своего рода мостом между Европой и Азией и в определенном смысле предтечей Византии, основной поток индоевропейского населения шел на юг Балкан в III тыс. до н. э. из степей Северного Причерноморья, ибо обладал несравненно более высокой степенью подвижности, нежели оседлое население центров Передней и Малой Азии.

Итак, около середины III тыс. до н. э. широким индоевропейским вторжением с севера и отчасти с востока, из Малой Азии, было положено начало эпохе ранней Эллады. С этого времени юг Балкан (полуостров Пелопоннес, провинции Фессалия, Македония), Кикладский архипелаг Эгейского моря, острова Крит и Кипр вошли в единую индоевропейскую общность культур и цивилизаций Евразии как одни из наиболее ярких ее проявлений. На возвышенностях у моря пришельцы принялись за строительство многочисленных поселений. Застройка велась тесная, стены домов сооружались из камня, кирпича-сырца на глиняном растворе и скреплялись деревянным каркасом. Тесная застройка городов и селений юга Туркмении и Ирана V–III тыс. до н. э. во многом походила на застройку расцветающих центров Эллады.

Отцветающий сад Передней Азии и юга Туркмении с середины III тыс. до н. э. активно засевал культурными семенами новые, значительные по площади территории в Европе. Особенно быстро их всходы появились и вызрели под ласковым солнцем Средиземноморья.

На полуострове Пелопоннес были созданы собственная медная металлургия, керамическое производство без применения гончарного круга, что указывает на их степную предысторию, причем в орнаменте присутствует оттиск шнура. Шло активное разведение крупного и мелкого рогатого скота и свиней. Повсеместно распахивалась земля под злаковые культуры, сажались сады и огороды. Одновременно налаживалась торговля с центрами Передней Азии, идущая через Трою. Погребения в Элладе совершались в каменных ящиках, и их форма была гораздо разнообразнее, чем на севере Европы.

Наряду с Пелопоннесом в III тыс. до н. э. расцвел остров Крит. Тут так же, как и на континенте, велось широкое строительство каменных зданий, скрепленных деревянным каркасом, развивалась медная, а несколько позже и бронзовая металлургия, изготовлялись украшения из золота. На Крите широко выделывались каменные сосуды. Остров вел взаимный культурный и торговый обмен с Египтом.

Захоронения на Крите совершались в родовых каменных склепах, а с последней четверти III тыс. до н. э. появились индивидуальные погребения в каменных цистах-ящиках, причем умерший помещался либо в глиняном гробу-лорнаке, либо в сосуде-пифосе.

В конце III тыс. до н. э. на Крите возникло государство со столицей в городе Кносс. Кроме того, на острове развивался еще целый ряд городов. Население страны переживало время имущественного расслоения. Вершины гор украшались храмовыми постройками — святилищами. За стенами городских укреплений каменные многокомнатные дома теснились вокруг царственных дворцов.

Со второй половины III тыс. до н. э. на Крите применялось пиктографическое письмо, в конце тысячелетия трансформировавшееся в иероглифическое.

Культура Крита развивалась стремительнее не только центров Эллады, она во многом стала лидером и древнейшим преемником наиболее совершенных форм и технологий производящей экономики всей индоевропейской общности Евразии предыдущих эпох. Крит одним из первых в Европе принял эстафету от городских центров Передней Азии и юга Туркмении V–III тыс. до н. э.

С III тыс. до н. э. на Крите строили и эксплуатировали длинные лодки с высоким носом и низкой кормой. А с 2000 г. до н. э. на печатях (остров Крит) изображались трехмачтовые корабли, оснащенные прямоугольными парусами. С развитием кораблестроения возрастал объем импорта, поступавшего из Египта и Передней Азии на Крит и во всю Элладу. Для перевозки грузов по суше использовались четырехколесные повозки, запряженные быками. На Крите ранее иных мест Европы началось освоение бронзовой металлургии.

Наряду с Троей, центрами Пелопоннеса и Крита со второй половины III тыс. до н. э. в эпоху бурного развития вошли острова Кикладского архипелага (211 островов), расположенные в водах Эгейского моря. На островах Кея, Милос, Тира возникли протогорода. Находясь в центре средиземноморской торговли, Киклады быстро богатели. Для защиты от вероятных вторжений города окружали каменными крепостными стенами.

Под надежной защитой мощных укреплений в черте городов вырастали двухэтажные дома, сложенные из камня и скреплённые деревянными балками. Под домами, за деревянными перекрытиями, помещались кладовые с сосудами, наполненными маслом, винами, фруктами, злаками. Фасадом дома обращали к морю, а улицы мостили булыжником. Кроме того, возводились дворцы с прямоугольными помещениями в центре здания (мегароны).

Островитяне совершали погребения в прямоугольных или трапециевидных каменных ящиках. Форма их напоминает дольмены Волыни и трапециевидные гробницы Польши второй половины III тыс. до н. э.

Со второй половины III тыс. до н. э. на острове Кипр, как и во всем Эгейском море, произошли разительные перемены вследствие широкого вторжения индоевропейцев, в данном случае шедших с берегов Малой Азии.

На острове приступили к разработке медных рудников. Вскоре освоили выплавку бронзы. Керамика была близка кикладским образцам. Население, весьма многочисленное, возводило дома из кирпича-сырца на каменном фундаменте и занималось пахотным земледелием на воловьих упряжках.

Строились круглые погребальные камеры с ведущим в них коридором-дромосом, служащие долговременными фамильными склепами.

^{Псира. Малый расписной пифос. Позднеминойский I период (по Боссерту)}

На остров поступали изделия из золота, серебра, драгоценных и полудрагоценных камней. Кипр, в свою очередь, поставлял во все провинции Средиземноморья продукцию собственного производства.

Около середины III тыс. до н. э. индоевропейские кочевники проникли не только в Эгею и на Балтику, но и на Апеннинский и Пиренейский полуострова, положив тем самым основание металлургии юго-запада Европы. Однако настоящее освоение Апеннин и Пиренеев развернется во II тыс. до н. э. Связано оно будет с новой волной индоевропейских кочевников-пришельцев с юга Восточной Европы и из долин Верхнего и Среднего Дуная на периферию Европы, на юг Скандинавии, в Британию, на Пиренеи, Апеннины и Балканы.

Культура шнуровой керамики. Трансформация её в центре Европы в культуру колоколовидных кубков

Зарождение нового, дотоле небывалого по мощи и размаху натиска подвижного индоевропейского мира юга России на всю лесную полосу севера Европы, длившегося несколько столетий (с 2200 г. по 1800 г. до н. э.), имело долгую предысторию, движимую могучими пружинами божественного провидения, определяющими ход мировых событий и смену земных эпох.

Вспомним о том, что еще в V тыс. до н. э. междуречье Среднего и Нижнего Днепра и Дона населяли люди, отличавшиеся необыкновенной мощью и статью. В дальнейшем именно они, носители днепро-донецкой культуры V–IV тыс. до н. э., в значительной степени формировали тип индоевропейских народов континента, служа громадным этническим фильтром, пропускавшим подходившие с востока народы и открывавшим им ворота Европы после нескольких веков перерождения в горниле степей юга России.

Во второй половине V тыс. до н. э. в междуречье Днепра и Дона появились кочевники (культура среднего стога), отличавшиеся необыкновенным пристрастием к разведению лошадей. Именно с их набегов началось проникновение степной курганной традиции в глубь Европы, в то время в значительной степени оседлой и населенной народом, корни которого уходили в Средиземноморье. Всадники культуры среднего стога явили собой великий пролог славной и бурной истории евразийских степей, из столетия в столетие не просто влиявшей на развитие народов Европы, Передней Азии или Индии, но всякий раз менявшей ход и направление цивилизаций континента.

Вслед за первым валом рвущихся в Европу индоевропейских всадников с Нижней Волги из самых недр необъятной Евразийской равнины уже подходили новые потоки раз от разу все более вооруженных металлом и искушенных в воинском искусстве кочевников. Великаны, носители днепро-донецкой культуры, отчасти смешались с пришедшими кочевниками, отчасти ушли в лесную полосу Восточной Европы, как позже не раз поступало и историческое славянское население, уступая на юге натиску чуждых этнически гуннов, аваров (тюрок), угров или монголов.

^{Евразия рубежа III–II тыс. до н. э.}

В то же время на огромных пространствах северо-востока Европы с древнейших времен были широко расселены протофинские племена охотников и рыболовов, создателей лесной ямочно-гребенчатой керамики и всего позднейшего ряда угро-финских культур севера Евразии, распространившихся от сибирской тундры до Лапландии на севере Скандинавии.

В V тыс. до н. э. — I тыс. н. э. шёл долгий и сложный процесс взаимного проникновения и влияния индоевропейской и угрофинской общностей Евразии, причем первая в лесных районах северо-востока Европы, как правило, характеризовалась созданием гребенчатой и накольчатой керамики, а вторая, финская общность лесной глуши, создавала ямочно-гребенчатую керамику. Протофинские охотники и рыболовы до сравнительно недавнего времени не были знакомы ни с пахотным земледелием, ни с животноводством.

Наиболее ранняя гребенчатая керамика лесной полосы России середины V тыс. до н. э. близка керамике начального этапа развития днепро-донецкой культуры. Позже гребенчатая керамика лесной полосы России была весьма близка керамике Киево-Волынской провинции днепро-донецкой культуры. Таким образом, население лесной полосы Центральной России уже во второй половине V тыс. до н. э. могло являться, в определенной степени, смешанным и состояло из охотников-протофинов и выходцев из южных лесостепных районов востока Европы, принадлежавших индоевропейской общности континента.

В дальнейшем леса северо-востока Европы подвергались многократным воздействиям и финской, и индоевропейской общностей. И все же индоевропеизация лесов Восточной Европы шла практически непрерывно и от тысячелетия к тысячелетию отвоевывала все новые, значительные по площади территории лесной полосы севера Евразии.

В начале IV тыс. до н. э. в лесостепи востока Европы вслед за носителями днепро-донецкой культуры начали проникать кочевники культуры среднего стога, шедшие на север из районов Приазовья и бассейна Северского Донца. Оставаясь прежде всего скотоводами, они и в условиях лесостепи и даже лесной полосы Восточной Европы стремились сохранить привычный уклад жизни и ведения кочевого хозяйства. Подымались к северу широкими поймами долин Днепра, Десны, Дона, Оки и Волги, позволявшими сохранять и воспроизводить стада и в достатке обеспечить их кормами.

Во второй половине IV тыс. до н. э. и вплоть до рубежа IV–III тыс. до н. э. кочевники-индоевропейцы, населявшие бассейн Среднего и Нижнего Дона, также продвинулись к северу, пройдя долинами Десны, Оки, Дона и их притоков.

Так в лесной полосе Центральной России в III тыс. до н. э. сложилась культура смешанного характера с явной преемственностью в нижнедонских образцах керамики и изделий из камня и меди. В то же время этнический массив лесного охотничьего про-тофинского мира востока Европы окончательно не сдавал своих позиций, уступая южным пришельцам лишь поймы рек, столь богатые лугами, поросшими сочными травами, оставляя за собой глухие лесные массивы водоразделов.

Вместе с тем пропорции сосудов былого южнорусского типа в лесах вытягиваются, у них появляются цилиндрические шейки. А начиная с середины III тыс. до н. э. в лесной и лесостепной области Восточной Европы широко распространилась шнуровая орнаментация керамики. В это же время в центре и на севере Восточной Европы шло параллельное развитие лесной протофин-ской волосовской культуры. Как и прежде, носители южных степных индоевропейских культур не оказывали существенного влияния на традиции аборигенов лесов верховьев Днепра, Оки и Волги. Северные лесные традиции во многом преобладали над южными и оказывали определяющее влияние на население лесной полосы Восточной Европы. Именно под северным влиянием сложилась ромбоямочная орнаментация керамики центра и севера России III тыс. до н. э.

А тем временем напор южных кочевников-скотоводов на север никогда не ослабевал, и постепенно в лесостепной и части лесной полосы России сложились многочисленные общности лесных протофинских охотников и рыболовов и индоевропейских пастухов-южан, живших на смежных территориях.

К 2200 г. до н. э. по мере роста напряжения в степях юга России, где неотвратимо возрастал напор идущих на запад с равнин Восточного Прикаспия и Нижней Волги, подгоняемых засухой индоевропейских кочевников, резко усилилось давление бурлящей, подвижной степи на северные лесные районы Восточной Европы.

Перемещения на север активизировались еще и потому, что правобережье Среднего Днепра с XXII в. по XVII в. до н. э. во многом оставалось в руках носителей средиземноморской трипольской культуры, этнически абсолютно чуждой индоевропейскому миру евразийской степи и во многом стеснявшей его продвижение на запад, в Центральную Европу.

Долгий процесс освоения индоевропейскими степняками юга России речных долин северо-востока Европы, служивших им магистральными путями, ведущими в необъятные малоосвоенные районы севера, к 2200 г. до н. э. вылился в рождение новой индоевропейской культуры, получившей название культуры шнуровой керамики, или боевых топоров, сыгравшей в дальнейшем выдающуюся роль в процессе индоевропеизации Европы и Малой и Передней Азии и в сложении ее современных языковых и культурных общностей.

Под ударами кочевников Нижнего Поволжья ямная культура юга России к концу III тыс. до н. э. угасла и сменилась новой, продвинувшейся с востока степной культурой общего индоевропейского ряда, получившей название катакомбной— из-за обычая строить каменные погребальные камеры-катакомбы под курганными насыпями. Процесс смены двух степных культур шел долго, причем обе они во многом развивались параллельно, подчас смешиваясь, а иногда и вытесняя друг друга.

А на Нижней Волге и юге Урала тем временем уже формировалось новое объединение индоевропейских кочевников, которое к середине следующего II тыс. до н. э. оттеснило уже и саму катакомбную культуру далее на запад Европы и на юг в Азию.

При такой силе и интенсивности напора на юг Восточной Европы со стороны степей Евразии, а начиная с середины III тыс. до н. э. и с Кавказа, ставшего источником экспансии народов и культур Передней Азии (и в первую очередь Ирана) в Европе, не могло не произойти широчайшего и во многом вынужденного движения индоевропейских кочевников юга России на север в безопасные от набегов более подвижных и воинственных восточных соседей долины Верхней и Средней Волги, Оки, Днепра и далее на Западную Двину и берега Балтики, вплоть до Польши, Германии, Дании и юга Скандинавии. Тем более что начиная с V тыс. до н. э. уже шёл долгий процесс приспособления жителей восточноевропейских степей к условиям лесной зоны Центральной России.

В последней четверти III тыс. до н. э. громадные стада крупного и мелкого рогатого скота и табуны лошадей, дотоле пасшиеся в южнорусских степях, были повернуты на север и широкими пойменными долинами русел Волги, Дона, Оки, Десны и Днепра поднялись в районы Верхней и Средней Волги, междуречья Оки и Волги и далее на запад в Прибалтику, в Западную и Центральную Украину, Польшу, Германию, Швейцарию, а с 2000 г. до н. э. на полуостров Ютландию (Данию) и на юг Скандинавии.

Продвигающиеся в глубь лесных районов Европы пойменными долинами стада сопровождали не только конные и пешие пастухи, но и подымавшиеся по руслам рек дубовые ладьи длиной до 10 м, вмешавшие до десяти человек.

Отношения у пришельцев-пастухов с лесными обитателями северо-востока Европы (протофинами — носителями волосовской культуры) складывались отнюдь не мирно, подчас заканчиваясь смертельными схватками.

На Верхней Волге, от устья реки Камы (район города Казани) до самого истока на Валдайской возвышенности, в последней четверти III тыс. до н. э. сложилась устойчивая общность пришедших с юга пастухов-индоевропейцев, получившая название фатьяновской и балановской культур, входящих составной частью в общую европейскую провинцию культуры шнуровой керамики рубежа III и II тыс. до н. э.

Всадники, пастухи-южане, устремившиеся под сень североевропейских лесов, были вооружены луками и стрелами с кремневыми наконечниками степного типа, хранящимися в кожаных колчанах, и знаменитыми боевыми топорами, даровавшими наряду со шнуровым орнаментом название всей культуре.

В Поволжье и Поочье пришельцы нередко занимали обжитые лесными племенами охотников поселки, пытаясь оттеснить аборигенов в глубь речных водоразделов, поросших дремучей, непроходимой для стада чащей. Это приводило к стычкам, в которых многие южане гибли от стрел теснимых местных жителей. После ухода пастухов охотники обычно вновь возвращались на привычные, издавна обжитые места у русел рек, а значит, и рыбных промыслов, составлявших важную статью их питания.

Южане-индоевропейцы привнесли в леса северо-востока Европы многие черты и навыки евразийской степной цивилизации. Начиная с V тыс. до н. э. носители днепро-донецкой культуры зародили начало керамического производства в лесной полосе Восточной Европы и в течение всего IV тыс. до н. э. стали складываться широкие общины скотоводов и земледельцев в долинах Верхней и Средней Волги, Оки, Десны, Западной Двины и выработалась целостная, уже не степная, а именно лесная индоевропейская культура востока Европы, оказавшаяся в дальнейшем способной покорить едва не весь север, а позже и запад и юг континента.

До массового вторжения южан протофинские народы востока и севера Европы не были знакомы ни с пахотным земледелием, ни с животноводством, ни с металлургией. Надо сказать, что и после ухода основной массы южан-индоевропейцев на запад Европы лесные охотники не восприняли основ производящего хозяйства и вернулись к обычным для себя формам жизни и ведения в основном потребляющего дары природы нехитрого хозяйства.

Одной из характерных черт индоевропейской культурной общности, сложившейся в лесной полосе России в последней четверти III тыс. до н. э., был шнуровой орнамент, а во многом и сама форма запечатлевшей её керамики.

^{Культуры шнуровой керамики: кубок культуры кубков, (с утолщённым дном) из Нидерландов; сосуд и топор культуры одиночных погребений из Дании}

С V тыс. до н. э. шла эволюция форм и орнамента керамики населения лесных пространств Восточной Европы.

Главными составляющими были протофинский элемент, создавший остродонные сосуды с ямочно-гребенчатой орнаментацией по всей поверхности, и южный степной индоевропейский элемент, тяготевший наряду с круглодонными и даже остродонными формами всё же больше к классическим плоскодонным сосудам с орнаментацией лишь по верхнему тулову сосуда. В результате длительного взаимовлияния севера и степного юга Восточной Европы появилась новая форма керамики, до конца не принадлежащая ни одной из двух культурных традиций, но остающаяся прежде всего индоевропейской, сложившейся в лесной полосе России и восходящей к южнорусским степным культурам второй половины III тыс. до н. э. (ямная культура, катакомбная культура).

Нижняя часть тулова сосудов культуры шнуровой керамики вбирала скорее южную традицию плоскодонной керамики, классические образцы которой запечатлены еще в памятниках юга Туркмении V–IV тыс. до н. э. и впоследствии нашли отражение в днепро-донецкой культуре V–IV тыс. до н. э., ас середины IV тыс. до н. э. ив культуре воронковидных кубков на северо-западе Европы.

Верх сосудов шнуровой керамики заимствовал скорее северную лесную традицию, открывающую верх сосуда расширением богато орнаментированного тулова.

Боевые каменные топоры с фасетками (fasete (фр.) — грань), сопровождавшие вторгающихся на север всадников, во многом являлись подражанием медным топорам степного юга. В условиях северных лесов постоянно перемещающиеся пастушеские общины не имели возможности организовать местные мощные металлургические центры и восполнили отсутствие металлического наступательного вооружения изделиями из камня.

^{Каменные свёрленые топоры-молотки культуры шнуровой керамики Восточной Прибалтики}

Тем не менее шел поступательный процесс организации всех сторон производящей экономики степного юга России и в ее лесных северных районах, включая развитие металлургии. Наиболее богатой металлом областью культуры шнуровой керамики конца III тыс. до н. э. явилось Верхнее Поволжье, непосредственно примыкавшее к степным районам Евразии и наиболее доступное для влияния юга. Ни в одном другом районе распространения осваивающих лесные пространства севера Европы индоевропейцев рубежа III–II тыс. до н. э. не осталось столь богатых медными, серебряными, янтарными украшениями и изделиями стоянок, как на Верхней и Средней Волге и ее притоках, от устья Камы до озера Селигер. Нет нигде и столь обширных и многочисленных могильников, оставленных носителями культуры шнуровой керамики в Европе, как на Верхней и Средней Волге.

Погребения совершались в ямах, облицованных или деревом, или камнем и, как правило, с курганной насыпью на поверхности. Умершего сопровождала керамика со шнуровым или геометрическим орнаментом, боевые топоры, изделия и украшения (спирали, бусы) из меди, серебра, янтаря. Обычно курганные группы составляли не более десяти насыпей, высота которых не превышала двух метров.

Великий исход индоевропейского степного мира в лесную полосу Восточной и Северной Европы обладал столь мощной силой и подвижностью, что в течение столетия, прошедшего с 2200 г. по 2100 г. до н. э., им была охвачена громадная труднопроходимая территория Центральной России, Прибалтики и Польши.

Одновременно в Галиции, на Волыни и в правобережье Среднего Поднепровья шел активный процесс вытеснения средиземноморских носителей трипольской культуры индоевропейцами — с востока и севера носителями культуры шнуровой керамики, с запада создателями культуры шаровидных амфор.

^{Двухколёсная повозка. Резной рисунок на каменной плите из Кургана Кивик. Южная Швеция. Около 12 00 г. до н. э.}

В лесостепях Галиции, Волыни и правобережья Среднего Поднепровья, в Польше идущие с востока обладатели боевых топоров и шнуровой керамики встретили этнически близкую им, но уже гораздо более оседлую культуру шаровидных амфор. А далее к западу на части территории Польши, в Германии, Дании и на юге Скандинавии обладатели боевых топоров и шнуровой керамики встретились с представителями давно пережившей расцвет культуры воронковидных кубков IV–III тыс. до н. э.

Энергия идущего с востока Европы потока индоевропейцев, вчерашних степных кочевников, еще не утративших стремительности и воинственности, присущей евразийской степной стихии, не знала в Европе ни преград, ни даже близких по силе соперников, способных хотя бы ненадолго задержать рвущуюся на запад континента новую неистовую и неукротимую курганную культуру.

На территории Польши в 22 00–17 00 гг. до н. э. сложилась культура Злота, составившая сплав трех эпох и трех индоевропейских нашествий на север Европы: в середине IV тыс. до н. э. привнесшего культуру воронковидных кубков, в середине III тыс. до н. э. породившего культуру шаровидных амфор и последней четверти III тыс. до н. э. породившего небывалый доселе натиск и широчайшее освоение именно лесных пространств севера Европы, получившего название культуры шнуровой керамики.

К 2000 г. до н. э. новое нашествие энергичных индоевропейцев, превосходящих местное население не только подвижностью, но и вооружением, достигло юга полуострова Ютландии (Дании) и начало втягиваться на юг Скандинавии. На скалистом побережье Северного моря движение потеряло динамику, и началось постепенное прочное оседание на землю и усвоение оседлых форм земледелия и скотоводства. С приходом оседлой жизни мало помалу ушли в прошлое степные обычаи насыпать над погребениями курганы, и на юге Норвегии, Швеции и Финляндии могилы стали лишь обкладывать камнями.

В Германии, а именно в Саксонии и Тюрингии, обладатели боевых топоров и шнуровой керамики смешались с населением культуры шаровидных амфор и во многом подпали под влияние их давно оседлой культуры.

Третий крупный вал индоевропейского нашествия на Европу, безусловно, явился очередным и заметным компонентом в сложении языковых и культурных общностей континента, при этом судьбы носителей культуры шнуровой керамики в различных районах Европы складывались по-разному.

В лесах России, как замечено выше, сложилась местная провинция общей индоевропейской культуры, названная фатьяновской и балановской культурами.

Именно индоевропейцы рубежа III и II тыс. до н. э. придали охотничьему миру протофинов тот этнический оттенок, или субстрат, который в дальнейшем позволил произойти безболезненному сближению славян и финнов в I тыс. до н. э. — I тыс. н. э.

В лесах Финляндии и Эстонии индоевропейский элемент шнуровой керамики был растворен, практически не оставив следа ни в языке, ни в культуре местных финских охотников.

Зато на территориях Латвии и Литвы носители культуры шнуровой керамики заложили основы будущей балтской языковой и культурной общности континента. Это следует из того, что позже, пройдя рубеж III–II тыс. до н. э., Прибалтика уже не претерпевала сколько-нибудь полномасштабных вторжений ни индоевропейских, ни иных народов Евразии. Интересно отметить и то, что в языковой и культурный ареал балтского литовско-латышского и ятважского мира — до широкого освоения славянами лесного массива востока Европы в I тыс. до н. э. — I тыс. н. э. — входили значительные пространства Белой Руси, Смоленщины и Верхнего Поочья (юхновская культура), а еще в XII в. н. э. по рекам Угра и Протва (Калужская обл.), по свидетельствам русских летописей, жило племя Голядь, которое могло относиться к восточнобалтской общности. Именно последствия нашествия носителей культуры шнуровой керамики сложили балтский мир Восточной Европы.

Близость славян и создателей шнуровой керамики видна из славянского и литовского (балтского) языков. Надо сказать, что она весьма велика и достаточно архаична и указывает на общий для двух языковых ветвей лингвистический уровень рубежа III–II тыс. до н. э.

Важно отметить, что общим для славянского и балтских языков явилось название пахотного орудия, изготовлявшегося из дерева — ордла или рала, происходящего от общего индоевропейского корня орарь — пахарь, орат — земледельческий округ, принадлежавшего ещё земледельцам Передней Азии и юга Туркмении V–III тыс. до н. э. и дожившего в Средней Азии до наших дней. Кроме множества прочих соответствий, которые мы рассмотрим несколько позже, славянский и балтский языки объединяют слова:

sudzab, sidabz (балт.) — silubz (герм.) — subziapa (инд.) — серебро.

В IV–II тыс. до н. э. серебро в Европу поступало из центров Передней Азии, главным образом через Кавказ, и название этого металла было и осталось общим для большинства индоевропейских языковых групп континента.

После рубежа III–II тыс. до н. э. протобалтская и протославянская языковые зоны разошлись. Они снова взаимно наложились лишь в I тыс. до н. э. в эпоху освоения выплавки железа. При этом балтская группа населения, с рубежа III–II тыс. до н. э., крепко обосновавшаяся на северо-востоке Европы, переживала относительно спокойный период культурного обособления и формирования всех сторон хозяйства, языка и религиозных представлений, в то время как протославянская и в гораздо меньшей степени протогерманская общности, благодаря естественной защищенности водами Балтийского моря, оставались весьма активной частью общего евразийского мира индоевропейцев, и их этнические, языковые и культурные основы, заложенные в V–III тыс. до н. э., ещё ожидали великие вторжения (и следующие за ними трансформации) родственных индоевропейских народов из степи, произошедшие во II тыс. до н. э. и привнесшие не только определенные языковые изменения, но и целые культурные эпохи, сменявшие друг друга и складывавшие современную этническую и языковую карту Евразии.

Культура колоколовидных кубков центра и запада Европы на рубеже III–II тыс. до н. э

Культура шнуровой керамики или боевых топоров последней четверти III тыс. до н. э. — первой четверти II тыс. до н. э. накинула громадный этнический индоевропейский полог на северо-восток и север Европы, сыгравший в дальнейшем определяющую роль в сложении балтской общности континента и явившийся важной составляющей в сложении славянской и германской общностей Европы.

В то же время на судьбе Западной Европы культура шнуровой керамики отразилась не непосредственно, а трансформировавшись в центре Европы в новую, производную от себя археологическую культуру колоколовидных кубков. Родившись на центральноевропейской почве, новая культура отличалась от культуры шнуровой керамики большим изяществом и разнообразием форм сосудов и изделий из металла и камня, хотя природная глубинная сущность обеих культур оставалась общей и выражалась в высокой подвижности все тех же воинственных общин индоевропейских пастухов, по-прежнему гнавших на крайний запад Европы поймами рек огромные стада крупного и мелкого рогатого скота и табуны лошадей. Привычка, а скорее необходимость, к постоянной перемене мест из-за обилия скота и вечной потребности в зеленом растительном корме вынуждала создателей колоколовидных кубков совершать громадные переходы, если и не ежедневно, как в степных районах Евразии, то по крайней мере еженедельно или ежемесячно. Это придавало культуре те динамику и энергию, которые и позволили совершить продвижение вплоть до крайнего запада континента части третьей большой волны индоевропейских завоевателей, зародившейся в лесостепной и лесной полосах России в последней четверти III тыс. до н. э.

К рубежу III и II тыс. до н. э. земли Среднедунайской низменности были уже достаточно давно заняты и освоены индоевропейцами, создателями баденской и родственных ей культур, надежно оградившими свои владения от вторжений следующих за ними кочевников расположенными на труднодоступных холмах укреплениями еще во второй четверти III тыс. до н. э. В то же время Западная Европа не имела развитой системы обороны, и именно она явилась объектом дальнейшей экспансии третьей волны индоевропейского нашествия, катившегося по континенту.

Сложилась культура колоколовидных кубков в верховьях рек Вислы (район Кракова), Одера (выше Вроцлава), Эльбы (от Праги до Берлина) и Дуная (от Будапешта до истока в горах Северных Альп). Именно в долинах верховий перечисленных рек произошла трансформация восточноевропейской и североевропейской лесной культуры шнуровой керамики в восточную группу уже исключительно центрально- и западноевропейской культуры колоколовидных кубков, послужившую основой для дальнейшего движения воинственных всадников-пастухов на запад континента. При этом шнуровой орнамент и основы форм керамики, домостроения, хозяйства и погребальных обрядов остались практически неизменны и были донесены индоевропейцами вплоть до Британского архипелага.

Верховья рек Дунай, Рейн и Рона практически смыкаются, что позволило без особых на то усилий пастушеским общинам центра Европы переместиться в долины Рейна и Роны, в дальнейшем выйти к теплым водам Французской Ривьеры и далее — на Пиренейский полуостров и острова Сардинию и Сицилию. Рейнская группа индоевропейских кочевников принялась не только за освоение долины Рейна и его притоков, но и проникла к югу от Альп в долину реки По, на север Апеннинского полуострова.

Впрочем, вскоре вновь освоенные долины западноевропейских рек перестали полностью удовлетворять энергичных воинственных пришельцев, и они продвинулись на полуостров Бретань на западе Франции и почти одновременно из устья Рейна и с атлантического побережья Франции совершили крупные морские вторжения на острова Британского архипелага. Продолжалось активное освоение Пиренейского полуострова, и происходили высадки отрядов носителей культуры колоколовидных кубков на острова Сардиния и Сицилия.

Молниеносный натиск и превосходство в медном вооружении всадников, создавших колоколовидные кубки, украшенные все тем же знаменитым оттиском шнура, привели в упадок мегалитические культуры индоевропейцев запада континента, возводивших начиная с середины IV тыс. до н. э. потрясающие сознание каменные ансамбли. Причем вес отдельных плит достигал 50 тонн и более. В первой четверти II тыс. до н. э. угасла мегалитическая культура Сены — Уазы — Марны на севере Франции.

В Британии не лучшие времена переживала культура Уиндмилл-Хилл, ей было трудно противостоять агрессии воинственных и подвижных собратьев. Вскоре ее городища и поселения заняли пришедшие с континента носители культуры колоколовидных кубков. Вместе с культурой Уиндмилл-Хилл угасла ещё одна древняя британская культура — Питерборо, её памятники также оказались перекрыты поселениями носителей культуры колоколовидных кубков. При этом индоевропейская экспансия рубежа III–II тыс. до н. э. коснулась не только земель Англии и Ирландии, но и Шотландии и даже расположенных к северу от нее Оркнейских островов. Здесь на рубеже указанных тысячелетий сложилась новая культура Райнио-Клектон, родственная культурам шнуровой керамики и колоколовидных кубков.

^{Урна с воротником и «виноградная чаша» из кургана в Нормантоне. Уилтшир, Англия. Культура Уэссекса}

Пришельцы строили на островах Британского архипелага круглые и прямоугольные жилища, немного углубленные в землю. Стены возводились из плетня с обмазкой глиной. Стадо состояло из крупного рогатого скота и овец, что традиционно для Британии. Над погребениями согласно стойкой степной индоевропейской традиции насыпали круглые курганы. Очерченный уклад касался не только носителей культуры колоколовидных кубков на островах Британского архипелага, но и всей территории центра и запада Европы, занятой представителями данной культуры. Мало-помалу, с течением десятилетий и веков, последствия нового нашествия индоевропейских кочевников на Европу улеглись, и недавние степняки принялись основательно обживаться в среде этнически родственных предшественников, формы жизни и хозяйства пришельцев приобретали всё более оседлый характер.

Когда могучий вал третьей волны рубежа III–II тыс. до н. э., прокатившись по континенту из края в край и смяв предшествующие культуры Европы, оставленные двумя ранними волнами индоевропейских нашествий, улегся, Европа приняла обновленный, на первый взгляд несколько сумбурный вид. При этом качественно более сильный и энергичный состав нового индоевропейского населения континента позволил в начале II тыс. до н. э. родившимся экономическим центрам Европы перейти от выплавки меди к выплавке бронзы, уже освоенной цивилизацией Передней Азии и юга Туркмении. Это произвело своего рода взрыв всех сторон производящей экономики Европы и практически сравняло ее со старшей и во многом этнически родственной переднеазиатскои и южнотуркменской метрополией VIII–III тыс. до н. э.

Одновременно на рубеже III–II тыс. до н. э. индоевропейцы центра Евразии осуществили колоссальные вторжения в Малую Азию, а называли они себя хеттами.

Глава 9. Индоевропейская история Евразийского континента II тыс. до н. э

Европа первой половины II тыс. до н. э

Рассмотрим положение дел на Европейском континенте в первой половине II тыс. до н. э. Как мы помним, великое индоевропейское нашествие рубежа III–II тыс. до н. э. на Европейский континент, оставившее археологическую культуру шнуровой керамики, в центре и на западе континента в 2000–1700 гг. до н. э. вылилось в рождение и развитие культуры колоколовидных кубков и её дальнейшую экспансию вплоть до Ирландии, Пиренеев и Сицилии.

Преемником угасавшей в первой четверти II тыс. до н. э. мегалитической традиции запада Европы с 1900 г. до н. э. становятся знаменитые британские хенджи. Наиболее крупным и загадочным среди них явился Стоунхендж, древняя обсерватория и храм одновременно на юго-западе Англии.

Вторгшиеся на рубеже III–II тыс. до н. э. на острова Британии носители культуры колоколовидных кубков были не единственными их обитателями. По-прежнему индоевропейские создатели уинд-миллхиллской культуры оставляли за собой часть древних городищ Южной Англии, построенных их предками еще тысячу лет назад. Жили на островах Британии и представители теснимой на континенте старинной культуры воронковидных кубков середины IV–III тыс. до н. э. Кроме того, начиная с рубежа III–II тыс. до н. э. от северных Оркнейских островов до юга Англии развивалась близкая культуре колоколовидных кубков также пришедшая с континента вместе с потоком этнических индоевропейцев культура Райнио-Клектон.

Вчерашние кочевники, прошедшие в течение двух столетий континент с востока на запад, от Средней Волги до Солсберийской равнины на юго-западе Англии, привнесли в Европу новое дыхание могучей степной индоевропейской культуры Евразии.

Главным средоточием мегалитических и курганных сооружений Британии на протяжении III тыс. до н. э. и в первой половине II тыс. до н. э. была Солсберийская равнина, раскинувшаяся на юго-западе Англии, вбирающая верховья рек Эйвон и Кеннет (приток реки Темзы). В верховье реки Кеннет, в местечке Уэст-Кеннет, расположено знаменитое городище Уиндмилл-Хилл, давшее название соответствующей культуре 3000–2000 гг. до н. э.

В 2000 г. до н. э., несмотря на крупномасштабное вторжение, не прервалась местная тысячелетняя традиция Уиндмилл-Хилла сооружения длинных погребальных курганов. Около 2000 г. до н. э. в Уэст-Кеннете выстроили насыпь длиной 107 м, восточное её окончание имеет 30 м ширины, западное — 15 м. По обе стороны от склонов на расстоянии 18 м тянутся два рва, поставлявшие дробленый мел для насыпи, скрывающей сарсеновые камни, составляющие основание гробницы. В восточном конце кургана шел центральный коридор к пяти погребальным камерам (две по сторонам и одна в конце коридора). В течение трёх столетий функционирования длинного уэсткеннетского кургана в нём было совершено 30 разновременных захоронений, включая десять детских. Погребения сопровождались керамическими сосудами.

Ширина находящейся внутри уэсткеннетского кургана гробницы вместе с камерами достигает 11 м, длина 18 м, высота внутри помещения 2, 4 м. Максимальный вес камней гробницы 20 тонн.

Постепенно на смену длинным фамильным курганам уиндмил-лхиллской культуры с начала II тыс. до н. э. пришли индивидуальные круглые курганы носителей культуры колоколовидных кубков. Чаще всего они представляли собой круглую земляную насыпь, обрамленную рвом. Иные из них выше, и между краем насыпи и рвом идет кольцевой вал с плоским верхом, а иногда и по внешней стороне рва насыпался вал. Под такими курганами обычно погребали мужчин. А под небольшими холмиками, окруженными рвом и наружным валом, хоронили женщин.

Если погребения в длинных курганах уиндмиллхиллской культуры III тыс. до н. э. содержали незначительное количество предметов материальной культуры, то захоронения под круглыми курганами в первой половине II тыс. до н. э. отличались богатством инвентаря, представленного оружием, украшениями, керамикой.

Прошедшие Европу с востока на запад создатели круглых курганов Англии первой половины II тыс. до н. э. создали прочные торговые, культурные и языковые связи не только с центрами средиземноморского юго-запада Европы, но и с населением Эллады и Северного Причерноморья.

Дело в том, что около 1900 г. до н. э. земли полуострова Пелопоннес (Греция), город Троя, острова архипелага Киклады пережили второе в своей древнейшей истории эпохальное вторжение индоевропейских кочевников, положившее конец развитию ранней Эллады и явившееся началом среднего этапа развития Эллады. Природа и истоки вторжений в центр и на юг Европы рубежа III–II тыс. до н. э. были схожи и коренились в степях Евразии.

Около 1900 г. до н. э. в районах Центральной Европы восторжествовала эпоха бронзы — время развитых торговых, культурных и экономических связей во многом однородного индоевропейского населения, привнесенного вторжением рубежа III–II тыс. до н. э. в самые отдаленные уголки континента и наслоившегося на более древние индоевропейские культуры IV–III тыс. до н. э.

Острова Британского архипелага, являясь составной частью общеевропейского торгового, хозяйственного и этнического мира первой половины II тыс. до н. э., в то же время во многом благодаря удаленности от континента стали одной из наиболее архаичных и традиционалистских его провинций, местом следования наиболее глубоким и ортодоксальным традициям вчерашнего степного индоевропейского мира. Причем тенденция консерватизма Британского архипелага, в особенности Ирландии, Шотландии, Уэлса и юго-запада Англии, сохранилась в следовании курганным и мегалитическим традициям рубежа III–II тыс. до н. э. вплоть до железного века (VIII в. до н. э.) и далее, отражаясь в языке, легендах, архитектуре и в самой природе островитян.

Остановимся подробнее на мегалитической культуре Британии бронзового века. Немногие памятники древности указывают на глубину знаний их создателей, подобных познаниям строителей британских хенджей.

На Солсберийской равнине, в радиусе 35 км вокруг наиболее знаменитого и загадочного Стоунхенджа, расположено около 350 памятников III–II тыс. до н. э., основу которых составляют погребальные курганы. Сам комплекс Стоунхенджа начал создаваться около 1900 г. до н. э. и сложился окончательно к 1500 г. до н. э. В то же время он имел ряд предшественников и параллельно сооружаемых и действующих комплексов. Одним из них был Вуд-Хендж, находящийся в трёх километрах к северо-востоку от Стоунхенджа. Он представлял собой круг диаметром около 60 м, огороженный рвом и внешним валом. Внутри круга располагались два вертикально стоящих камня и шесть концентрических колец, составленных из деревянных столбов. Видимо, верх Вуд-Хенджа был увенчан кровлей — громадным шатром.

В 27 км к северу от Вуд-Хенджа, в верховье реки Кеннет, на холме Овертон-Хилл расположен подобный памятник-святилище. Тут также высились шесть колец деревянных столбов, позже замененных каменными, и окончательный вариант хенджа на Овертон-Хилле представлял собой два концентрических кольца из вертикально поставленных сарсеновых камней. Диаметр внутреннего кольца 4,2 м, внешнего — 41,2 м.

Тогда же было воздвигнуто два ряда сарсеновых камней, обрамлявших аллею шириной 6, 1 м, идущую от святилища на Овертон-Хилл до расположенного в 2, 5 км к северо-западу громадного каменного комплекса Эйвбери. Находящееся на его месте селение Эйвбери, дома которого частью сложены из камней, составлявших святилище первой половины II тыс. до н. э., во многом уничтожило древний памятник. Но опоясывавшие по периметру сооружение валы и рвы, сохранившиеся до наших дней, и оставшиеся стоять отдельные камни дают достаточно ясное представление о том, как выглядело святилище во II тыс. до н. э.

Комплекс Эйвбери начал создаваться с сооружения двух каменных кругов, диаметр обоих около километра, расстояние между внешними сторонами кругов — около 15 м, а центры кругов располагались на линии северо-северо-запад— юго-юго-восток. Возможно, сооружался и третий круг — в 50 м к северу по той же оси. Тогда же вели строительство и упомянутой аллеи, соединявшей святилище Овертон-Хилла с центром в Эйвбери.

Северный из двух кругов Эйвбери включал 30 вертикально стоящих камней, ныне из них сохранилось четыре. Вблизи его центра находилось сооружение, составленное из трех, стоящих под прямым углом друг к другу, больших камней. Четвертой, открытой стороной оно ориентировано на северо-восток. Второй, южный круг Эйвбери включал 32 камня, из них сохранились пять и центральный камень высотой в 6, 4 м.

На втором этапе строительства оба круга Эйвбери окружили рвом с отвесными стенами и плоским дном, диаметр которого около 380 м. Снаружи рва, в 4, 5 м от его внешнего края, насыпали вал, отделив его от рва кольцом из дробленого мела. По внутренней границе рва воздвигли кольцо из сотни сарсеновых камней весом до 4 0 тонн. По четырем сторонам кольца были устроены четыре входа. Время строительства второй очереди Эйвберийского святилища — около 1750 г. до н. э., что указывает на одновременность с сооружением Стоунхенджа. Камни Эйвбери, в отличие от камней Стоунхенджа, не обрабатывались, но подбирались по форме и ставились через один: высокий и широкий ромбовидный. Кольцо из вала, рва и камня Эйвбери почти втрое превышало ширину кольца Стоунхенджа.

Ещё один хендж, диаметр которого превышает Эйвберийский и составляет около 450 м, расположен в 100 м к северу от Вудхенджа и известен под именем Даррингтонские стены. В данном случае сохранились ров и окружающий его вал.

В верховьях реки Кеннет, неподалеку от Эйвбери и Уиндмил-лхиллского городища, расположен знаменитый курган Силбери-Хилл (25 км к северу от Стоунхенджа). Конический холм высотой почти в 4 0 м, занимает территорию в 2,2 гектара. Основанием ему на четверть высоты служит северная оконечность мелового останца, на три четверти холм насыпан из дробленого мела, взятого из рва глубиной в 6 м, огибающего холм с севера и уходящего на запад. При сооружении кургана Силбери-Хилл использовано около одного миллиона кубометров мела.

В километре к северу от Стоунхенджа, по линии восток — запад, расположена загадочная площадка около 90 м в ширину и 2,8 км в длину. По сторонам она ограничена рвами и валами. На востоке площадка завершается длинным могильником, а на западе, расширяясь до 132 м, охватывает два круглых кургана и завершается.

Стоунхендж

Несомненно, самым знаменитым и таинственным хенджем Британского архипелага стал Стоунхендж. Он создавался в период с 1900 по 1500 г. до н. э., и строительство его осуществлялось в три этапа.

На первом, начало которого пришлось на 1900 гг. до н. э., был вырыт кольцевой ров с двумя валами по обе стороны от него. На северо-востоке кольцо из рва и валов было оставлено разомкнутым. Два камня были установлены на неразрытом участке кольца, а в 30 м, немного сместив к юго-востоку от оси входа в кольцо, установили знаменитый «пяточный» камень, представляющий собой песчаник весом в 35 тонн, называемый сарсеном и обрамленный рвом, заполненным мелом.

^{Стоунхендж}

По внутреннему периметру большого кольцевого вала было вырыто 56 лунок (лунки Обри), среди которых было установлено четыре опорных камня, образующих прямоугольник. Диаметр внешнего вала хенджа 115 м, ширина вала 2,5 м, высота 50–80 см. По его внутренней границе шёл ров, сразу за которым высился внутренний вал диаметром около 100 м, шириной 6 м, высотой 1,8 м.

Около 1750 г. до н. э. был начат второй этап строительства Стоунхенджа. Было установлено 82 голубых камня весом до 5 тонн каждый, доставленных с гор Преселли в Уэльсе, составивших два круга диаметром около 10,5 м. На северо-востоке, по направлению к пяточному камню, был устроен вход, отмеченный установкой дополнительных мегалитов. Кроме того, был расширен старый вход на северо-востоке и устроена «аллея» шириной в 12 м, окаймленная по сторонам валами и рвами, служащая одновременно и древней дорогой, идущей к реке Эйвон. Вероятно, именно по этой «аллее» доставляли привезенные по реке камни.

Около 1700 г. до н. э. был начат третий этап строительства Стоунхенджа, совпавший с широким распространением бронзо-литейной металлургии на крайнем западе континента. В Южной Англии наступление бронзового века совпало с расцветом культуры Уэссекс, привнесенной следующим за носителями культуры колоколовидных кубков индоевропейским нашествием с берегов Бретани (запад Франции). Новые завоеватели значительно интегрировали Британский архипелаг в систему общеевропейской торговли, включавшей как центр Европы с его развитой металлургической провинцией, так и эллинский (Эллада, Крит) и восточносредиземноморский миры.

Третий этап строительства начался с того, что был разобран двойной круг голубых камней, установленный на втором этапе строительства. Вместо них установили 81 сарсеновый камень, доставленный из Марлборо-Дауне, откуда был взят ещё пяточный камень.

Однако новые мегалиты устанавливались уже иначе. Вокруг центра хенджа возвели разомкнутую подкову из пяти трилитов (два вертикально поставленных камня и третий, лежащий на них сверху горизонтально, составляют трилиты Стоунхенджа).

Далее вокруг внутреннего ансамбля установили кольцо из 30 камней, покрытых сверху горизонтально лежащими плитами. Подкова трилитов размыкалась к северо-востоку по направлению к пяточному камню и ориентировалась по нему на точку восхода Солнца в день летнего солнцестояния. Самый большой камень Стоунхенджа весит 50 тонн. Уложенные поперечно плиты имеют углубления, ложащиеся на каменный шип, торчащий из вертикально стоящих камней.

В завершение строительства был установлен овал голубых камней снаружи и изнутри сарсенового кольца и сооружена подкова из голубых камней внутри сарсеновой подковы из трилитов.

Окончательно сложившийся к 1650 г. до н. э. ансамбль Стоунхенджа выглядел следующим образом: идущая от реки Эйвон аллея, увенчанная пяточным камнем, заканчивалась в пределах большого кольца из внешнего и внутреннего валов и рва; далее по окружности располагались лунки Обри с четырьмя опорными камнями, а внутри их последовательно шли сарсеновое кольцо с поперечно лежащими на нем плитами, кольцо из голубых камней, сарсеновая подкова, также увенчанная поперечно лежащими плитами, и внутри неё — подкова из голубых камней.

На территории Англии и Шотландии находятся сотни каменных колец диаметром от двух до ста и более метров. Примерно полтораста из них хорошо сохранились до наших дней. Время их создания приходится на начало II тыс. до н. э. Одно из их местных названий — «Турсакан», что в переводе с гельского (кельтского) означает «плакальщики» и является смысловым соответствием названию каменных курганов — «жальников» на северо-западе России.

Так что же означало сооружение Стоунхенджа, каким целям был призван служить знаменитейший хендж Британского архипелага первой половины II тыс. до н. э.?

Прежде всего следует сказать о том, что основным назначением Стоунхенджа было не только определение календарной смены времен года, месяцев и недель, но и предсказание «эпох» солнечных и лунных затмений. Главным ориентиром астрономического комплекса Стоунхенджа является пяточный камень, приходящийся на точку восхода солнца в день летнего солнцестояния — при наблюдении из центра Стоунхенджа. Арками и камнями также выделены точки восхода и захода солнца в дни весеннего и осеннего равноденствия и зимнего солнцестояния. Стоунхендж построен на широте, где солнце и луна в крайних положениях восходят и заходят в направлениях, находящихся под прямым углом друг к другу.

Наиболее схожим со Стоунхенджем памятником Британского архипелага данной эпохи является Каллениш. Он расположен на острове Льюис, являющимся северным островом Внешних Гебридских островов, находящихся к северо-западу от Шотландии. Сам Каллениш состоит из кольца, содержащего 13 вертикально стоящих камней с одним в центре, аллеи и ряда иных стоящих камней. В Калленише отмечено 10 направлений, указывающих на крайние положения солнца и луны при восходе и заходе светил. Использовался Каллениш во многом для тех же целей, что и Стоунхендж.

Хенджи Британии входят в общую индоевропейскую культурную провинцию Евразии как одно из наиболее замечательных и глубоких ее проявлений. Сознание зрителя потрясает не столько мощь доставленных за десятки километров от места добычи мегалитов, сколько глубина астрономических познаний их строителей. Стоунхендж, являющийся древнейшей из известных обсерваторий мира, создавался во времена зарождения хеттской литературы и сложения гимнов Ригведы— сборника духовных гимнов кочевого индоевропейского мира евразийских степей с центром на юге Урала.

В ведических гимнах отражено учение о Сотворении мира и его космических законах. Мегалиты Стоунхенджа, установленные выходцами из степей юга России, Урала, Сибири и Средней Азии, еще долго насыпавшими в Англии те же круглые курганы, что и в степях Евразии, выразили космогонические знания своих создателей, глубина которых сопоставима разве что с отдельными гимнами Веды.

С окончательным падением трипольской культуры юго-запада России, в первой четверти II тыс. до н. э., служившей последним оплотом оседлой земледельческой средиземноморской цивилизации центра Европы VII–II тыс. до н. э., на всем пространстве Европы и части Азии — от Британии до гор Алтая и Загроса (юг Ирана) — возникла молодая индоевропейская цивилизация, наследница древнейших культур Передней Азии и юга Туркмении VIII–III тыс. до н. э., хотя и заимствовавшая из его центров определенные основы экономики и этики, но живущая уже по собственным законам, родившимся в бескрайних степях юга России, Урала, Сибири и долины Турана.

Подвижность индоевропейской курганной стихии Евразии объединила воедино столь отдаленные провинции континента, как северо-запад Индии, Британский архипелаг и город Микены на полуострове Пелопоннес.

Хотя в разных уголках континента степная евразийская культурная и антропологическая индоевропейская природа проявлялась, как казалось, по-разному, однако части ее составляли единое целое, объединенное не только курганной традицией, но и древнейшим руническим и иероглифическим письмом, языком и общим морально-религиозным кодексом жизни.

Унетицкая культура. Бронзовый век Европы первой половины II тыс. до н. э

К 1800 г. до н. э. индоевропейские кочевники, носители культуры колоколовидных кубков, занимавшие долины Верхней Вислы, Одера, Эльбы и Дуная, перешли к оседлому образу жизни и ведения хозяйства — примерно с равным соотношением земледелия и скотоводства. Сложившаяся после смешения старого и нового индоевропейского субстрата центра Европы культура получила название унетицкой. На севере и востоке новая культура соседствовала со своими вчерашними сородичами, носителями культуры шнуровой керамики. На юге, в районе Карпатской котловины, обитали пришедшие из евразийских степей несколько более отдаленные, но также близкие по языку, культуре и экономике индоевропейские народы.

Время, прошедшее с 1800 г. по 1550 г. до н. э., хотя и сопровождалось рядом локальных перемещений отдельных индоевропейских групп на континент (вторжение с берегов Франции в Англию, произошедшее около 1700 г. до н. э. и породившее богатую культуру Уэссекс на юге Англии), все же оказалось временем сравнительно стабильного сложения основ бронзового века Европы и развития, а в ряде мест и закладки культурного и языкового своеобразия отдельных ее областей и этнических общностей. И хотя во второй половине II тыс. до н. э. Европу будут сотрясать новые величайшие вторжения, шедшие из евразийской степи, во многом окончательно сложившие своеобразие будущих ярчайших этносов и культур континента, основы, заложенные в первой половине II тыс. до н. э., такие как строительство Стоунхенджа, расцвет Крито-Микенской цивилизации, будут всегда в дальнейшем являться серьезнейшим фактором будущего развития индоевропейской цивилизации Европы.

Поселения свои индоевропейцы строили на холмах, высящихся среди плодороднейших долин Центральной Европы, и нередко создавались системы обороны из рвов, валов и деревянных частоколов. Дома возводили на основе деревянных каркасов и строили также полуземлянки. Средняя сельская община поселка составляла два десятка человек. Сам поселок существовал около ста лет, после чего его местоположение менялось.

Ремесленники унетицкой культуры занимались изготовлением множества металлических украшений, в том числе ставших позже классическими в среде кельтов и славян шейных гривен и височных подвесок из медной проволоки. Металлурги и ювелиры центра Европы первой половины II тыс. до н. э. использовали технику литья, в то время как рядом в Баварии преобладала ковка.

Изделия, производимые в центрах унетицкой культуры, поступали на острова Британского архипелага, на юг Скандинавии, во Францию, на Апеннинский и Пиренейский полуострова. В прилегающих к землям унетицкой культуры территориях распространялось не только ее население, но и ее экономическое влияние, вылившееся в сложение ряда близких ей культур. Так, к западу от Средней Эльбы около XVII в. до н. э. сложилась общность вышедших из долины Верхней Эльбы индоевропейских пастухов, так и не перешедших к созданию оседлых земледельческих поселений. Их культура получила название лейбингенской и явилась германской провинцией унетицкой культуры. Полукочевой народ, носитель лейбингенской культуры, в отличие от своих централь-ноевропейских родственников, перешедших к прочной оседлости и хоронивших в каменных цистах без курганов, продолжал древнюю степную традицию курганных погребений, создавая комплексы, включавшие деревянную камеру с трупоположением, сопровождавшимся богатым инвентарем, и внешнюю конструкцию из камней и земли, высота которой достигала 7 м, а диаметр — 35 м.

Наиболее ранними местами сложения унетицкой культуры как самостоятельного и яркого явления были верхнее течение Дуная, в районе устья реки Моравы, и окружающие склоны Карпат и Восточных Альп. Унетицкая культура расцвела и стала центром бронзовой металлургии Европы благодаря выгодам, полученным населением Верхнего Дуная при сложении торговых и экономических связей на континенте в первой половине II тыс. до н. э. Близость месторождений металлов в Рудных горах, западных Карпатах, в Северных Альпах обеспечило прочную сырьевую базу нарождающейся центральноевропейской металлургии. Сплав достижений степной евразийской, эгейской, центральной и западноевропейских культур позволил жителям верховьев Дуная, Вислы, Одера и Эльбы при условии достаточно долгого, не потревоженного крупными внешними вторжениями развития к 1550 гг. до н. э. создать первую, ярчайшую в Центральной и Западной Европе индоевропейскую культуру с собственной мощной бронзолитейной металлургией, обеспечившей, в свою очередь, успешное развитие всех иных отраслей производящей экономики.

Дунай превратился в крупную транспортную артерию, пропускающую в центр, на север и запад Европы изделия из Эллады, Малой Азии, Северного Причерноморья, с Кавказа, Ирана, юга Туркмении и Египта. С севера Европы, опять же по Дунаю, с Балтики шли янтарь, пушнина, бронзовые изделия.

Первоначальные границы унетицкой культуры к середине II тыс. до н. э. расширились и включали значительные территории Чехии, Моравии, Словакии, Нижней Австрии, Верхней и Нижней Лужицы, Южной и Центральной Польши, Саксонии и ряд областей Германии на Верхней и Средней Эльбе. Рост территорий был обусловлен увеличением населения, переживавшего мирную эпоху успешного освоения и развития производящей экономики.

На Верхнем Дунае и в долине его правого притока реки Изар сложилась баварская провинция центральноевропейской культурной общности первой половины II тыс. до н. э., названная штраубингской культурой. Отличие её от унетицкой выражалось в преимущественной ковке металла, а не в литье.

На Среднем Рейне осевшие на землю кочевники рубежа III–II тыс. до н. э., некогда являвшиеся носителями культуры колоколовидных кубков, в первой половине II тыс. до н. э. составили адлербергскую археологическую культуру, входившую в центральноевропейскую бронзолитейную провинцию, хотя и бывшую ее достаточно слабо развитой периферией и являвшуюся скорее посредницей в торговле между центром и юго-востоком (Крит, Микены) Европы и её британской и скандинавской окраинами.

Наряду с освоением бронзолитейной металлургии, особый подъем которой в Центральной Европе пришелся на 1550–1500 гг. до н. э., продолжалось совершенствование приемов сельского хозяйства и промышленного скотоводства. Именно в первой половине II тыс. до н. э. наметился широкий переход от деревянного рала-ордла к металлическому плугу. Благодатный климат и плодородные почвы Центральной Европы позволяли год от года все более расширять посевы ржи, пшеницы, овса, ячменя. Как и прежде, занимались широким разведением крупного и мелкого рогатого скота, свиней, лошадей. При этом никогда население не забывало охоты и рыбной ловли.

Активные контакты с эгейским, степным и переднеазиатским миром первой половины II тыс. до н. э. обогатили Центральную Европу не только передовыми технологиями по производству бронзы, керамики, тканей, но включили ее в общую индоевропейскую систему совершенствования и динамичного развития всех сторон производящей экономики Евразии, накопившей к тому времени гигантский культурный и производственный потенциал.

Северо-западным флангом индоевропейской цивилизации Европы первой половины II тыс. до н. э. являлись культуры Британского архипелага, около 1700 г. до н. э. вновь, как мы отмечали выше, пережившего вторжение с континента на юг Англии, где в результате этого сложилась ведущая общеевропейскую торговлю богатая уэссекская культура. Причем в самой Бретани (запад Франции) развивалась родственная уэссекской армориканская археологическая культура, явившаяся плацдармом для вторжения на юг Англии в 1700 г. до н. э., а в дальнейшем ставшая ближайшим континентальным посредником в ее европейской торговле. В Бретани насыпали те же круглые курганы, что и на юге Англии. Население атлантического побережья Франции первой половины II тыс. до н. э. обладало значительным числом медных и бронзовых орудий и украшений и в их числе шейными гривнами.

В Ирландии, Шотландии и на северо-востоке Англии около 1650 г. до н. э. сложилась культура Food Vessel, основу которой составили охотники, населявшие Британский архипелаг ещё в IV тыс. до н. э. (культура Питерборо) и смешавшиеся с ними пришельцы рубежа III–II тыс. до н. э. из Бретани и Нижнего Рейна, носители культуры колоколовидных кубков. Интересно, что под круглыми курганами носители культуры Food Vessel иногда совершали погребения в выдолбленной из цельного ствола колоды в форме ладьи. Обычай сжигать умершего в ладье присущ скандинавам и отчасти славянам VII–XI вв. н. э.

Наряду с традиционным для Ирландии, Шотландии и северо-востока Англии пастушеством с каждым годом на островах архипелага все шире распространялось земледелие.

В Ирландии во второй четверти II тыс. до н. э. сложился едва ли не мощнейший на всем западе Европы металлургический центр, поставлявший на континент многочисленное бронзовое вооружение, разнообразные украшения из золота, меди. Среди них — золотые шейные украшения лунулы (lunulae), близкие славянским лунницам.

Население Англии серьезно выигрывало, являясь участником обмена или торговли между Ирландией с ее изделиями из золота и меди и продукцией собственной металлургии, базирующейся на олове Корнуэлла и изделиями, идущими из Восточного Средиземноморья (Кипр, Крит, Микены), из Центральной Европы (бронза унетицкой культуры) и с берегов Балтики (янтарь).

В первой половине II тыс. до н. э. общество земледельцев и скотоводов Британского архипелага в значительной степени расслоилось по имущественному признаку. В нем появились слои, являющиеся прообразом будущего полувоенного купечества. Широко представительство ремесленников — кузнецов, гончаров, скорняков и др. Кроме того, традиционно широкий слой жрецов — хранителей сокровенных знаний, передающихся устно из поколения в поколение на протяжении тысячелетий. Комплекс Стоунхендж, являющийся одновременно и обсерваторией, и храмом, и солнечными часами, и множество менее знаменитых и во многом не сохранившихся хенджей, из-за того что часто вместо камня по периметру круга устанавливались деревянные столбы, державшие свод кровли, говорят о том, что знания законов звездного неба и умение по небесным светилам вести не только счет дням и неделям, но, возможно, и предсказывать солнечные и лунные затмения, являлись достоянием широкого круга индоевропейского населения континента.

На территории Восточной Франции в первой половине II тыс. до н. э. распространилась культура, родственная центральноевропейской унетицкой и её рейнской периферии, причем этнической основой её во Франции также служили индоевропейцы, привнесённые в Европу вторжением рубежа III–II тыс. до н. э.

Около 1600 г. до н. э. полукочевое население Верхнего Дуная и Рейна достигло долины реки Роны, где и оставило курганные погребения, скрывающие каменные гробницы.

В первой половине II тыс. до н. э. в Западном Средиземноморье сложился ряд взаимовлияющих индоевропейских культур.

На север Апеннинского полуострова долинами рек Драва и Сава, правых притоков Среднего Дуная, из Центральной Европы проникли кочевники-индоевропейцы, установившие в дальнейшем прочную связь с металлургическими центрами унетицкой культуры.

В долине реки По к концу первой половины II тыс. до н. э. сложилась оседлая общность индоевропейцев, создавшая культуру террамар, по названию искусственных холмов с многометровым культурным слоем (террамары являются прямыми аналогами теплей и тепе Передней Азии и юга Туркмении). Поселения по периметру обносились валом и рвом, наполненным водой, с единственными въездными воротами.

Население занималось пахотным земледелием, виноградарством и скотоводством. Широко была распространена охота. К югу от долины реки По в первой половине II тыс. до н. э. не было перехода к оседлому земледелию и преобладало пастушество, причем в качестве убежищ для скота и людей часто использовались пещеры, расположенные в горах Апеннинского полуострова.

На Сицилии и на Липарских островах в первой половине II тыс. до н. э. население жило в укрепленных поселках, расположенных на холмах, и вело достаточно активный обмен и торговлю с центрами Эллады и Египта. На острова поступали изделия из золота, слоновой кости, керамика, янтарь. Заметим, что одной из важнейших составляющих населения Сицилии и Сардинии являлись носители культуры колоколовидных кубков, проникшие на острова в первой четверти II тыс. до н. э.

^{Сардинская нурага}

На Пиренейском полуострове вторжение носителей культуры колоколовидных кубков на рубеже III–II тыс. до н. э. отозвалось сменой культуры Лос-Мильярес на культуру Эль-Аргар, расцвет которой пришелся на 1700–1000 гг. до н. э. Население окружало расположенные на возвышенностях поселки каменными стенами, вело каменное домостроение, развивало собственную металлургию и поддерживало тесные связи с Восточным Средиземноморьем, при этом испытывая сильное культурное влияние его центров.

Очаги производящей экономики Португалии II тыс. до н. э., и в первую очередь металлургии, обособились в своеобразную культурную провинцию Пиренейского полуострова.

На север Европы бронза проникла лишь около 1600 г. до н. э. из Центральной Европы (унетицкая культура) через земли Померании и Бранденбурга и далее в устье реки Одер, на север Германии, в Данию и на юг Скандинавии. Отозвалось влияние центральноевропейских металлургических центров на севере рождением множества мастерских металлургов и ювелиров, производивших неповторимую по прелести и своеобразию продукцию — с изумительно тонким орнаментом, главным мотивом которого была спираль.

Этнический состав населения юга Скандинавии, Дании и севера Германии и Польши в первой половине II тыс. до н. э. складывался из наследников культуры шнуровой керамики и более древних культур — шаровидных амфор и воронковидных кубков, впрочем, население двух последних культур было в значительной степени вытеснено или ассимилировано носителями первой культуры рубежа III–II тыс. до н. э.

Однако перейдём к рассмотрению этнической и культурной картины, складывавшейся в Карпатской котловине и на Балканском полуострове в первой половине II тыс. до н. э.

Напомним, что в VII–IV тыс. до н. э. на данной территории развивалась общность средиземноморцев, ведших оседлый образ жизни и занимавшихся земледелием и скотоводством.

Наиболее яркими проявлениями доиндоевропейской цивилизации центра и юго-востока Европы явились культуры линейно-ленточной керамики, кораново и конечно же культура Триполья. Средиземноморские культуры ярко контрастируют с культурами индоевропейцев.

Начавшееся с середины V тыс. до н. э. усиление степной индоевропейской общности междуречья Днепра и Волги, представлявшей собой бурлящую энергией стремительную лаву хорошо вооруженных всадников (культура среднего стога V–IV тыс. до н. э.), во многом опиравшихся на достижения экономики древних центров юга Туркмении и Передней Азии, положило начало вытеснению средиземноморского населения Европы. Так началась долгая титаническая борьба двух евразийских рас за обладание западом континента. Окончательная точка в борьбе была поставлена лишь в первой четверти II тыс. до н. э., и ознаменована она окончательным разгромом степняками мощной культуры Триполья, обладавшей высокоразвитой производящей экономикой, густым населением и сложившейся религиозно-культурной системой взглядов и отношений. Индоевропейское полукочевое население Нижнего Поднепровья, Подонья и Поволжья первой половины II тыс. до н. э., объединенное под общим названием носителей катакомбной археологической культуры в XVII в. до н. э., полностью заняло территорию правобережного Поднепровья и вышло к низовьям Дуная. К северу от него, в лесостепной и лесной полосе Волыни и далее на всем западе России, в первой половине II тыс. до н. э. продолжали жить носители культуры шнуровой керамики, оказавшиеся в дальнейшем важнейшим компонентом в сложении балтской общности северо-востока Европы.

Кочевники, носители катакомбной культуры и смешавшиеся с ними остатки предшествующей ей ямной культуры южнорусских степей в первой половине II тыс. до н. э. из Северного Причерноморья проникли в долину Дуная. В верховьях Дуная, в районе устья реки Моравы, произошла их встреча с носителями культуры шнуровой керамики.

Кроме того, еще в первой половине III тыс. до н. э. в предгорьях Восточных Альп и в северо-западных долинах Балкан развивался ряд индоевропейских культур, скрывавших свои поселения на труднодоступных возвышенностях, важнейшей из которых являлась баденская культура.

Земли Среднего Подунавья и Балкан во II тыс. до н. э. продолжали населять наследники древних средиземноморских культур Европы. Активно теряя самобытность и подвергаясь постоянному мощному размыванию степной индоевропейской стихией в IV–III тыс. до н. э., смешиваясь и ассимилируясь, они все же сумели придать возникшим впоследствии культурам Балкан, включая территории Румынии и Молдавии, известную самобытность, отсутствующую в иных районах Европы.

Северные Балканы вообще оказались местом смешения множества разновременных индоевропейских и средиземноморских культур и языков, к тому же уже в I тыс. до н. э. пережившим последовательно сменявшие друг друга нашествия чуждых индоевропейскому миру народов: гуннов (IV в. н. э.), аваров-тюрков (V–VIII вв. н. э.) и, наконец, венгров (IX в. н. э.), относящихся к угро-финской общности Евразии.

Да и сам индоевропейский мир, затрагивавший Балканы и Нижнее и Среднее Подунавье, включал различные культурно обособившиеся группы исторических иллирийцев, фракийцев, германцев, кельтов, славян и даже иранцев, не говоря о ранних индоевропейцах IV–II тыс. до н. э.

Секрет всеобщей притягательности долины Среднего и Нижнего Дуная для идущих из степей Евразии кочевников заключался в её доступности и в определенном сходстве ландшафтов Северного Причерноморья, Карпатской котловины и Нижнедунайской низменности, одинаково позволявших заниматься кочевым скотоводством. Именно поэтому индоевропейские всадники V–I тыс. до н. э., гнавшие впереди себя несметные стада крупного и мелкого рогатого скота и табуны лошадей, и следовавшие за ними колесные телеги, запряженные буйволами (слово, одинаковое для латыни, греческого, германского и славянского языков), чаще всего проникали в центр Европы, следуя вдоль русла Дуная, от устья к верховью.

Впервой половине II тыс. до н. э. в долине Нижнего Дуная и на западе Сербии сложилась общность кочевников, являющаяся западной провинцией северопричерноморской степной индоевропейской культуры. Селения их не укреплялись и были составлены из легких построек. Главной тягловой силой были быки, перевозившие четырехколесные повозки. Оружие было представлено боевыми топорами и треугольными кинжалами. Погребения совершались в каменных цистах под курганами.

На Среднем Дунае, выше устья реки Тисы, приходившие из степи народы почти всегда предпочитали достаточно прочную оседлость былой подвижности. Природные условия Среднедунайской долины настолько благодатны, а земли плодородны, что, даже обладая значительным количеством крупного и мелкого рогатого скота, при отсутствии засухи население было избавлено от необходимости постоянного перемещения по равнине для прокорма стада.

Культура жителей Среднего Подунавья весьма близка унетицкой и так же богата бронзой, золотом, медью, керамикой. Постепенно на Среднем Дунае развернулась мощная металлургия, продукция которой распространялась на север Европы.

Интересно отметить и то, что район Карпатской котловины (или Среднедунайская низменность) богат кладами, содержащими изделия из золота, бронзы, меди, как ни один иной район Европы. Это указывает, во-первых, на высокий уровень развития экономики данного района Европы во II–I тыс. до н. э., а во-вторых, на то, что эта территория была наименее защищенным регионом со стороны степей Северного Причерноморья. Это чаще ставило местное население перед необходимостью прятать имущество от завоевателей, причем нередко востребовать его позже было уже некому.

Среднедунайская равнина являлась своего рода кузницей, перековывавшей кочевников евразийских степей в оседлое центральноевропейское население. Недаром древнейшая летопись Руси, повествование которой позволяет заглянуть в глубь тысячелетий, рассказ о славянах ведет с Дуная: «По мно-зех же временех сели суть Славени по Дунаеви». Сложение славянского протонарода и протоязыка, безусловно, в огромной степени связано с Дунаем уже с начала III тыс. до н. э., так как, начиная с этой эпохи, дунайская долина фактически представляла собой западную провинцию южнорусской степи — древнейшей прародины и долговременного плацдарма всей индоевропейской общности запада и центра Европы.

^{Керамика бронзового века}

К одной из ведущих культур II тыс. до н. э. в Среднем Поду-навье следует отнести культуру Тосег. К востоку и западу от Среднего Дуная, у русел рек оседлые земледельцы, скотоводы и ремесленники строили укрепленные поселки, составленные из домов столбовой конструкции. Здесь складывался культурный ряд почитания солнца и птиц, в дальнейшем нашедший яркое отражение в славянском искусстве. Постепенно оседлая индоевропейская культура Карпат и Среднего Дуная достигла юга Молдавии, где и укрепилась со стороны степи с помощью защищенных валами и рвами поселений.

Рассмотрим наконец, что же происходило в первой половине II тыс. до н. э. на крайнем юго-востоке Европы, в Эгейском мире. На землях исторической Греции, на полуострове Пелопоннес, на островах Крит, Кипр, на Кикладах, как мы помним, с середины III тыс. до н. э. шло интенсивное развитие Ранней Эллады, этническую основу которой составили пришедшие из степей Евразии индоевропейские кочевники и определенный культурный субстрат из северного Ирана, привнесённый в Европу через крайний западный форпост переднеазиатской цивилизации в Малой Азии — Трою, основанную на два с половиной столетия раньше расцвета Ранней Эллады. Примечательно, что в керамике Ранней Эллады встречается и классический шнуровой орнамент.

Около 1900 г. до н. э. устоявшийся порядок экономики, культуры, домостроения Ранней Эллады претерпел сокрушительный удар, явившийся прямым отголоском докатившейся и до юга Балкан волны грандиозного индоевропейского вторжения в Европу рубежа III–II тыс. до н. э. Поселения и города на побережье Эгейского моря погибли в пламени пожаров. В очередной раз оказалась разрушенной обнесенная могучими каменными стенами и башнями Троя. Около четверти столетия спустя потрясения докатились и до берегов Крита, города и дворцы которого подверглись разрушению. Существует предположение, что причиной катастрофы на острове, произошедшей около 1875 г. до н. э., явилось чудовищной силы землетрясение. Однако близость дат вторжения в Раннюю Элладу и времени произошедших на острове разрушений говорит об иных причинах.

Тем не менее разрушения первой четверти II тыс. до н. э. не уничтожили основ элладской культуры, а явились лишь прологом ее среднего этапа, сохранившего преемственность всех сторон ранней элладской экономики, культуры и религии. Создатели Ранней и Средней Эллады являлись близкими по происхождению индоевропейскими группами Евразии. Главная разница между ними состояла в высокой степени развития хозяйства первых и столь же высокой степени подвижности вторых.

Кроме того, в первой четверти II тыс. до н. э. земли Малой Азии и отдельные районы Балкан подверглись нашествию с востока, из недр Передней Азии. Именно оно принесло на берега Эгейского моря керамику, типичную для северо-востока Ирана (Тепе-Гиссар), и оно же явилось провозвестником сложения индоевропейской хеттской культурной, исторической и языковой общности Малой Азии (Анатолии) и Ближнего Востока II тыс. до н. э.

Таким образом, на стыке Малой Азии и юга Балкан в начале II тыс. до н. э., а на самом деле еще в первой половине III тыс. до н. э. столкнулись два крыла индоевропейского мира Евразии — западное и восточное. Однако контакты западных и восточных индоевропейцев в Элладе носили вторичный характер, так как настоящей родиной обеих ветвей были степи Евразии и огибающие их с юга горы Туркмении и Ирана.

Приверженность завоевателей, пришедших на берега Эгейского моря около 1900 г. до н. э., общим языковым, культурным и духовным началам индоевропейского мира позволила быстро восстановить пострадавшие во время нашествия города и селения и возобновить функционирование производящей экономики Эллады. Заново были отстроены Троя, города Пелопоннеса, Крита, Кикладских островов. На качественно новый уровень была поставлена средиземноморская торговля, вбиравшая в свою орбиту Египет и Нубию.

Яркий расцвет крито-минойской культуры приходится на 1750–1400 гг. до н. э. Повсюду на берегах Эгейского моря в 1900–1500 гг. до н. э. крепли и богатели города, возводились дома мегаронного типа, устраивались акведуки, подающие в городские кварталы чистую питьевую воду, канализация, мостились улицы, отстраивались дворцы, подымались циклопические крепостные стены и башни. Широко развивалось плужное земледелие. Получило дальнейшее развитие складывавшееся ещё в III тыс. до н. э. на Крите письмо.

Бурное развитие переживали бронзолитейная металлургия, керамическое производство. Товары из Средней Эллады поступали на острова Британии, юг Скандинавии, в центр Европы, на берега Чёрного моря.

К середине II тыс. до н. э. сложился пояс культур, владеющих бронзолитейной металлургией, охватывающий Евразийский континент от Ирландии до юга Урала.

На крайнем западе Европы лидирующее положение в металлургии занимали центры богатой сырьем Ирландии и ведущие общеевропейскую торговлю жители юга Англии (культура Уэссекс). В центре Европы определяющая роль всю первую половину II тыс. до н. э., оставалась за создателями унетицкой культуры, являвшимися одновременно и искусными металлургами, и торговцами, контролировавшими все водные пути центра и севера Европы. Балтика и Западное Средиземноморье (Пиренеи, Апеннины) подвергались культурному и этническому влиянию центра Европы.

В мире Средней Эллады шло бурное развитие всех сторон производящей экономики, сельского хозяйства, градостроительства, письменности. Развитие торговли влекло за собой развитие торгового флота и мореплавания. Слагался евразийско-африканский рынок, включающий Балтику, Британию, все Средиземноморье, Черное море, Переднюю Азию, Среднюю Азию и даже северо-запад Индии.

В Месопотамии с 2000 г. до н. э. шло возвышение Вавилона. По-прежнему развивались центры Ирана, отдельные районы жестоко страдавшего от засухи юга Туркмении, Афганистана (Мундигак), Белуджистана (Кветта) и индской цивилизации (города Хараппа и Мохенджо-Даро).

Начиная со второй четверти II тыс. до н. э. доминирующим центром силы Евразии становится степная индоевропейская общность юга Урала и прилегающих к нему степей — от Нижней и Средней Волги до Иртыша и от Камы до Туранской долины.

Причём если в V–III тыс. до н. э. Великая евразийская степь служила, с одной стороны, восприемником цивилизации Передней Азии и юга Туркмении, а с другой — постоянным источником вторжений индоевропейских кочевников на запад континента, то начиная со второй четверти II тыс. до н. э. южноуральский центр андроновской археологической культуры выступил как место сложения великих индоевропейских религий и родившихся из них классических, исторически засвидетельствованных цивилизаций Индии, Ирана, Малой Азии и Европы.

Юг Средней Азии и Передняя Азия II тыс. до н. э. Рождение государства хеттов. Война с Египтом. Основание Вавилона

Из предыдущих глав мы помним о том, что с начала III тыс. до н. э. в долине Турана и на севере Копетдага (юг Туркмении) началась чудовищная засуха. С высыханием реки Теджен угас Геоксюрский оазис. Древнее население центров Северного Копетдага в значительной мере меняло соху на меч, гончарный круг на кольчугу. Причем сказанное в отношении юга Туркмении касалось и Ирана, и особенно его северо-восточной провинции (Тепе-Гиссар). Во многом благодаря наступающему ухудшению климата в древнейших центрах Ирана и юга Туркмении и благодаря высочайшему уровню мастерства их ремесленников в металлургии, домостроении, в текстильной и гончарной отраслях вооруженная и культурная экспансия населения Передней Азии и юга Туркмении оборачивается рождением Трои I (около 2750 г. до н. э.), созданием новых центров производящей экономики, в первую очередь металлургии, на Кавказе (около середины III тыс. до н. э.) и общим увеличением экспорта металла в степи юга России, Сибири и Средней Азии, что, в свою очередь, спровоцировало увеличение потока хорошо вооруженных индоевропейских народов в Европу, особенно усилившегося в последней четверти III тыс. до н. э.

В первой половине II тыс. до н. э. жизнь в центрах древней южнотуркменской метрополии сократилась до небольших участков, а вскоре в целом ряде мест и вовсе угасла.

С рубежа III–II тыс. до н. э. в Малой Азии начинает складываться Хеттское государство, рождение которого было прямым следствием нарастающей экспансии индоевропейского населения, устремляющегося из гибнущих центров северо-востока Ирана и Юга Туркмении и сохнущей долины Турана на запад в поисках земли и воды.

Совпадение времени громадного перемещения индоевропейского населения степей Евразии в Европу, отразившееся в рождении культур шнуровой керамики, колоколовидных кубков и ряда иных, смена культурных эпох в Элладе и в степях юга России (с ямной культуры на катакомбную) и столь же громадное вторжение индоевропейцев-хеттов в Месопотамию, Малую Азию, на Ближний Восток и даже на север Египта отнюдь не случайны и являются звеньями одной исторической цепи. Время этих перемещений приходится на рубеж III–II тыс. до н. э. и следует вплотную за крушением южнотуркменской и североиранской цивилизаций V–III тыс. до н. э.

В XVIII в. до н. э. хетты завоевали город Хаттусас, расположенный в сердце Малой Азии (район Анкары), и сделали его столицей. Цветущая столица Хеттского государства, просуществовавшая до конца II тыс. до н. э., была большим богатым городским центром, окруженным мощными крепостными стенами и башнями. Украшением плотной городской застройки служили пять монументальных дворцов, а также библиотека, содержавшая 20 000 глиняных табличек со знаменитым хеттским письмом, являющихся одними из самых древних из сохранившихся памятников индоевропейского письма. Во многом именно расшифрованные хеттские письмена знакомят нас с уровнем индоевропейских языков первой половины II тыс. до н. э. и позволяют сделать вывод о взаимном родстве древних и степени близости современных языковых групп индоевропейского древа.

Язык хеттов, распространившийся в первой половине II тыс. до н. э. на территории Малой Азии и Сирии, получил название митаннийского арийского языка. Клинописные надписи на глиняных табличках, распространенные в хеттских центрах Малой Азии и Сирии, доносят до нас одни из древнейших повествований об истории и быте индоевропейцев II тыс. до н. э.

Одновременно с хеттской культурной и языковой общностью Евразии развивалась культурно-языковая общность ведических ариев, ближайших кровных родственников хеттов. Ведические арии, являвшиеся индоевропейскими кочевниками, во второй четверти II тыс. до н. э. продвинулись из степного центра Евразии через юг Средней Азии и горы Афганистана на юг и завоевали северо-запад Индии и положили конец развитию цивилизации городов Хараппа и Мохенджо-Даро. А создатели ведических гимнов, в свою очередь, вовлекают в общее сравнение культуры и языки евразийской степи, явившейся местом сложения союзов воинственных индоевропейских народов, во II тыс. до н. э. одинаково стремившихся в Европу, Индию, Иран и даже в Малую Азию и на север Египта.

Основополагающим духовным памятником всей подвижной индоевропейской стихии II–I тыс. до н. э. в окончательно сложившейся дошедшей до нас форме уже в землях северо-запада Индии явилось собрание гимнов, объединенных в общую книгу «Ригведа». Ведические гимны принадлежат всей индоевропейской общности Евразии, ибо заложенные в них знания (веды) явились определяющими не только языковой, культурной, экономической и духовной линий дальнейшего развития отдельных групп индоевропейцев на континенте, Веды как древнейшее на планете целостное духовное учение излагают сокровенные знания индоевропейцев о Сотворении мира, устройстве космоса и законах его развития.

Время сложения Ригведы относится ко всему II тыс. до н. э. и практически совпадает со временем создания хеттских клинописных памятников.

Третьим из дошедших до нас документальных памятников одной из древнейших индоевропейских религий и языка является Авеста, окончательно сложившаяся как целостное духовное и государственное учение в Иране в первой половине I тыс. до н. э., но привнесенное в Иран из тех же степей Евразии воинственными ариями, давшими название самому Ирану. Их нашествие на центры юга Туркмении и Ирана XIII–XII вв. до н. э., названное археологами эпохой варварской оккупации, явилось поздним отголоском прокатившегося незадолго через юг Средней Азии и Афганистан нашествия на рубеже III–II тыс. до н. э. митанийских ариев (хеттов), ушедших в Месопотамию и Малую Азию, и ведических ариев, последовавших около второй четверти II тыс. до н. э. на северо-запад Индии.

Источник всех трех великих вторжений индоевропейцев последовательно в Малую Азию, на север Индии и в Иран следует искать на юге Урала и в примыкающих к нему степях юга России, Сибири и Средней Азии.

Одновременно с тремя грандиозными походами на юг из степей Евразии индоевропейцами было предпринято грандиозное вторжение в центр Европы в середине II тыс. до н. э. Главной силой во всех четырех вторжениях евразийских кочевников, во многом определивших дальнейшую историю индоевропейских народов и их сложение в современные культурные и языковые группы, явились стремительные боевые колесницы, абсолютно одинаковые и на юге Урала, в Европе, и в Малой и Передней Азии.

Однако повествование о рождении и развитии могучей степной цивилизации с центром на юге Урала, во многом определившей сложение древних, исторически и документально засвидетельствованных классических индоевропейских культур Индии, Малой Азии, Ирана и Европы, впереди.

Обратимся к сравнению языка хеттских табличек, гимнов Ригведы и книг Авесты.

Вот сочинение XIV в. до н. э., принадлежащее хетту Киккули. Оно посвящено коневодству и, с точки зрения сравнительного языкознания, содержит ряд крайне интересных слов.

Числительные хеттов: aika (хет.) — ека (инд.) — один; tiera (хет.) — tri (инд.) — три; panza (хет.) — panca (инд.) — пять; satta (хет.) — sapta (инд.) — семь; nawa (хет.) — nava (инд.) — девять.

Коневодческая терминология хеттов из того же сочинения: aswasanni (хет.) — тренер, acva (инд.) — конь, cam — утомлять; wartanna (хет.) — круг для коней, vartana (инд.) — путь, поворот. Значительную часть хеттских текстов II тыс. до н. э. составляют имена царей и знати, представляющие правящие династии Малой Азии. Необходимо отметить, что имена их жён, как правило, не индоевропейского происхождения, что могло предопределить наступившее в последней четверти II тыс. до н. э. значительное растворение хеттской культуры и языка в Малой и Передней Азии.

О завоевании хеттами своей будущей столицы — города Хаттусас — мы узнаём из повествования царя Анитты, жившего в XVIII в. до н. э.

На протяжении всего II тыс. до н. э. хеттские центры Малой Азии и Сирии активно участвовали в оживленной восточносредиземноморской торговле, в которую были вовлечены Египет, острова Кипр, Крит, Киклады, города Эгеи и Передней Азии.

Расшифрованные хеттские письмена повествуют не только об истории их создателей — сам язык текстов говорит о родстве, а значит, и о происхождении хеттов.

Митанийский арийский язык, язык хеттов, наиболее близок индийскому арийскому языку создателей ведических гимнов и родствен иранскому арийскому языку Авесты.

Таким образом, можно разделить митанийский, индийский и иранский арийские языки на две группы: митанийско-индийскую и иранскую. Причем хеттов (митанийских ариев) сближает с индоарийцами, создателями классической Ригведы, сходство религии и мифологии, и в несколько меньшей степени это сходство касается иранской духовной традиции.

И у хеттов, и у индоарийцев II тыс. до н. э. Индра является богом, в то время как у иранцев XIII–VII вв. до н. э. Индра также представлен, но лишь как демон. Варуна у иранцев вовсе отсутствует.

Конечно, митанийско-арийский и иранский языки в IV тыс. до н. э. и, вероятно, еще в III тыс. до н. э. являли собой общий протоязык, однако на рубеже III–II тыс. до н. э. восточное крыло индоевропейского языкового древа разделилось, из него последовательно выделились сначала митанийский язык, носители которого, исторические хетты, в первой четверти II тыс. до н. э. завоевали Малую Азию, Сирию, Ближний Восток и север Египта; затем выделился индийский арийский язык Ригведы, на котором говорили арийские кочевники, во второй четверти II тыс. до н. э. занявшие бассейн реки Инд. Но уже в XIII–XII вв. до н. э. к югу Средней Азии продвинулись будущие иранские арийцы, путь которых отображен повествованием священного собрания книг Авесты. Территория, явившаяся во II тыс. до н. э. исходной для серии арийских вторжений в Азию, локализована Авестой в степях Евразии, включающих Нижнюю Волгу, юг Урала, Сибири и долину Турана, и названа Айриана-Ваэджо.

Следует сказать и о том, что протоиндийский язык ведических гимнов во многом имеет больше общего с германскими языками, нежели со славянскими, в то же время восточнославянские языки ближе ведическому языку индоарийцев, чем западнославянские языки.

Предварительные выводы могут быть таковы. Родство всех индоевропейских языков, и в первую очередь в областях, касающихся сельского хозяйства, домостроения, названий, описывающих рельеф местности, родственных отношений, указывает на V–IV тыс. до н. э. как на время сложения и формирования основных, слоговых и глагольных форм языка, касающихся всего круга внешних и внутренних основ жизни, религии и хозяйства. При сопоставлении различных индоевропейских языков можно составить достаточно полное представление о том, что занимало и окружало индоевропейцев в эпоху сложения общеиндоевропейской культуры с длительным периодом выработки ее особенностей и протоязыка, а вернее, основополагающих слоговых и глагольных форм (табл. 1–16).

Прежде чем рассматривать нижеприведённые языковые таблицы, попытаемся понять причины, приведшие к столь широкому многообразию в языковой семье индоевропейцев.

Причины, приведшие к своеобразию языков, объединенных в то же время столь глубокими корнями, лежат не только в пространственной и временной обособленности их носителей, но и в связях отдельных групп индоевропейцев с самыми различными этносами неиндоевропейских народов континента.

Углубившись в сравнительное языкознание мы не раз столкнемся с тем, что параллели, объединяющие балтский и греческий, подчас отсутствуют в славянском, что противоречит логике местоположения народов, но не ходу истории. Увидим мы и то, что языки восточного крыла индоевропейцев весьма часто ближе германской, романской, греческой и балтской группам, нежели славянской, что опять вроде бы не логично географически, но оказывается вполне объяснимо исторически. Кстати, именно последнее обстоятельство подчеркивает древность и своеобразие славянства.

Таблица 1. Основополагающие глагольные формы, составившие остов выделившихся из праязыка языков

Таблица 2. Основные работы по выращиванию, сбору и обработке урожая

Мы видим, что в эпоху существования праязыка в среде индоевропейцев процветали пашенное земледелие и молочное скотоводство. Степень развития производящего хозяйства V–IV тыс. до н. э. отражена языком, описывающим полный цикл работ — от вспашки до косьбы и замеса муки и от пастбища до дойки. Позднейшие языки индоевропейцев закодировали первооснову их древнейшего хозяйства. Кстати, секрет грандиозной расселенности индоевропейцев во многом заключен в их изначально подвижном образе жизни и в соответствующем ему укладе хозяйства. Благодаря древнейшей степной закалке индоевропейцы оказались столь расселенным и могучим народом. Около середины IV тыс. до н. э. индоевропейский мир континента начинает дробиться, выделяя отдельные протонароды и протоязыки. Постепенно у западного крыла обозначается тяга к оседлому земледелию, и его сельскохозяйственная терминология становится богаче. Восточное крыло, вынашивавшее исторических хеттов, индоарийцев и протоиранцев, склоняется к традиционному кочевому скотоводству. Однако в IV тыс. до н. э. деление на языки было достаточно условно и близость протославянского и протоиранского языков на то указывает.

В III тыс. до н. э., и особо к рубежу III–II тыс. до н. э., у формирующейся западной группы индоевропейцев продолжалось активное развитие оседлых форм ведения хозяйства. При этом ядром западной группы индоевропейцев континента являлась протославянская общность центра и востока Европы, однако уже начали вставать на ноги индоевропейские культуры Апеннин (ранний металл Италии III тыс. до н. э.), юга Балкан (Ранняя Эллада середины III тыс. до н. э.) и крайнего запада континента (мегалитические культуры Пиренеев, Франции, Британии и юга Скандинавии).

Таблица 3. Хозяйственный инвентарь древнего индоевропейского общества Евразии

Земледелие и скотоводство в V–III тыс. до н. э. располагали вышеприведенными орудиями труда, и это касалось всей общности индоевропейцев континента. Очерченный круг орудий как основа остался практически неизменен и поныне. В III–II тыс. до н. э. продолжилось совершенствование орудий труда. При этом протоиранская общность не теряла тесных контактов со все более крепшей западной половиной индоевропейского мира. Хетты и индоарийцы, напротив, все более отдалялись от оседлого возделывания земель, и в их языках наименее выражен процесс совершенствования и расширения круга сельскохозяйственных орудий. Мы помним о том, что в III тыс. до н. э. явственно обозначился природный климатический кризис в долине Турана, в степях Евразии и в центрах юга Туркмении и Ирана. Земли Европы, напротив, с каждым столетием становились благодатнее для ведения сельского хозяйства и развития ремесел.

Во II тыс. до н. э. началось бурное развитие бронзолитейного производства в Европе (унетицкая культура XVIII–XV вв. до н. э.) и оседлое население запада континента к существовавшим издревле орудиям труда с каждым столетием добавляло все новые, отсутствовавшие у восточных индоевропейцев. Однако в XV, XII, Х вв. до н. э. Европе пришлось пережить череду широкомасштабных вторжений из евразийской степи представителей восточного крыла индоевропейского мира, что во многом смешало протоязыки континента. И тем не менее начиная с середины III тыс. до н. э. западная группа языков индоевропейцев раз и навсегда отделилась от восточной, и во II тыс. до н. э. эту тенденцию переломить не могли и самые могучие степные бури.

Таблица 4. Жилище индоевропейцев V–I тыс. до н. э.

Дом столбовой конструкции, укрытый соломенной крышей, снабжался печью-каменкой, отапливавшей его до свода. Двор, включавший амбар и иные хозяйственные постройки, защищался оградой или валом, разомкнутым воротами.

Объединения мелких поселений составляли вики или веси, в свою очередь группировавшиеся вокруг огороженных укреплений (городов), туров (pur), являвшихся крепостями.

Во II тыс. до н. э. все более глубокое разобщение между восточной и западной группами индоевропейцев сказалось и на названиях селений, и на отдельных деталях строений и сельскохозяйственных угодий.

Таблица 5. Состав домашнего стада древних индоевропейцев

Волы, быки и коровы в V–III тыс. до н. э. составляли основу стада крупного рогатого скота. Козы, овцы и бараны дополняли стадо и, охраняемые конными пастухами и собаками, также покрывали тысячи километров в необозримых степях Евразии. По мере оседания западного крыла на земли Европы, шедшего особенно активно в III–II тыс. до н. э., в хозяйственном обиходе появились новые животные. Наиболее ярким признаком оседлости явилась свинья, мало известная хеттам и индоарийцам.

Весьма развитым ещё в эпоху единства индоевропейского языка было птицеводство, заключавшееся в выращивании уток, гусей и кур.

Таблица 6. Культурные растения древности

Некогда деревянные, а позже и металлические рала в V–IV тыс. до н. э. вспахивали землю под посевы ячменя, овса, пшеницы. После вторжения носителей культуры шнуровой керамики (рубеж III–II тыс. до н. э.) в Европе приобрело широкое распространение огородничество, что вряд ли было возможно при преобладании кочевого скотоводства прежних эпох.

Таблица 7. Продукция сельскохозяйственного производства в древности

В V–IV тыс. до н. э. индоевропейцы мололи муку и пекли ячменный хлеб, неотъемлемую составляющую их пищи.

Мы показали выше, что разведением крупного и мелкого рогатого скота индоевропейцы занимались еще в эпоху языкового единства и оттого присутствие мяса в их рационе естественно издревле.

Сбором мёда и разведением пчел индоевропейцы занимались ещё в V тыс. до н. э. и ранее. Мы подметили выше, что промышленное птицеводство также восходит к эпохе языкового единства, что естественно сопровождалось производством яиц.

И вновь мы видим, как по мере разделения языков в Европе ширился круг продукции сельского хозяйства.

Таблица 8. Система названий родственников

Таблица 9. Названия различных органов и частей тела человека

Одним из ярчайших примеров устойчивости древнейших форм языка является название ноги (подошвы, пады).

Таблица 10. Вооружение и облачение древних индоевропейцев

По мере развития сначала медной, а со II тыс. до н. э. и бронзолитейной металлургии широкое распространение получили доспехи.

Рассмотрим и то, во что облачались древние индоевропейцы и чем они были вооружены. Оружие их состояло из копья, меча и лука со стрелами.

Тело индоевропейцев облегали порты (штаны) из шерстяной ткани, подпоясанные шнуром. Сверху носили плащ, а голову покрывал шерстяной колпак.

Могучим боевым наступательным средством индоевропейцев III–I тыс. до н. э. была колесница ratha (Ригведа). Славянским соответствием ведической ratha стало слово «рать».

Таблица 11. Окружающий мир индоевропейцев V–IV тыс. до н. э.

Правый приток реки Оки — река Протва — сохранил в своем имени древнейшее название земли индоевропейцев континента.

Обратим внимание на близкое знакомство индоевропейцев, говоривших на едином праязыке, с зимними холодами, снегом и льдом. Задумаемся над словами, описывающими ландшафт, окружавший наших далеких предков. Пути их пролегали вдоль рек и по водоразделам, в краю открытых всем ветрам возвышенностей и холмов. Было им знакомо и море, омывавшее берега их ойкумены.

Западное крыло индоевропейцев начиная с середины IV тыс. до н. э. начало втягиваться в край озёр, ручьёв, оврагов и, как мы увидим позже, в полосу лиственных и хвойных лесов Европы.

Таблица 12. Названия дикорастущих растений

Видно, что в эпоху языкового единства индоевропейцы были хорошо знакомы с лиственными лесами, содержавшими, как минимум, берёзу, тис и, возможно, дуб.

Сходство в названиях пород деревьев у западного крыла индоевропейцев указывает на сохранение языковой общности при достаточно длительном взаимодействии и близком проживании в широколиственных лесах Среднерусской равнины, бассейна Дуная и балтийского побережья в период с середины IV до рубежа III–II тыс. до н. э.

Отсутствие названий хвойных пород деревьев у восточной группы индоевропейцев указывает на то, что в III тыс. до н. э. взоры их были обращены скорее на юг, нежели на запад или северо-запад.

Таблица 13. Названия диких животных

О волках известно, что они наиболее многочисленны в зоне степей Евразии. Рысь, напротив, обитает в лесной полосе континента, хотя существует ее подвид, занесенный в Красную книгу, называемый туркестанской рысью.

Таблица 14. Пернатый мир

В эпоху индоевропейского единства кочевья скотоводов неотступно сопровождали хищные птицы. По мере отделения западного и восточного индоевропейских крыльев, а окончательно процесс размежевания произошел во второй половине II тыс. до н. э., язык европейцев наполнился множеством названий мелких лесных птиц.

В Ригведе упоминается птица garutmant. В западной группе индоевропейских языков часты названия разных видов птиц со схожим названием.

Таблица 15. Охота и рыбный промысел

Карась и лососевые составляли основу рыбного промысла самых отдалённых эпох.

И вновь мы видим, как все более разнообразится круг промысловых рыб у западной группы индоевропейцев и, напротив, оскудевает у восточной.

Таблица 16. Числительные индоевропейцев V–III тыс. до н. э.

В табл. 16 не случайно приведены числительные тохарского языка. И тут следует особо сказать о тохарах, язык которых является ныне мертвым. Во II в. до н. э. последняя, тохарская, волна индоевропейских кочевников долины Турана, юга Урала и Сибири хлынула на возделанные земли Бактрии, севера Афганистана и Ирана. Тохары оказались четвертыми, исторически засвидетельствованными, завоевателями земель, расположенных к югу от классической Айриана-Ваэджо. Тохарский язык удивительно близок германской и романской группам языков, что лишний раз подчеркивает древность и давнюю обособленность протославянского языка и пришлый характер на западе Европы языков кельтов, германцев, латинов, греков и балтов, истинная родина которых расположена в степях Евразии, на огромной равнине центра континента.

Итак, сравнительное языкознание достаточно рельефно рисует картину жизни индоевропейцев Евразии V–IV тыс. до н. э. И что же мы видим? В первом приближении, не вдаваясь глубоко в анализ громадного объема языкового материала, мы можем констатировать наличие весьма развитого сельского хозяйства, построенного на разведении крупного и мелкого рогатого скота (быков, овец и т. д.) и на высокотехнологичной, даже в современном понимании, обработке земель под посевы, опирающейся на пашенное земледелие (ордло-рало в упряжи быков). Широко культивировались рожь и особенно овёс.

Рекам и холмам давались названия. Человек вел войны, строил жилища, храмы^[3] и даже города-громады. Уже произошло близкое знакомство с рудами, серебром. Существовали основополагающие понятия о духовном мире^[4] человека и окружающего его космоса. Действовала десятичная система счисления.

Однако вернемся к вторжению индоевропейцев, происходившему на рубеже III–II тыс. до н. э., на земли Малой Азии, Переднего Востока и на север Египта, в дельту Нила, следствием которого явилось сложение хеттской исторической, культурной и языковой общности XX–X вв. до н. э. в Малой Азии и Сирии.

Вторжение хеттов на запад Азии, практически совпавшее по времени с громадным вторжением индоевропейцев в Европу (культуры шнуровой керамики и колоколовидных кубков), окончательно смявших культуру триполья, явилось прологом великих событий, произошедших позднее во II тыс. до н. э. Наиболее замечательными и значимыми для судеб народов континента стали вторжения ведических ариев во второй четверти II тыс. до н. э. на северо-запад Индии и следующее по времени за ним вторжение носителей индоевропейской курганной культуры в Центральную Европу, причем сокрушающей силой обоих нашествий были воспетые Ведами боевые колесницы.

В XIV–XIII вв. до н. э. в степях Евразии произошел новый этнорелигиозный взрыв, вылившийся в эпический поход иранцев-огнепоклонников, шедших с равнин Нижней Волги, юга Урала и Средней Азии через долину реки Теджен-Герируд в Афганистан и далее в Иран, воспетый собранием священных книг зороастризма Авестой. В Европе рождение этой великой индоевропейской религии центра Евразии отозвалось господством культуры полей погребений, одними из внешних проявлений которой были сожжение умершего и захоронение останков в бронзовой или керамической, обычно биконической, урне.

События II тыс. до н. э. были решающими в сложении исторически засвидетельствованных индоевропейских общностей Евразии. Так мы вплотную подошли к вопросу о месте и времени зарождения великих вторжений, религий и языков индоевропейского мира последних четырех тысячелетий.

Район сложения, долгого совместного развития и выработки общего языка, культуры и духовно-этического мировоззрения индоевропейцев локализуется на достаточно обширной территории Евразии. В нее входят районы Ирана, юга Туркмении, равнины юга Восточной Европы, Урала и Сибири и конечно же равнины Средней Азии. Кроме того, древнейшим индоевропейским населением континента следует считать охотников-великанов севера Европы. К ним следует отнести и носителей загадочной днепро-донецкой культуры юга России, самых крупных из известных нам людей, когда-либо населявших континент.

С V тыс. до н. э. индоевропейский мир Евразии пришел в движение, и его население, по преимуществу пастушеское, совершило ряд крупных вторжений в Месопотамию, положив тем самым начало великому расцвету индоевропейского мира Передней Азии.

В IV тыс. до н. э. индоевропейские кочевники совершили несколько крупных вторжений в Европу (начало им было также положено ещё в V тыс. до н. э.), и началось широкое распространение курганной степной традиции в доиндоевропейской средиземноморской Европе.

Тем временем в IV тыс. до н. э. индоевропейцы, населявшие земли Ирана и юга Туркмении, освоили земли Афганистана и Белуджистана, выстроив на них города и многочисленные селения земледельцев и скотоводов.

В III тыс. до н. э. был совершен ряд крупных вторжений индоевропейцев в центр Европы и в лесную полосу севера Европы. Далее из центра Европы последовали вторжения в Грецию (Ранняя Эллада) и на крайний запад и север континента в Британию и Скандинавию. В Элладе, в Малой Азии (Троя), на Кавказе и в степях Северного Причерноморья сложились яркие и мощные провинции индоевропейского мира с собственными центрами производящей экономики высочайшего для данной эпохи уровня.

Тогда же, в III тыс. до н. э., в долине реки Инд родилась величественная цивилизация городов Хараппа и Мохенджо-Даро.

Важнейшей и непосредственной причиной индоевропейских вторжений середины III–II тыс. до н. э. на территории тогдашних культурных и экономических окраин Евразии, как отмечалось выше, явился глубочайший экономический кризис, ставший следствием чудовищной засухи, душащей начиная с середины III тыс. до н. э. земли северо-востока Ирана, юга Туркмении и Туранской долины Средней Азии.

Интересно проследить экспорт изделий из металла, идущий из центров Ирана и юга Туркмении в различные области Евразии.

Уже в IV тыс. до н. э. ромбовидные ножи, производимые на юге Туркмении, минуя равнины Средней Азии, попадали на юг Урала. Их доставляли сюда подвижные кочевники-скотоводы. Более того, южнотуркменские ножи в IV–III тыс. до н. э. распространились и на юге Западной Сибири и в Киргизии. В IV тыс. до н. э. в степях Евразии распространились также черешковые кинжалы, ведущие происхождение из центров юга Туркмении и Ирана.

Однако одно из главных обстоятельств евразийской истории заключается в том, что начиная с середины III тыс. до н. э. (начало великой засухи на юге Туркмении) на огромных пространствах Средней Азии, юга России и Сибири перешли к развитию собственной металлургии. Начались широкая разработка рудников и овладение техникой литья в двусоставных формах.

С конца III тыс. до н. э. началась эпоха активной, исторически засвидетельствованной индоевропейской экспансии, шедшей с севера, из степей Евразии, на юг Средней Азии и далее в Переднюю и Малую Азию. В период, прошедший с середины III до середины I I тыс. до н. э., в степях Евразии сложился величайший центр силы континента. Наиболее богатым сырьем для металлургических горнов районом великой степи оказался юг Урала, где начиная с XVIII в. до н. э. родился первый, петровский, этап археологической андроновской культуры.

Появление в степях Евразии значительного числа оседлого населения центров культуры и производства юга Туркмении и севера Ирана (Геоксюр, Анау, Намазга, Тепе-Гиссар) объясняет практически мгновенный, невиданный ни до ни после расцвет юга Урала XVIII–XV вв. до н. э. В богатых металлургическим сырьём землях tora Урала сложилась не просто своеобразная кузница великой степи, тут сформировалась своего рода столица военной аристократии индоевропейской кочевой стихии Евразии. Именно южноуральская степная элита явилась непосредственной преемницей древней переднеазиатской и южнотуркменской индоевропейской цивилизаций VI–III тыс. до н. э., главным духовным символом которых с V тыс. до н. э. являлся классический крест, ставший в дальнейшем олицетворением христианства.

Коснёмся внимательнее легендарной цивилизации Южного Урала XVIII–XV вв. до н. э. Внезапно начиная с рубежа XVIII–XVII вв. до н. э. на далекой периферии степного мира Евразии (центрами которого дотоле являлись долина Турана в Средней Азии, низовья Волги, Дона и Днепра) в верховьях рек Урал, Белая и Тобол возникло большое число укрепленных поселений. Здания, невиданные ни до ни после в здешних краях, представляли собой наземные бревенчатые срубы плошадью от 25 до 100 м, с сенями-выходом в середине стены. Внутри сруба сооружалось до двух очагов. Застройка поселений велась плотно, но с наличием необходимого числа улиц и площадей. Обязательным для всех поселков условием было возведение оборонительных сооружений, представлявших собой расположенную по периметру селения замкнутую систему рвов глубиной до 2, 5 м, и валов с обрамляющим их частоколом. Поселки практически всегда располагались вдоль рек, и часто при их строительстве использовались защищенные природой мысы коренного берега. Площадь поселений колебалась от 5000 до 9000 м².

^{Андроновская эпоха. Томское Приобье. Черноозерско-томский вариант андроновской общности}

^{Андроновская эпоха в Томско-Чулымском регионе. Андропоидный культурный массив. Еловская культура}

Одной из наиболее замечательных черт первого, петровского, этапа андроновской культуры (XVIII–XV вв. до н. э.) явилось широкое распространение на ее территории боевых колесниц, воспетых «Ригведой». Их сохранили для нас захоронения андроновской культуры XVIII–XV вв. до н. э.

Для погребения воина в центре подкурганной площадки сооружалась камера-склеп (4х2,5 м) глубиной до 1,5 м, ориентированный по линии восток — запад. Стены камеры, основанием которой служило несколько бревенчатых венцов, облицовывались либо деревом, либо камнем, либо кирпичом-сырцом. Перекрытием служили бревна, при этом всегда сохранялся открытым доступ в склеп. В мужскую могилу помещалась боевая колесница, ориентированная дышлом на запад (видимо, по направлению генерального движения), диаметр колес составлял 1,2 м, ширина колесницы до 1,5 м. По краю склепа укладывали двух лошадей с бегущими ногами, ориентированных головами на запад. Оба колеса на четверть закапывались в грунт, сохранивший и поныне отпечатки обода и спиц. Кроме того, трупоположение сопровождалось богатым инвентарем из оружия и керамики.

Погребения разнились по возрасту и статусу захороненных. Детей хоронили на особом кладбище. Были индивидуальные курганные погребения воинов с колесницей, лошадьми и оружием; были богатые женские погребения и были родовые или фамильные погребения с расположенным в центре курганом, скрывающим останки патриарха — основателя рода, и захоронениями по кольцу диаметром около 15 м представителей основанной им фамилии.

В XVII–XV вв. до н. э. шла активная разработка медных месторождений юга Урала, Сибири и Казахстана. Никогда позже во II–I тыс. до н. э. степи Евразии не видели такого обилия изделий из бронзы, меди, золота, серебра.

Наряду с разведением крупного и мелкого рогатого скота носители андроновской культуры XVII–XV вв. до н. э. активно занимались пашенным земледелием. Климат южноуральских широт той эпохи благоприятствовал процветанию сельского хозяйства.

Керамика андроновской культуры во многом по форме и орнаменту повторяла южнотуркменскую. Орнамент являлся геометрическим, с элементами древней индоевропейской крестовой традиции V–IV тыс. до н. э., согласно которой тулово и донце сосудов украшались изображениями крестов. Наряду с этим в керамике и орнаментации юга Урала и Средней Азии второй четверти II тыс. до н. э. присутствовали классические степные мотивы, выражавшиеся в треугольных расчесах, украшавших верх и низ сосудов, и в чисто степной традиции чуть сузить верхнее тулово, словно боясь расплескать содержимое. Вся керамика андроновской культуры плоскодонная, что является следованием классической индоевропейской традиции предыдущих и последующих тысячелетий.

Во второй четверти II тыс. до н. э. в степях Евразии окончательно встала на ноги собственная металлургия, производящая присущие ей одной формы, причем символом ее во многом становится отсутствующий в центрах Ирана и юга Туркмении знаменитый топор-кельт. Появление топора-кельта ознаменовало собой начало новой эпохи, продлившейся до начала железного века (X–VIII вв. до н. э.), эпохи великих индоевропейских завоеваний в Малой и Передней Азии, Индии и Европе, совершенных вооруженными боевыми колесницами и лучшим для данного времени бронзовым оружием индоевропейскими кочевниками — носителями ведического религиозного мировоззрения и мифологии. Причем юг Урала во II тыс. до н. э. оказался не только главным производителем вооружений, но во многом стал местом сосредоточения интеллектуальной и духовной мощи евразийской степи, местом формирования основ будущих великих религий Индии, Ирана и самой Европы.

С точки зрения общего хода событий южноуральский центр XVIII–XV вв. до н. э., концентрирующий материальную силу и ведические знания индоевропейского мира, явился своеобразным этапом в переходе от древних высокоразвитых оседлых цивилизаций Ирана, юга Туркмении, Месопотамии VIII–III тыс. до н. э. к новым индоевропейским центрам Малой и Передней Азии, Индии и Европы.

Молодой индоевропейский мир Западной и Центральной Европы к началу II тыс. до н. э. возмужал, однако все еле оставался ребенком в сравнении с древнейшими городами Месопотамии, Ирана и юга Туркмении.

Около середины II тыс. до н. э. наступила эпоха окончательного перелома, перераспределения энергии индоевропейского мира от старых, переживающих катастрофическую засуху центров Передней Азии и юга Туркмении к новым, подчас уже заложенным предшествующими вторжениями индоевропейцев, но еще не принявшим современной классической формы центрам. Южный Урал явился важнейшим плацдармом кочевого индоевропейского мира в создании великих цивилизаций Евразии, засвидетельствованных уже не только археологией, но и создавших нетленные памятники мировой литературы.

Южный Урал XVIII–XV вв. до н. э. вовсе не был оторван от огромных просторов окружавшей его равнины. К XV в. до н. э. восточная граница андроновской культуры достигла верховий Иртыша, а южная касалась оазисов юга Туркмении. Западный фланг индоевропейского степного мира с XV в. до н. э. представляли носители срубной культуры, занимавшие Нижнее Поднепровье, Подонье и Поволжье. Они сменили в степях юга России своих предшественников, носителей катакомбной культуры XX–XVI вв. до н. э.

Топонимика Северного Причерноморья, Приазовья, Восточного Крыма, Поднепровья, Подонья и Поволжья наряду с югом Урала, Сибири и Средней Азией сохранила до наших дней множество древних индоиранских названий рек, озер, гор, отдельных селений и местностей.

В значительной мере именно степи Евразии стали местом сложения прежде всего протоиндоевропейского языка, а затем, уже в IV–III тыс. до н. э., выделения из него восточной его ветви протомитанийско-индийского и иранского арийского языков хеттских надписей, Ригведы и Авесты II–I тыс. до н. э.

В степях Евразии около последней четверти III тыс. до н. э. и первой четверти II тыс. до н. э. произошло разделение восточной группы индоевропейских языков на митанийско-индийскую и иранскую группы.

Язык выходцев из развитых оседлых центров юга Туркмении и Ирана был близок восточной ветви индоевропейских языков и особого революционного воздействия на них оказать не мог, хотя наверняка и привнес в него множество родившихся в городах юга слов, связанных с опережающим развитием экономики.

Огромная подвижность индоевропейского населения Евразии предопределила широту распространения индоевропейского языка таким, каким мы его видим из сравнительного языкознания, ещё в V–III тыс. до н. э., а во II–I тыс. до н. э. и митанийского, индийского и иранского языков континента.

Ввиду серьезных отличий славянского и индоиранского языков можно сделать вывод о том, что в IV–III тыс. до н. э. протославянская общность центра и востока Европы уже начала складываться, хотя и далеко не в окончательно сформированной форме. Начало сложения балтской языковой и культурной общности северо-востока Европы было положено вторжениями носителей индоевропейской культуры шнуровой керамики в последней четверти III тыс. до н. э. — первой четверти II тыс. до н. э. в лесную полосу Европы.

Протославянский язык в V–IV тыс. до н. э. мог являться западным флангом протоиндоевропейского языка, и носителями его могло быть население днепро-донецкой культуры юга России V–IV тыс. до н. э. Дальнейшие наслоения индоевропейских кочевников, шедших начиная с середины V тыс. до н. э. из степей Нижней Волги и Восточного Прикаспия в Поднепровье, несли новые диалекты, родственные протославянскому, и потому не менявшие его основы, но лишь развивавшие и дополнявшие общеиндоевропейскими оборотами.

К западу от Среднего и Нижнего Днепра в центре Европы в VII–IV тыс. до н. э. располагались поселения генетически чуждых индоевропейцам средиземноморских народов. Таким образом, в VII–IV тыс. до н. э. центр Европы не мог служить местом сложения не только протославянского, но и вообще какого-либо индоевропейского языка. На близких протославянам Восточной Европы индоевропейских диалектах могли говорить лишь североевропейские охотники, населявшие леса Белоруссии, Польши, севера Германии, Дании и юга Скандинавии (культура Эртебеле).

С середины IV тыс. до н. э. индоевропейские диалекты начали распространяться и утверждаться в Европе, главным образом на ее севере (культура воронковидных кубков). Сначала III тыс. до н. э. индоевропейские слоговые и глагольные формы начинают основательно утверждаться в центре Европы (культура баденская, шаровидных амфор) и на её западе (культура Уиндмилл-Хилл). При этом основой пока еще неустойчивых, но утвердившихся на тысячелетия на европейской почве диалектов вчерашних кочевников служит язык индоевропейцев крайнего запада евразийской степи, то есть юга России, извечного плацдарма для вторжений кочевников в Европу. Это означает, что в IV–III тыс. до н. э. именно здесь закладывалась общность западной индоевропейской ветви общей языковой семьи в противовес восточному его крылу, вынашивавшему митанийский, протоиндийский и иранский языки.

Таким образом, начиная с середины IV тыс. до н. э. и на протяжении всего III тыс. до н. э. шла эпоха активного разделения общей индоевропейской протокультуры, религии и языка на западную и восточную группы. Европа, земли которой полнились подвижными индоевропейскими группами, в III тыс. до н. э. вынашивала основы будущих кельтского, латинского, греческого, германского, славянского, иллирийского и фракийского языков.

Именно на III тыс. до н. э. указывают параллели в славянском, латинском и греческом языках. На рубеже III–II тыс. до н. э. в результате движения носителей культуры шнуровой керамики зародились основы будущего балтского языка.

На III тыс. до н. э. помимо языковых параллелей в латыни, греческом и славянском языках указывает еще и то, что именно около XXV в. до н. э. были заложены основы Ранней Эллады и именно в III тыс. до н. э. индоевропейские кочевники, проникшие на Апеннины из центра Европы, привнесли древнейший металл на полуостров. Именно в течение всего III тыс. до н. э. развивалась культура Уиндмилл-Хилл на островах Британии.

И хотя уже к концу III тыс. до н. э. индоевропейское население различных районов Европы могло лишь с определённым трудом понимать друг друга, такие примеры, как: бык — bovis (лат.) — gaus (Веды), указывающие на III тыс. до н. э. как на эпоху конца былой консолидации индоевропейцев, служили в дальнейшем красноречивым указанием на достаточно недавнюю общность.

Во второй половине IV тыс. до н. э. и в течение III тыс. до н. э. закладывались основы будущих германских, кельтских, латинских и эллинских протоязыков, в III тыс. до н. э. пока еще весьма близких к протославянскому. Однако обособление различных индоевропейских языков, западной ветви, в III тыс. до н. э. уже произошло и век от века набирало силу.

И тут мы подходим ко II тыс. до н. э., времени, определившему не только расстановку современных или уже успевших погибнуть, но оставивших яркие памятники культур и языков индоевропейского мира Евразии, но и времени, во многом поставившему точку в сложении основных форм различных языков индоевропейского ряда Европы и Азии.

Наметившийся ещё в V–IV тыс. до н. э. разлом на западную и восточную группы индоевропейского праязыка ко II тыс. до н. э. приобрел окончательное оформление. Но около середины II тыс. до н. э. произошло новое величайшее вторжение ведического восточноиндоевропейского крыла Евразии в Центральную и далее в Северную и Западную Европу. Новое эпическое вторжение, привнесшее в Европу курганную археологическую культуру, не только возродило на континенте несколько подзабытый к XV в. до н. э. древний степной обычай насыпать курганы над погребениями и наполнило долину Дуная множеством боевых колесниц, составлявших главную ударную силу индоарийцев II тыс. до н. э., но и привнесло в Европу на этот раз почти окончательные и определяющие влияния евразийской степи на культуры и языки складывавшихся индоевропейских общностей континента.

Именно вторжение боевых колесниц индоарийцев XV в. до н. э. в центр Европы поставило ближе современные германские языки к протоиндийскому (санскриту), нежели к нему расположен славянский. Ив то же время близость восточнославянского к индоарийскому языку ведических гимнов бо^улыпая, нежели западнославянских диалектов, указывает на непосредственное соседство восточных славян с евразийской степной родиной ведического языка и мировоззрения II тыс. до н. э.

Можно сказать и так, что протославянский мир, сам некогда вышедший из степи и во II тыс. до н. э. занимавший обширные районы Центральной Европы (Средний и Верхний Дунай, Карпаты, бассейны Эльбы, Одера, Вислы) и восточноевропейской лесостепи, являл собой одновременно и крайний запад подвижного индоевропейского мира Евразии, и крайний восток оседлого мира Европы.

Вторжения элиты степной индоевропейской ведической культуры в центр Европы XV в. до н. э. носило для славян менее революционный, нежели для западноевропейского населения, характер, хотя издавна и общавшегося с выходцами из степей юга России, но не имевшего дотоле непосредственных контактов с представителями южноуральских и среднеазиатских индоевропейских общин.

Полуоседлый мир протославянства не воспринял культуру заволжских индоарийцев как совершенно незнакомую. Он сам во многом был и оставался ее эпическим сотворцом. А вот запад Европы отреагировал на появление степной аристократии, ворвавшейся в центр континента на боевых колесницах, как на достаточно новое и яркое явление языка и культуры, и отсюда гораздо более разительные и впечатляющие параллели между германским, латынью, греческим и индоарийским языками, чем между непосредственными соседями — славянским и индоиранским языками. Боевые колесницы XV в. до н. э. прошли восток Европы с боем и без остановки, и главное их влияние распространилось в центре Европы, на юге Скандинавии, в Дании, на атлантическом побережье Франции, на Апеннинах и в Греции (нашествие дорийцев XIII–XII вв. до н. э), хотя и остальные районы Европы, безусловно, испытали сильнейшее их влияние.

После вторжения индоарийских колесниц XV в. до н. э., положивших начало новой, курганной археологической культуре Европы, протославяне, как и всегда в дальнейшем стоявшие на страже восточноевропейских рубежей, соприкасались уже с протоиранским миром восточной индоевропейской группы Евразии. Иранский культурно-языковой мир являлся младшим братом индомитанийской общности и всюду следовал за ней как в Азии, так и в Европе.

Подводя определенные итоги, можно сказать, что протославянский язык, весьма образный, консервативный и могучий, развивался параллельно с индоарийским языком ведических гимнов из общего протоязыка V–IV тыс. до н. э., в то время как западные индоевропейские языки, и в первую очередь германская группа, развивались с середины IV тыс. до н. э. как западная ветвь индоевропейской языковой провинции и до XV в. до н. э. оставались весьма близкими протославянскому языку как восточной и наиболее древней части этой провинции. В XV в. до н. э. протогерманский, протокельтский, протолатинский и протогреческий языки подверглись серьезной трансформации из-за вторжения в Европу носителей индоарийского языка юга Урала и Средней Азии.

Можно сказать еще смелее: славянский и ведический языки — это два брата, живущие бок о бок, но порознь, а западноевропейские языки во многом явились результатом их смешения, хотя и на издревле (середина IV–III тыс. до н. э.) сложившейся местной и во многом общей с протославянским почве.

Можно сделать и ещё один вывод: окончательное размежевание протогерманского и протославянского языков произошло после XV в. до н. э., причем протославянский главным образом продолжал следование древнейшим традициям, в то время как германский резко отделился от него из-за сильнейшего влияния носителей курганной культуры и языка индоарийцев.

Справедливости ради следует сказать, что и протославянский мир Европы во II тыс. до н. э. подвергся едва ли меньшему воздействию степи, однако язык протославян к XV в. до н. э. уже был крайне устойчив и консервативен именно к влиянию всегда близкой степи, поэтому и перемены на востоке Европы, шедшие во II тыс. до н. э., были менее разительны, нежели в центре и на западе континента.

Достигшая зенита во второй четверти II тыс. до н. э. степная индоевропейская цивилизация евразийской степи, всюду, где являлись ее представители, производила своего рода бурю, сметавшую прежние индоевропейские культуры и закладывавшая основу классических, освященных свидетельствами истории, цивилизаций Европы, Малой Азии (хетты), Индии, Ирана.

Протославянский мир как древнейший западный сотворец общей индоевропейской культуры и языка оказался наименее трансформирован под влиянием взрыва степной индоарийской цивилизации II тыс. до н. э. именно из-за того, что связи протославянского и протоиндоарийского миров коренились ещё в V тыс. до н. э., в эпоху первого появления всадников (культура среднего стога V–IV тыс. до н. э.). Сплав стремительности степняка и невозмутимости богатыря-пахаря днепро-донского междуречья еще в V тыс. до н. э. заложил основы многих сторон славянского мира. Позднейшие влияния средиземноморцев (трипольекая культура IV–III тыс. до н. э.), индоарийцев (культура курганных погребений XV–XIV вв. до н. э.), иранцев (скифы, сарматы VII I в. до н. э. — III в. н. э.) могли лишь в чем-то дополнять славянскую культуру и язык, но изменить ее в корне не мог никто, ибо к XV в. до н. э. она уже сама являлась мощной целостной силой, в дальнейшем сумевшей стать доминирующей во всем степном евразийском пространстве классической индоевропейской истории.

Но обратимся к восточной группе индоевропейских языков. Родство языка хеттов (митанийский арийский) и индоарийцев указывает на общее для двух народов место проживания в IV–III тыс. до н. э., послужившее исходным пунктом для двух великих нашествий. В связи с этим следует указать на близость металлургической продукции юга Туркмении (Намазга VI) XVII–XVI вв. до н. э. и Малой Азии соответствующего периода.

Как неоднократно отмечалось выше, в период с середины III по середину II тыс. до н. э. центры юга Туркмении и северо-востока Ирана были теснейшим образом вплетены в систему евразийской торговли и культуры. Широчайшее распространение получили наступательные виды вооружений: кинжалы, копья, мечи, топоры. В общую систему обмена и торговли наряду с югом Туркмении и северо-востоком Ирана были включены города Элама (Сузы), Афганистана (Мундигак), северо-запада Индии (Мохенджо-Даро, Хараппа). При этом в центрах юга Туркмении и северо-запада Индии были распространены сходные печати, что указывает на близость всех сторон организации экономики, торговли и административного устройства двух регионов.

В то же время начиная с XVII в. до н. э. на юг Туркмении начала проникать металлургическая продукция юга Урала. Произошел исторический поворот культурного влияния: вместо шедшего до сих пор с юга на север — на новое, идущее с севера на юг. Во II тыс. до н. э. сложилась мощная металлургическая провинция, включавшая помимо юга Урала области Междуречья (реки Амударья и Сырдарья, центр Заман-Баба), верховья реки Зеравшан, Амударья, Сырдарья, Чу. Всюду производились схожие по типу изделия из металла. Существовала прямая общность бронзы юга Урала и Самаркандской области Средней Азии, выразившаяся в 20 % олова против обычных 10 % при выплавке бронзы. В сложившуюся культурную провинцию юга Урала, Средней Азии, юга Туркмении вошел и северо-восток Ирана (Гиссар III), многие формы украшений и оружия которого издревле служили прототипами для степи.

Сохранившиеся письмена хеттов, тексты гимнов Ригведы и Авесты позволяют сделать вывод о том, что разделение ведического языка и языка хеттов, с одной стороны, и иранского языка Авесты — с другой произошло в первой четверти II тыс. до н. э. и тем более до XIII–XII вв. до н. э., времени так называемой варварской оккупации юга Средней Азии идущими с севера кочевниками, прародителями авестийских иранцев. Самое позднее в первой четверти II тыс. до н. э. митанийский хеттский язык уже был широко распространен в Малой Азии, Сирии и Палестине. Ведический индоарийский язык распространился в долине реки Инд во второй четверти II тыс. до н. э., и не позже XV в. до н. э. территория Афганистана в равной мере явилась восприемницей двух близких языков — митанийского хеттского и ведического индоа-рийского, сохранив его как кафирский. Иранский арийский язык распространился на территории юга Средней Азии, Афганистана и Ирана не ранее XIII–XII вв. до н. э.

Оба памятника II–I тыс. до н. э. — Ригведа и Авеста — называют страну, занимаемую ариями, Sapta sindha (инд.) и Hapta hindu (иреки), что означает «Семиречье». Всего в Ригведе упоминается около 30 рек, и явственно видна традиция индоарийцев переносить названия рек в глубь занимаемой ими страны по мере продвижения вперед. Названия рек Sindhy, Sarasvati, Sarayu упоминаются как в Ригведе, так и в Авесте. Кроме того, Sindhy являлось вообще обозначением реки: Sarasvati, воспетая в гимнах Ригведы как могучая, стремительная и набухающая от притоков, являлась главной и святой для ариев рекой. На северо-западе Индии, в штате Раджастан, существует пересыхающая в песках пустыни река с одноименным названием. А название реки Sarayu переносится индоарийцами из бассейна Инда в бассейн Ганга.

Очевидно, что одно и то же название страны — Семиречье — и индоарийцы и иранцы почерпнули в стране, являвшейся для них общей прародиной, и в дальнейшем переносили его на различные занимаемые ими области.

Оба памятника — и Ригведа, и Авеста — повествуют о том, что страна ариев огорожена покрытыми снегом горными вершинами Himavantah (Ригведа). Авеста повествует о 2244 горных вершинах. В Ригведе упоминается пик Mujavat, славившийся тем, что на его склонах произрастали лучшие сорта божественного растения сомы.

Иранцы, создатели Авесты, помнят о жизни в общей для них и индоарийцев стране, называемой Авестой Айриана-Ваэджо. Помнят они и о том, что часть живших с ними совместно народов ушла на юг, достигнув бассейна реки Инд.

Часть населения их прародины осталась на равнине и продолжала вести привычный кочевой образ жизни и ведения хозяйства и в дальнейшем составила скифо-сарматскую общность евразийской степи, язык которой относится к иранской группе индоевропейских языков.

Авестийские иранцы были вынуждены покинуть Айриану-Ваэджо вследствие холодного климата, и только уйдя со своей прародины, они заняли равнину Согдианы (Средняя Азия, долина нижнего и среднего течения Амударьи) и провинцию Мерв (долина реки Мургаб). Но и на новых землях постоянные нападения кочевников и внутренние раздоры не давали покоя ариям и вынудили их занять страну Бахдги (Бактрия), расположенную к востоку от реки Мургаб в верхнем и среднем течении реки Амударьи, где расположен город Бактра, хорошо знакомый классическим авторам Древнего мира. Бактрия, страна высоких знамен, на определенном этапе истории оказалась центром царской власти ариев и стала важнейшим связующим звеном южнотуркменских и степных туранских общностей индоевропейцев севера с индоарийской и иранской общностями Индии, Афганистана и Ирана II–I тыс. до н. э. — I тыс. н. э.

Помнят авестийские иранцы и о занятии исторической провинции Нисайи, расположенной между Бактрией и долиной реки Мургаб (междуречье Мургаба и среднего течения Амударьи).

Из Нисайи иранские арийцы проникли в долину реки Герируд (Гаройя), в верхнем течении которой расположена историческая провинция Ария (район города Герат). Нижнее течение реки Герируд в южной Туркмении имеет название Теджен, в самом низовье которой расположен древний Геоксюрский оазис IV–II тыс. до н. э. Следует отметить и то, что для проникновения кочевников из Бактрии, Согдианы, Нисайи и Мерва в классическую Арию им не пришлось преодолевать ущелья Гиндукуша (Северный Афганистан), а достаточно было вместе с многочисленными стадами домашнего скота подняться долиной реки Теджен-Герируд в ее верховья.

Долина реки Теджен-Герируд издревле служила естественными воротами, соединявшими Переднюю Азию и степи Евразии, включая равнины Средней Азии и юг Туркмении. Не случайно именно геоксюрский центр юга Туркмении IV тыс. до н. э. имел теснейшие связи с Эламом и Фарсом (юг Ирана), в то время как расположенные к западу от низовьев реки Теджен древнейшие центры юга Туркмении были менее подвержены влиянию Ирана.

Из провинции Ариана открывался практически беспрепятственный для кочевников-скотоводов доступ, с одной стороны, к западу, на Иранское плоскогорье, а с другой — к югу, в бассейн реки Гильменд (Южный Афганистан) и далее в долину реки Инд на северо-запад Индии.

Авеста помнит и о том, что на востоке иранского плоскогорья (Ваякерета-Дузака) произошло разделение народа, часть которого перешла реку Гаракаити (Гильменд) и проникла в Гептагенду (быть может, Пенджаб), а часть двинулась на крайний запад иранского плоскогорья, через Урву, вплоть до страны Варены на юго-западе Каспийского моря (Восточный Азербайджан). На северо-западе Ирана пришельцы рубежа II–I тыс. до н. э. заложили основу исторической мидийской общности.

Однако для убедительности выводов о перемещениях индоевропейцев Евразии III–I тыс. до н. э. нам не обойтись без краткого обзора археологических данных, подчас являющихся важнейшим и единственным фактором в анализе событий давно минувших лет.

Данные археологии указывают на то, что на рубеже III–II тыс. до н. э. практически всюду в Передней Азии получили распространение фигурки людей, отлитых из металла и увенчанных коническими шлемами с упёртыми в бока руками.

Клиновидные медные топоры, имевшие широкое распространение в XXIII–XIX вв. до н. э. в горах Таджикистана (верховья рек Амударьи и Зеравшан) и в Бактрии, имеют множество аналогов в Иране (Сузиана, Элам), в южной Месопотамии (город Ур), на Кавказе, в Греции, на острове Крит. В XVII–XVI вв. до н. э. это время совпадает с моментом гибели цивилизации городов Хараппа и Мохенджо-Даро, клиновидные медные топоры проникли в долину Инда и в Белуджистан.

Топор-тесло с выступающей втулкой, на рубеже III и в первой половине II тыс. до н. э. широко распространенный в центрах юга Туркмении и северо-востока Ирана (Гиссар III), представлен в последнем слое города Мохенджо-Даро.

Так же и топор-тесло без выступающей втулки, распространенный в конце III — начале II тыс. до н. э. на юге Туркмении, в Иране и в Элладе, с начала II тыс. до н. э. проник в Подунавье (Трансильвания) и также в последние слои города Мохенджо-Даро.

И в то же время начиная с конца III тыс. до н. э. ив первой четверти II тыс. до н. э. с юга Средней Азии на север в степи, в первую очередь на богатый металлургическим сырьем юг Урала, проникают черешковые ножи, распространенные до этого у земледельцев юга Туркмении с IV тыс. до н. э., браслеты, изготовлявшиеся на юге Средней Азии с начала III тыс. до н. э., круглые, выпуклые, с двумя отверстиями бляшки, распространенные в Иране и на юге Средней Азии.

К середине II тыс. до н. э. на юге Урала, в центрах андроновской культуры, местные ножи с намечающимся перекрытием вытесняют черешковые. Также вырабатывается собственный яркий стиль создания браслетов со спиральными концами и браслетов с рожками, огромное распространение начиная с середины II тыс. до н. э. получившие в Европе (курганная, тшинецко-комаровская, лужицкая культуры XV–VIII вв. до н. э.), на юге России (срубная культура XV–XIII вв. до н. э.) ив Передней Азии. Сходство культур юга Туркмении и юга Урала середины II тыс. до н. э. видно в манере изготовления зеркал и четырехгранных медных шильев.

Около середины II тыс. до н. э. с севера, из степей юга России, Урала, Сибири на юг Средней Азии поступило незнакомое дотоле бронзовое оружие, изготовлявшееся в центрах срубной и андроновской культур, — втульчатые копья с прорезями, вислоушные топоры, ножи с намечающимся перекрестием.

Практически одновременно с широким проникновением наступательного оружия степи на юг Средней Азии оно хлынуло в Европу (курганная археологическая культура Европы XV–XIV вв. до н. э.). В то же время и в Европе, и на северо-западе Индии появились археологически и исторически засвидетельствованные боевые колесницы, ознаменовавшие рождение классических индоевропейских цивилизаций Евразии.

Начиная с третьей четверти II тыс. до н. э. степные копья с прорезями попадают на Британский архипелаг, где они широко распространились в последней четверти II тыс. до н. э. К началу железного века (X–VIII вв. до н. э.) копья с прорезями в Европе исчезли.

Степной тип двулопастных втульчатых стрел, развившийся из наконечников копий андроновской и срубной культур не ранее XIV в. до н. э., ещё в последней четверти II тыс. до н. э. встречается практически всюду: в долине Дуная, в центре Европы, в Греции, Италии и во Франции.

Есть подобные стрелы и в Передней и Малой Азии, в Иране (около X в. до н. э.). Скифские стрелы евразийских степей VIII в. до н. э. — III в. н. э. ведут происхождение от тех же двулопастных втульчатых образцов.

На юге Туркмении, в Ферганской долине и Иране существовал собственный тип стрел — двулопастных черешковых.

На рубеже II–I тыс. до н. э. на юге Средней Азии появились степные втульчатые двулопастные стрелы.

Уже упоминалось о том, что около середины II тыс. до н. э. в степях Евразии распространились топоры-кельты, являвшиеся своеобразным символом степной металлургии. В XII–VIII вв. до н. э. топоры-кельты попали на юг Средней Азии и одновременно в Европу. Однако у скифов VIII–I вв. до н. э. топоры-кельты отсутствовали.

Рубеж II–I тыс. до н. э. на юге Средней Азии отмечен стиранием различий культур евразийской степи и древней оседлой цивилизации юга Туркмении. Эта эпоха получила название «варварской оккупации» и совпала с описанным в Авесте движением иранских арийцев вслед за ушедшими ранее на юг, в долину Инда, сородичами.

Обратимся наконец к религии и мифологии восточных индоевропейцев Евразии III–I тыс. до н. э., составивших великие вторжения хеттов; индоарийцев, создателей Ригведы, тех же индоарийцев, вторгшихся около XVI–XV вв. до н. э. в центр Европы, и иранцев, создателей Авесты, приход которых на юг Средней Азии в XIII–XII вв. до н. э. назван археологами «эпохой варварской оккупации».

Таблица 17. Сравнительное описание богов и мифологических персонажей

Мы видим: основополагающая мифология и вырастающая из нее религия хеттов (митанийских ариев), индоарийцев (Ригведа) и претерпевшая на рубеже II–I тыс. до н. э. реформу Зороастра религия иранцев (Авеста) в сущности и основе своей едины. Едины и космические представления трех народов о рождении мира и законах космоса, о постоянной смене света и тьмы, хаоса и гармонии. Во всех трех религиозных ветвях практически схожи имена богов и мифологических персонажей. Более того, древнейшие фамильные мандалы (собрание гимнов) Ригведы и древнейшая часть Авесты — Гаты поразительно близки и по языку, и по поэтической традиции. Причем язык древнейших пластов Ригведы ближе древнейшему языку Авесты, нежели языку классического санскритского эпоса Индии I тыс. до н. э. Разнят древнейшие основополагающие пласты Ригведы и Авесты главным образом лишь различные правила звукового соответствия.

Проецирующиеся на большую равнину центра континента ведические знания древних индоевропейцев Евразии III–I тыс. до н. э. содержат предание о создании мира, согласно которому первоначально космос был полон хаоса, но в нем существовали «космические воды», заключавшие в себе зародыш будущей жизни. Из вод поднялась земля, превратившаяся в гору, но не имевшая твердого основания.

Наконец, из хаоса родился бог Индра, наделенный мыслью и силой собственного духа, он охватил Вселенную и создал современный мир света и тьмы, жизни и смерти, добра и зла. Индра превратился в центр мироздания, космический столп, на 7 дней разъединивший небо и землю, отца и мать, прежде родивших самих богов.

В мире утвердился космический закон rta [asa (Авеста)], закон морали. Праздник встречи Нового года и обычай устанавливать елку (столп) являются древним обрядом, всякий раз с приходом Нового года славящим рождение мира и торжество гармонии и закона над хаосом и тьмой.

Изначально в мире хаоса существовали боги— Ассуры. С рождением космоса дня и ночи, добра и зла, закона и беззакония в борьбу с Ассурами вступили их младшие братья Дэвы, и началась каждодневная борьба бытия (sat) и небытия (asat), гармонии и хаоса, света и тьмы.

Древние индоевропейцы обожествляли явления окружающего мира. Боги олицетворяли и персонифицировали собой проявления сил природы. Небесными богами являлись Адитьи, дети матери Адити — бесконечности, несвязанности, космоса, прямой противоположности Дити — связанности.

Боги Адитьи — это: Митра^[6], выступающий в паре с Митрой Варуна^[7], Пушан (бог солнечного света и тепла, дающий жизнь людям и всему живому на земле), Сурья (око богов), Савитар (бог, пробуждающий к жизни все живое), Вишну (бог, в три шага проходящий вселенную, олицетворяя высшим третьим шагом единство противоположностей в космосе), Ушас (богиня утренней зари, в образе чудной девушки гонящая прочь сестру-ночь), Ашвины (два бога-близнеца, каждодневно утром и вечером объезжающие Вселенную на стремительной колеснице, несут людям спасение и исцеления), Арьяман (гостеприимство), Бхага (доля, богатство), Адита, мать богов Адитьев, дважды в Ригведе противопоставляется Дити (связанности).

Богами атмосферы являлись: Индра^[8], Индарани (супруга бога Индры), Рудра (бог бури и отец Марутов), Маруты (сыновья Рудры-бури и грозовой тучи — пестрой коровы Пришни, Маруты мчатся на колеснице в небе, исторгая гром и дождь, помогая богу Индре в его подвигах), Парджанья (бог грозовой тучи и дождя в образе быка или жеребца, дарующего семя жизни земле), Ваю (бог ветра, мчащийся на колеснице), Вата (бог штормового ветра).

Далее следуют боги: Агни (бог огня на земле, в небе и в воде, бог жертвенного костра, возносящий жертву богам на небеса, бог, убивающий ночных демонов, бог домашнего очага, гость в доме жертвователя); Сома — царь растений, дающий божественный сок; бог Сома — жених Сурьи, дочери Солнца; Савитар — бог, символизирующий силу Солнца, пробуждающий к жизни все живое. Небо и Земля (божества, олицетворяющие мужское и женское начало, где Небо — отец, а Земля — мать, от слияния их родились Вселенная и все живое, населяющее ее, и даже боги являются их детьми, но боги разъединяют и укрепляют порознь слитые ранее в хаосе Небо и Землю).

Наряду с богами и полубогами в Ведах упоминаются обожествленные легендарные люди. Среди них Ману (первый человек, он первым начал приносить жертвы богам), Тваштар (скорее бог, чем человек, творец-создатель всех форм в космосе, отец Индры, создавший для него его ваджру, в итоге был оттеснен Индрой), Яма^[9].

В Ведах выступает сонм демонов, главным среди них является змей Вритра, преградивший путь семи рекам с помощью скалы Вала, запершей скрываемые демонами Пани богатства ариев, их коров, утренние рассветы, саму жизнь и свет. В гимнах повествуется о том, как бог Индра убивает змея Вритру, пробивает ваджрой скалу Вала и пускает на волю семь рек^[10], а вместе с ними сокрытые жадными демонами Пкни утренние зори, жизнь и богатства, заключенные для ария в аллегории коров. Богиня утренней зари Ушас тотчас сменяет сестру Ночь, боги Ашвины вновь объезжают Вселенную на колесницах и подают людям помощь и исцеление, бог Агни возносит небесам жертву.

Есть и иное повествование о каждодневно происходящем подвиге бога и победе жизни и света над демонами зла. Индра совершает подвиг, сопровождаемый сонмом полубогов-певцов Ангирасов, могучим пением повергающих вниз скалу Вала.

В Ригведе содержится миф о Всемирном потопе, во время которого рыба спасает первого человека Ману.

Ведические арии II тыс. до н. э. полагали, что поэты-риши, создатели гимнов Ригведы, являлись посредниками между людьми и богами и в моменты озарения, видя внутренним духовным взором великую картину мироздания, подчиненного космическому закону (rta), открывали людям высшее знание Вселенной. Богиня var (vac) персонифицировала речь, божественное слово. Считали также, что средоточием духовных сил человека является его сердце [hrd (Веды)]. Поэты-риши (rsi — рекущие) именовались мудрыми (kavi— славянское соответствие ковать), вдохновленными (vipra) певцами (haru — славянское соответствие — хор).

Ведические гимны на протяжении тысячелетий сохранялись в семьях жрецов, среди которых были и потомки полулегендарных создателей «фамильных» мандалов (глав), заложивших основополагающую и древнейшую основу Ригведы. Так, считают создателями мандалы II риши из рода Grtsamada, мандалы III–Vicvamitra, IV–Vamadeva, V — Atri, VI — Bharadvaja, VII–Vasistha.

Вслед за сложением Ригведы главным образом уже на земле Северной и Западной Индии родились три более поздних сборника Вед: Samaveda — Веда напевов, Yajurveda — Веда жертвенных форм, Aatharvaveda — Веда заклинаний.

Как было замечено выше, язык древнейших фамильных мандалов Ригведы стоит ближе к языку основополагающих пластов Авесты — Га ты, чем к эпическому санскриту Индии I тыс. до н. э. Язык Ригведы тяготеет к Афганистану и к крайнему северо-западу Пакистана. Время сложения древнейшего ядра Ригведы относится ко второй половине III тыс. до н. э. и к первой четверти II тыс. до н. э. Лишь поздние гимны Ригведы можно отнести ко второй половине II тыс. до н. э. и к первой четверти I тыс. до н. э.

По мере продвижения индоарийцев в глубь Индии происходило вольное и невольное лингвистическое заимствование ими из языков местного населения — дасов или дасью, людей с темной кожей, говоривших на дравидийском или австроазиатском языках. Именно контакты с дасами привнесли неповторимое своеобразие в классический санскритский эпос Индии, которое отличает его от древнейших пластов Ригведы, местом первоначального сложения которых служила отнюдь не Индия и даже не Афганистан, а земли, лежащие к северу от гор Копетдага, Гиндукуша и Тянь-Шаня.

Ведические индоарийцы, обладатели стремительных боевых колесниц, вторгшиеся во второй четверти II тыс. до н. э. на земли Северо-Западной Индии, первоначально сложились как яркая и целостная историческая, культурная, языковая, религиозная общность на просторах Средней Азии, в долине ныне погибшей Великой реки Туранскои долины (река Чу, сухие русла Жан-Дарьи, Узбой) и по берегам её притоков Сарысу, Сырдарье, Зеравшан, Амударье, Мургаб, Теджен. Причем начиная с V тыс. до н. э. северными провинциями легендарной Айриана-Ваэеджо, страны ариев Sapta-Sindhou — семиречья, окруженного с юга цепями заснеженных гор, служили степи Нижнего Днепра, Дона, Волги и южные отроги Уральского хребта.

Древнейшей оседлой южной провинцией страны ариев были города и селения юга Туркмении и Ирана, сообщение между которыми осуществлялось по долине реки Теджен-Герируд и контролировалось крепостями Геоксюра.

Начиная с середины III тыс. до н. э. страшная засуха погубила окончательно не только центры Геоксюрского оазиса, но и земледельческие и скотоводческие общины Туранскои долины. Ведическое предание о победе бога Индры над змеем Вритрой, запрудившим реки и спрятавшим в горных теснинах утренние зори и богатства ариев, есть символ и олицетворение вечного божественного начала, каждодневно дающего жителям равнины воды вырывающихся из горных ущелий рек.

Вторжение хеттов^[11] на земли Месопотамии, Сирии, Палестины, севера Египта и Малой Азии, словно весенний паводок, неспешно, но поступательно разворачивавшееся около последней четверти III тыс. до н. э. и в первой четверти II тыс. до н. э., явилось прямым следствием начала климатической катастрофы в стране Sapta-Sindhoy. Напомним, что с середины III тыс. до н. э. шло неуклонное сокращение жилых площадей Геоксюра и общее нарушение водного баланса не только реки Теджен-Герируд, но и всей речной системы Средней Азии.

Около XXIV–XXIII вв. до н. э. из гор Загроса (Элам, город Сузы) на юго-западе Ирана, как это происходило ещё в VI–IV тыс. до н. э., в Южную и Центральную Месопотамию последовал ряд индоевропейских вторжений. Нашествию подверглись древние города южного района междуречья Ур, Урук, Эриду. После завоевания долин рек Тигр и Евфрат индоевропейцы овладели Сирией и далее землями Передней Азии вплоть до Синайского полуострова.

Египет, цивилизация которого развивалась с конца IV тыс. до н. э., к рубежу III–II тыс. до н. э. переживал эпоху смут и династических раздоров. Многочисленные правители отказывали в повиновении центру, и фараоны, обретавшиеся в дельте Нила, власть над Египтом имели скорее номинальную, нежели реальную. Египетский историк и верховный жрец города Гелиополя, живший на рубеже IV–III вв. до н. э. и составивший историю Египта, написанную на греческом языке, так повествует о вторжении индоевропейцев в долину реки Нил:

«У нас царствовал Тимеос. Не знаю почему во время этого царя бог прогневался на нас. Вопреки всякому ожиданию, пришли с востока люди неведомого происхождения, внезапно вторглись в страну и легко завладели ею без битвы».

Закат эпохи Древнего царства Египта приходится на 2160–1991 гг. до н. э. Годы с 1991 по 1795 до н. э. именуются эпохой Среднего царства Египта. Годы с 1785 по 1560 (1541) до н. э. составляют переходную эпоху от Среднего царства к Новому Египетскому царству.

Время, прошедшее с 2160 г. по 1560 (1541) г. до н. э., в истории Египта отмечено беспрестанной внутренней смутой и владычеством пришельцев, как их называли египтяне — пастушеского народа Ментиу^[12].

Вторгшиеся в дельту Нила индоевропейские пастухи-кочевники прежде всего позаботились о крепком тыле и на крайнем северо-востоке Египта возвели укрепленный лагерь Гуар, служивший им в дальнейшем главным военным оплотом в Египте.

После первого вторжения в дельту Нила пришельцам понадобилось около двух столетий для того, чтобы их власть была признана фиванскими правителями. И, наконец, царю народа Ментиу Ассесу удалось свергнуть XV династию Египта и полностью овладеть всей долиной Нила от Нубии до дельты. Столицей Египта под властью кочевников стал расположенный на северо-востоке дельты Нила город Танис.

Согласно преданию, в промежутке между 1785 и 1560 г. до н. э. при царе кочевников Афобии между Себеннитским рукавом Нила и пустыней в стране Гошен (земля Гесемская) поселились семитские народы, пришедшие из Аравии.

Шестнадцатая династия Египта явилась династией индоевропейских кочевников. Власть их была абсолютна лишь в дельте Нила и не распространялась южнее Мемфиса. Город Фивы, столица Верхнего Египта, хотя и платил дань иноземным представителям XVI династии, сумел сохранить известную самостоятельность и в дальнейшем стал силой, сумевшей опрокинуть власть кочевников-индоевропейцев на севере Египта.

Князь Фив Тиауа I поднял восстание против царя кочевников Апопи. В результате разгоревшейся борьбы индоевропейцы были оттеснены из дельты Нила в укрепленный лагерь Гуару. Но и тут им удалось задержаться лишь ненадолго, и вскоре египтяне полностью овладели всей долиной Нила, а индоевропейцы были изгнаны из Египта в Сирию и Палестину, в долины рек Иордан и Оронт.

Основатель XVIII династии фараон Ахмос I стал освободителем Египта и был объявлен богом. Время правления XVIII династии Египта приходится на 1560 (1541) — 1320 (1306) гг. до н. э. Восстановлением державы Ахмос I положил начало пяти векам египетских завоеваний в Азии (1560–1085 гг. до н. э.), эпохе наибольшего могущества и величия нильских фараонов.

Ареной ожесточенной борьбы египтян с индоевропейцами (хеттами) отныне становится не дельта Нила, а долины рек Иордана и Оронта, враги Египта именовались не ментиу, а хити, занимавшие земли Малой Азии, Сирии и отчасти долину Евфрата. В долинах рек Оронт, Назана и Иордан жили хананеяне, являвшиеся теми же хеттами, обладавшими боевыми колесницами. К югу и востоку от Мертвого моря по границе с пустыней Аравии жили терахиты, также входившие в хеттскую общность Азии. К западу от Мертвого моря, в горах Палестины, жили высокие и статные голубоглазые рефаимы, встреченные тут выбиравшимися из египетского плена семитскими народами в X в. до н. э.

Кроме того, как мы помним, на рубеже III–II тыс. до н. э. в Малой Азии сложилась хеттская культурная, языковая, экономическая и историческая общность, столицей которой с XVIII в. до н. э. служил хорошо укрепленный богатый город Хаттусас, расположенный вблизи современного города Анкары.

Заметим, что во II тыс. до н. э. Восточное Средиземноморье вошло в широкую систему евразийской и африканской торговли, равно вовлекавшей отдаленные берега Британского архипелага, янтарные берега Балтики, города Эллады, Трою, Крит, Кипр, Египет, страну хеттов (Малая Азия, Сирия, Палестина), Месопотамию, Иран, Кавказ, Афганистан, долину реки Инд, Бактрию, юг Туркмении, евразийскую степь и центр Европы (бронза уне-тицкой культуры).

Несмотря на войны, беспрестанно ведшиеся фараонами XVIII династии Египта с царями хеттов за обладание Сирией и Палестиной, постоянно существовали и процветали торговые пути, шедшие из Египта, через пустыни Синайского полуострова, город Меггидо (район современного города Дженин на западном берегу реки Иордан), город Тир, город Сидон, город Дамаск, город Кадеш (расположен в верховьях реки Оронт) и далее долиной реки Сронт до города Халеб (Алеппио), после чего караваны достигали хеттской крепости Гаргамеш, охранявшей переправу через Евфрат и контролировавшей торговлю с древнейшими городами Месопотамии.

От крепости Гаргамеш торговые караваны двигались и в древний город Ниневию, основанный в V тыс. до н. э. индоевропейскими выходцами из Ирана и ставший впоследствии столицей Ассирии, и далее в центры Передней Азии вплоть до юга Туркмении и северо-запада Индии. Шли караваны из Гаргамеша и на запад, южным берегом Малоазиатского полуострова, в центры Эллады и далее в долину Дуная. Гаргамешская крепость хеттов во многом являлась ключом всей переднеазиатской торговли II тыс. до н. э.

Религия государства хеттов и хананеян, в которое помимо Малой Азии входили Сирия и Палестина, как мы знаем из глиняных табличек, практически тождественна древнейшей религии ведических индоарийцев II тыс. до н. э. Весьма близки и их языки.

Сотни городов в землях хеттов имели своих управителей, состоявших в вассальной зависимости от власти центрального государя хеттов. С развитием производящей экономики, торговли и ростом городов успешно развивались литература, искусство, архитектура.

Около XVIII в. до н. э. в Южной и Центральной Месопотамии год от года крепло Вавилонское царство, в котором наряду с древними городами Ур, Урук, Ниневия быстро росли города Вавилон, Аккад, Ашшур (Ассур), Киш, Ниппур.

С воцарением XVIII династии в Египте^[13] началась эпоха египетской реакции на вторжение индоевропейцев в дельту Нила рубежа III–II тыс. до н. э. Разгорелась борьба египтян и хеттов за контроль над караванными путями Ближнего Востока и обладание ключевыми крепостями в Палестине и Сирии, наиболее значительными из которых являлись города Мегиддо в Палестине, Тир и Сидон на средиземноморском побережье, Кадеш в верховьях реки Оронт в Сирии и конечно же узел всей переднеазиатской торговли город-крепость Гаргамиш на переправе через реку Евфрат.

Если первый фараон XVIII династии Египта Ахмос I явился царем-освободителем от иноземного владычества и был объявлен богом, то его сын Аменхотеп I раздвинул границы Египта и положил начало пяти векам египетских завоеваний в Передней Азии (на Ближнем Востоке). Фараон Тутмос I, сын Аменхотепа, практически сразу же по воцарении совершил поход в Сирию и, достигнув реки Евфрат, воздвиг на его берегу памятники, знаменующие его победы. Из глиняных табличек хеттов мы узнаем о походе хеттского царя Сиппилулиумаса в Сирию, предпринятом в XIV в. до н. э. для борьбы с фараонами XVII династии Египта. Так перед нами разворачивается эпическая пятивековая борьба государств хеттов и египтян за обладание важнейшими стратегическими и торговыми городами-крепостями Палестины и Сирии, практически беспрерывно шедшая всю вторую половину II тыс. до н. э.

Фараоны Тутмос II, Тутмос III, Аменхотеп II продолжили начатые отцами завоевания в Азии и добились того, что Сирия и даже Месопотамия явились данниками Египта.

Тем временем, несмотря на разгоревшийся спор за контроль над Сирией и Палестиной, торговля, ведущаяся через города Тир, Сидон и Гаргамеш, продолжала неуклонно развиваться и шириться. В городах Сирии, Палестины и Месопотамии сходились торговые караваны, идущие от Бактрии и Инда до Британии, от гор Загроса до берегов Балтики.

Хетты на протяжении всего II тыс. до н. э. строили в Малой Азии, Сирии и Палестине многочисленные крепости, охранявшие важнейшие транспортные пути и накрепко, в случае необходимости, запиравшие их в горных теснинах. На скалах Малой Азии хетты выгравировали множество славящих победы надписей и фигур своих царей. Гомер, великий поэт Эллады IX–VIII вв. до н. э., помнит хеттов, пришедших около 1275 г. до н. э. на помощь осажденной ахейцами (греками) Трое VII.

В 1320 (1306) — 1200 (1185) г. до н. э. в Египте правят фараоны XIX династии и спор за обладание Сирией и Палестиной между фараонами и царями хеттов разгорелся с новой силой. Первым фараоном XII династии стал Рамзес I. При его сыне Сети I хетты сумели организовать отпор Египту в Сирии, и Сети I был вынужден заключить союз с царем хеттов Морусаром, сыном Сапалула, согласно которому влияние Египта ограничивалось верхним течением реки Оронт в Южной Сирии. Вслед за Сети I в Египте в первой половине XIII в. до н. э. воцаряется великий фараон Рамзес II, царствование которого продлилось 67 лет и ознаменовано было тем, что Рамзес II, будучи всего 10 лет от роду, совершил военный поход в Сирию и Аравию. Им же была отражена морская агрессия, шедшая с берегов Малой Азии (тирсены) в дельту Нила. Рамзес II создал флот из 400 судов в Красном море.

Кульминацией борьбы хеттов и египтян за Сирию явилась война царя хеттов Хетисара, ставшего во главе широкой антиегипетской коалиции, с Рамзесом II. Генеральное сражение при реке Оронт хеттами было проиграно, однако ещё 15 лет шли бесконечные стычки и осады в Сирии и Хананее (Палестина). В итоге царь хеттов запросил у Египта мира. Сторонами был заключен оборонительный и наступательный союз, согласно которому Сирия подлежала разделу, с условием взаимной выдачи преступников, защитой торговли и экономики и справедливым судопроизводством. Текст договора между Рамзесом II и царём хеттов Хаттусилисом III (первая половина XIII в. до н. э.) был выгравирован на языке хеттов на серебянои пластине и преподнесен Рамзесу II. А закрепили мир женитьбой Рамзеса II на дочери царя хеттов.

Последняя четверть II тыс. до н. э. была отмечена ослаблением Южной Месопотамии (Халдея) с центром в городе Вавилоне и одновременным возвышением Северной Месопотамии, страны Ассур, с середины II тыс. до н. э. управляемой царями-первосвященниками, к имени которых обязательно добавлялась приставка Ассур^[14]. Позже, уже в VIII–VII вв. до н. э., страна Ассур преобразовалась в ассирийскую державу, владычицу тогдашней Передней Азии. А во второй половине II тыс. до н. э. шла беспрестанная борьба между Северной (Ассур) и Южной (Халдея, Вавилон) Месопотамией. Известно, что около 1270 г. до н. э. царь страны Ассур Тугултининип I завоевал Вавилон. А при ассирийском царе Тугултипалесарре около 1130 г. до н. э. Ассирия отняла у слабеющего после нескольких веков беспрестанных побед Египта земли хеттов в Сирии. Но уже около 1060 г. до н. э. объединенные силы хеттов нанесли поражение царю Ассирии, и Сирия восстановила самостоятельность.

Вслед за волной пастухов-кочевников, названных египтянами народом Ментиу, хлынувшей в XXIV–XXIII вв. до н. э. из Ирана в Месопотамию, Сирию, Малую Азию, Палестину и в Северный Египет, и засвидетельствованных историей как хетты, во второй четверти II тыс. до н. э. уже на земли Афганистана и северо-запада Индии ринулся не менее могучий вал ближайших к хеттам по языку и мифологии индоевропейских кочевников, обессмертивших себя привнесенными в Индию гимнами «Ригведы». Общей для обоих нашествий исходной прародиной являлась легендарная страна Айриана-Ваэджо, долина семи рек, охваченная горными цепями. Великая засуха середины III тыс. до н. э., поразившая северные отроги Копетдага, долину Турана с ее гибнущей рекой, к середине II тыс. до н. э. приобрела необратимый и абсолютно катастрофический характер.

Отроги Южного Урала, низовья Волги, юг Сибири, с V тыс. до н. э. представлявшие северные провинции индоевропейской Айриана-Ваэджо, на рубеже XVIII–XVII вв. до н. э. восприняли мощный импульс с юга. Наиболее ярким выражением этого движения явился внезапный расцвет первого (петровского) этапа андроновской культуры (XVIII–XV вв. до н. э.) юга Урала, обладавшей блестящей бронзовой металлургией, чудными боевыми колесницами и высокоразвитой культурой возведения зданий и фортификационных систем. Именно южноуральский анклав боевых колесниц XVII–XV вв. до н. э. стал главным исходным плацдармом для индоевропейского вторжения в центр Европы XV–XIV вв. до н. э., положившего начало курганной культуре Европы и, быть может, впервые в истории континента привнесшего на его почву боевые колесницы ариев Евразии.

Одновременно юг Урала и низовья Волги продолжали являться крайней северной периферией индоевропейской общности Туранской долины и юга Средней Азии, около XVIII в. до н. э. устремившейся долиной реки Теджен-Герируд в Афганистан и в долину реки Инд.

Юг Урала XVIII–XV вв. до н. э. сыграл роль узла, связавшего восточную (хетты, индийские и иранские арии) культурную и языковую общность индоевропейского мира Евразии и западную (славяне, балты, германцы, кельты, латины, греки, фракийцы, иллиры). На юге Урала возникли основания двух громадных векторов из людских потоков, выходящих из единой точки — на запад (XV в. до н. э.) и на юг (XXIV–XX, XVIII–XV, ХШ — ХП вв. до н. э.).

Напомним, что на землях Афганистана, в бассейне реки Гильменд, с IV тыс. до н. э. развивался Мундигакский городской центр, культура, экономика и религия которого были близки Геоксюру и центрам юго-запада Ирана (Элам, Фарс). К югу от Мундигака, в горах Белуджистана, также с IV тыс. до н. э. расцветал центр Кветта, во всех отношениях родственный Мундигаку.

Около середины III тыс. до н. э. великая цивилизация Ирана и юга Туркмении продвинулась к берегам реки Инд, где в среде чуждых народов были возведены сотни крепостей, портов и городов, крупнейшими среди которых явились города Мохенджо-Даро и Хараппа.

Население городов индской цивилизации середины III — первой половины II тыс. до н. э. являлось смешанным и состояло по большей части из представителей темнокожих аборигенов и гораздо меньшего числа выходцев из центров Ирана, юга Туркмении, Афганистана и Белуджистана, являвшихся индоевропейцами и сумевших в течение одной тысячи лет не только создать великолепные, регулярно спланированные города, оборудованные всеми системами жизнеобеспечения, включая каналы подачи воды, канализацию, хранилища продовольствия и могучие оборонительные сооружения, но и включить северо-запад Индии в общую евразийскую систему торговли и взаимного влияния и обогащения экономик и культур.

Почти за тысячу лет развития индской цивилизации III–II тыс. до н. э. пришедшие с северо-запада индоевропейцы успели в значительной степени смешаться с местными австроазиатскими народами и составить особый этнос дасов, злейших врагов вторгшихся из Афганистана в долину Инда во второй четверти II тыс. до н. э. ведических арийцев. В Ригведе есть упоминание об одержанной ариями победе в битве при Хариюпи (Hariyupiya).

Уничтожив цивилизацию городов Хараппа и Мохенджо-Даро, ведические арии, привыкшие вести полукочевую жизнь, значительная часть которой проходила в боевой колеснице с оружием и вожжами в руках, не стали восприемниками великолепной оседлой индской цивилизации, как это трижды случалось в Элладе после очередного вторжения индоевропейских кочевников. Природа странствующего по бескрайним просторам евразийской степи воина победила оседлого земледельца и ремесленника, и вторгшиеся в долину реки Инд индоарийцы продолжали и на новых, отвоеванных у дасов землях вести привычный образ жизни и уклад хозяйства, не забывая при этом не менее трех раз в день возносить молитвы богу грозы Индре, по убеждению индоарийцев, разрушавшему крепости врагов^[15], и богу Агни, сжигавшему их.

Вошедшие во второй четверти II тыс. до н. э. в долину Инда индоарийцы составляли союз народов. Во главе отдельного народа стоял царь — rajan (Веды), в обязанность которого входили охрана внутреннего порядка, оборона территории от внешних вторжений и ревностное поддержание нравственности вверенного его царской власти народа. Власть царей бывала и наследственной и выборной, однако ее всегда могло ограничить собрание народа — samiti, подобное русскому вече.

Рядом с царем постоянно находилось верховное духовное лицо — Purohita (поставленный впереди), в обязанности которого входило моление за воинство и благоденствие страны. Верховный жрец Пурохита совершал помазание на царство всякий раз при восшествии на трон нового монарха, что давало царю мистическую силу и власть, а самого жреца Пурохиту навек связывало с государем.

Древние индоевропейцы глубоко верили в магическую силу слова, а тем более высказанной истины. Причины несчастий и болезней видели в нарушении людьми космического закона (rta), в грехе, в колдовстве, в одержимости демоном.

Общество индоарийцев делилось на три общности: brahmana, ksatriya (к ним относили и царей rajanya) и vie, или vaicya. Была еще группа неиндоарийцев — cudra. К brahmana относили духовных лиц, поэтов-риши (rsi), создателей гимнов Ригведы. Ksatriya^[16] представляла собой знать или аристократию. Vic являл собой общину, население которой составлял простой народ vaicya. Средневековые вики Скандинавии, являвшиеся центрами торговли и сбора дружин, и знаменитые викинги, населявшие их и прошедшие всюду от Византии, Киева и Ладоги до Сицилии, Парижа, Нормандии, Британии, Исландии, Гренландии и даже до севера Америки, являются прямыми сородичами виков и викингов Афганистана и северо-запада Индии II тыс. до н. э. Славянским соответствием vie, vaicya являются веси и верви, как говорит народная речь, от края до края, наряду с городами, покрывшие русскую землю.

Царь-кшатрий (ksatriya), полководец (senani) и первосвященник (purohita) возглавляли войско страны. Брахман трижды в день возносил богам молитвы и выливал в пламя жертвенного костра божественный напиток сому. Алтари (vedi), служившие для вознесения молитв, строились на возвышенных местах.

Основу народа являли семьи, составленные из домохозяев — dampati (Веды), причем жена имела возможность в случае смерти мужа вторично выйти замуж. Несколько семей представляли Grama (граммада) — селение, при необходимости превращавшееся в военный отряд. Несколько Grama составляли vie, он же народ — jana.

Местом мирского общения и оглашения известий служили sabha (славянское соответствие — «событие»). Средоточием духовной жизни служили vidatha.

Время, свободное от работы, войн и богослужений, ведические арии заполняли развлечениями, важнейшими из которых были конские скачки, устраиваемые на ристалище. Кроме того, нередки были танцы, музыка и игры в кости.

Главной ударной силой индоарийцев II–I тыс. до н. э., как неоднократно отмечалось выше, являлись боевые колесницы— Ratha (Веды). Они изготовлялись разборными, и части колесницы связывались ремнями. На деревянную ось насаживались два закрепленных деревянной чекой колеса со спицами и металлическим ободом. От оси шло дышло с укрепленным на нем ярмом. Остов колесницы был либо деревянным, либо плетеным, либо обтягивался кожей. В колесницу запрягали от двух до четырех лошадей. Справа находился колесничий, слева — воин, вооружение которого состояло из лука и стрел, спрятанных в колчан, копья, меча, боевого топора, дубины, пращи. Защитой воину служил щит. Колесницы нередко украшались изделиями из металла. Труд создателя колесницы воспевался в гимнах и приравнивался к творчеству поэта-риши. Кроме боевых колесниц, существовали влекомые волами деревянные повозки — anas.

Жизнь ведических индоарийцев была подвижна. Остановки обычно длились не дольше срока, необходимого для посева и сбора урожая. Широко возделывался ячмень с применением плуга на воловьей тяге. Злаки убирали серпами и провеивали в корзинах. Нередко для полива земель строились каналы — kulya.

Стадо было составлено из коров, символизировавших материальное благополучие ведического ария, быков, олицетворявших мужскую силу, коней, служивших символом солнца, буйволов, ослов, коз, овец, свиней. Собаки охраняли жилища и стада.

Развивались ремесла. Гончары сознательно избегали в работе применения круга, считая изготовленную с его помощью посуду принадлежностью демонов. Много плели из лозы, ткали из овечьей шерсти и травы. На деревянном станке натягивали нить — tantu^[17] и продевали поперечную нить. Одежда изготовлялась и носилась нижняя и верхняя. Процветала металлургия. Ведическим индоарийцам были известны золото (hiranya), медь (ayas) и позже железо (syamam ayas).

Нередки были охоты. На току ставились силки, а для львов устраивались западни. Знакомы были индоарийцы и с волками — лютыми врагами, медведями, шакалами, гиенами, лисицами, оленями, антилопами, газелями, зайцами, кротами, змеями. А вот обезьяны, тигры, пантеры и слоны упоминаются лишь в поздних гимнах Ригведы.

Из пернатых мир ведических индоевропейцев наполнялся орлами^[18], коршунами^[19], соколами^[20], совами, дикими гусями, перепелками, павлинами, голубями и попугаями. В Ригведе упоминаются также пчёлы, гусеницы, муравьи, мухи и скорпионы.

Ведическая мифология отводит птице особое место и отождествляет её с солнцем (Garutman — мифическая птица).

Культура курганных погребений Европы XV–XIII вв. до н. э

Около середины II тыс. до н. э., в то время как хетты, потерпев от фиванских князей поражение в дельте Нила, отстаивали свои права на Сирию, а близкие им по языку и религии ведические индоарийцы, сокрушив вооруженное сопротивление цивилизации городов Хараппа и Мохенджо-Даро, в беспрестанной борьбе с темнокожими дасами неуклонно двигались в глубь Индии, стремясь достичь долины реки Ганг, Европа переживала новое, возможно, самое мощное в своей истории вторжение индоевропейцев, обладавших невиданным дотоле на крайнем западе Евразии могучим, всесокрушающим оружием — боевыми колесницами.

Мы вновь вспомним о том, что Европа, на рубеже III–II тыс. до н. э. претерпевшая широчайшее вторжение из степей юга России, индоевропейских обладателей шнуровой керамики и боевых топоров, к 1550 г. до н. э. обрела собственную могучую бронзоли-тейную металлургию с центром в верховьях Дуная, Эльбы, Одера, Вислы (унетицкая культура первой половины II тыс. до н. э.). В мире Эллады процветали многочисленные ремесла, градостроение, широчайшая морская и сухопутная торговля. В Британии возводились величественные каменные святилища — обсерватории (хенджи).

За полтысячелетия, прошедшего с эпохи великих перемещений и потрясений рубежа III–II тыс. до н. э., индоевропейское население Европы почти повсеместно перешло к оседлому ведению хозяйства и начало забывать древний степной обычай предков сооружать курганные насыпи над погребениями.

Около 1750 г. до н. э. степняки-индоевропейцы, населявшие левобережное Поднепровье, окончательно повергли трипольскую культуру правобережного Поднепровья, служившую последним оплотом доиндоевропейского средиземноморского населения Европы. Путь из степей Евразии в Европу был абсолютно расчищен, и именно по нему устремились боевые колесницы и повозки ариев Нижней Волги, юга Урала, Средней Азии — традиционным путем кочевников от Нижней Волги, Дона и Днепра к Нижнему Дунаю и далее в центр Европы. Общность языка хеттских надписей, древнейших ведических гимнов, основополагающих слоев Авесты — Гат, с одной стороны, и западной группы индоевропейских языков, начавших активное зарождение с IV и особенно с III тыс. до н. э. (в первую очередь германского, латинского и греческого) — с другой была во многом обусловлена именно вторжением в середине II тыс. до н. э. выходцев из классической Айриана-Ваэджо в Европу.

Именно к 1500 г. до н. э. на юге Урала исчезли носители первого, петровского, этапа андроновской культуры, владевшей боевыми колесницами и сумевшей создать собственную настолько яркую и самобытную металлургию, что появление ее продукции в Европе во второй половине II тыс. до н. э. явственно видно (археологически). Стиль андроновской культуры степей во многом определил дальнейшее развитие германской, славянской и ряда иных общностей Европы.

Прежде всего, вторжение 1500 г. до н. э. охватило долины Нижнего и Среднего Дуная, что само по себе традиционно для вторжений предыдущих и последующих эпох из степей Евразии (гунны, авары, угры). Кочевники разбрелись по Карпатской котловине, при этом, нередко захватывая существовавшие до них укрепленные поселения, однако всюду они находились недолго.

Преобладание скотоводства и следование степным традициям склоняло вторгшихся в центр Европы кочевников к значительной подвижности, и они по большей части проводили время на плоскогорьях и водоразделах, выпасая многочисленные стада — главный источник своего благосостояния.

Однако, как это случалось всякий раз и прежде, чем далее шли в Европу новые индоевропейские кочевники и чем дольше они в ней обретались, тем больше они начинали заниматься оседлым земледелием и развитием сопутствующих ему ремесел: от ткачества и гончарного производства до металлургии. Наиболее богатой бронзой и содержащими ее кладами в данную эпоху оказалась область Среднего Дуная. Изделия из бронзы превосходили разнообразием предыдущую эпоху.

Общность первого этапа андроновской культуры юга Урала XVIII–XV вв. до н. э. и культуры курганных погребений центра и запада Европы XV–XIII вв. до н. э. особенно явственно видна на типе украшений и в первую очередь браслетов со спиральными концами. Мы помним и о том, что около середины II тыс. до н. э. в Европу также хлынуло множество степного наступательного вооружения: мечей (с восьмигранным эфесом), удлиненных кинжалов, копий, кельтовидных топоров, стрел, ножей.

С приходом нового мощного потока индоевропейских кочевников в Европе вновь возродился обычай насыпать курганы. В основании кургана сооружалась каменная или деревянные погребальная камера, в которой редко хоронили более одного умершего. Группы курганов данной эпохи обычно содержат не более 50 насыпей. Погребения сопровождались значительным количеством украшений. Нередко вокруг кургана устанавливались каменные столбы.

Интересно отметить, что до прихода носителей курганной культуры XV в. до н. э. в Европе нередко хоронили покойников в скорченном виде, веря, что форма зародыша в чреве матери будет способствовать скорому перевоплощению и возрождению души и тела умершего. С распространением культуры курганных погребений второй половины II тыс. до н. э. погребения с таким трупоположением в Европе начинают исчезать. Вместе с тем в Европе началось широкое распространение трупосожжения вне курганной площадки и погребение останков в урнах. Однако полное господство обряд трупосожжения приобретет несколько позже, в XIII–VIII вв. до н. э., в эпоху, следующую за культурой курганных погребений и названную эпохой культуры полей погребений, или погребальных урн. Напомним, что жители Айриана-Ваэджо издревле поклонялись богу Агни и считали, что именно огонь с его очищающей силой передает тело и душу умершего богу.

Носители культуры курганных погребений на возвышенностях, разбросанных в долине Среднего и Верхнего Дуная, сооружали алтари (vedi) и украшали их росписью и лепниной. Тут они возносили гимны-молитвы богам и приносили им жертвы.

Одним из центров носителей культуры курганных погребений было укрепленное поселение у современного города Дунайварош на Среднем Дунае. Вблизи него вскрыто более полутора тысяч погребений данной эпохи.

Трупосожжение стало характерным для определенных районов центра Европы ещё около 1650–1550 гг. до н. э. (культура Тосег на Среднем Дунае).

Отголоски великого индоевропейского вторжения в Европу середины II тыс. до н. э. достигли самых дальних ее уголков в самое короткое время.

Мы помним о том, что с 2000 г. до н. э. на севере Италии в долине реки По развивалась культура Террамар, оставившая искусственные холмы, многометровая толща которых содержит результаты труда десятков поколений живших на них людей. Около 1500 г. до н. э. север Италии принял новый поток индоевропейцев со Среднего Дуная, что вскоре привело к полному вытеснению кремневых орудий бронзовыми. Наладилось собственное бронзолитейное производство, основы которого коренились на Среднем Дунае. В долине реки По в XV–XIV вв. до н. э. появилось множество бронзовых мечей, топоров, бритв, сельскохозяйственных орудий, фибул (застёжек для плащей). Близкой к среднедунайской оказалась и керамика.

Вторжение середины II тыс. до н. э. из центра Европы в долину реки По не только не нарушило преемственности, существовавшей с2000 г. до н. э. в рамках культуры Террамар, а напротив, значительно усилило и развило местную производящую экономику и в первую очередь металлургию.

Около середины II тыс. до н. э. на острове Сардиния развернулось строительство многочисленных башен-нураг, защищающих покой поселков, составленных из круглых каменных хижин. Об облике тогдашних обитателей острова говорят многочисленные бронзовые статуэтки воинов, головы которых увенчаны двурогими шлемами, вооружение состоит из лука и стрел в колчане, меча и кинжала, а защитой служит щит. В то же время башни-нураги возводили на Корсике и на Балеарских островах.

Вторжение середины II тыс. до н. э. не затронуло Пиренейского полуострова, и там продолжалось мирное развитие местной культуры Эль-Аргар (1700–1000 гг. до н. э.)

Восточные и северные провинции Франции в XV–XIV вв. до н. э. были заняты носителями курганной археологической культуры. Остальные районы Франции культурно и экономически были связаны с населением долины реки По (культура Террамар).

Вторжение носителей культуры курганных погребений достигло севера Европы около 1400 г. до н. э. При этом жизнь на севере Германии, в Дании и на юге Скандинавии несколько ожила. Новое индоевропейское население насыпало курганы от 2 до 4 м в высоту и до 50 м в диаметре, окружало их деревянными или каменными столбами и располагало на возвышенных местах, нередко на берегу моря. В Скандинавии курганы по преимуществу сооружались из камня.

Преобразилась металлургия севера Западной Европы. На смену плоским топорам с закруглениями, главному орудию здешних мест предыдущих столетий, пришли евразийские степные топоры-кельты и многочисленные индоевропейские украшения, характерные для степи: браслеты, подвески, фибулы. Появился на севере Европы и меч с восьмигранным эфесом — характерным дунайским типом.

Изображения на камнях, оставленные людьми той далекой эпохи, изобилуют картинами сцен охоты, кораблями, повозками, спиралями, солнечными дисками. Для ходьбы широко использовали лыжи, в земледелии и домашнем хозяйстве — телеги и сани. Осваивали и море. На острове Альс (Дания) нашли корабль 13,28 м длиной, вмещавший около двадцати гребцов и не имевший паруса.

Весьма интересно то, какую одежду носили создатели североевропейских курганов второй половины II тыс. до н. э. Мужчины одевались в нижнее платье, опускавшееся ниже колен и подпоясанное у пояса. Поверх платья накидывался плащ. Голову защищала высокая войлочная шапка конической формы — колпак^[21]. Женщины облачались в юбку, состоящую из одного куска материи и достигавшую щиколоток, и жакет с коротким рукавом. Себя и одежду они украшали множеством богатых подвесок, булавок, ожерелий. Волосы покрывались сеткой.

В Скандинавии закладывалась основа будущих виков Средневековья, близость которых ведическим индоарийцам, составлявшим вики северо-запада Индии II–I тыс. до н. э., видна не только в одежде, языке или вооружении, а в самом духе индоевропейского народа, в его ценностях и идеалах.

Эллада около середины II тыс. до н. э. также претерпела индоевропейское вторжение, что повлекло за собой смену эпох со среднеэлладской на позднеэлладскую.

Следует отметить, что смена эпох в мире Эллады совпадает по времени с изгнанием индоевропейцев из дельты Нила фиванскими князьями, утверждением в Египте фараонов 18-й династии и началом их активной антихеттской завоевательной политики в Палестине, Сирии и отчасти в Месопотамии и на юго-востоке Малой Азии. Притеснения, претерпеваемые индоевропейцами от египтян в Азии, могли послужить причиной их вторжения в Элладу, на острова Кикладского архипелага, на Крит и Кипр, произошедшего около середины II тыс. до н. э. и осуществленного с берегов Малой Азии.

Следствием этого вторжения помимо смены эпох в Элладе явилось заметное сближение культуры центров Эгейского моря с индоевропейскими культурами Передней Азии и в первую очередь северо-востока Ирана.

В это же время около середины II тыс. до н. э. в Элладу с севера, из долины Дуная, безусловно, проникла значительная часть кочевников — носителей культуры курганных погребений. Однако на этот раз в заселении Эллады доминировать могли индоевропейские колесницы, идущие с востока через Малую Азию, а не отряды, идущие с Нижнего и Среднего Дуная на юг. Это тем более вероятно, что перемены, произошедшие в Элладе, приближаются к 1550 г. до н. э., в то время как вторжение носителей культуры курганных погребений в центр Европы скорее следует отнести к 1500–1450 гг. до н. э.

Смена эпох середины II тыс. до н. э. не носила губительного или крайне катастрофического характера для Эллады. Язык, культура, религия и экономика представителей среднеэлладской эпохи и пришедших в страну индоевропейцев были близки, и города Микены, Тиринф, Мидея вскоре расцветают с новой, небывалой дотоле красотой и силой. Защитой им служили могучие каменные стены. Шло неуклонное развитие земледелия, скотоводства, металлургии, различных ремесел. Крепла и богатела земельная аристократия. Ни на один день не прерывалась широчайшая торговля, вовлекавшая в свою сферу янтарную Балтику, туманную Британию, могучую бронзолитейную металлургию центра Европы, Апеннины, Сицилию, Малую Азию, Сирию, Египет, Месопотамию, Иран, юг Туркмении и северо-запад Индии.

До 1400 г. до н. э. Эллада в лице своего центра Микен испытывала определенное культурное и экономическое влияние городов острова Крит, являвшегося древнейшим в Европе центром бронзовой металлургии. Однако около 1400 г. до н. э. государство Крит погибло, города и селения оказались разрушены завоевателями.

^{Микены. План «Сокровищницы Атрея». XIV в. до н. э.}

Отныне на Крите распространилось и доминировало микенское влияние. И хотя вскоре жизнь на Крите возобновилась, но уже в меньших объемах и без былого великолепия. На острове зародился тип храмов протоклассической формы и наряду с этим распространились первые трупосожжения.

Боевые колесницы впервые появляются на Крите около 1550 г. до н. э., и вместе с тем на Крите, как и в материковой Элладе, распространились центральноевропейские широколезвийные рубящие мечи с отлитой вместе с клинком рукояткой, пришедшие на смену колющим мечам. Подобная замена колющего меча на рубящий происходила в течение всей второй половины II тыс. до н. э. по всей Европе. Интересно, что вместе с этой сменой могло произойти расслоение значения слова убить (означавшее до середины II тыс. до н. э. заколоть и бить одновременно) на западноевропейское to kill, сохранившее древнее значение и звучание, и славянское колоть, позже означавшее лишь частный случай общего значения слова убить. Хотя английский язык сохранил и слово to beat, означающее ударять, именно это индоевропейское слово и стало означать в славянском убийство и побои одновременно. Видно, на западе Европы жертву главным образом закалывали, в то время как в центре и на востоке Европы ее били (то есть рубили) и тем добивались того же.

Одновременно с захватом Крита Микены подчинили своему влиянию острова Кикладского архипелага.

Около 1550 г. до н. э. остров Кипр пережил вторжение из Малой Азии и преобразился. Началась эпоха бурного развития экономики, активного роста городов. Однако уже к концу XV века до н. э. Кипр пережил вторжение ахейцев. Так было положено начало смешению западной элладской и восточной иранской индоевропейских традиций на Кипре.

В центре и на востоке Европы носители культуры курганских погребений смешались с населением культуры шнуровой керамики и частью населения разгромленной унетицкои культуры и образовали ряд родственных культур на территориях, ограниченных на западе верховьями Дуная, Эльбы и Одера, а на востоке средним течением Днепра и верховьями реки Сулы.

Так около середины II тыс. до н. э. сложились тшинецкая культура, расположенная от Верхнего Одера до Среднего Днепра, комаровская культура, занявшая земли в междуречье Верхнего Днестра и Среднего Днепра, к югу от тшинецкой культуры, и сосницкая культура Среднего Подесенья и Верхнего Сейма.

А в междуречье Оки и Волги на протяжении почти всего II тыс. до н. э. развивалась фатьяновская культура — остаток могучего индоевропейского потока, прошедшего лесами центра России на рубеже III–II тыс. до н. э. и названного движением носителей культуры шнуровой керамики. Индоевропейские носители фатьяновской культуры подвергались сильному воздействию лесных охотников-финнов и ко времени прихода исторических славян в междуречье Оки и Волги в значительной степени растворились в финской среде.

^{Высокошейные фатьяновские сосуды}

^{Основные типы фатьяновских каменных сверленых топоров-молотков}

^{Портреты фатьяновцев. Реконструкция Г. В. Лебединской}

Население тшинецкой, комаровской, сосницкой культур, занимавшееся оседлым земледелием и скотоводством, развивавшее ремесла, металлургию, строившее небольшие посёлки из полуземлянок и каркасно-столбовых домов, по этническому составу было индоевропейским, причем вобравшим различные компоненты его западного и восточного массивов. Именно оно заложило основы исторически засвидетельствованной протославянскои общности, претерпевшей в дальнейшем ряд нашествий с востока (иранцы), с запада (кельты), с севера (германцы), с юга (фракийцы), но раз и навсегда сохранившей за протославянами земли центра Европы и лесостепи запада Русской равнины.

Интересно отметить, что, в отличие от населения части центра и запада Европы, в эпоху господства культуры курганных погребений, не хоронившего покойников в скорченном положении, население той же эпохи русской лесостепи хоронило по преимуществу под курганами, но с преобладанием скорченного трупоположения. Это указывает на определенный классический восточноевропейский консерватизм населения в следовании местным традициям, а возможно, и на более высокий процент местного населения перед пришельцами середины II тыс. до н. э.

Около середины II тыс. до н. э. и на протяжении всей его второй половины активно шел процесс окончательного, наметившегося еще в III тыс. до н. э. размежевания будущих индоевропейских языков на германский, развивавшийся на юге Скандинавии, в Дании и на севере Германии, кельтский, занявший территории к западу от Альп и Рейна, латинский на Апеннинах, балтский на северо-востоке Европы, греческий и фракийский на Балканах и конечно же славянский, наиболее консервативный, ёмкий, образный и могучий из всей западной группы индоевропейских языков.

Своеобразной славянской крепостью в Европе оказались карпатские и отчасти восточноальпийские горные массивы. Беспрестанные перемещения огромных групп населения Евразии, нередко несущие страшные разрушения целых цивилизаций континента, не смогли уничтожить протославянской сущности и языка, явившихся основополагающим фундаментом западного крыла индоевропейской общности Евразии.

Преобладание пришедших из глубин степей носителей курганной культуры середины II тыс. до н. э. на западе, севере и юге Европы над местным индоевропейским населением, большее, чем на протославянских землях центра и востока Европы, обеспечило германской, латинской и греческой языковым общностям несколько большую близость с индоарийским языком Вед, чем существовавшая ещё с V–IV тыс. до н. э. родовая близость протославянского и протоиндоарийского языков.

Однако культуры центра и востока Европы XV–XIV вв. до н. э. тшинецкая, комаровская, сосницкая являлись, несмотря на определённый консерватизм, составной частью общеевропейской курганной традиции данной эпохи.

Изделия бронзовой металлургии, и в первую очередь браслеты со спиральными завершениями, классические индоевропейские кинжалы, булавки, роднят население тшинецкой, комаровской и сосницкой культур XV–XIV вв. до н. э. с кругом культур курганных погребений Европы и одновременно со степными культурами евразийской степи, с ее центром на юге Урала. Для понимания эволюции славянской общности Европы важно знать, что в кладах тшинецкой и комаровской культур преобладают главным образом бронзовые изделия так называемого кошидерского типа, происходящие из района города Дунаивароша на Среднем Дунае и относящиеся к эпохе культуры курганных погребений, хотя и уходящие корнями в более древние местные индоевропейские культуры первой половины II тыс. до н. э.

И в завершение данной части повествования вновь скажем о том, что вторжение боевых колесниц носителей курганной археологической культуры в Европу и эпический поход колесниц ведических индоарийцев на северо-запад Индии имели общую исходную прародину, пракультуру и прарелигию. Общей была и причина великих вторжений II тыс. до н. э., побудившая индоевропейских полукочевников, полуземледельцев покинуть свои степи в сердце Евразии и занять новые страны на крайних сторонах континента. Гибель речной системы Туранскои долины Средней Азии и ухудшение климата в степях Нижней Волги, юга Урала и Сибири, выразившееся в жестоко холодных зимах и невыносимо знойном и засушливом лете, толкнули зрелую, высокоразвитую общность классической Айриана-Ваэджо на грандиозные вторжения сначала в Малую Азию, Сирию и Египет, затем в долину Инда и одновременно в центр Европы и, наконец, на воспетый Авестой поход иранских арийцев на Иранское плоскогорье.

Евразийская степь во второй половине II тыс. до н. э

По завершении первого блестящего петровского этапа андроновской культуры юга Урала, Сибири и Средней Азии XVIII–XV вв. до н. э., характеризовавшегося появлением легендарных боевых колесниц, невиданным ни до ни после в степи обилием изделий из металла, строительством укрепленных поселков, составленных из огромных бревенчатых срубов, наступил второй, алакульский, этап развития той же андроновской археологической культуры XV–XIV вв. до н. э.

Носители первого этапа андроновской культуры распространили свои владения на восток до верхнего течения реки Иртыш, а на юге — вплоть до северных отрогов Копетдага, включая древнейшие центры юга Туркмении и долины рек Теджен, Мургаб, Амударья, Зеравшан, Сырдарья, Чу и верхнее течение реки Сарысук к северу от озера Балхаш.

^{Боевые топоры}

Петровский этап андроновской археологической культуры можно с полным правом назвать героической эпохой индоевропейского мира большой Евразийской степи и ее ойкумены — Айриана-Ваэджо. Замечу, что именно к андроновской археологической культуре относятся создатели ныне широко известного Аркаима — ужноуральского города II тыс. до н. э.

На алакульском этапе развития андроновской культуры XV–XIV вв. до н. э. произошел ряд разительных перемен в сравнении с предыдущим этапом. Навсегда исчезли оборонительные сооружения, в XVII–XV вв. до н. э. обязательно охватывавшие по периметру практически все поселения петровского этапа. Изменилось и домостроительство: на смену наземным бревенчатым срубам пришли разделенные на две части полуземлянки площадью от 100 до 2 00 м, с выходом-коридором длиной до 5 м. Навсегда исчезли с юга Урала и из степей Казахстана и боевые колесницы XVII–XV вв. до н. э. На смену воину-возничему пришёл воин-всадник. Вместе с тем в XV–XIV вв. до н. э. границы андроновской культуры расширились к востоку, вплоть до верховьев Оби и Енисея.

Погребения в XV–XIV вв. до н. э. на территории андроновской культуры совершались под курганами в каменных или деревянных склепах. Центральное захоронение окружалось погребениями младших членов семьи. Погребения были ориентированы головой на запад. Важно отметить, что в XV–XIV вв. до н. э. в среде степняков юга Урала, Сибири и Средней Азии началось широкое распространение кремации.

Со второй половины XIV в. до н. э. начался третий, федоровский, этап андроновской культуры, длившийся вплоть до начала XII в. до н. э. Бассейн реки Урал в эту эпоху был занят кочевниками, носителями срубной культуры XV–X вв. до н. э., продвинувшимися с запада из бассейна Нижней и Средней Волги и Дона. Они в значительной степени вытеснили с юга Урала носителей андроновской культуры, что могло способствовать притоку андроновского населения на берега верхнего Енисея, Оби и Иртыша. Кроме того, носители андроновской культуры продвинулись к северо-западу от реки Урал в бассейн реки Камы, где положили основание черкаскульской археологической культуре западного Урала. Часть носителей андроновской культуры, теснимая с запада, заняла лесостепи юга Западной Сибири, где родились близкие андроновской сузгинская и еловская археологические культуры.

Носители андроновской культуры федоровского этапа XIV–XII вв. до н. э. присутствовали и на юге Средней Азии, причем первое их появление археологически ощутимо в среднем течении Аму-дарьи, на земле классической Бактрии, что соотносится с повествованием Авесты о движении ариев из первой созданной для них богом страны Айриана-Ваэджо в Маргиану и Бактрию, то есть на берега рек Мургаб и Амударья с севера из степей юга Урала, Сибири и Средней Азии (Казахстана), где ариев беспрестанно теснили соседи (срубная культура) и мучили морозы.

В XIV–XII вв. до н. э. на громадных пространствах, раскинувшихся к востоку от реки Урал, было заброшено множество прежде жилых мест. Далее продолжали использоваться лишь немногие из них — в местностях, обладавших достаточным объемом воды. Жилища представляли собой либо наземные каркасные дома небольших размеров, либо достаточно крупные полуземлянки. Несмотря на притеснения и перемещения, население степей Средней Азии данной эпохи сооружало каналы для орошения полей, разрабатывало рудники и устанавливало бессмертные свидетельства бытия минувших эпох — менгиры, каменные круги, служившие ограждением для курганов.

В XIV–XII вв. до н. э. в среде носителей андроновской культуры уже господствовал обряд трупосожжения, пришедший на смену обряду трупоположения. Прах погребали в камерах из камня или дерева. Курганы располагали группами по берегам рек на возвышенностях. Оградой им служили поставленные вертикально или лежащие камни. На континенте воцарился воспетый германскими сагами «Век сожжения».

Удельный вес скотоводства в сравнении с предыдущими эпохами значительно возрос по отношению к земледелию, что указывает на меньшую оседлость и увеличившуюся подвижность населения. Совершенствовалась металлургия. Кинжалы удлинялись, серпы все более изгибались. Так постепенно над древними центрами юга Туркмении и Ирана нависал новый вал могучего степного мира, вошедший в мировую историю как авестийские иранцы.

Культура валиковой керамики Евразии. Саргаринский этап андроновской культуры

В конце XIII — начале XII в. до н. э. в степях евразийского континента от Карпат и Северных Балкан на западе до Алтая, Тянь-Шаня и Индукуша на востоке сложилась грандиозная культурная общность получившая название археологической культуры валиковой керамики. В степях юга Урала, Сибири и Средней Азии ей соответствует последний, четвертый, этап андроновской культуры, названный саргаринским XII–IX вв. до н. э.

Именно на последнюю четверть II тыс. до н. э. приходится период так называемой варварской оккупации древних центров юга Средней Азии степняками-кочевниками, пришедшими с севера.

Поселения степняков саргаринского этапа составляют две группы: первая — более крупные селения из одного или двух десятков жилищ, вторая — небольшие селения не более чем из пяти жилищ. Возводили каркасные полуземлянки, расположенные либо по кругу, вокруг единого центра — площади, либо цепью по берегу реки, либо сплошной застройкой с небольшими разделительными проемами. Наряду со скотоводством продолжало развиваться и земледелие, главным образом в пойменных долинах рек, снабженных искусственной системой орошения.

Вся эволюция андроновской культуры XVIII–IX вв. до н. э. удивительно точно отображает события, произошедшие вне ее пределов в Азии и Европе во II тыс. до н. э. Степная андроновская цивилизация в своей основе во многом опиралась на древнейшие центры юга Туркмении и севера Ирана V–II тыс. до н. э. и на глубокие традиции кочевников Туранской долины, некогда являвшейся центром речной системы семиречья Вед и Авесты (культура кельтеминар IV–III тыс. до н. э.).

Вспомним о том, как Авеста излагала причины и путь, проделанный арийцами из Айриана-Ваэджо в Иран; он занял несколько столетий беспрестанных перемещений, остановок и новых движений. На этом пути пролегли Маргиана, долина реки Мургаб, Бактрия, долина среднего и верхнего течения реки Амударьи, Нисайя, междуречье Амударьи и Теджена, Айриана (Ария), расположенная в верхнем течении реки Герируд-Теджен, и, наконец, Афганистан и Иран.

Глубочайшие изменения в экономике и во всем укладе жизни, происходившие в среде продвигавшихся к югу Средней Азии степных индоевропейцев, породили великую религиозную реформу Зороастра, положившего начало авестийской духовной традиции иранского мира.

Предание гласит о том, что Зороастр был единственным в мире ребенком, который, родившись, рассмеялся. Покровителем Зороастра и его учения стал царь Кави-Виштаспа, по всей видимости, правивший на землях юга Средней Азии и северо-запада Афганистана около XIII–XII вв. до н. э. Считается, что его жена, царица Хутаоса, первая обратилась в зороастризм. Гибель Зороастра относят на 77-й год его земной жизни, и произошла она от удара кинжалом в спину во время молитвы.

Перелом в жизни протоиранцев пришелся на эпоху варварской оккупации древнейших центров юга Средней Азии XIII–XII вв. до н. э. Зороастр явился выразителем меняющихся духовных воззрений вчерашних степняков XIII–XII вв. до н. э. Он сам вышел из их среды, и именно он положил начало переходу от абсолютного обожествления сил природы во всем многообразии ее проявлений к вере в бога-творца Ахура-Мазду (дух (Аура) — мудрый) и в беспрестанную его борьбу с олицетворяющим силы тьмы Ангра-Манью (злая душа).

Авестийское религиозное учение оказалось ближе к христианству, нежели древняя ведическая духовная традиция. Складывалась религия оседлых земледельцев и ремесленников, сменивших повозку на надежное жилище, укрывающее от бурь и гроз, воющих ветров и леденящих морозов.

Селящийся в городах и поселках вчерашний степняк лишался столь частого прежде и столь любезного его сердцу созерцания утренних зорь, мерцания звезд и бега облаков. Классический образ степного кочевника-арийца, могучего воина, дружившего с каждой былинкой в поле и с каждой капелькой росы на лепестке цветка, жизнь которого с рождения и до погребения под курганом протекала либо в повозке, запряженной волами, либо в боевой колеснице, либо в седле лошади, меняется на образ горожанина-ремесленника или торговца, пахаря, из года в год возделывающего свое поле, аристократа-землевладельца, живущего в замке и утопающего в роскоши и удовольствиях.

Реформа, проведенная Зороастром, по пересмотру древнейшей индоевропейской ведической религии стала неизбежным следствием принципиальных изменений в жизни иранских арийцев.

Подобные реформы произошли и в самой классической ведической религии севера Индии, однако гораздо позже, около VI в. до н. э., результатом чего явилось рождение буддизма. Причина того, что ведические индоарийцы сумели дольше, нежели родственные им иранцы, сохранить древнейшую индоевропейскую духовную традицию, коренится в том, что индоарийцы северо-запада Индии дольше следовали естественному для древних индоевропейцев образу жизни, основой которого были полукочевое земледелие и скотоводство и практически полное неприятие оседлой городской жизни.

Несмотря на глубину религиозной реформы Зороастра, мифология иранцев продолжала опираться на основополагающие ведические представления о мироздании, его творении и о законах развития. Как мы видели из сравнения божеств Вед и Авесты, приведенного выше, иранцы сохранили большинство мифологических персонажей древности в авестийском пантеоне. Сохранено в Авесте и большинство индоевропейских верований в силы природы, выраженных в гимнах водам, землям, горам. Сами источники, расположенные в горных ущельях, считаются творениями доброй воли Ахура-Мазды и отождествляются с матерями.

Авестийские иранцы, как и ведические индоарийцы, сохранили представление о мире как о явлении, одухотворенном от начала до конца во всех его проявлениях, включая слова и мысли. В Авесте воспеваются не только боги, но и души людей, животных, птиц, растений, явлений жизни. Авеста свято верит в силу обожествленного слова.

Во главе духовных принципов авестийских иранцев поставлена душевная и телесная чистота человека. Единство благих мыслей, слов и дел лежало в основе этики авестийцев.

В Авесте изложено целостное учение о суде за грехи, о рае как о чудном саде, месте обитания душ праведников и самого творца Ахура-Мазды, о грядущем воскрешении, о пришествии трех спасителей, о страшном суде и о вечной жизни воскресших тел и душ.

Особенно свято авестийцами чтился труд. Лучшим местом в нашем мире считался дом праведника пахаря, молящегося богу-творцу Ахура-Мазде и обрабатывающего землю и выпасающего скот. Авеста повествует о том, что сама земля-мать обращается к праведнику-земледельцу, обрабатывающему ее, и обещает принести обильные плоды. Человеку же, не обрабатывающему ее, земля пророчит стоять у чужих ворот просителем среди нищих.

В основе авестийского сборника, составленного из двадцати одной книги, лежат созданные самим Зороастром на землях долины Турана и юга Средней Азии Гаты — песнопения, входящие в Ясну (моления), язык которых наиболее близок языку древнейших гимнов Ригведы. В то же время язык Гат, всего их 17, несколько разнится с языком позднейших книг, вошедших в Авесту. Это указывает на близость, если не единство, мест рождения двух, выросших одно из другого, величайших и древнейших индоевропейских духовных учений, выраженных в Ригведе и Авесте.

Предание относит письменное воспроизведение Гат Авесты на конец жизни создавшего их Зороастра и честь этого приписывает одному из его учеников — Джамаспе.

По форме Гаты являются молитвами и проповедями одновременно. В них отражены и некоторые известия о жизни Зороастра, о его скитаниях в обществе деливших с ним нужду учеников — Виштаспы, Фрашоштры, Джамаспы, о долгой и беспощадной борьбе его с приверженцами древнего классического духовного учения.

В произносимых Зороастром речах, отраженных в Гатах, он спорит со сторонниками древних степных традиций, непримиримыми противниками прочной оседлости и земледелия. Авеста обожествляет труд оседлого земледельца.

Зороастр учил, что мир создан богом-творцом Ахура-Маздой, наделенным праведностью, добромыслием и доброй волей. Вместе с тем в мире разворачивается грандиозная ежеминутная и повсеместная борьба творца с Ангра-Манью, владыкой гнева и лжи.

Основополагающие понятия нравственности Зороастр выражает в шести Бессмертных Святых (Амэша-Спента), созданных творцом Ахура-Маздой прежде всего из благого творения. Спэнта — святость, благодетельная животворящая сила. Святые: Благая Мысль — Воху-Мана, Власть Избранная— Хшатра-Варья, Целостность — Харватат, Бессмертие — Амэрэтат. Стоящий во главе Ахура-Мазда венчает семерку единосущных, покровительствующих семи благим творениям: человеку, животным, огню, земле, небу, воде, растениям.

Наряду с новым, привнесенным Зороастром в индоевропейское духовное мировоззрение, в Авесте сохранено многое из более древних Вед. Так, в Авесте отражен миф о рождении мира от двух начал: матери-земли и отца-неба. Огонь, согласно Авесте, обладает очистительной силой и является одушевленной и одухотворенной сущностью. В Авесте возносятся, как и в Ведах, гимны божественному растению хоме (сома).

Авестийская духовная традиция рассматривает труд как борьбу со злыми духами-дэвами. Земля прямо обращается к человеку с просьбой обрабатывать ее, говоря о том, что тот праведник, кто сеет хлеб.

Одним из центральных творений Ахура-Мазды, согласно Авесте, является бог Митра, олицетворяющий вселенский свет в противоположность тьме, бог закона, истины и побед. Митра возвращает брошенное лжецом копье ему же.

Авеста описывает и обитель песнопений, царство добра и света, как горную цепь, опоясывающую с запада и востока страну ариев. У подножия гор берут начало могучие реки (Hapta-Hendu). Богиней воды, земли и плодородия в Авесте является Ардвисура-Анахита, появляющаяся в образе молодой прекрасной девушки.

Согласно Авесте, бог Ахура-Мазда создал небо, воды, земли, растения, животных (первобыка), человека, но злой дух Ангра-Манью возненавидел светлую обитель Ахура-Мазды, и началась борьба сил света и тьмы. Так закончился первый этап творения и началась эпоха смешения, борьба света и тьмы, в которой человек выбором в пользу добра спасает не только себя, но и весь мир.

Авеста повествует о том, что некогда на земле был золотой век правления праведного и мудрого царя Йимы (Yima — сын Vivahvant’a (Веды)). Бог Ахура-Мазда даровал ему золотую стрелу и рог, с помощью которых царь Йима трижды расширил пределы земли. Но после тысячи лет праведного правления Йима получил от Ахура-Мазды весть о грядущих испытаниях. Царю было сказано о том, что грешный мир людей будет уничтожен великим морозом, после которого произойдет таяние снега и земля будет затоплена водами. Бог велел Йиме создать надежное убежище для спасения всего живого, включая огонь.

Убежище должно было быть окружено стеной и валом. Царь Йима выполнил волю бога и тем спас от гибели людей, животных и растения. Однако сам царь Йима поддался искушению Ангра-Манью, совершил грехопадение, вследствие чего и погиб. В мире воцарился змей (Ажи-Дахака). Но появился герой Третона (Trita Aptya (Веды) — третий водяной) и убил змея.

После эпохи борьбы сил света и тьмы наступит, согласно Авесте, время разделения, являющееся прологом к обновлению и воскрешению мира. Предшествовать и приближать эпоху разделения будут три Спасителя, три сына Заратуштры.

Согласно основополагающей части Авесты — Гатам лишь тот сможет достичь вечного блаженства, кто сумеет пройти мост, ведущий в обитель богов. Сделать это возможно в служении богу-творцу Ахура-Мазде. Грешников справедливая дэва сталкивает с моста в бездну. Авестой воспеваются души предков (Pitarah (Веды) — души умерших, в честь которых совершались поминальные обряды).

Окончательно сложившаяся уже в I тыс. до н. э. Авеста, свод священных книг зороастризма, включала двадцать одну книгу. Книги эти последовательно повествовали о добродетели и благочестии, о религиозных обрядах, об изложении религиозного учения Зороастра, о космогонии, об астрономии, о правовых установлениях, о легендарном царе Гуштаспе и деяниях, совершенных во время его правления Зороастром, об истории человечества и царей иранцев, о праведности и детстве Зороастра, о справедливости в делах, о гирях и мерах, о гражданских и военных законах, о браках, о ритуале, обязанностях жрецов и наказании за грехи, об астрологии, о добродетели и судьбе души после смерти. Последняя, двадцать первая, книга возносила хвалу богу Ахура-Мазде и небожителям зороастрийского пантеона.

До наших дней сохранились не все книги авестийского собрания: «Вендидад», являющаяся кодексом против дэвов, дошла полностью; сохранились книги «Висперед» — о всех божествах, «Ясна» — книга ритуалов, включающая древнейший пласт Авесты Гаты, «Яшт» — близка «Ясне». Помимо отдельных книг самой Авесты сохранена Малая Авеста — книга, включающая отдельные части Авесты, необходимые праведнику. Сохранились и некоторые фрагменты ряда других книг Авесты.

Формирующаяся в VIII–I вв. до н. э. ветхозаветная иудейская религия подпала под определенное влияние зороастризма после того, как иранский царь Кир освободил евреев из вавилонского плена в V в. до н. э. Одно из заимствований иудеев у зороастризма выражено в злом духе Асмодее (Ветхий Завет, книга Товит, глава 3, 8), прообразом которого послужил авестийский Аэшма-дэва. В Новом Завете, в Евангелии от Матфея, повествуется о трех волхвах-зороастрийцах, идущих по указанию падающей звезды с принесением даров предсказанному Спасителю.

Сам текст семнадцати авестийских Гат, построенный на обращении Зороастра к богу Ахура-Мазде за наставлением и вознесении молитв божествам, дает многое для понимания времени и места рождения Авесты и природы происходящих исторических процессов в мире иранских арийцев XIII–VIII вв. до н. э.

Первый гимн Гат обращен непосредственно к богу, творцу всего сущего Ахура-Мазде (духу мудрому) (Яшт 1) (перевод И. Стеблин-Каменского).

В гимне Ардви-Суре (Яшт 5) возносятся молитвы обожествляемой реке.

Река Ардви (Ап (авест.) — вода) традиционно отождествляется с рекой Амударьей и её божеством — душой. Возможно, более древним прообразом реки служила погибшая река Туранской долины (Чу-Жан-Дарья-Узбой). Эпитет Сура означает силу и суровость реки. Анахита — чистая. Ардви-Сура-Анахита — могучая чистая река.

Дану означает название населяющего Туранскую долину народа, ставшего врагом оседлых авестийских иранцев, изменивших древним заветам и традициям степного индоевропейского мира, еще в продолжение едва ли не двух тысячелетий сохраняемых туранцами.

Этимологически имя Дан могло означать — народ, живущий у реки (у воды). Низовья рек Дон, Днепр, Днестр, Дунай во II–I тыс. до н. э. населялись праиранцами, прямыми и непосредственными потомками которых являются осетины-наследники и остатки скифов и сарматов, бывших теми же туранцами, что и даны Авесты. Так вот, из четырехсот рек Осетии триста девяносто девять в названии содержат корень Дон или Дан.

В Авесте отражено имевшее серьезную историческую основу предание о размежевании и вражде авестийских иранцев с их степными собратьями-туранцами, населявшими долину Турана и ставшими впоследствии одними из прародителей исторических скифов и сарматов.

Легендарный иранский стрелок Эрехш с вершины высокой горы выпустил стрелу, и, пролетев множество земель, гор и рек, она достигла берега реки Амударьи и тем обозначила границу Ирана и Турана.

В Авесте упоминается также река Ранха, отождествляемая, с одной стороны, с Сырдарьей (Яксарт), а с другой — близкая по звучанию скифскому названию реки Волги — Ра (согласно греческим источникам). Славянской параллелью в данном случае служит слово роса, утренняя влага.

Реку Гильменд, протекающую на юге и востоке Афганистана, отождествляют с авестийской рекой Хаэтумант, обильной мостами и переправами, что само по себе естественно, ибо долина Гильменда связывала индоарийцев северной Индии с их собратьями в Туране и Иране. Река Хаэтумант (Гильменд) впадает в озеро Хамум (Кансава) в Систане.

С этим озером связано авестийское предание о заповеданных Заратуштрой трех его сыновьях Спасителях, приход которых грядет. Они родятся от семени Заратуштры, хранимом в озере Кансава.

Явление первого Спасителя описывается, в гимне Хварно (Яшт 19). Мать Спасителя родит сына после купания в озере Консава. Богиня Аши (rta (Веды)), олицетворяющая судьбу и космический закон морали, даст Спасителю чудесный могучий разум, необходимый для преображения мира.

В Авесте содержится указание на то, что легендарная прародина ариев, страна Айриана-Ваэджо, расположена по берегам реки Вахви-Датия, что означает воду (Вахви) дающую (Датия) или просто благодатную. Вероятнее всего под рекой Вахви-Датия Авеста подразумевает нижнее и среднее течение Волги, бассейн которой был северо-западной провинцией земель ведических и авестийских ариев и представлял собой естественный западный рубеж андроновской культуры XVIII–IX вв. до н. э.

В силу того, что генеральное направление движения иранских арийцев в эпоху сложения Авесты (XIII–XII вв. до н. э., т. е. «варварская оккупация» юга Средней Азии кочевниками), было с севера на юг, у иранцев укоренилось представление, что юг — это то, что впереди, север — это всегда то, что позади, запад — справа, восток — слева.

Кроме того, Авеста говорит о том, что страна Ариана-Ваэджо, первая созданная богом Ахура-Маздой для ариев, была ими покинута по ряду внешних и внутренних обстоятельств. Вместе с ней были покинуты и берега реки Вахви-Датия, после чего путь ариев пролег с севера на юг. Указание на то, что страна Айриа-на-Ваэджо была первой создана богом для ариев, говорит о том, что данная территория служила прародиной восточной группы индоевропейского мира Евразии. Страны, расположенные на юге Средней Азии и далее в Афганистане и Иране, являлись для ариев, по большому счету, новым краем. Ими были последовательно заняты Согдиана (долина нижнего Зеравшана), Маргиана (долина реки Мургаб), Бактрия, Нисайя (междуречье Аму-дарьи и Теджена). Однако тут кочевники столкнулись с нескончаемой цепью горных хребтов, описанных в гимне Хварно (Хварно — благословение богов, дарующее счастье и власть) (Яшт 19).

В преодолении растянувшихся от восхода до заката солнца горных цепей, опоясавших юг Средней Азии с востока до запада, авестийским ариям, как и ранее их ведическим сородичам, помогла долина реки Теджен-Герируд, прорезающая горы с севера на юг, верховья ее Авеста называет страной Харайва (Ария античных авторов). К западу от нее лежит открытая для доступа страна Канха (Восточный Иран), а к югу — долина «обильной мостами и переправами» реки Хаэтумант (реки Гильменд), впадающей в озеро Кансава.

В Авесте упоминается океан — Ворукаша, берега которого имеют широкие вырезы и заливы. Принято считать, что Ворукаша означает Каспийское море. Однако океан Ворукаша в изначальном смысле мог означать Северный Ледовитый океан, побережье которого действительно изрезано глубочайшими заливами.

Несмотря на революционность реформы Зороастра, Авеста сохранила многие изначальные ведические мотивы и представления индоевропейского мира Евразии. Наиболее ярко родство Ригведы, своего рода матери Авесты (несущей весть, то есть знания), отражено в гимне Митре (Яшт 10), богу хеттов, ведических индо-арийцев и авестийских иранцев.

А теперь вернёмся к данным археологии. Путь авестийских ариев из Айриана-Ваэджо в Иран археологически отмечен продукцией степной археологической культуры валиковой керамики XIII–XII вв. до н. э. (мы помним о том, что на юге Урала и в степях юга Западной Сибири и Средней Азии ей соответствует последний, четвертый, этап андроновской культуры, названный саргаринским и относящийся к XII–IX вв. до н. э.) и более позднего времени — XI–VIII вв. до н. э. как раз в провинциях, последовательно пройденных эпическим походом протоиранцев: Согдиана, Маргиана, Бактрия, Нисайя, Ария (район города Герат) и, наконец, север и северо-запад Ирана.

Крайняя западная область культуры валиковой керамики входила в сферу распространения и влияния исторических фракийцев. Юг России, от низовьев Днестра до бассейна реки Урал в XIII–VIII вв. до н. э. был населен входившими в область распространения культуры валиковой керамики историческими киммерийцами, наследниками срубной культуры середины II тыс. до н. э. Носители срубной культуры в несколько раз превосходили по численности все синхронные им культуры древности. Юг Урала после XII в. до н. э., то есть после исхода авестийских арийцев, стал центром сложения будущих исторических ираноязычных скифов и сарматов.

Эпоха культур полей погребений Европы XIII–VIII вв. до н. э

К началу XIII в. до н. э. культура курганных погребений пережила эпоху подъема и вступила в период достаточно прочной оседлости, сменившей эпоху кочевого скотоводства с элементами земледелия на широкое пахотное земледелие с развитым стадом крупного и мелкого рогатого скота и свиней. Свиноводство, как известно, один из верных признаков перехода к оседлому ведению хозяйства.

Вместе с переходом к оседлой жизни и ведению производящего хозяйства в XIII в. до н. э. в Европе, и в первую очередь в её центральной части, произошёл переход от традиционного для кочевников курганного захоронения к обряду захоронения, свойственному достаточно оседлому населению на полях погребений или погребальных урн.

^{Европа второй половины II тыс. до н. э.}

Причём если в XV–XIV вв. до н. э. под курганами в Европе хоронили по обряду как трупоположения, так и трупосожжения, то к XIII в. до н. э. началось явное преобладание трупосожжения с захоронением праха в биконических урнах.

Культурным ядром эпохи полей погребений, как и в предыдущие времена, оставался центр Европы, а именно север Карпатской котловины, земли Чехии, Словакии и Польши, где складывается лужицкая археологическая культура полей погребений XIII–VIII вв… до н. э.

Одной из этнических основ населения культуры полей погребений явилось перешедшее к оседлости население культуры курганных погребений, в свою очередь вобравшее и поглотившее значительные массивы населения более древних индоевропейских культур Европы (культура воронковидных кубков IV–III тыс. до н. э., культура шаровидных амфор III тыс. до н. э., культура шнуровой керамики рубежа III–II тыс. до н. э.)

К XIII–XII вв. до н. э. в центре Европы, в первую очередь на территориях Польши и Восточной Германии, вовсю шел процесс вырубки лесов под пашни, строительство многочисленных поселков со значительным населением. Строились они по берегам рек и часто обносились валами и рвами, отсекавшими от напольной стороны края мысов береговых террас, либо на вершинах холмов, окруженных болотами и густыми лесами. Основой домостроения была каркасно-столбовая конструкция. Вокруг поселений на протяжении ряда веков прочной оседлости вырастали обширные поля погребений, содержавшие сотни захоронений, заключенных в биконические бронзовые или глиняные урны.

Успешное ведение сельского хозяйства обеспечивало значительный рост населения центра Европы, что, в свою очередь предопределило расширение не только самой лужицкой культуры, область распространения которой пролегала от Лейпцига на западе до Галиции на востоке и от Балтики на севере до Чехии, Моравии и Словакии на юге, но и общеевропейскую экспансию народа — носителя культуры и традиций полей погребений, именно в её центральноевропейском, то есть лужицком, варианте. И хотя всюду, где в Европе возникал обычай создания полей погребений или погребальных урн, этническая основа во многом оставалась местной, однако определяющее культурное влияние повсеместно было центральноевропейским, то есть лужицким.

Наряду с доминирующим культурным и этническим влиянием лужицкой культуры полей погребений в Европе XIII–VIII вв. до н. э. шло широчайшее распространение изделий бронзолитейной металлургии центра Европы, остававшегося, как и в первой половине II тыс. до н. э., ведущей металлургической провинцией континента. Центральноевропейские изделия из бронзы проникали в Элладу, на Апеннины, на острова Средиземноморья (Крит, Кипр, Киклады) и даже в Переднюю Азию, перевалочным торговым центром которой, как мы помним, служила хеттская крепость в Сирии Гаргамеш, охранявшая переправу через реку Евфрат.

Поля погребений обычно весьма обширны и содержат от нескольких сотен до нескольких тысяч захоронений. Сожжение совершалось на стороне, после чего пепел помещался в урну, устанавливавшуюся в грунтовую могилу. Нередко урну с прахом окружало несколько сосудов. Часто верх урны закрывался камнем.

Наряду с грунтовыми захоронениями полей погребений у населения сохранялась верность древней степной индоевропейской традиции насыпать курганы. Известен громадный курган лужицкой культуры у Седдина, высота которого достигает 11 м, диаметр 70 м. Курган скрывает круглую погребальную камеру с росписью по стенам, содержащую три бронзовые урны с останками мужчины и двух женщин и меч.

Земли Чехии и востока Германии в данную эпоху изобиловали множеством изделий из золота. Среди них особенно заметны классические индоевропейские, очень характерные как для славян, так и для кельтов шейные гривны, свитые из тончайшей золотой проволоки. Иные клады поры полей погребений данной территории содержат до нескольких килограммов золота в слитках или в ювелирных изделиях.

В Карпатской котловине в последней четверти II тыс. до н. э. — в первой четверти I тыс. до н. э. развивался целый ряд местных вариаций общеевропейской культурной традиции полей погребений.

Всюду в бассейне Среднего и Нижнего Дуная, от Черного моря до Восточных Альп и от Карпат до центра Балкан в данную эпоху производились захоронения на обширных полях погребений с помещением праха в большие бронзовые или керамические урны, обычно накрытые масками. Металлургия Подунавья блистала необыкновенным мастерством и мощью, наполняя рынки Европы и Азии множеством чудного бронзового оружия, украшений, орудий производства и домашней утвари. Керамическая посуда изобиловала богатством орнамента и разнообразием форм.

Широкое распространение получили ритуальные глиняные повозки, в упряжи которых вместо коней или быков оказывались птицы, являвшиеся ведическими и авестийскими символами солнца и плодородия.

И вместе с тем на Среднем и Нижнем Дунае наряду с культурой полей погребений продолжали сохраняться не только традиции культуры курганных погребений середины II тыс. до н. э., но и очаги более ранних индоевропейских культур первой половины II тыс. до н. э., сохранявшие приверженность древним мотивам шнуровой керамики. Отдельные, наиболее стойкие наследники индоевропейских вторжений в Европу рубежа III–II тыс. до н. э. в течение почти всего II тыс. до н. э. успешно отстаивали свое право на следование собственным традициям и вкусам, спасая независимость от новых вторжений на высоких холмах Карпат за рядами ощетинившихся частоколами валов и рвов. Таковой была культура Монтеору (северо-восток Мунтении), сумевшая на протяжении XX–XIII вв. до н. э. сохранить в укрепленных поселках древний уклад жизни, успешно противостоявший традициям культуры курганных погребений и отчасти культуры полей погребений.

На севере Апеннин, в долине реки По, где с XX в. до н. э. развивалась культура Террамар, в последней четверти II тыс. до н. э., так же как и в центре Европы, перешли к обряду трупосо-жжения и захоронения на полях погребальных урн, в непосредственной близости от поселений.

Вместе с тем на юге Апеннин около XIII в. до н. э. произошла трагедия, выразившаяся во внезапной гибели культур острова Сицилии и Липарского архипелага из-за вторжения носителей культуры полей погребений, привнесших на острова трупосожжение и захоронение в урнах.

После этого в Сицилии сложилась культура Панталика (XIII–VIII вв. до н. э.), характеризующаяся повсеместной защитой поселений укреплениями, широкой торговлей с Микенами (Эллада) и приверженностью общеевропейской традиции данной эпохи, выражавшейся в создании классических полей погребений.

Интересно, что на Пиренейском полуострове традиция и культура полей погребений распространились не ранее начала железного века, то есть около VIII в. до н. э., что лишний раз подчеркивает консерватизм и традиционализм крайнего юго-запада Европы.

В последней четверти II тыс. до н. э. на юге Германии, в бассейне Верхнего Рейна, наряду с продолжавшимся распространением металлургического влияния центра Европы, шло повсеместное религиозное влияние культуры полей погребений на осевшее с середины II тыс. до н. э. в здешних местах население культуры курганных погребений. Если на Верхнем Рейне в данную эпоху при преобладании плоских могил насыпались отдельные курганы, то на Среднем Рейне, в районе Майна, наряду с трупосожжением повсеместно было распространено трупоположение. А на Нижнем Рейне, на землях современных Бельгии и Нидерландов, и вовсе преобладали курганы, окруженные рвом.

На востоке Франции также весьма сильными оставались позиции культуры курганных погребений XV–XIV вв. до н. э., однако под самими курганами наряду с трупоположением было представлено и трупосожжение, а уж инвентарь и вовсе принадлежал классическому ряду эпохи полей погребений. В первой четверти I тыс. до н. э. поля погребений продвинулись на юг Франции.

На островах Британского архипелага поля погребальных урн распространяются между 1400 и 1200 г. до н. э., и главным образом из-за носителей восточноанглийской культуры «Food-vessel», связи которой с континентом были наиболее тесными.

Ярчайшее отражение традиций и культуры эпохи полей погребений мы находим на севере Европы, где около 1250–1150 гг. до н. э. распространились трупосожжение и захоронение праха в биконических урнах. Однако помещались урны в неизменные, со времени господства культуры курганных погребений могилы, сокрытые курганной насыпью, нередко сложенной из камня и окруженной каменными кругами. В среде древних индоевропейских виков Скандинавии появились новые образы, выраженные в изменении орнамента, отныне все шире содержавшего спирали, и новые формы изделий из металла в виде разнообразных браслетов, гривен, фибул, топоров-кельтов и т. д. На север распространились длинные трубы Луры.

На каменной плите кургана Кивик в Южной Швеции, насыпанного около 1200 г. до н. э., сохранилось чудное изображение колесницы, ведомой возничим и запряжённой парой лошадей. Описание подобных колесниц мы находим в гимнах Ригведы и Авесты II–I тыс. до н. э. Подобные колесницы сохранили курганы юга Урала XVII–XV вв. до н. э. и центра Европы XV–XIV вв. до н. э.

Согласно канонам древнейших индоевропейских традиций Евразии, отражение духовных основ которых мы находим в Ригведе и Авесте, население юга Скандинавии и севера Германии обожествляло силы природы и души всех ее видимых проявлений. Рекам и озерам приносились многочисленные жертвы, по сей день хранимые их лоном в виде кладов оружия и украшений.

Торжество культуры полей погребений XIII–VIII вв. до н. э. в Европе было не столько следствием расселения век от века возраставшего численно населения центра Европы на ее дальнюю и ближнюю периферии, сколько результатом крупной религиозной реформы, произошедшей в наиболее экономически развитом районе тогдашней индоевропейской Европы. При этом решающую роль сыграло ее первенство в переходе от полукочевого образа жизни и ведению хозяйства к устойчиво оседлому. Эпоха полей погребений XIII–VIII вв. до н. э. на западе Евразии — это своего рода зеркальное отражение реформы Зороастра (Заратуштры) XIII–VIII вв. до н. э. в среде оседлых арийцев юга Средней Азии, Афганистана и Ирана, шедшей в пику продолжавшим поддерживать древнейший ведический уклад жизни степнякам-туранцам, оставшимся кочевниками и занимавшим не только равнины Средней Азии, но и все пространство степей от верховьев Енисея до гирла Дуная.

Шедшая в Европе почти повсеместно замена кургана на грунтовую могилу символизировала смену всего жизненного уклада недавнего степняка-кочевника. Подобный излом не мог не отразиться на самой сути духовного мира индоевропейцев Европы, как это случилось и с религиозной доктриной авестийских иранцев. Шел общий для обоих крыльев индоевропейцев Евразии отход от общения с силами природы и самосокрытие в защищенные укреплениями поселки, в мастерские ремесленников, в большие крытые хлева, заменившие степные загоны.

Впрочем, не такой уж и оседлой продолжала оставаться жизнь индоевропейского мира Европы, и далеко не всюду шло лишь распространение влияния религиозного или экономического.

Около 1200 г. до н. э. мчащийся на боевых колесницах, словно степная буря, поток исторических дорийцев, устремившийся подобно снежной лавине с Нижнего и Среднего Дуная на юг Балканского полуострова, разрушил до основания циклопические крепости ахейцев, главными среди которых были Микены, Ти-ринф, Пилос. Только разгромом Поздней Эллады дорийцы не удовольствовались, и в середине XI в. до н. э. в полное запустение вследствие вторжения пришел некогда цветущий остров Кипр. А около 1100 г. до н. э. окончательно погибла критская цивилизация, являвшаяся древнейшим очагом индоевропейской письменности и бронзовой металлургии в Европе.

Эпоха полей погребений Европы XIII–VIII вв. до н. э. была временем окончательного сложения исторических общностей классического Древнего мира античных авторов. По мере роста оседлости все активнее развивались процессы культурного, языкового и экономического размежевания некогда единого бурлящего индоевропейского мира Евразии. Население обособившихся, ощетинившихся частоколами городищ Европы все меньше понимало наречия соседей. Ив то же время цементировались суперэтносы континента, сплочённые не только общим прошлым, но и самой географией территории, занятой их предками в течение целой череды индоевропейских нашествий IV–II тыс. до н. э.

Так, крайний запад Европы стал местом сложения исторических кельтов, формированию языковых, культурных и прочих особенностей которых послужила обособленность их территории с юга, запада и севера морем, а с востока — Альпами. Естественным рубежом для кельтов на северо-востоке служил Рейн.

Юг Скандинавии, полуостров Ютландия (Дания) и самый север Германии стали местами кристаллизации германской общности континента. Естественная и в высшей мере эффективная защита морем служила для протогерманцев залогом яркого своеобразия их языка, культуры и национального характера.

Индоевропейское население Апеннин, пережив на протяжении XIII–VIII вв. до н. э. крупные вторжения воинственного полукочевого населения, шедшего из долины Среднего Дуная, так же как и протокельты и протогерманцы, благодаря защите морем и альпийским горным массивом обособилось и явилось основой для сложения исторической латинской и этрусской, пришедшей на Апеннины из Малой Азии, общностей континента.

Вторжение дорийцев в Элладу, Малую Азию и на острова Средиземноморья представляется последней крупной вехой в сложении греческой общности Европы.

Индоевропейские носители культуры курганных погребений, позже (XIII–VIII вв. до н. э.) трансформировавшейся в культуру полей погребений, на северо-западе Балкан явились основой и иллирийской общности классических античных авторов.

Северо-восток Балкан и восток Карпатской котловины в XIII–VIII вв. до н. э. занимали индоевропейцы, следовавшие традициям эпохи полей погребений и известные древним авторам как фракийцы. Особенность их положения заключалась в том, что на юге они смыкались с динамично развивавшейся Элладой, на востоке — с вечно беспокойным кочевым иранским миром киммерийцев, скифов и сарматов, а на западе и севере — с могучими кельтами, германцами, славянами и иллирийцами.

Заброшенные в Прибалтику и в леса центра и запада России потоком носителей культуры шнуровой керамики рубежа III–II тыс. до н. э., так и не потревоженные позже серьезными внешними вторжениями, индоевропейцы получили уникальную возможность в течение нескольких тысячелетий вырабатывать яркое своеобразие защищенного морем и труднопроходимыми лесами и болотами балтского мира.

Протославяне оказались той центральной группой индоевропейского мира Евразии, которая соприкасалась со всеми без исключения его языковыми, культурными, экономическими и религиозными общностями на протяжении V–I тыс. до н. э. Про-тославянская общность уже в I тыс. до н. э. сумела пережить, и при этом выстоять, натиски иранцев (VIII–I вв. до н. э.), кельтов (V–I вв. до н. э.), германцев (VI–I вв. до н. э.), фракийцев. Срединное положение славянства обеспечило не только мощь, образность и универсальность его языка, но и несокрушимую устойчивость культуры и стойкость самого славянского типа, на первый взгляд податливого, а на деле всепобеждающего и глубоко при этом гуманного даже к истязавшим его, но поверженным врагам.

Местом сложения славянской общности Евразии явилась территория, расположенная к югу от Балтики, к востоку от Верхней Эльбы и Дуная и к западу от Средней Волги. Район Карпатской котловины входил начиная с III тыс. до н. э. (кл. шаровидных амфор) в зону влияния и расселения одного из древнейших протославянских этнических пластов, однако всегда был ареной столкновений между различными народами и из-за извечной нестабильности и доступности для вторжений устойчивой языковой и культурной общности создать не мог.

В то же время пояс Карпатских гор, протянувшийся от Галиции до верховьев Эльбы, не только служил громадным, трудноодолимым барьером, защищавшим протославянские поселения бассейнов Эльбы, Одера, Вислы с юга, но и сам являлся естественной, густо заселенной славянской крепостью, не раз спасавшей оседлых земледельцев, скотоводов и охотников от уничтожающих все живое нашествий.

Полоса лесостепи, пролегшая от Карпат до верховьев Оки и Средней Волги, являлась одновременно и пастбищем, и огромной пашней. Близость девственных лесов в бассейнах Припяти, Верхнего Днепра, Десны и Сожа всякий раз с ростом вооруженного напора со стороны причерноморской степи позволяла спасти от полного уничтожения восточнославянское крыло большой западной группы индоевропейцев Евразии. Однако всякий раз, когда буря над головами восточных протославян затихала, они спускались с Карпат в долину Дуная и выходили из лесов Днепровско-Волжского бассейна в степи юга России, расселяясь до устьев Дуная, Днестра, Днепра и Дона.

Юг Средней Азии во II тыс. до н. э

Завершая данную главу, вновь обратимся к процессам, проходившим на юге Средней Азии во II тыс. до н. э.

На протяжении IV — первой половины II тыс. до н. э. крупнейшим центром Северного Копетдага (юг Туркмении) являлся Намазга-Депе, площадь которого в пору наибольшего расцвета достигала 100 гектар, обведенных оборонительной стеной, сложенной из кирпича-сырца.

Несмотря на ухудшение водного баланса, наступившего уже в III тыс. до н. э. — начале II тыс. до н. э., Намазга-Депе продолжал оставаться мощным центром производящей экономики края, обеспечивавшим высокий уровень жизни населения. Семьи жили в больших многокомнатных домах. По-прежнему развивались бронзолитейная металлургия, керамическое производство с использованием гончарного круга. Для передвижения использовались одно- и двухосные повозки.

Однако с течением столетий упадок центров юга Туркмении обозначался все явственнее. Шло неуклонное сокращение площадей поселений. Деградировали ремесла, что вело к огрублению продукции. Во второй половине II тыс. до н. э. жизнь в Намазга VI замерла, за исключением его северной части, где возник укрепленный замок, получивший название «вышка» из-за оставленного им холма площадью в два гектара против былых ста.

Схожие события происходили и во втором по величине центре севера Копетдага — Алтын-Депе, площадь которого на рубеже III–II тыс. до н. э. достигала 26 га. Во II тыс. до н. э. восточная часть города была оставлена жителями, а жизнь продолжилась лишь на части его западной половины.

Во II тыс. до н. э., как мы помним, погиб и Геоксюрский центр в низовьях реки Теджен.

Не меньшие бедствия претерпевал и северо-восток Ирана (Тепе-Гиссар).

Вначале второй четверти II тыс. до н. э. перелом в развитии древней южнотуркменской цивилизации привел к необратимой трансформации в совершенно новую, иную по сути и размаху цивилизацию центра Евразийского континента.

Население терпящих катастрофу городов и селений севера Копетдага с начала II тыс. до н. э. принялось за освоение новых земель в Азии, ближайшими из которых стали: нижнее течение реки Мургаб (Маргиана), среднее течение реки Амударьи (Бактрия), долина реки Зеравшан (Согдиана), Ферганская долина в верховьях реки Сырдарьи.

Прежде всего освоению земледельцами и ремесленниками севера Копетдага подверглось верхнее течение реки Мургаб, начало которому было положено в первой четверти II тыс. до н. э. Оазисы Мургабской долины лежали к востоку от Геоксюрского центра северокопетдагской (южнотуркменской) культурной провинции и явились первой и ближайшей к древнейшей метрополии страной, ставшей прямой наследницей цивилизации юга Туркмении V–II тыс. до н. э.

В 120 км к северу от современного города Мары в начале II тыс. до н. э. развернулось освоение Келлелинского оазиса, древнейшего в долине реки Мургаб. Все стороны производящей экономики, культуры, домостроения долины реки Мургаб II тыс. до н. э. были местным воспроизводством образцов цивилизации севера Копетдага того же времени (Намазга-Депе VI).

Келлелинский оазис являл собой островок зелени, затерянный среди стремительно опустынивавшейся равнины. Он буквально тонул среди океана наступавшего отовсюду песка. Обитатели оазиса построили систему оросительных каналов, тянущуюся на 20 км к югу от оазиса, вдоль русла Мургаба. На орошаемой площади располагались поселения ремесленников, земледельцев и скотоводов.

Все поселения оазиса возникли практически в одно время, в первой четверти II тыс. до н. э., и являются однословными. Центром Келлелинского оазиса стал Гонур-Депе, объединявший не менее десятка более мелких поселений.

Помимо этого оазиса, во II тыс. до н. э. долина реки Мургаб стала свидетелем возникновения ещё множества поселений, объединенных несколькими достаточно крупными центрами. Наиболее древним среди местных центров считается Аучин-Депе, мощность культурного слоя на котором составляет 1,5 м.

Вслед за ним в долине Мургаба выросли центры Тахирбай площадью в три гектара, Тоголок-Депе и множество иных поселений.

Вслед за освоением нижнего течения реки Мургаб древнее население севера Копетдага двинулось далее к востоку и достигло среднего течения реки Амударьи, где была заложена основа исторической Бактрии. На правом берегу реки Амударьи, между устьями рек Вахш на востоке и Зеравшан на западе, было выстроено множество поселений, наиболее значительным из которых явился Сапалли-Тепе. Начальный период его развития относят к 1700–1500 гг. до н. э. Шло активное строительство оборонительных стен, защищавших четко распланированные кварталы, разделенные сетью улиц и переулков. Уровень производящей экономики вновь осваиваемого края был весьма высоким и включал все классические отрасли II тыс. до н. э.: металлургию, керамическое производство, ткачество, строительство, сельское хозяйство.

Помимо Саппали-Тепе, в среднем течении Амударьи в первой половине II тыс. до н. э. развивался целый ряд значительных центров, среди которых следует отметить Джаркутан, Кучук-Тепе. Средний этап развития Саппали-Тепе приходится на 1500–1350 гг. до н. э., а поздний — на 1350–1000 гг. до н. э.

Во второй половине II тыс. до н. э. на смену древним северо-копетдагским центрам Намазга, Алтын, Геоксюр, Анау, теряющим население, кварталы которых все более превращались в оплывающие руины и служили оставшемуся населению кладбищем, пришел новый центр Елкен-Депе, расположенный неподалеку от Намазга-Депе.

Елкен-Депе стал новой столицей страны, и историю его принято делить на три периода: первый (вторая половина II тыс. до н. э.), второй (конец II — начало I тыс. до н. э.), третий (VII–IV вв. до н. э.).

Одной из примет, указывающих на отход населения севера Копетдага от прочной оседлости былых эпох, является то, что кладбища второй половины II тыс. до н. э. нередко устраивались на значительном удалении от поселений, чего в прежние тысячелетия в данном регионе не было.

Крайней провинцией на востоке, подвергшейся в последней четверти II — первой четверти I тыс. до н. э. экспансии древнего северокопетдагского населения, явилась Ферганская долина, расположенная в верховьях реки Сырдарьи. На плодородных благодатных землях долины в короткие сроки выросли сотни селений, особенно густое скопление которых отмечено на востоке долины. Располагались поселения кустами (группами), на значительном расстоянии друг от друга.

Среди скоплений поселений наиболее заметными являются Дальверзинская, Кара-Курганская и Чустская группы. Ферганская культурная провинция входила в общий ряд с севером Копетдага, Маргианой, Бактрией, северо-востоком Ирана и Афганистаном и представляла собой часть большой цивилизации центра континента на рубеже II–I тыс. до н. э. Ферганская долина уступала более древним провинциям Средней Азии в мощи производящей экономики, однако превосходила их в продуктивности сельского хозяйства и в первую очередь земледелия.

Около XIV в. до н. э. преобразилась долина реки Сумбар, являющейся правым притоком реки Атрек на крайнем юго-западе Туркмении. Поселения в данной местности существовали ещё с IV тыс. до н. э. Земли по берегам реки Сумбар и в низовьях реки Атрек называются Мисрианской равниной, или исторической провинцией Дахистан. На протяжении XIV–X вв. до н. э. в долине реки Сумбар выросли крупные центры с укреплениями, окруженными множеством усадеб. Среди них: Изат-Кули площадью около пятидесяти гектаров, Тангсикылджа, Чпалык-Депе, Мадау-Депе. Наряду с крупными развивались средние поселения, площадь которых составляла три — четыре гектара: Тильки-Депе, Чапан-Депе, Едиджа-Депе, Беурме-Депе, Вами-Депе и множество иных.

В долине реки Сумбар весьма сильно ощущалось культурное влияние прикаспийского Ирана; кстати, именно оно во многом оградило данную провинцию юго-запада Туркмении от идущих с севера на юг Средней Азии степняков второй половины II тыс. до н. э. В отличие от центров севера Копетдага, Маргианы, Бак-трии и Ферганской долины, керамическое производство которых вследствие нашествия с севера кочевников андроновской культуры от гончарного круга перешло к древней ручной выделке, гончары долины реки Сумбар в своей работе продолжали использовать круг.

Таким образом, можно сказать, что на протяжении всего II тыс. до н. э., особенно во второй половине, шло широкое распространение городского и сельского населения севера Копетдага в долину Нижнего Мургаба, Средней Амударьи и в Ферганскую долину в верхнем течении Сырдарьи. Пришельцы всюду строили квадратные, снабженные круглыми башнями крепости, охранявшие обширные районы, занятые небольшими поселками земледельцев и скотоводов.

Что могло явиться причиной упадка древнейшей среднеазиатской метрополии V–II тыс. до н. э. на севере Копетдага — засоление почв, гибель речных потоков, опустынивание земель или разгром, учиненный степными кочевниками, спускавшимися, как минимум, тремя громадными волнами с севера Евразии начиная со второй половины III тыс. все II тыс. до н. э. и далее всю первую четверть I тыс. до н. э.?

Земледельческое оседлое население севера Копетдага, хотя и покинуло свои древние гнезда, тем не менее не растеряло уровня производящей экономики, продукция которой хотя и огрубела, но не деградировала. Кроме того, были освоены новые, превосходящие по площади прежние территории. Было выстроено множество крепостей, селений, систем орошения. Видимо, древняя северо-копетдагская роза отцвела, но, умирая, дала множество новых ростков.

Глава 10. История Евразии в I тыс. до н. э. — I тыc. н. э

Обзор событий, происходивших в Европе в начале I тыс. до н. э

Великая засуха, с особой силой поразившая евразийскую степь на рубеже XIV–XIII вв. до н. э. и продлившаяся едва ли не до VIII в. до н. э., не только уничтожила многие древнейшие культурные центры Передней Азии и севера Копетдага (юг Туркмении) и привела в движение громадные этнические волны кочевого индоевропейского мира степи (авестийские иранцы), устремившегося в поисках воды и орошаемых пастбищ и нив на юг Средней Азии, но и отразилась на судьбах народов Европы в не меньшей степени, чем на судьбах населения Передней и Средней Азии.

Центр Европы около XIII в. до н. э. подвергся едва ли не столь же жестокой засухе, как и центр Евразии. Изменение климата тут, как и на востоке, сопровождалось наступлением степи и полупустыни и повсеместным падением уровня грунтовых вод. При этом территории центра Европы, расположенные не менее чем на 500 м над уровнем моря, от засухи практически не страдали. Земли Греции, Малой Азии, острова Средиземноморья в последней четверти II тыс. до н. э. также подверглись засухе.

Одним из важнейших следствий ухудшения климата центра Европы следует считать вторжение исторических дорийцев в Грецию, положившее конец эпохе поздней Эллады и одновременно явившееся прологом сложения классической греческой цивилизации Древнего мира. Дорийское вторжение относят к XIII–XII вв. до н. э., и хронологически оно следует за падением Трои (около 1250 г. до н. э.), проигравшей долгую, изнурительную войну Микенам и населявшим их историческим ахейцам.

Этнически дорийцы принадлежат классической подвижной индоевропейской общности Евразии, развившей и отчасти привнесшей в Элладу геометрический орнамент, имеющий прямые аналогии в центрах юга Туркмении, Ирана, Месопотамии V–III тыс. до н. э., а в IV–I тыс. до н. э. распространившийся в степях Евразии, в Малой Азии (Троя), в долине Инда и в Европе.

Мотивы этого геометрического орнамента изобилуют крестами, меандрами, изломанными линиями. Яркой отличительной чертой представителей древнего индоевропейского мира Евразии, в том числе дорийцев, являются фибулы — медные, бронзовые, а позже и железные, своеобразно украшенные булавки, скреплявшие плащ — верхнюю одежду кочевников, такую же неотъемлемую часть их внешнего убранства, как и войлочный колпак, укрывавший голову индоевропейцев всюду от Инда и Ирана до Скандинавии и Британского архипелага.

Помимо чудовищного динамического напора ощетиненной множеством клинков бешено скачущей лавы, важнейшим фактором боевого превосходства дорийцев в Элладе, равно как и ведических ариев II тыс. до н. э., оказались боевые колесницы, ставшие едва ли не главным украшением сосудов Греции, Италии, Иллирии и Фракии I тыс. до н. э.

^{Бронзовая фигурка конного воина в шлеме, со щитом и дротиком с культовой повозки из Штреттвега}

Несмотря на запустение, постигшее мир поздней Эллады в последней четверти II тыс. до н. э. и ставшее прямым следствием разрушительного натиска буйной степной стихии, общая преемственность индоевропейской цивилизации Евразии связала, как и после прежних вторжений и смен эпох в Элладе, ушедшую и вновь родившуюся цивилизации. Дорийские завоеватели во многом восприняли достижения микенской эпохи, и именно из сплава культурного, исторического и этнического наследия ранней, средней и поздней Эллады и культуры дорийских кочевников-завоевателей, принадлежащих к кругу классического арийского ряда Евразии II тыс. до н. э., родилась Греция Гомера, в IX–VIII вв. до н. э. создавшего великий эпос, воспевший подвиги древних полулегендарных героев микенской и современной поэту эпох.

Созданию гомеровского эпоса предшествовало сложение не менее великого и впоследствии особо значимого для Восточной Европы классического греческого письма.

Начало эпохи железа в Греции относят к 1000 г. до н. э. Впервые черная металлургия была развернута хеттами (heti (Веды) — hasta (лат.) — пика) около XV в. до н. э. в Малой Азии. Восприняв и развив опыт хеттской цивилизации в металлургии, Греция уже около 800 г. до н. э. распространила искусство выплавки и обработки железа на Апеннинском полуострове. А в VII в. до н. э. эпоха железа шагнула в центр Европы — в долину Дуная и на склоны окружающих его Альп и Карпат.

Скандинавия оставалась второстепенной металлургической провинцией Европы, придерживавшейся приёмов прежней бронзолитейной металлургии вплоть до рубежа эр.

Господствовавшая в X–IX вв. до н. э. в Греции кремация в VIII в. до н. э. сменилась обрядом трупоположения.

Народы, принадлежавшие к кругу культур полей погребений Европы последней трети II тыс. до н. э., центром которых являлась лужицкая культура, на рубеже II и I тыс. до н. э. если и не подвергли широкому заселению значительные территории Европейского континента (сюда следует включить и вторжение дорийцев XIII–XII вв. до н. э. в Элладу), то во всяком случае сумели почти всюду на западе и в центре Европы распространить свое господствующее культурное влияние.

Одним из видимых свидетельств культурной и этнической экспансии народов — носителей культуры полей погребений Европы XIII–VIII вв. до н. э. — стала тесная интеграция Британского архипелага в общеевропейский культурный круг данной эпохи. Сюда следует отнести и гибель культуры Эль-Аргар на Пиренеях вследствие внешнего вторжения.

На Апеннинах значимым следствием экспансии носителей культуры полей погребений центра Европы стало рождение около IX в. до н. э. культуры Вилланова в исторических провинциях Эмилия, Тоскана, Лацио. Данная культура родилась из смешения более древних местных индоевропейских культур, возникших вследствие вторжений III–II тыс. до н. э. отдельных групп индоевропейцев из района Среднего Дуная в долину реки По (культура Террамар II тыс. до н. э.) и нового культурного и этнического вторжения носителей культуры полей погребений, также шедшего на Апеннины из долины Дуная. Как и в центре Европы, на Апеннинах пришельцы принялись за строительство укрепленных поселков, расположенных на возвышенных, защищенных самой природой местах. Нередко по периметру поселки укреплялись каменными стенами. Скотоводство и земледелие на полуострове, как и всюду в центре Европы, составляли главные отрасли материальной сферы.

Из центра Европы на рубеже II–I тыс. до н. э. на Апеннины были привнесены погребальные биконические урны и господство обряда трупосожжения. Как и в Элладе, на Апеннинах пришельцев всюду сопровождали бронзовые и медные фибулы. Одновременно с шедшим из района Среднего Дуная и Восточных Альп вторжением нового потока населения на самом полуострове шел процесс смешения его с местными земледельцами и скотоводами.

Наряду с культурой Вилланова, непосредственные корни которой находятся в центре Европы, еще одним видимым результатом экспансии народов — носителей культуры полей погребений на северо-запад Апеннин явилась культура Голасекка. Эта культура в большей степени, ввиду отдаленности от центра Европы, сохранила ряд черт и традиций предшествующих местных культур медного и бронзового веков (III–II тыс. до н. э.). Всюду в Лигурии (район Генуи, Левобережная Рона) проступают классические мотивы индоевропейского мира Евразии, представленные изображениями колесниц, людей, птиц. Продолжалось следование и древней степной традиции возведения курганной насыпи из земли и камня над погребениями.

Северо-восточные районы и восточное побережье Италии в первой четверти I тыс. до н. э. находились в прямом этническом и культурном родстве с иллирийской общностью индоевропейского мира центра и северо-запада Балкан.

На крайнем северо-востоке Италии местное индоевропейское население именовалось венетами (давшими около V в. до н. э. имя городу своей области Венеции) и центр имели в городе Эсте (Атесте). Мир венетов северо-востока Италии также полнился колесницами, неизменными спутницами индоевропейцев II–I тыс. до н. э., как и иные, громадные по площади территории Европы и Азии.

В провинциях Марка и Абруци население рубежа II–I тыс. до н. э. в меньшей степени, чем на севере Италии, подверглось влиянию центра Европы, зато в большей степени сохранило приверженность местным традициям III–II тыс. до н. э. и состояло в непосредственном родстве с иллирийской общностью Европы.

Юг Апеннинского полуострова начиная с рубежа II–I тыс. до н. э. находился под непосредственным греческим влиянием и около VIII в. до н. э. фактически был колонизован ею.

События, происходившие на востоке Европы в последней четверти II тыс. до н. э. — первой трети I тыс. до н. э

На востоке Европы на рубеже II–I тыс. до н. э. в полосе лесостепи и степи шли извечные процессы борьбы оседлого запада и кочевого востока. В роли оседлых земледельцев в украинской лесостепи выступали носители белогрудовской культуры XII–IX вв. до н. э., являвшиеся прямыми и непосредственными преемниками носителей культуры курганных погребений центра Европы XV–XIV вв. до н. э. (наслоившихся на культуры шнуровой керамики и унетицкую), восточная область которой трансформировалась в ряд индоевропейских культур (тшинецкая, комаровская, сосницкая XV–XIII вв. до н. э.), около XIII в. до н. э., в свою очередь, породивших классическую культуру полей погребений — лужицкую XIII–VIII вв. до н. э. и лежащую к востоку от неё белогрудовскую на севере Правобережной Украины.

Процесс оседания громадного индоевропейского вала евразийской степи, накрывшего значительные территории Европы (культура курганных погребений XV в. до н. э.), занял около трёх столетий и сопровождался активным смешением вновь пришедшего степного населения первого этапа андроновской культуры XVIII–XV вв. до н. э. и местного, явившегося наследником древних индоевропейских культур Европы (культура воронковидных кубков IV–III тыс. до н. э., шаровидных амфор III тыс. до н. э., шнуровой керамики рубежа III–II тыс. до н. э.).

Вслед за прошедшим в центр Европы потоком носителей андроновской культуры на запад в степи юга России устремились этнические иранцы, подвергшие в XIII–XII вв. до н. э. так называемой варварской оккупации оседлый юг Средней Азии и вошедшие в Европе в историю как киммерийцы и последовательно сменявшие их в степях Нижнего и Среднего Дуная, Днестра, Днепра, Дона, Волги скифы (VIII в. до н. э.) и сарматы (III в. до н. э. — III в. н. э.).

Мы помним о том, что иранский мир Евразии своими языковыми, духовными, экономическими и культурными основами произрастает из восточноиндоевропейского мира древних ведических ариев Евразии V–II тыс. до н. э., к середине II тыс. до н. э. покинувших свою прародину (Айриана-Ваэджо) и ушедших частью в Малую Азию (хетты XXIV–X вв. до н. э.), частью в Афганистан, Пакистан и Индию (XVII–XV вв. до н. э., ведические арии), а частью в центр Европы (культура курганных погребений XV–XIV вв. до н. э.).

Смешение трех основных слоев индоевропейских потоков в Европу (культура воронковидных кубков, культуры шаровидных амфор, шнуровой керамики IV–III тыс. до н. э.) с культурой курганных погребений XV–XIV вв. до н. э. дало окончательное оформление группам индоевропейцев на крайнем западе Евразии (кельты, латины, германцы, славяне, балты, эллины, иллиры, фракийцы).

Сложение в чистом виде протоиранской общности индоевропейского мира Евразии следует отнести к XV в. до н. э. — времени ухода степной аристократии (андроновская культура XVIII–XV вв. до н. э.) на юг и запад континента и сложения срубной культуры степи, заложившей основу обособления иранской общности степей Евразии.

Для подошедших с востока иранцев некогда широко распахнутые ворота Европы оказались практически закрыты. Слишком устойчивы к XIII–IX вв. до н. э. были общности культуры полей погребений, занимавшие центр Европы, и слишком далеки и труднодоступны оказались ее отдаленные периферии — Скандинавия, Британия, Пиренеи, Апеннины.

Последним эпохальным вторжением индоевропейских кочевников в мир нарождающихся устойчиво оседлых европейских цивилизаций оказалось вторжение дорийцев (XIII–XII вв. до н. э.) в Элладу. Иранский кочевой мир, хотя и проникал в долину Среднего и Нижнего Дуная, на Балканы, в Малую Азию и даже доходил до Восточной Балтики, все же в Европе как целостная мощная индоевропейская общность укрепиться не смог и продолжение как оседлая культурно-историческая общность получил на Кавказе (Северная и Южная Осетия), в Средней Азии (Таджикистан), в Иране и Афганистане.

Могучий славянский вал центра, юга и востока Европы с середины II тыс. до н. э. явился непреодолимой преградой для любых идущих с востока на запад и наоборот переселений целых народов. Единственным, получившим долгое историческое развитие успешным вторжением с востока в центр Европы оказалось нашествие угров IX в. н. э., сумевших не только укрепиться на Среднем Дунае, но и занять прочное место в ряду культурных общностей Европы. Нашествия гуннов, аваров, монголов носили характер грандиозных набегов и исторически государственного продолжения в европейской реальности не получили, равно как и идущие им навстречу, с запада на восток, нашествия фракийцев, кельтов, латинов, германцев перспектив в историческо-государственном смысле на землях славян, за редким исключением, не имели и не добились.

Восточно-тшинецкая культура трансформировалась в белогрудовскую культуру (север Правобережной Украины) на рубеже XIII–XII вв. до н. э. Северные леса Восточной Европы, как мы помним, с III–II тыс. до н. э. занимали носители культуры шнуровой керамики, невольно законсервировавшие в исторической балтской общности Европы состояние и форму индоевропейского языка конца III тыс. до н. э.

Как отмечалось выше, леса и болота лесной полосы востока Европы надежно прикрыли балтов с юга и востока, море защитило их с запада, а с севера жили не угрожавшие культурному и языковому своеобразию протофинские охотники.

Литовский (балтский) и славянский языковые миры кажутся наиболее близкими среди западной группы индоевропейских языков Евразии. В то же время в языке балтов есть явные и древние соответствия с германским и даже греческим языками, подчас отсутствующие в славянском.

Всё это указывает на то, что в конце III тыс. до н. э. протосла-вянский языковой субстрат уже занял свое устойчивое место в центре Европы, укрепившись в защищенных природой отрогах Карпат и Восточных Альп и в труднопроходимых долинах рек Эльбы (Лабы), Одры, Вислы, Припяти и отчасти на берегах Дуная, Днестра и Среднего Днепра. Срединное положение протославянской общности Европы к концу III тыс. до н. э. было обозначено и засвидетельствовано балтским языком (язык носителей культуры шнуровой керамики). В III тыс. до н. э. начался процесс обособления и кристаллизации протогреческого, латинского, кельтского, германского языков Европы. Индоевропейские вторжения II тыс. до н. э., шедшие из центра Европы на ее окраины, хотя и вносили заметные коррективы в развивающиеся культуры периферии континента, тем не менее наметившихся тенденций своеобразия Скандинавии, Британии, Апеннин и т. д. опрокинуть не могли, и общая языковая нивелировка индоевропейского мира Европы была уже невозможна.

Городища восточноевропейской лесостепи, некогда принадлежавшие носителям тшинецкой культуры, перешли под власть их непосредственных восприемников, носителей белогрудовской археологической культуры XII–IX вв. до н. э. Об этнической принадлежности носителей белогрудовской культуры говорят аналогии бронзолитейной продукции украинской лесостепи, Моравии и Апеннинского полуострова XI–X вв. до н. э., в равной степени последовательно восходящие к образцам культур полей погребений, курганных погребений и андроновской (XVIII–XV вв. до н. э.), центр которой, как мы помним, располагался на юге Урала.

Мы также помним о том, что около XVII в. до н. э. была окончательно повергнута, распылена и навсегда исчезла трипольская культура, занимавшая земли Правобережного Поднепровья и уходящая корнями в культуры средиземноморской расы центра и юго-востока Европы VI I–II тыс. до н. э., создавшей тип линейно-ленточной керамики, несколько тысячелетий противостоявшей в Европе геометрическому орнаменту индоевропейского мира Евразии. Окончательно бесконечно долгая борьба за обладание Европой разрешилась в Правобережном Поднепровье в пользу индоевропейцев Евразии лишь в XVII в. до н. э.

Таким образом, протославянский языковой и культурный субстрат в III тыс. до н. э. мог складываться и развиваться лишь западнее Правобережного Поднепровья, хотя и имел беспрестанную подпитку населением в лице индоевропейских кочевников междуречья Днепра и Волги и далее, вплоть до юга Средней Азии и верховьев Енисея.

В XIII–XII вв. до н. э. земли на юго-западе Правобережного Поднестровья занимали носители культуры Ноа, этнически представлявшие собой остатки средиземноморской расы юго-востока Европы, смешанные с индоевропейскими кочевниками евразийской степи. К концу XI в. до н. э. в бассейне Среднего и Нижнего Днестра на смену носителям культуры Ноа пришли исторические фракийцы, продвигавшиеся на восток из центра Европы. Одним из указаний на их появление служат фракийские гидронимы, присутствующие в междуречье Среднего Днестра и Днепра.

Не без влияния перечисленных выше факторов около X в. до н. э. белогрудовская культура начала постепенно трансформироваться в занимающую практически ту же территорию чернолесскую культуру X–VII вв. до н. э. В обеих культурах основу производящей экономики составляло пашенное земледелие. Широко возделывались пшеница и ячмень. Основу стада в обеих культурах неизменно составляли быки, козы, овцы, свиньи (отличительный признак оседлости населения), кони. Всюду присутствовала собака и широко держали домашнюю птицу (кур).

Кроме того, значительные поступления в пищу давала охота на оленя, зубра, зайца, лису, бар. Несмотря на наличие ощутимого потока изделий из центра Европы, в Правобережном Поднепровье XII–VII вв. до н. э. развивалось собственное бронзолитейное производство.

На конец II тыс. до н. э. пришелся пик засухи, поразившей евразийскую степь от Алтая до Восточных Альп. Следствием явилось то, что некогда могучая производящая экономика срубной археологической культуры юга России середины II тыс. до н. э. подверглась деградации и едва ли не полному упадку. В XII–X вв. до н. э. население — носитель белозерской культуры степей Северного Причерноморья и Приазовья резко сократило поголовье стада. Терпела бедствие бронзолитейная металлургия, страдающая от недостатка сырья. Стремительно сокращались численность населения, площади поселков, объемы обрабатываемых земель. Люди были вынуждены забрасывать оседлое земледелие и переходить к кочевому скотоводству.

Подвижный протоиранский мир евразийской равнины, жестоко страдавший от засухи в степях Восточного Прикаспия и пошедший на эпическое вторжение на юг Средней Азии и далее, долиной реки Теджен-Герируд на Иранское плоскогорье, равно страдал и в степях Нижнего Поднепровья, Подонья и Поволжья XII–X вв. до н. э.

Несмотря на значительное преобладание грунтовых погребений в степях Северного Причерноморья, на юге России по-прежнему не забывали древних традиций курганных погребений, хотя чести такой удостаивались лишь представители знати.

Непосредственной преемницей белозерской культуры юга России была исторически засвидетельствованная общность киммерийцев X–VIII вв. до н. э. Иранская общность Северного Причерноморья XII–VIII вв. до н. э. претерпела определенное влияние фракийской волны населения, идущей из центра Европы на её восток.

В междуречье Среднего Днепра и Дона преемницей срубной культуры (середина II тыс. до н. э.) в XII–VIII вв. до н. э. явилась бондарихинская археологическая культура, носители которой этнически представляли собой смешение протоиранцев и протославян, строивших поселения на защищенных природой мысах, огораживая их с напольной стороны системой оборонительных валов и рвов. Наряду с укрепленными поселениями существовали и хорошо защищенные по всему периметру городища. Господствующим погребальным обрядом являлось трупосожжение с захоронениями в грунтовых могилах, наряду с которыми существовали и курганы. Развивалась собственная бронзовая металлургия, но не отличалась мощью, возможно, вследствие отсутствия собственных источников сырья.

Исторические киммерийцы на юге России и постигшая их катастрофа VIII в. до н. э. Вторжение скифов на юг России. Гибель чернолесской культуры в VII в. до н. э

Сложившаяся в XV в. до н. э. срубная культура, занимавшая просторы от Нижнего Дуная и Днестра до юга Урала, уже являлась собственно протоиранской, равно как и носители второго, третьего и четвертого этапов андроновской культуры XV–IX вв. до н. э., занимавших равнины юга Сибири и Средней Азии. Чудовищная засуха рубежа II–I тыс. до н. э. в значительной мере подорвала экономическую мощь протоиранской культуры степи, и белозерский этап (XII–X вв. до н. э.) развития западноиранского этноса особенно ярко свидетельствует о значительных трудностях, с которыми пришлось столкнуться некогда многочисленному и экономически процветавшему (XV–XIV вв. до н. э.) населению юга России.

В VIII в. до н. э. в движение пришло восточноиранское крыло евразийской степи, видимым проявлением которого стало вторжение в степи Нижнего Поднепровья, Подонья и Правобережного Поволжья исторических скифов, вытеснивших с юга России своих западных собратьев-киммерийцев и на тысячу лет занявших достойное место на юге Восточной Европы вплоть до III в. н. э., когда государство скифов подверглось окончательному разгрому от вторгшихся с севера Европы в Северное Причерноморье готов — представителей германского мира северо-запада континента.

Серьёзного сопротивления скифам со стороны киммерийцев на юге России оказано не было, и к VII в. до н. э. скифы практически безраздельно господствовали на огромных пространствах юга Восточной Европы.

Смена хозяев, произошедшая на юге России в VIII–VII вв. до н. э., на судьбы индоевропейского мира центра и северо-востока Европы оказала прямое влияние, приведшее к значительным изменениям путей развития протоисторического мира Европы. Уходя от скифов к западу и юго-западу, киммерийцы хотя и не сумели совершить культурный поворот в Европе, подобный произошедшему в XV в. до н. э. (культура курганных погребений), но значительную смуту и хаос в мир Европы внести сумели. На юге конечным пунктом движения киммерийцев оказался Малоазиатский полуостров, и греки о нашествии киммерийцев вспоминали как о набеге, но не как о завоевании (подобном дорийскому), не принесшем ни значительных разрушений или жертв, ни поворотов в культурном или экономическом развитии. Зато в центре Европы и на ее северо-востоке смена хозяев в степях Северного Причерноморья оказала прямое и весьма значительное влияние.

Очередная смута в южнорусских степях привела к гибели чернолесскои культуры X–VII вв. до н. э., представлявшей едва ли не крайний на востоке форпост оседлой центральноевропейской протославянской общности пахарей-земледельцев, прямых наследников индоевропейцев IV–II тыс. до н. э. севера и востока Европы.

Носители чернолесскои культуры были отброшены скифским вторжением к северу от украинской лесостепи в леса Среднего и Верхнего Поднепровья. И тут произошло смешение трех этнически обособленных начал. Северо-восток Европы с III–II тыс. до н. э. в значительной степени оставался во власти индоевропейских носителей культуры шнуровой керамики, заложивших основу балтской общности континента.

С другой стороны, леса Северо-Восточной Европы издревле населяли протофинские охотники, хотя и частично ассимилированные и отчасти вытесненные из долин крупнейших рек прото-балтами, все же сохранявшими за собой огромные малоосвоенные территории лесного северо-востока Европы. Уходящие под беспрестанными ударами иранских всадников к северу оседлые земледельцы, скотоводы и ремесленники восточноевропейской лесостепи VIII–VII вв. до н. э. этнически и культурно тяготели к протославянскому миру центра Европы. Они оказались третьим началом в рождении целого ряда культур лесной полосы запада России, ставших едва ли не первыми камнями в основании восточнославянской общности лесного северо-востока Европы.

К северу от впадения в Днепр рек Припять и Десна в VII в. до н. э. сложилась балто-славянская культура, получившая название милоградской (VII–III вв. до н. э.). В основе её лежало, с одной стороны, наследие культуры шнуровой керамики рубежа III–II тыс. до н. э., а с другой — генезис центральноевропейских культурных трансформаций, составивших основу сложения протославянской общности континента (культуры воронковидных кубков IV–III тыс. до н. э., шаровидных амфор III тыс. до н. э., шнуровой керамики, курганных погребений XV–XIV вв. до н. э., тшинецко-комаровско-сосницкая второй половины II тыс. до н. э., лужицкая XIII–VIII вв. до н. э.).

К северу от милоградской культуры в том же VII в. до н. э. возникли еще две культуры: штрихованной керамики и днепро-двинская, в основе которых лежало все то же смешение балтского, протославянского, но уже в меньшей степени, и отчасти протофинского субстратов Северо-Восточной Европы.

Своеобразие восточнославянских кривичей и дреговичей, населявших леса, нивы и болота полоцких, смоленских и северских земель Руси эпохи Киева, отчасти было заложено событиями VIII–VII вв. до н. э., в дальнейшем не раз повторявшимися и приводившими к новым продвижениям южнорусских славян Восточной Европы к северу в естественные крепости славянства, составленные из непроходимых для степных орд лесов и трясин.

Гальштат Европы. Общий обзор культур Европы первой половины I тыс. до н. э

В IX–VIII вв. до н. э. мир Центральной и Западной Европы вступил в эпоху Гальштата, продлившуюся вплоть до V в. до н. э. и предшествующую эпохе Латена V–I вв. до н. э., то есть времени кельтской экспансии в Евразии. Однако прежде чем мы приступим к описанию эпохи Гальштата, рассмотрим процессы, протекавшие на юге Европы на землях исторических Италии и Греции.

Могучая, завораживающая и во многом загадочная цивилизация этрусков, в значительной степени определившая пути развития культуры римского мира Европы, расцвела в VIII в. до н. э. на северо-западе Апеннинского полуострова. Земли этрусков ограничиваются с севера рекой Арно, с юга рекой Тибр, с востока горным хребтом, прорезающим Апеннины с севера на юг, а с запада побережьем Тирренского моря.

Ближайшие корни этрусской культуры тянутся к склонам Восточных и Центральных Альп, населенных историческим народом ретиями (самоназвание этрусков — расены). Однако в более глубокой исторической, этнической и культурной перспективе этруски представляют собой концентрированный отряд, берущий начало в древней цивилизации Малой и Передней Азии и юга Средней Азии и в значительной степени в цивилизации евразийской степи XVIII–XV вв. до н. э., проложившей культурный и этнический мост из глубин Евразии на ее крайний запад, в Европу и привнесшей в центр Европы зрелую ведическую культуру и мировоззрение древнего индоевропейского мира Евразии.

Этрусская культурная общность Апеннин I тыс. до н. э. представляется наиболее незамутненным отражением древнего ведического начала индоевропейского мира центра Евразии в Европе. Именно чистотой хранимых этрусками знаний и традиций объясняется высочайший уровень культуры и всех сторон производящей экономики этрусков, практически не имевших периода зарождения и этапов эволюционного совершенствования и развития.

Согласно Геродоту этруски прибыли на Апеннины из Лидии, из западной провинции Малой Азии.

Основой единства этрусского мира I тыс. до н. э. на Апеннинах являлись союзы городов. Первоначально в Этрурии существовал союз двенадцати городов. Позже к нему присоединились союзы городов, расположенных на подчинившихся этрускам землях в долине реки По, в провинции Кампании, на острове Корсика. Города этрусков во многом походили на древние городские центры юга Туркмении и Передней и Малой Азии V–II тыс. до н. э. Их объединяют четкость планировки городских кварталов и регулярность уличной сети, прорезавшей город несколькими, параллельно друг другу идущими с севера на юг главными широкими улицами и целым рядом узких (не шире пяти метров) вспомогательных улочек, идущих перпендикулярно главным магистралям города. Кроме того, города этрусков обладали системами искусственного водопровода и канализации. Городские дома представляли собой многокомнатные помещения, составленные из нескольких помещений, окружавших главный зал с очагом. Стены домов нередко были общими и содержали дворы с искусственными водоемами. Фундамент зданий строили из камня, стены же, как на юге Туркмении и в Передней и Малой Азии, возводили из кирпича-сырца.

Видимыми символами глубокого родства с классическим индоевропейским миром Евразии у этрусков являлись обилие боевых колесниц и обычай насыпать громадные курганы над погребениями. Около середины VII в. до н. э. курганы появились повсеместно на землях этрусков. В курганах этрусков сохранен обычай погребать тело в каменной гробнице вместе с колесницей (обычай, распространенный на юге Урала в XVIII–XV вв. до н. э., на первом этапе развития андроновской культуры). В VI в. до н. э. этруски возводили неправдоподобно громадные курганы диаметром более 50 м, с погребальными камерами, стены которых покрывала роспись, а потолок представлял собой ложный купольный свод.

Города этрусков защищались каменными крепостными стенами с воротами и башнями. Располагались города на хорошо защищенных природой местах, как правило, давно обжитых человеком предшествующих эпох. Профиль укреплений повторял профиль возвышения, на котором располагался город.

Духовными и архитектурными центрами городов этрусков были квадратные в плане храмы, высящиеся на высоких мощных фундаментах. Внешне храмы украшались портиками, поддерживаемыми рядами колонн. Внутри храм содержал три параллельных помещения, стены которых были уставлены статуями богов.

В IV в. до н. э. погребальные камеры этрусков VIII–V вв. до н. э. преобразовались в фамильные усыпальницы с открытым доступом извне. Подобная традиция устройства фамильных склепов существовала в индоевропейских культурах центра Евразии, от юга Урала до побережья Персидского залива (провинция Фарс на юге Ирана), в V–II тыс. до н. э.

Многие города этрусков известны и найдены — это Тарквиний, Вульчи, Вей, Цэрэ-Черветери, Популони, Ветулони, Чиузи, Арециум. Город Спина был покинут этрусками в IV в. до н. э. под давлением идущих с запада Европы галлов (кельтов) и в дальнейшем оказался поглощен трясиной в долине реки По.

^{Курганы в Черветери}

^{Роспись в Тарквинии. Конец VI в. до н. э.}

В 40 км к северу от Рима существовал этрусский порт Пирги. Экономика этрусков традиционно для индоевропейцев опиралась в первую очередь на земледелие и скотоводство. Выращивались овёс, ячмень, пшеница. Успешно развивались металлургия и множество различных ремесел. Уровень мастерства живописцев, скульпторов, гончаров, строителей с самого начала развития был удивительно высок.

До нас дошло около 10 000 этрусских надписей, крупнейшая из которых (до 1500 слов) нанесена на полотне, в которое была обернута умершая в Среднем Египте женщина. Ранние надписи этрусков датируются VII в. до н. э., однако большинство относят ко второй половине I тыс. до н. э.

Экономическое и военное могущество этрусков в VI в. до н. э. пошатнулось с утратой рынков в Восточном Средиземноморье. В V в. до н. э. этруски сохраняли за собой лишь земли исторической Этрурии. Вначале III в. до н. э. этруски подчинились власти Рима. Однако искусство и своеобразие этрусской культуры дожили до рубежа эр.

К IX в. до н. э., ко времени, когда затянулись рубцы дорийского вторжения и рассеялся дым пожарищ над городами древних ахейцев — Микенами, Тиринфом, Кносом, Фестом, Пилосом, Эллада, успевшая пережить начиная с середины III тыс. до н. э. три этапа культурного развития (ранний, средний и поздний) и как минимум четыре крупнейших вторжения индоевропейских кочевников, вновь расцвела, набралась сил и творческих живительных соков. Эллада, воспринявшая геометрический стиль орнамента индоевропейского мира древних городов Передней и юга Средней Азии и евразийской степи V–II тыс. до н. э., организацию и принципы социального устройства общества, градостроения, металлургии, приняла на себя тем самым основной груз ответственности в сохранении и развитии основополагающих начал материального и духовного бытия индоевропейского мира I тыс. до н. э.

Эллада явилась тем светочем и своего рода залогом-эталоном индоевропейской культуры Евразии, который позволил сохранить историческую, культурную и языковую преемственность в I тыс. до н. э. — I тыс. н. э. индоевропейской общности континента, несмотря на бесконечные перемещения и столкновения значительных групп населения и нередкую деградацию отдельных культур и экономик.

В первой половине I тыс. до н. э. Греция (Эллада) подвергла торговой, экономической и культурной экспансии весь южно-европейский мир от Черного моря и Малой Азии на востоке до Гибралтарского пролива на западе. Всюду на побережье Черного и Средиземного морей росли основанные греками города-колонии, ведшие широчайшую торговлю в среде местного населения и распространявшие достижения и технологии всех сторон собственной производящей экономики. Греция, а начиная со второй четверти I тыс. до н. э. и Апеннинский полуостров являлись главными провозвестниками и апологетами железного века Европы. В обмен на продукцию южноевропейской экономики с севера Европы, с берегов Балтики, в города Средиземноморья шел поток янтаря, мехов, сырья для металлургии.

Греческий мир подобно миру этрусков никогда не был един и однажды, так же как и этруски, заплатил за это независимостью.

Север классической Греции населяли эолийцы. Средняя Греция и полуостров Пелопоннес принадлежали дорийцам. Аттикой и островами Эгейского моря традиционно владели ионийцы. К VIII–VI вв. до н. э. сложились города-государства Греции, власть в которых принадлежала либо аристократической олигархии, либо плебсу, и тогда она называлась демократической. В V–IV вв. до н. э. города-полисы Греции переживали эпоху блестящего процветания.

Греко-персидские войны (500–449 гг. до н. э.) окончились победой греков и рождением Делосского союза, во главе которого встали Афины.

Около середины IV в. до н. э. возвысилась Македония, сумевшая подчинить себе всю Грецию. Однако после распада державы Александра Македонского, в эпоху «эллинизма» (III–II вв. до н. э.), Греция вновь представляла собой союз ряда государств. Потерпев поражение от римлян (146 г. до н. э.), греки утратили независимость и лишь в IV в. н. э. встали во главе Восточноримской империи с центром в Византии.

Средиземноморские культуры (Греция, Этрурия, культуры Вилланова, Эсте на Апеннинах) IX–VIII вв. до н. э. оказывали мощное влияние на области Центральной и Западной Европы и во многом способствовали началу расцвета Гальштатской эпохи Европы VIII–VI тыс. до н. э.

Своим названием эпоха Гальштата обязана небольшому городку Гальштат, расположенному на юго-западе Австрии. Местные жители VIII–V вв. до н. э. занимались добычей соли и держали для этого соляные варницы.

Непосредственной этнической и культурной основой населения — носителя традиций эпохи Гальштата являлись народы, принадлежавшие к кругу культуры полей погребений XIII–VIII вв. до н. э. Перемещения иранских кочевников (киммерийцы, скифы) на юге Восточной Европы вызвали в центре и отчасти на западе Европы своего рода новый курганный ренессанс. Многие индоевропейские группы населения во Франции, Германии и отчасти в центре Европы отошли от традиций эпохи полей погребений и вернулись к обычаям времен господства культуры курганных погребений XV–XIV вв. до н. э. Захоронения раннего Гальштата (VIII в. до н. э.) изобилуют предметами конской сбруи, прототипы которых находятся в степях юга России X–VIII вв. до н. э. Около VI в. до н. э. отдельные, значительные по численности отряды скифов проходили на западе до Франции, на севере до бассейна Одера и Вислы, оставляя клады вещей знаменитого «звериного» стиля степного иранского мира I тыс. до н. э.

^{Расписная урна гальштатского времени. Высота 22 см. Бурренгоф, Вюртемберг, ФРГ}

^{Кинжал с антенной. Длина 37 см. Людвигсбург, Вюртемберг, ФРГ}

Несмотря на то что граница между скифами и оседлыми фракийцами, представлявшими западную ветвь индоевропейского древа Евразии, шла по Днестру, бассейн Центрального Дуная, начиная с середины VI в. до н. э. (в особенности берега реки Тисы) подвергался сильнейшему скифскому влиянию.

Центральным мотивом гальштатского орнамента выступает классический индоевропейский геометрический элемент. А формы керамической посуды гальштатской эпохи основываются на лужицких традициях XIII–VIII вв. до н. э. эпохи полей погребений.

Смута, внесенная иранским миром в центр Европы в VIII в. до н. э., подорвала передовые позиции лужицкой культуры и сместила центр развития экономики, в первую очередь металлургии, от центра Европы к западу, на восточные и западные отроги альпийского горного массива. Эти районы были несравнимо надежнее защищены природой от беспокойной, грозящей беспрестанными набегами и разорениями евразийской степи. Центр Европы, среднее течение Дуная, традиционно выступил в роли восприемника нового вторжения с востока полчищ всадников, стад скота и тысяч и тысяч деревянных повозок и колесниц.

В то же время бурно развивавшиеся центры Средиземноморья (Греция, Этрурия) нуждались в рынках сбыта многочисленной продукции и одновременно в бесперебойно поступающем сырье. Именно тогда на районах гальштатской культуры и сконцентрировалось влияние Греции и Апеннин.

Западногальштатский массив населения (юг Германии, Франции) составил исторический кельтский этнос, проявивший себя самостоятельной культурной, экономической и военной силой в эпоху Латена (V–I вв. до н. э.). Восточногальштатский массив населения (к востоку и югу от Восточных Альп) был представлен историческими венедами, в орнаментации и украшениях особенно часто использовавших спирали, столь характерные для культур Евразии, начиная с северо-востока Ирана и юга Урала и кончая лужицкой культурой и югом Скандинавии XIII–VIII вв. до н. э.

Культура Эсте (северо-восток Италии), носители которой также относились к венедской общности Европы, являлась своего рода мостом между Гальштатом и развитыми центрами Апеннин и Греции.

Как на западе Гальштатской области, так и на её востоке сословная разница среди населения была весьма значительна и даже контрастна. Знать погребали под курганами, окруженными рвом или кольцом из камней, под которыми находились помещения, стены которых выкладывались камнем. В них помещали двух- или четырехколесные повозки, керамику, украшенную геометрическим орнаментом, и оружие.

Во Франции, в эпоху Гальштата, были особенно многочисленны погребения под курганами с помещенными под ними колесницами (традиция юга Урала XVIII–XV вв. до н. э., привнесенная в Европу в XV в. до н. э. и вылившаяся в эпоху культуры курганных погребений XV–XIV вв. до н. э.).

На севере европейской территории, охваченной гальштатской культурой, был распространён обычай порчи оружия, помещавшегося в могилу.

Восточные области Гальштата испытывали заметное влияние «звериного» стиля иранских кочевников. Поздний Гальштат характерен значительным увеличением привоза товаров с юга, из Этрурии и Греции.

С начала эпохи Гальшата в центре Европы принялись за возведение многочисленных укреплений, располагавшихся в стратегически важных пунктах обороны определенного региона. Наиболее характерные типы центров обороны устраивались на мысах и с напольной стороны традиционно обводились рвами и валами. При этом широко использовали каменную кладку в комбинации с деревянными конструкциями.

Жилища носителей гальштатской культуры представляли собой дома из дерева столбовой конструкции, снабженные рядом надворных построек, окружавших внутренний хозяйственный двор. Деревни по периметру укреплялись земляным валом и имели регулярную планировку улиц. На всей территории Гальштата VIII–VI вв. до н. э. были густо разбросаны мастерские ремесленников, кузницы, рудники, соляные копи.

Возрождение степных индоевропейских традиций эпохи культуры курганных погребений, помимо прочего, сказалось и в том, что керамика Гальштата, как правило, изготовлялась вручную. Несмотря на то что гончарный круг был распространен в центрах Передней Азии и юга Туркмении ещё в V–III тыс. до н. э., индоевропейские степные кочевники считали изготовленную на гончарном круге посуду «нечистой», демонической и предпочитали древний ручной способ выделки.

Восточный Гальштат, представленный иллиро-венетами, занимал территории исторических провинций Восточных Альп: Словению, Штирию, Каринтию, Истрию, Далмацию, собственно Иллирию вплоть до Албании и отчасти южные отроги Западных Карпат (Чехия, Словакия, Моравия). Тут плоские могильники с трупосожжением перемежались курганными насыпями, укрывавшими отделанные деревом склепы с богатым погребальным инвентарем.

Венеды строили многочисленные, хорошо укрепленные городища и отличались в высшей степени воинственными наклонностями. О них шла громкая слава по всему Средиземноморью как о дерзких пиратах.

Корни венедскои общности Восточного Гальштата восходят к эпохе бронзы (XVIII–IX вв. до н. э.) ив значительной мере происходят из центральноевропейского населения — носителя культуры полей погребений (XIII–VIII вв. до н. э.), смешавшегося с местным населением эпохи бронзы.

Если на северо-востоке и востоке Франции в VIII–VI вв. до н. э. была распространена западная гальштатская культура и данные области являлись местом сложения исторических кельтов, то центр и юг Франции первой половины I тыс. до н. э. придерживались традиций культуры курганных погребений XV–XIV вв. до н. э., а французское побережье Атлантики и вовсе придерживалось традиций эпохи бронзы первой половины II тыс. до н. э.

В IX в. до н. э. Пиренейский полуостров подвергся вторжению народов, следовавших традициям культуры полей погребений центра Европы. Около VII–VI вв. до н. э. Пиренеи вновь подверглись вторжению носителей традиций полей погребений. Одновременно шел процесс освоения средиземноморского побережья Пиренеев торговыми миссиями финикийцев, греков, карфагенян, стремившихся путем создания укрепленных портовых городов закрепиться в богатых провинциях юго-запада Европы. При этом шла жестокая конкурентная борьба, нередко перераставшая в полномасштабные войны. Около середины VI в. до н. э. греки потерпели военное поражение от Карфагена и этрусков, однако уже в IV в. до н. э. им удалось восстановить былое влияние на западе Средиземноморья.

На Британском архипелаге приход железного века относят к V в. до н. э. (на Пиренеях это VII–VI вв. до н. э.). Начало влияния Гальштата в Британии относят к VI в. до н. э., где оно смешивается с традициями местных культур эпохи бронзы. Население Британского архипелага на протяжении почти всего I тыс. до н. э. вело сравнительно спокойную и размеренную жизнь, располагаясь либо в отдельных дворах, окруженных хозяйственными постройками и внешним частоколом, либо в деревнях, находившихся под прикрытием венчающих холмы укреплений, многие из которых восходят к рубежу IV–III тыс. до н. э. (культура Уиндмилл-Хилл).

Значительно возросло количество укреплений в Англии в III в. до н. э., что связывают с вторжением на острова кельтов.

Земли юга Скандинавии, полуострова Ютландии (Дания) и севера Германии в эпоху Гальштата придерживались традиций и технологий эпохи бронзы и практически не подвергались культурному или экономическому влиянию греческого или этрусского миров юга Европы.

Эпоха Гальштата (VIII–VI вв. до н. э.) явилась переходной от периода гегемонии народов культуры полей погребений (XIII–VIII вв. до н. э.) к эпохе Латена, стадией временем общеевропейской экспансии кельтов.

Видимым проявлением господства Гальштата в Европе было широкое распространение украшений из железа. При этом орудия труда и оружие продолжали изготавливать из бронзы. Аристократия эпохи Гальштата устраивала изумительные по богатству, блеску и монументальности курганные погребения, располагавшиеся на возвышенных местах.

Оживленные торговые пути Европы VIII–VI тыс. до н. э. защищались многочисленными городищами, замыкавшими ключевые позиции.

Следует отметить и то, что в эпоху Гальштата шло постепенное вытеснение обряда трупосожжения обрядом трупоположения.

В целом эпоху Гальштата Европы можно охарактеризовать как время набора сил и общего подъёма технологических возможностей населения континента. Крупных перемещений значительных групп населения в центре и на западе Европы не происходило.

^{Периодизация П. Райнеке бронзового века и гальштата (по Эггерсу)}

На востоке Европы протославянская общность среднеднепровской лесостепи была отброшена иранцами к северу. При этом в целом центр культурной и экономической жизни Европы не без влияния всё тех же иранцев сместился к западу континента, на восточные и западные отроги Альп. Одновременно происходило бурное развитие экономики и культуры Греции и Апеннин, влияние которых вскоре стало определяющим в развитии всего культурного мира запада Евразии и севера Африки.

Эпоха Гальштата представляется временем дальнейшей, и во многом окончательной, кристаллизации отдельных индоевропейских общностей Европы и Азии. Кельты, латины, эллины, германцы, славяне-венеды, балты, иллирийцы, фракийцы, словно выжидая своего выхода на историческую сцену, заняли раз и навсегда определенные позиции и места сложения целостных и своеобразных языковых и культурных миров.

Эпоха Латена в Европе. Экспансия кельтов

Перерастание культуры западногальштатских областей VIII–VI вв. до н. э., непосредственными представителями которой являлись исторические кельты, в культуру или вернее целую культурную эпоху Латена V–I вв. до н. э. явилось результатом нескольких факторов, важнейшими из которых были следующие.

Около VII в. до н. э. закончился длительный период засух, обострение которых пришлось на XIII–X вв. до н. э. В то же время вслед за периодом засухи в западных областях Европейского континента наступила эпоха частых дождей, наводнений, что породило традицию устраивать жилища, а иногда и селения на сваях, искусственных насыпях, а в ряде мест и на искусственных островах. В то же время наиболее устойчивыми потребителями растущего век от века импорта в первую очередь предметов роскоши из греческих и апеннинских культурно-экономических центров, были области формирования классического Латена (к западу и северу от альпийского горного массива), ставшие недосягаемыми для вносящего деструктивное начало скифского мира.

Укрепившиеся на Среднем Дунае, в бассейне реки Тисы, в VI–IV вв. до н. э. скифы сместили центр культурной и экономической жизни Европы ещё далее, нежели в Гальштат (VIII–VI вв. до н. э.) и тем более в эпоху полей погребений (XIII–VIII вв. до н. э.) к западу, под защиту Альпийского массива. С запада кельтский мир Западного Гальштата был защищен Атлантикой. Таким образом, первенство Западного Гальштата над Восточным в развитии металлургии и зависящих от нее областей производящей экономики было предопределено ходом истории и в V–I вв. до н. э. вылилось в господство латенского культурного начала в Европе повсюду от Ирландии до Днепра и Малой Азии и от Гибралтара до юга Скандинавии.

Провозвестником наступления и господства эпохи Латена в Европе явились вторжения кельтов, носившие характер тотального заселения целых регионов Европы и Малой Азии, закрепление которых шло путем строительства густой сети дорог, крупных, объединенных общей системой обороны укреплений и освоения наиболее плодородных земель через возникновение множества сельскохозяйственных поселений. Исходным районом кельтской экспансии в Европе было место схождения крупнейших речных систем центра и запада Европы — район Верхнего Дуная, Рейна, Сены, Луары и Роны.

В течение V–III вв. до н. э. кельты распространили свое влияние и непосредственно заселили территории Пиренеев, Британского архипелага, бассейн реки По на севере Апеннин, значительные территории в бассейнах Рейна и Эльбы и ряд районов вздохнувшей и расцветшей после долгой засухи Карпатской котловины в бассейне Среднего и Нижнего Дуная (Чехия, Моравия, Словакия, восточные склоны Альп, Венгрия, Румыния).

В III в. до н. э. отряды кельтов заняли земли в центре и на севере Малой Азии, где было положено начало исторической Галатии, статей непосредственной преемницей хеттской цивилизации II тыс. до н. э. и наследовавшего ей Фригийского царства X–VIII вв. до н. э. со столицей в малоазиатском городе Гордионе.

Множество кельтских воинов состояло на службе в греческих государствах V–I вв. до н. э. Причем первое упоминание о кельтах принадлежит греческому историку Гекатею Милетскому (540–475 гг. до н. э.), поведавшему о том, что греческая колония Мессалин (Марсель) расположена в землях лигуров, в непосредственной близости от кельтов.

Мощь кельтской экспансии и весомость привнесенной ими в Европу культуры (Латен) во многом нивелировали иные культурные очаги континента и в значительной степени стирали разделяющие их грани, придавая индоевропейской цивилизации Европы известную универсальность, которой и было дано название Латена.

Схожие процессы происходили и в эпоху экспансии носителей культуры полей погребений, и в эпоху Гальштата, и позже, в эпоху владычества Рима, в русской исторической литературе отраженной как Века Трояновы.

В эпоху Латена в Европе окончательно отказались от бронзовой и переориентировались на железную металлургию. Короткие мечи V–IV вв. до н. э., являвшиеся наследниками степных кинжалов, к III–I вв. до н. э. вытянулись едва не до метра. Защитой для кельтского воина служили деревянные с металлическим умбоном (внешний выступ) щиты значительных размеров.

Погребения кельты совершали в грунтовых могилах, иногда под курганами, причем трупосожжение преобладало в центре Европы.

^{Золотые браслеты и шейная гривна из могилы IV в. до н. э. в Вальдальгесгейме Рейнской области}

В течение всей эпохи Латена из Греции и Апеннин в центр и на запад Европы поступал мощный поток товаров.

В чистом, практически незамутненном виде до наших дней кельтская общность сохранилась в Ирландии, Уэлсе и Шотландии, сумев при этом сохранить язык и своеобразие культуры. На Пиренеях кельты смешались с иберами, наследниками культур Эль-Аргар, колоколовидных кубков, полей погребений, и получили историческое название кельтеберов. На исторической родине кельтов (Франция, Швейцария, Бельгия, часть Германии) они подверглись уже в I тыс. н. э. значительному смешению с германцами. Но именно кельтское культурное, языковое и этническое своеобразие предопределило столь разительную разницу Франции и Германии.

В центре и на востоке Европы кельты подверглись значительному этническому растворению, но сумели придать известное своеобразие западнославянскому языку и культурному ряду, и в первую очередь это коснулось чешской общности славянского мира и отчасти южнопольской и прикарпатской (хорваты) общностей. Столкновение кельтского и славянского миров в центре Европы — тема крайне интересная и заслуживающая особого внимания.

Как мы помним, центром культуры полей погребений Европы была лужицкая культура XIII–VIII вв. до н. э., расположенная в бассейнах рек Одры и Вислы, к северу от Карпат. Именно лужицкая культура в эпоху Гальштата оставалась носительницей традиций эпохи полей погребений, и именно из лужицкой культуры выросли важнейшие славянские культуры рубежа эр: пшеворская (II в. до н. э. — V в. н. э.) на территории Польши и зарубинецкая (II в. до н. э. — I в. н. э.) на Среднем Днепре. В то же время эпоха характеризовалась широчайшей общеевропейской экспансией народов — носителей культуры полей погребений, доходивших на западе до Пиренеев и Британского архипелага, проникавших на Апеннины, и практически полностью покрывших центр Европы по среднему течению Дуная, включая восточные склоны Альп (Штирия, Каринтия, Словения) и историческую Иллирию на северо-западе Балкан. Наряду с этим именно в XIII–VIII вв. до н. э. произошли исторически засвидетельствованные вторжения в Элладу дорийцев и на Апеннины этрусков, причем источником вторжений служила долина Среднего и Нижнего Дуная в центре Европы и Малая Азия.

Из рассмотрения эпохи полей погребений следует вывод, что индоевропейские общности запада, юга и центра Европы находились в значительной культурной, этнической и до определенной степени языковой близости с носителями лужицкой культуры, давшей впоследствии жизнь классическим славянским культурам центра и востока Европы (пшеворская, зарубинецкая, прага-корчаг V–VII вв. н. э.).

Степень близости славянского и венедского миров Европы для меня тождественна. Я допускаю и то, что создателями культурной традиции полей погребений или погребальных урн являлись венеды, иначе говоря протославяне. И именно поэтому в эпоху великих переселений народов (V–VII вв. н. э.) славяне с такой легкостью обосновались и пустили корни в Восточных Альпах (Штирия, Каринтия, Словения), в бассейне Среднего и Нижнего Дуная и на Балканах. Германские вторжения на Пиренеи, во Францию и на Апеннины, эпохи великих переселений народов не дали столь значимых результатов, и германцы, внеся определенное культурное и языковое своеобразие, растворились в среде кельтов и латинов. Славяне же на Балканах и в центре Европы были фактически коренным основополагающим населением с глубочайшими этнографическими, языковыми и топонимическими корнями, восходящими к III–II тыс. до н. э..

Славянам в I тыс. н. э., собственно, и нечего было переиначивать и не с чем бороться, их общность с землями Дунайской долины, Балкан и Восточных Альп коренилась во временах эпохи полей погребений XIII–VIII вв. до н. э., а в реальности ещё в III тыс. до н. э., на что указывают древнейшие параллели латинского, греческого и славянского языков (время рождения ранней Эллады XXV в. до н. э.). Пуповина, связывавшая протославянскую и протолатинскую языковые общности, рвалась в горных теснинах Альп, защищающих Апеннины с севера и северо-востока, связи же славянского и греческого языков были теснее и имели широкую историческую перспективу, ибо народы не знали столь значимых естественных препятствий во взаимных контактах.

Отголоски столкновения идущего в центр и на восток Европы кельтского мира и занимавшего Восточные Альпы и Карпаты славяно-венедского отражены в начальной летописи восточных славян IX–XII вв. н. э. «Волохомь (кельты вольки) бо нашедшим на словен на Дунайских и севшим в них и насилующим их» (Ипатьевская летопись).

Движение кельтов на восток Европы вплоть до запада Украины наряду с начавшимся в VII в. до н. э. давлением на носителей лужицкой культуры с севера, из низовьев Вислы и Одера, представителей германского мира предопределили направление и ход развития судеб славянской общности Европы с генеральным преобладанием восточной ориентации.

Яркое историческое свидетельство этого мы и находим в Ипатьевской летописи:

«…Афетовы же сынове запад прияша и полуночные страны… от племени же Афетова нарицаемом Норцы иже суть словене. По множе же времени селе суть словене по Дунаеви где есть ныне Угорская земля (Венгрия) и Болгарская от тех словен разидоша-ся по земле и прозвашася именем своим, где седоша, на котором месте. Яко пришел седоша на реке именем Мораве и прозвашася Морава а друзии Чесь нарекошася а се ти же словене хорвати Белые, Сербы и Хорутане.

Волохомъ бо нашедшим на словен на Дунайских и севшим в них и насилующим их. Словене же пришедше и седоша на Висле и прозвашася ляхове а от тех ляхов прозвашася поляне ляхов. Другие лютичи иные мазовшане а иные поморяне. Тако же и те словяне пришлие и севшие на Днепре и нарекшиеся поляне а другие деревляне за ними седшие в лесах а другие седоша между Припятью и Двиною и нарекшиеся дреговичи и иные седшие на Двине и нарекшиеся полочане речки ради яко втекает в Двину именем Полота. От сего прозвавшиеся полочане. Словяне же седоша около озера Ильмень и прозвашася своим именем и сделавшие город и нарекшие его Новгород… А другие же седоша на Десне и Семи и по Суле и нарекшиеся северяне и тако разделился словянский язык те же и прозвалась словянская грамота».

Норцы — историческая провинция Римской империи на северо-востоке альпийского горного массива, к югу от Верхнего Дуная. Именно Норцы (Норик) засвидетельствована начальной летописью как крайняя западная провинция славянского мира. В летописи также упомянуты славяне лужичи, оказавшиеся наиболее стойкой языковой и культурной группой полабских (живущих по реке Лабе — Эльбе) славян востока современной Германии. Взаимное проникновение германского и славянского миров активно шло в VII–I вв. до н. э. и особо обостренный характер носило в бассейнах Эльбы (Лабы), Одры и Вислы, что во многом предопределило будущее различие западного и восточного славянства.

^{Галльский шлем, покрытый золотом. Найден в Амфревилле}

Однако вернёмся к эпохе Латена. Классические авторы древности земли, занимаемые кельтскими народами, называли Кельтикой (Celtica). Условно кельтский мир запада Европы можно разделить на четыре больших группы:

A. Галлы, или кельты, жившие к востоку от реки Гаронны и к югу от реки Сены во Франции, к ним же следует отнести и кельтские народы севера Италии, юга Германии и центра Европы.

Б. Белги. Занимали земли к востоку от реки Сены вплоть до реки Эльбы в ее нижнем течении, но позже оттеснены германцами на Левобережье Рейна.

B. Бритты, жившие в Англии и Уэлсе.

Г. Гаелы, занимавшие земли Ирландии и Шотландии. Упомянутые начальной русской летописью Волохи (Volcae) являлись выходцами с территории юга Германии, непосредственно граничившей с крайними на западе славянскими землями Европы, и именно вольков как первых представителей кельтского мира, вступивших в контакт с верхнедунайскими славянами, запомнила летопись.

Динамика кельтской экспансии в Европе носила характер резких рывков и периодов относительного равновесия, за которыми следовали новые кельтские вторжения. Британский архипелаг минимум трижды подвергался крупным кельтским вторжениям, причем каждый раз кельты в Британии оказывались проводниками различных культурных эпох Европы. Около 1100 г. до н. э. Британия подверглась вторжению народа, привнесшего на острова культуру полей погребений. Около 750 г. до н. э. в Британию последовало новое вторжение, шедшее с европейского побережья, из района Нижнего Рейна, несущее культуру Гальштата. И наконец, в III в. до н. э. прокатился третий мощный вал переселения с французского побережья в Британию, принесший на острова культурную традицию эпохи Латена. Финалом кельтского этапа заселения Британского архипелага стал I в. до н. э., причем приплывшие на острова кельты-бэлги строили свои крепости, а обосновавшиеся до них кельтские народы Британии строили свои крепости. После конца эпохи римского владычества заселение Британского архипелага продолжили германские народы, первыми из которых на острова вторглись юты, саксы и англы (V в. до н. э.), а последними — норманны, отважные представители северогерманского мира Европы рубежа I–II тыс. н. э.

Не менее интересна история кельтских завоеваний на Апеннинах, где впервые они появились на рубеже V–IV вв. до н. э. и вытеснили этрусков из долины реки По. Около 390 г. до н. э. Рим был сожжен кельтами. Но уже в 225 г. до н. э. в сражении при Теламоне в Этрурии кельты были разбиты. Это событие стало поворотным моментом в продвижении кельтов на Апеннинах. После того как в 192 г. до н. э. римлянами была взята крепость кельтов (галлов) Болонья, апеннинские кельты были прижаты к Альпам, а с 92 г. до н. э. цизальпинская Галлия оказалась римской провинцией.

Север Италии, Тироль и чешскую провинцию Богемию населяли кельты-бойи. На востоке долиной Среднего и Верхнего Дуная кельты (и вольки в том числе) начали продвигаться в V–IV вв. до н. э. В III в. до н. э. кельты достигли земель современной Болгарии, в 279 г. до н. э. вторглись в Македонию, а около 270 г. до н. э. кельты достигли исторической Галлатии в Малой Азии.

Вместе с этнической экспансией кельтов в земли венедов шла латенская культура. Однако воспринимался Латен главным образом местной знатью, простой же народ продолжал держаться культурных традиций эпохи Гальштата.

Заселение кельтами земель к югу от Западных Карпат (Чехия, Богемия, Моравия, Словакия) шло, как и всюду, несколькими волнами, причем начало было положено еще в VI в. до н. э. В IV в. до н. э. данная местность восприняла новый этнический поток кельтов, причем кельты-бойи дали имя целой провинции (Богемия). Кельтские поселения на востоке достигали запада Галиции, а вещи латенского стиля распространились по правому берегу Днепра — от впадения Припяти до устья Днепра.

В III в. до н. э. продвижение кельтов в различные районы Европы было остановлено, и начался процесс активного противодействия.

Получив отпор в Греции, кельты отступили на северо-запад Балкан, где и основали государство скордисков, причем столицей кельто-иллирийской державы стал город Сингидуна (современный Белград).

Несмотря на то что венеды, фракийцы (северо-восток Балкан), иллирийцы (северо-запад Балкан), ретии (Альпы) во многом сохраняли независимое от кельтов положение, традиции латенской культуры пожинали свои плоды.

Во II в. до н. э. в борьбу с кельтами в Богемии и Чехии вступили шедшие с берегов Балтики германцы. А около 60 г. до н. э. предводитель фракийцев (даков) Буребиста разгромил кельтов-бойев и вторгся в провинцию Паннония. В то же время Рим, еще во II в. до н. э. подчинивший юг Франции, в 58–51 гг. до н. э. вел против кельтов Галльскую войну, авторство записок о которой принадлежит главному ее герою Цезарю.

Так год от года все стремительнее катилась к закату эпоха кельтского владычества в Европе, а вместе с ней и традиция латенского стиля всех сторон культуры и экономики индоевропейского мира значительной части континента. В Европе близилась эпоха возвышения нового колосса, наряду с бессчетными завоеваниями земель и народов в Европе, Азии и Африке несшего новые культуру, язык и принципы организации общества. Август завоевал верховья Дуная, север Пиренейского полуострова и Галатию в Малой Азии. Клавдий привел в повиновение Риму значительные по территории районы Британского архипелага.

Рассмотрим основы кельтского мира, причины его блестящих успехов и потрясшей его катастрофы. Цезарь свидетельствует, что общество кельтов делилось на три части: аристократию, выдвигавшую из своей среды короля, жрецов и свободных общинников-земледельцев, скотоводов и ремесленников. Аналогичное деление общества наблюдалось у ведических ариев севера Индии, равно как и у древних латинян и эллинов (всадники, жречество, плебс). Данная организация общества являлась классической для практически всех без исключения индоевропейских народов Евразии.

Кельтские предводители обычно избирались, причем власть их, как и у царей ведических ариев II тыс. до н. э., ограничивалась советом аристократов, в согласии с которым предводитель единственно и мог руководить делами.

На заре эпохи Латена ведущей боевой силой кельтов являлась классическая, распространенная от долины Инда и юга Урала до Британии и юга Скандинавии двухколесная колесница, запряженная парой или четвёркой лошадей. Женщины у кельтов, как и у большинства индоевропейских общностей Евразии, пользовались практически равными с мужчинами правами и даже сражались на общих с ними основаниях.

На ранних этапах Латена кельты отличались бесстрашием в бою, граничившим с безумием (подобные примеры мы находим в истории норманнов на рубеже I–II тыс. н. э.): сражение вели в полуобнаженном виде и практически не знали поражений. Ко II–I вв. до н. э. кельты, оказавшись обладателями большей и наиболее плодородной части Европы и Малой Азии, утратили былое мужество, присущее индоевропейскому воину, единственное достояние которого конь да меч, и превратились в богатых, весьма дорожащих обеспеченной жизнью землевладельцев и производителей, обреченных на неминуемое и скорое завоевание и разграбление римлянами, фракийцами и германцами, не располагавшими и малой толикой кельтских богатств и угодий. Несмотря на то что в позднем Латене (II–I вв. до н. э.) некогда обнаженные могучие торсы кельтов защищали металлические панцири и шлемы, утрата боевого духа и стремление любой ценой избежать столкновения с противником предрешило трагический финал в судьбе кельтского мира Европы.

Цезарь повествует о трех типах поселений у кельтов: «oppida», «vici», «aedificia». Oppida кельтов представляли собой центры обороны районов, обладавшие мощными каменными и земляными укреплениями. Oppida являлись средоточием административной, экономической и религиозной жизни округи и цементировали военное господство кельтов в Европе. Фактически oppida нередко представляли собой хорошо укрепленные города, площадь которых подчас превышала сотню гектаров. Крупнейшим кельтским oppida в Галлии является Боврэ, в 27 км от города Отен, занимающий площадь в 135 га и располагающийся на четырёх холмах.

Oppida кельтов в V–I вв. до н. э. контролировали громадные территории Европы, от Ирландии и Пиренеев до Малой Азии и Галиции.

Vici кельтов — это прямые аналогии виков ведических ариев долины реки Инд II–I тыс. до н. э., виков норманнов I–II тыс. н. э. севера Европы и весей славянского мира. Они представляли собой неукрепленные сельскохозяйственные поселения, в основе их организации лежали роды, объединение которых составляло народ.

Aedificia являли собой прообразы феодальных замков-усадеб Европы, стоявшие особняком среди лесов и рек в окружении хозяйственных построек.

В Ирландии кельты строили исключительно укрепленные рвом и валом деревни («rath»), занимавшие выгодные для обороны высоты. Там же распространены и кельтские кранноги — поселения на рукотворных островах.

Начиная со II в. до н. э. практически все кельтские поселения Европы обрели оборонительные сооружения, и связано это с начавшимся продвижением во владения кельтов с севера Европы германцев, а с юга — римлян.

Следует особо отметить, что кельты выстроили столь густую сеть дорог в Европе, что римлянам новых дорог строить практически не пришлось. Ещё одним видимым наследством кельтской цивилизации Европы явились каменные межи на полях севера Германии и Дании, восходящие к XII в. до н. э.

Экономика кельтов отличалась могуществом и разносторонностью. Литье металла осуществлялось по восковой модели, что придавало металлургии кельтов гибкость против обычной ковки или литья по каменным или глиняным формам. Ручная выделка керамики эпохи Гальштата у кельтов сменилась выделкой изделий на гончарном круге. Кельты освоили производство стекла. Ими велось широкое строительство кораблей с дубовыми корпусами и кожаными парусами различного назначения и изготовлялось множество средств колесного транспорта.

Система водных и сухопутных коммуникаций кельтов была снабжена необходимым количеством таможен, переправ, охраняющих безопасность транспортов крепостей, мест хранения грузов, пунктов торговли — magos.

Созданная кельтами в V–I вв. до н. э. торгово-экономическая империя Европы полнилась множеством идущих по транспортным артериям с юга, из Эллады и Апеннин, изделий передовых культурных и производящих центров Средиземноморья, включая товары экзотического свойства — слоновую кость, кораллы, ювелирные изделия, изысканные вина, благовония, ткани. С севера на юг поступали янтарь, серебро, сырье для металлургии, зерно, скот, шкуры, текстиль, рабы. Служившие мерилом стоимости слитки металла или скот во II–I вв. до н. э. у кельтов сменились собственной монетой из золота, серебра, меди или бронзы.

Особое художественное своеобразие эпохи Латена заключено в том, что кельты отошли от геометрического стиля орнаментации прежних эпох и создали собственный стиль в искусстве, полный изображений жизни. Яркое выражение стиль Латена получил в кельтской скульптуре, архитектуре, в отделке оружия и снаряжения. Именно кельтский этнический и культурный субстрат придал столь яркое и тонкое очарование западу Европы.

Античные классики описывают кельтов как высокий, русоволосый, голубоглазый, белокожий народ. Мужчины либо брились, либо носили бороды, знать же носила усы. Кельты отличались высоким ростом, воинственностью, ловкостью, силой и в то же время наивностью и простодушием. Свободное время они проводили в пирах и играх.

Внешнее убранство кельта состояло из цветных хитонов и штанов, поверх которых надевался плащ, застегнутый на груди фибулой. Шея кельта украшалась не менее яркой принадлежностью индоевропейского мира — шейной гривной.

Религия кельтов входила в круг общеиндоевропейского ведического направления. Видимое отражение её заключалось в обожествлении сил и явлений природы, в вере в духовную сущность мира, силу слова и действия, несущего в себе духовный смысл. Боги кельтов олицетворяли силы природы. Леса, реки и горы кельты почитали как содержащие в себе священную для народа духовную сущность, требующую внимания и приношений. Кельты повсюду в Европе строили храмы, на месте которых впоследствии выросли храмы римлян, а позже базилики и соборы христиан.

Фракийский мир Европы I тыс. до н. э. Греческие города Черноморья

Фракийский мир северо-востока Балканского полуострова являл собой северную периферию индоевропейского мира Эллады и складываться в историческую, культурную, языковую и этническую общность начал около середины III тыс. до н. э., одновременно с рождением первого, «раннего элладского» периода развития Греции (XXV–XX вв. до н. э.). Истоки и культурно-языковые корни исторических фракийцев, равно как и эллинов, тянутся в евразийскую степь. Этапы сложения фракийской общности представляют собой ряд наслоений культур индоевропейских кочевников, крайними пунктами в движении которых на Балканах были побережье Эгейского моря, Малая Азия и острова Средиземноморья. Земли Нижнего Подунавья являлись промежуточным этапом в продвижении кочевников к югу и западу. На них во II тыс. до н. э. сложилась достаточно целостная и своеобразная индоевропейская общность Евразии, которую можно охарактеризовать как протофракийскую.

В эпоху поздней Эллады, центром которой была столица ахейцев — город Микены, продукция бронзовой металлургии эгейского мира широко распространялась на северо-востоке Балкан. Находившаяся в прямом этническом и культурном родстве с населением поздней Эллады протофракийская общность Балкан достигла значительных успехов в развитии собственной производящей экономики конца эпохи бронзы и фактически представляла собой северную провинцию микенской цивилизации Эллады.

Катастрофа, постигшая мир поздней Эллады вследствие вторжения дорийцев, не обошла и земли Фракии. Колесницы дорийских завоевателей пересекли Балканы с севера на юг, всюду сея разрушение и смуту. Однако они не нарушили общей индоевропейской культурной, языковой и экономической преемственности. Хаос, внесенный вторжением дорийцев (XIII–XI вв. до н. э.), и последовавшее вслед за этим давление киммерийцев (X–VIII вв. до н. э.), а позже и скифов (VIII–III вв. до н. э.) во многом спровоцировали продвижение фракийцев частью в Малую Азию, а частью к северо-востоку от Нижнего Дуная, в район Западной Подолии (Украина), где фракийцы растворились в среде носителей белогрудовской и чернолесской культур, представлявших оседлое восточное крыло славянской общности Европы.

Помимо вторжения дорийцев в Элладу на рубеже II–I тыс. до н. э., как минимум, дважды сотрясали нашествия иллирийцев и венедов, влекомых богатым наследием поверженной микенской цивилизации и благоустройством возделанных сельскохозяйственных угодий. Одним из следствий перемещений дорийцев, фракийцев, иллирийцев и венедов на юго-востоке Европы было рождение Фригийского царства в Малой Азии (X–VIII вв. до н. э.). Фракийцы-синты заселили остров Лемнос на севере Эгейского моря. В XI–VIII вв. до н. э. северо-восточные, а чуть позже и юго-восточные земли исторической Фракии (Болгария) оказались занятыми уходившими от скифов киммерийцами.

Вместе с тем в IX–VIII вв. до н. э. на Балканах начала устанавливаться относительная стабильность, и фракийская общность приняла исторически (археологически и лингвистически) засвидетельствованный образ. Начиналась эпоха становления классической античной греческой цивилизации.

Народами фракийской общности Европы были ордисы, населявшие среднее и нижнее течения реки Марицы и низовья реки Тонзоса, бессы, жившие в низовьях реки Марицы и в районе Средна-Горы и Родоп, эдоны, занимавшие юго-запад Фракии, гетты и трибалы, обитавшие на землях северо-запада Болгарии и в долине Среднего Дуная до впадения в него реки Савва.

Экспансия греческих прибрежных городов VIII в. до н. э. прежде всего затронула фракийское побережье Эгейского моря, где малоазиатскими греками был основан город Обдера. Вслед за этим последовало занятие греками фракийского побережья Мраморного моря (Пропонтийская Фракия), что явилось естественным прологом к возникновению греческих городов-государств на побережье Черного моря в VII в. до н. э. Первенствовал в освоении берегов Черноморья греческий город запада Малой Азии Милет, выходцы из которого около середины VII в. до н. э. основали город Истрию, замкнувший устье Дуная, а в конце VII в. до н. э. основали город Томы (Констанца) и город Аполлонию (Созополь).

В первой половине VI в. до н. э. греки основали город Одессос (Варна). Греческие выходцы из города Мегары около середины VI в. до н. э. на фракийском побережье Черного моря основали город Месемврия (Несебр) и следом за ним город Калатис.

Греки были отменными мореплавателями, храбрыми воинами и удачливыми, разворотливыми торговцами. К концу VII в. до н. э. они уже вели оживленную торговлю повсюду в устьях рек черноморского бассейна (Понта Евксинского, то есть моря гостеприимного).

Все те же малоазиатские греки из Милета основали на острове Березань, а позже в устье реки Южный Буг торговые поселения на землях скифов. Город, вбиравший спускавшиеся руслами Днепра (Борисфена) и Южного Буга к черноморским устьям хлебные транспорты из земель скифов-пахарей (сколотов Геродота), был назван Ольвия (счастливый).

В VI в. до н. э. греки принялись за освоение Крымского полуострова, тогда же на берегах Керченского пролива был заложен город-крепость Пантикапей. Напротив него, на Таманском полуострове, из теосского поселения вырос город Фанагория, названный по имени основавшего его грека Фанагора.

Юг Крыма в V в. до н. э. украсил город Херсонес, занявший мыс вблизи современного Севастополя. Устье реки Днестр контролировал греческий город Тира, устье Дона замыкал город Та-наис (вблизи Ростова-на-Дону). На месте современной Анапы возник город Горгиппия, а на месте современной Тамани вырос город Германасса.

Кроме того, побережье Северного Причерноморья и Приазовья, и особенно земли Крыма, в VII–V вв. до н. э. были заняты множеством греческих городов, крепостей, небольших поселений.

На побережье Колхиды (Западная Грузия) в то же время греки выстроили город Фасис. На северо-восточном побережье Малой Азии возник греческий город Трапезунд, а на северо-западном побережье Малой Азии — город Византия, согласно преданию основанный греком Византом в VII в. до н. э. Напротив его стен, на малоазиатском берегу Босфора, вырос город Халкедон.

Тогда же греческие города украсили сотни храмов, скрывавших одетые мрамором алтари, уставленные изящной скульптурой. Бездонные голубые небеса и синее море придавали городам греков неповторимый, почти неземной, божественный блеск и служили изысканным естественным обрамлением яркому свету изумительной, могучей цивилизации древних эллинов. К северу от Ольвии и Танаиса стлалась бескрайняя ковыльная степь, занятая скифами и бывшая землей, некогда выносившей предков исторических греков и вновь принявшей их потомков на свои южные берега, как принимает милых ученых детей мать после долгой вынужденной разлуки.

Особым удобством гавани отличался город Пантикапей, ставший впоследствии столицей Боспорского царства, разрушенного гуннами в IV в. н. э. Центр города венчала гора Митридат с храмами и стенами акрополя на вершине и с густой сетью мощенных камнем улиц по склонам. Город Фанагория, расположенный греками у старого устья реки Кубань, находился в самом центре богатых пшеницей, дичью и рыбой районах Тамани.

Ольвия, вбиравшая весь поток шедшей по Днепру и Южному Бугу сельскохозяйственной и иной продукции Юго-Восточной Европы, не была заинтересована во вхождении в какие бы то ни было политические союзы и долго сохраняла гарантированную процветавшей торговлей независимость. Города на берегах Керченского пролива, напротив, объединились в Боспорское царство, что во многом облегчило задачу обороны от вечно беспокойной степи. Пантикапей на западе и Фанагория на востоке отгородились от степи могучими валами, пересекавшими с севера на юг восточную оконечность Крыма и крайний запад Таманского полуострова. Практически все греческие города Черноморья были защищены мощными каменными стенами и башнями.

В греческих городах Черноморья были распространены те же формы и приемы прикладного искусства, монументальной скульптуры и архитектуры, что и в самой Греции: в VI в. до н. э. — архаические, в V–IV вв. до н. э. — классические, в III–II вв. до н. э. — эллинистические.

Наряду с этим всегда существовала определенная разница в путях развития местного своеобразия греческих городов на севере Чёрного моря. Наиболее близкой в следовании греческим канонам в искусстве была Ольвия. Херсонес в первые века нашей эры подпал под влияние римских традиций в искусстве. Города Боспорского царства в наибольшей степени отображали близость степного мира, выражая вкусы и своеобразие его культуры.

Колонии греков в Западном Черноморье, на землях фракийцев, вырастали из местных деревень, что отражалось во фракийской природе их названий — Одессов, Месемврия, Бизоне, Селимврия, Марония. До V в. до н. э. фракийцы вели борьбу с греками-поселенцами. Однако в V в. до н. э. в отношениях сторон наступила положительная перемена в пользу взаимовыгодной торговли и обогащения культур. Вгреческих городах-полисах чеканили монету. Шли проникновение греческой продукции в среду фракийцев и рост фракийского этнического элемента среди греческого населения городов.

На землях фракийцев складывался ряд обособленных политических центров. Их общество располагало значительным слоем аристократии, о чем свидетельствует множество потрясающих царственной роскошью погребений VI — начала IV вв. до н. э. Наиболее значимой фракийской группой являлись одриссы. Именно они были проводниками объединительной политики во фракийской среде Балкан, результатом которой стала потеря гетами и бессами независимости. Это случилось во времена первых и наиболее могучих фракийских вождей Тереса и Ситалка и рождения на юго-востоке Фракии Одрисского царства.

Царство одриссов распалось со смертью ее царя Нотиса I в первой половине IV в. до н. э. Завоевания Филиппа II Македонского, сломившего в 341 г. до н. э. сопротивление фракийской государственности, тем не менее не позволило ему добиться абсолютного политического, военного и экономического контроля над отдельными фракийскими династиями. Фракийцы-трибаллы прославились героическим сопротивлением, оказанным ими войскам Филиппа II и Александра. Фракийцы-эдоны, хранившие независимость ещё от царей Одрисского государства, контролировали рудники и коммуникации в нижнем течении реки Струмы. В битве за город Амфиополь эдоны разгромили десять тысяч греческих пехотинцев.

Кризис, потрясший мир Эллады со смертью Александра Великого (323 г. до н. э.), затронувший сами устои греческого мира Евразии, не мог не отразиться на землях Фракии, где никогда не прекращалось сопротивление эллинам со стороны отдельных династий фракийцев и черноморских городов-государств. Кризис в Элладе пришелся на разгар кельтской экспансии на восток и юго-восток Европы. Впервой четверти IV в. до н. э. кельты вплотную приблизились к Фракии и Элладе. Около второй четверти III в. до н. э. кельты достигли района современной Софии и, продвигаясь долиной реки Марицы, вышли к берегам Мраморного моря, после чего переправились в Малую Азию.

На землях Восточной Фракии кельты создали государство со столицей в городе Тиле. Вторжение кельтов усилило процессы децентрализации Эллады и Фракии. Спервой половины II в. до н. э. единственной активной силой среди фракийцев продолжали оставаться одриссы Юго-Восточной Фракии, осуществлявшие объединительную политику с соседями и не в последнюю очередь с греческими городами-полисами Черноморья.

В конце III в. до н. э. Рим, остававшийся в ту пору республикой, начал проявлять небескорыстный интерес к Балканам. Несмотря на помощь, поданную фракийцами последнему царю Македонии в войне с Римом, участь Македонии, а вместе с ней и всей Греции была предрешена, и вскоре в стратегически значимых городах Эллады были размещены римские гарнизоны.

Однако фракийцы продолжали сохранять независимость и даже тревожили римлян на Балканах. Фракийцы использовали тактику внезапных ударов, после чего мгновенно укрывались в труднодоступных горных районах, где настичь их было практически невозможно. Долгое время римляне не могли осуществлять эффективной борьбы с фракийцами, и лишь в 29 г. до н. э. поход к Дунаю Марка Лициния Красса принес сравнительный успех римлянам во Фракии и в значительной степени снизил остроту набегов фракийцев на земли Македонии.

В 11 г. до н. э. вспыхнуло восстание фракийцев-бессов под предводительством жреца Воголеса. Для подавления возмущения Риму пришлось привлечь легионы Малой Азии. В 26 г. н. э. вспыхнуло крупнейшее в истории борьбы фракийцев с Римом восстание. Осажденные в горных крепостях фракийцы предпочитали гибель от голода и жажды поражению и потере независимости. Лишь в 45 г. н. э. император Клавдий сумел сломить сопротивление последнего, не зависимого от Рима фракийского царства.

Римляне принялись за строительство городов-крепостей в долине Нижнего Дуная: Тиле, Дурострорум (Силистра), Нове (Свиштов), Рациария (Арчар), Эксус (Гиген). Возвысился город внутренней Фракии — Филиппополь (Пловдив). Быстро росли и крепли города римской эпохи — Никополь на Истре (район города Тырново), Монтана (Михайловград), Августа Траяна (Стара-Загора), Марцианаполь (село Девня).

Отличные боевые качества фракийских солдат были по достоинству оценены Александром Македонским, бравшим их на покорение Персидского царства. Значительная часть фракийских солдат издревле служила в различных армиях Эллады. В эпоху владычества Рима всадники и пехотинцы фракийского происхождения были приняты на службу в римские легионы, играя роль вспомогательных частей. Наиболее выдающимся из их числа оказался солдат, звавшийся Максимином-фракийцем, ставший в 235–238 гг. н. э. римским императором и открывший счет «солдатским императорам» Рима, что само по себе явилось прологом заката Рима.

В 330 г. н. э. Византии стал столицей Восточно-Римской империи и получила название Константинополь. Фракия, лежавшая в непосредственной близости от новой столицы, превратилась наряду с Элладой в жизненно важный район, обеспечивавший не только экономическое, но и военное благоденствие Восточного Рима.

В IV в. н. э. в среду фракийского населения начало проникать христианство. Между тем в IV–VI вв. н. э. территория Фракии беспрестанно подвергалась натиску готов, гуннов, аваров.

Начиная с V в. н. э., словно весенний ледоход, значительные группы славян то тут, то там ежегодно взламывали дунайскую линию обороны империи.

Фракийцы, христианство которых в значительной мере было проникнуто древней языческой религией, явились этнической подосновой в сложении южнославянской, и в первую очередь болгарской, общности Европы. Фракийские топонимы, язык и культура придали особый оттенок неповторимого своеобразия славянам юго-востока Балканского полуострова.

Разлом между Фракией, расположенной к югу от Нижнего Дуная, и Северодунайской Фракией, населенной историческими гетами и даками, явственно обозначился около середины I тыс. до н. э. Особенно ярким он явился с созданием римских провинций в исторической Южной Фракии — Мезии (17 г. н. э.) и Фракии (46 г. н. э.).

Ещё в 357–340 гг. до н. э. в районе Добруджи образовалась Малая Скифия.

Северные фракийцы заметно отставали от южных в культурном и экономическом отношении. B V в. до н. э., с приходом эпохи Латена, в среду северных фракийцев пришел гончарный круг. При этом формы сосудов продолжали подражать образцам эпохи Гальштата и весьма походили на сосуды культуры Вилланова IX–VI вв. до н. э. Апеннинского полуострова. Влияние в области металлургии северные фракийцы испытывали со стороны расположенных к западу иллиров и венедов. Весьма значительным являлось культурное воздействие степного скифского мира. Однако важнейшими культурно-экономическими центрами востока Европы, оказывавшими влияние на северных фракийцев, были греческие города, расположенные в дельте Истра (Дуная) и вокруг неё.

В III–II вв. до н. э. у гетов и даков получила хождение монета, подражавшая тетрадрахму Филиппа II Македонского. Позже они чеканили различные монеты собственного образца.

В эпоху глубокого кризиса и распада Эллады начала III в. до н. э. в низовьях Дуная возникло централизованное гето-дакийское царство под управлением Дромитеха. Вторгшиеся в III в. до н. э. на земли северных фракийцев кельты вскоре были растворены в земледельческой среде местного населения.

На рубеже III–II вв. до н. э. земли гетов и даков подверглись вторжению североевропейского населения, исходным районом для которого явились территории в междуречье Эльбы и Одера. Греки упоминают о народе бастарнов, явившихся провозвестниками похода северных германцев в центр и на юг Европы (культура Поянешти-Лукашевка).

Относительная стабильность, наступившая на землях даков и гетов в I в. до н. э. — I в. н. э., во многом позволила поднять и развить материальную культуру. Одним из проявлений этого явилось широкомасштабное строительство могучих каменных крепостей, венчающих, словно короны, вершины гор Трансильвании. Незащищенные поселения фракийских пастухов и хлеборобов жались к склонам увенчанных каменными укреплениями высот.

Хорошо известен истории царь даков Децибал (I в. н. э.), сумевший создать Северофракийский военно-политический союз, главной целью которого было вооруженное противоборство римским легионам. Однако в 106 г. н. э. Рим сломил сопротивление северных фракийцев и создал на их землях собственную провинцию.

Обзор событий, происходивших в Передней Азии и на юге Средней Азии в I тыс. до н. э

Известно, что древнейшим периодом в истории Индии была эпоха расцвета городов Хараппа и Мохенджо-Даро середины III — первой половины II тыс. до н. э. Вторжение обладателей арийских колесниц (XVIII–XV вв. до н. э.) резко оборвало развитие цивилизации Хараппы, но явилось началом новой ведической эпохи в истории Пакистана и севера Индии.

Время, прошедшее в течение XVII–XII вв. до н. э., можно охарактеризовать как период сложения Ригведы и эпоху освоения индоевропейцами долины реки Инд.

Около XI — Х вв. до н. э. произошли проникновение и расселение отдельных индоевропейских групп в бассейне реки Ганг, на северо-востоке Индии. В это время продолжалось дальнейшее развитие ведического собрания гимнов.

В IX–VIII вв. до н. э. сложилась Яджур Веда, служащая дополнением к Ригведе.

Периодом создания позднейших брахман, арканьяк и упанишад считают VII–VI вв. до н. э.

Период сложения сутр, также служащих дополнением к ведическому собранию духовных познаний, относят к V–III вв. до н. э.

В X–VII вв. до н. э. на севере Индии складывались государственные структуры организации общества. Древний полукочевой уклад жизни с каждым столетием все более уступал оседлому. Шло возвышение правящих династий. И вместе с тем развивалась духовная традиция аскетизма и отшельничества.

Ведическая эпоха в истории Индии наслоилась на следовавшую за ней эпоху рождения и развития буддизма, начало которого относят на конец VI в. до н. э. — первую половину V в. до н. э. (время рождения и земной жизни Будды). Корни буддизма произрастают из положений ведического знания о мире. Буддизму оказалась уготована будущность новой мировой религии, охватившей юго-восток Евразии.

Обобщая ведическую эпоху севера Индии II–I тыс. до н. э., следует сказать о том, что она не просто была крайним юго-восточным проявлением индоевропейской духовной и материальной истории Евразии. Ведические культура и литература Индии, одни из древнейших на планете, сумевшие выжить в века магометанского владычества, явили современному миру ярчайший образчик знаний и духовной организации всего индоевропейского общества Евразии II–I тыс. до н. э. в чистом, не замутненном позднейшими искажениями виде. Ни одна иная индоевропейская общность Евразии не сумела сберечь плодов своего духовного познания и наследия, данного ей опытом и знаниями далеких предков, так, как это удалось индоевропейской общности Индии.

Владычицей Передней Азии в XIV–IX вв. до н. э. являлось Ассирийское государство, расположенное в среднем течении реки Тигр (Месопотамия), со столицей в городе Ниневия. Главными врагами Ассирийской державы были Египет на юго-западе, государство Урарту на севере и Элам, со столицей в городе Сузы, на юго-востоке. Некогда могущественная держава хеттов к XIII в. до н. э. окончательно утратила былое значение и едва удерживала город Гаргамеш в Сирии. Ассирийские монархи многократно подчиняли себе юг Месопотамии (Халдея) и ее север, совершали многочисленные походы на восточное побережье Средиземного моря, однако одолеть главных соперников (Египет, Урарту, Элам) Ассирии было не под силу.

Период наивысшего подъема Ассирии приходится на вторую половину VIII — начало VII вв. до н. э. Однако уже в 612 г. до н. э. Вавилон и Мидия разрушили город Ниневию. А в 605 г. до н. э. Ассирия окончательно рухнула под ударами Вавилона и Мидии, явившихся новыми центрами силы Передней Азии.

Основание Вавилона, города на юге Месопотамии, относится к началу II тыс. до н. э., а история его государственности приходится на XIX–VI вв. до н. э.

Население исторической Мидии, страны на северо-западе Ирана, в IX в. до н. э. состояло из потомков индоевропейских кочевников евразийских степей в XIII–XII вв. до н. э., вторгшихся на земли древней цивилизации юга Туркмении, в долины рек Мургаб, Сырдарья, Амударья, Зеравшан, Теджен-Герируд. Археологической прародиной ушедших к югу кочевников следует считать три поздних этапа андроновской культуры XV–XI вв. до н. э. Предки мидийцев, так же как и оставшиеся в степях Евразии скифы (саки), были представителями ираноязычной группы континента. Духовным апологетом продвигавшихся к югу кочевников был великий религиозный реформатор и создатель древнейшей части Авесты Зороастр.

На юге Средней Азии в XIII–X вв. до н. э. произошло значительное смешение оседлого и кочевого элементов. В результате исторические мидийцы Северо-Западного Ирана являлись отчасти наследниками древней оседлой цивилизации юга Туркмении и севера Ирана V–II тыс. до н. э. Однако определяющим началом в природе мидийцев оставалось заложенное Зороастром авестийское духовное начало, хотя и ориентированное на оседлый быт городских цивилизаций Азии, в основе своей опиравшееся на ведические традиции и познания индоевропейцев степной Евразии.

Мидийцы и этнически близкие им персы, занимавшие земли Элама на юго-западе Ирана, являлись следующей за хеттами на рубеже III–II тыс. до н. э. волной индоевропейской полукочевой стихии Передней Азии. Утрата хеттами былого могущества во второй половине I тыс. до н. э. была с лихвой восполнена величием Персо-Мидийского царства, на западе граничившего с Элладой и Ливией, а на востоке — с долиной Инда и горными теснинами Памира.

В споре между Мидией и Персией прежде первенствовала Мидия (VII — середина VI вв. до н. э.), столица которой находилась в городе Экбатана в центре Ирана. Однако уже в 550–549 гг. до н. э. мидийцы вынуждены покориться военной силе персов, и новое обособление и подъем Мидии пришлись на последнюю четверть IV в. до н. э.

В Иране воцарилась династия ахеменидов (558–330 гг. до н. э.), павшая в результате завоеваний Александра Македонского.

На восточном побережье Средиземного моря на рубеже II–I тыс. до н. э. происходили следующие события. ВXII в. до н. э. семитские народы израильтян и иудеев овладели землями Северной и Южной Палестины, истребив при этом местное хананейское население, принадлежавшее хеттской общности Передней Азии.

Предысторией семитских завоеваний на Ближнем Востоке является вторжение воинственных кочевников хабири во владения Египта около XV в. до н. э., о чем свидетельствует переписка египетских фараонов и хеттских царей Сирии и Малой Азии. Результатом семитского вторжения в Египет явились описанные в Ветхом Завете плен и исход евреев из Египта, конечным пунктом которого и оказались земли Палестины.

В 935 г. до н. э. еврейское государство в Палестине распалось на северное Израильское царство и южное Иудейское. В 722 г. до н. э. Израильское царство стало жертвой Ассирии и было практически уничтожено. В586 г. до н. э. Вавилон разгромил Иудейское царство. При этом царь Вавилона Навуходоносор подверг разрушению Иерусалим и увел часть иудеев в «вавилонский плен», продлившийся с 586 г. по 539 г. до н. э. Однако в 538 г. до н. э. Вавилон был взят персами, и царь завоевателей Кир отпустил иудеев в Палестину и не противился восстановлению Иерусалима.

С падением династии ахеменидов в Азии владычество персов над Палестиной сменилось властью македонского завоевателя (вторая половина IV в. до н. э.) и его преемников.

Около середины II в. до н. э. Иудее удалось добиться независимости, но 63 г. до н. э. явился началом римского владычества на Ближнем Востоке. В семидесятых годах нашей эры, то есть после Рождества Христова, восстание иудеев было жестоко подавлено римским императором Титом. Иерусалим вновь был разрушен, а большинство его населения рассеялось по землям Ирана, Греции, а позже и по всему миру.

События древнейшей иудейско-израильской истории описаны в книгах Ветхого Завета, начало сложения которого относят к VIII в. до н. э.

Египет в VI–IV вв. до н. э. подвергся персидскому завоеванию, сменившемуся в конце IV в. до н. э. эпохой эллинского владычества и воцарения династии Птолемеев. В тридцатых годах до нашей эры Египет был завоеван Римом.

Однако вернемся в Иран. Основателем индийской монархии был Киаксар, организовавший регулярную армию. Прежде перемешанные всадники, копьеносцы, стрелки из лука составили отдельные части и были готовы к походам на Ассирию.

В то же время исторические киммерийцы, теснимые на юге России скифами, устремились на земли Восточных Балкан и, увлекая за собой часть фракийского населения, перешли в Малую Азию. Эти события произошли во второй половине VIII–VII вв. до н. э. Прямыми жертвами киммерийского вторжения были небольшие государства Малой Азии, оказавшиеся не в силах противостоять нашествию. Сын Гордия, царя Фригии (X–VIII вв. до н. э.), Мидас отравился бычьей кровью, страшась попасть живым в руки завоевателей. Были взяты и подвержены разграблению многие греческие города на побережье Малой Азии. Не удалось избежать печальной участи городу Сарды (запад Малой Азии), осаде подвергся город Эфес.

На востоке Малой Азии завоеватели столкнулись с армией Ассирии, и около 678 г. до н. э. киммерийский царь Теуспа потерпел поражение от Ассаргаддона. Последовавшие в дальнейшем столкновения киммерийцев с Ассирией также не принесли первым удачи.

^{Эллада и Малая Азия в I тыс. до н. э.}

Геродот повествует о том, что скифы, стремясь настичь уходивших от них киммерийцев, пройдя к востоку от Кавказского горного массива, вторглись в пределы Индийского царства. Согласно преданию в бассейне реки Тигр скифы встретили две ведшие боевые действия армии — с одной стороны мидийского царя Киаксара, а с другой — запершегося в стенах Ниневии ассирийского монарха. Киаксар из-за подходивших скифов снял осаду со столицы Ассирии и принял сражение. Победа досталась скифам. Лава скифского вторжения, обойдя стены Ниневии, залила огненным смерчем земли Месопотамии и Малой Азии. При этом царство Урарту, в течение долгих столетий успешно противостоявшее ассирийской экспансии, было в одночасье погребено под собственными обломками. Остатки киммерийцев Малой Азии примкнули к отрядам скифов, и далее в походах в Месопотамию, Сирию, Палестину давние смертельные враги представали вместе.

Нашествие скифов, подобно буре пронесшееся по землям Передней Азии и Ближнего Востока, остановилось у границ Египта, купившего безопасность богатыми дарами.

Царь Мидии Киаксар убил предводителя скифов на пиру и, возобновив войну, положил конец владычеству скифов в Передней Азии. Вторжение скифов относят к 634–627 гг. до н. э. По свидетельству Геродота, эпоха владычества скифов в Передней Азии длилась 28 лет. Вторжение скифов во многом ускорило падение Ассирии. Киаксар, предводительствовавший армией мидян, скифов и киммерийцев, движущейся подобно наступающему на побережье морю, сравнительно легко овладел столицей Ассирии. Так некогда могущественная держава Передней Азии навсегда исчезла с театра мировой истории, продолжив жизнь лишь в области глубоких преданий и легенд.

Киаксар довел войска иранцев (мидийцы, скифы) до запада Малой Азии, где столкнулся с ожесточенным сопротивлением царя Лидии и, заключив с ним мир, скончался в 584 г. до н. э., окруженный почетом и славой великого государя Мидийской державы. Получивший во владения небольшую страну на северо-западе Ирана, Киаксар оставил после себя великую державу, земли которой простерлись от запада Малой Азии до реки Гильменд в Афганистане.

В эпоху возвышения Мидии персы утратили независимость и подпали под влияние северного соседа. Тогда же в землях персов возник и возвысился целый ряд городов — Ормузд, Сисидон, Агростан, Таоке, Карману и конечно же будущие столицы Персии — Персеполис и Пасаргад.

Мидийская монархия пала в 549 г. до н. э., однако персидским завоеванием это событие можно назвать весьма условно, ибо последний царь Мидии имел в лице персидских владык вассалов, а значит, и военных союзников. Царь Персии Кир, сумевший совершить смену лидерства в иранском мире Передней Азии, имел в лице мидян тех же союзников и вассалов. Персы к середине VI в. до н. э. оказались народом менее развращенным, нежели избалованные победами и приносимыми ими дарами мидяне.

В момент падения Мидии в Лидии (запад Малой Азии) царствовал Крез, сын заключившего в 585 г. до н. э. мир с Киаксаром Алиатеса. Сейчас же по прибытии вести с востока он принялся за создание антиперсидского союза, к которому сумел привлечь Египет, Вавилон и даже Спарту (греческое государство на полуострове Пелопоннес). Однако уже в 546 г. до н. э. со взятием города Сарды Лидия пала. Персы покорили греческие города на западном побережье Малой Азии, и Кир обратил взор на восток от Ирана, где первым ему подчинилась Бактрия. Далее персы завоевали Маргиану, Согдиану и ряд иных провинций юга Средней Азии. После окончания среднеазиатской кампании Кир спустился долиной реки Теджен-Герируд в историческую провинцию Арию (северо-запад Афганистана), и она также оказалась в его власти. Далее практически все земли к востоку, вплоть до долины Инда, были приведены в повиновение Персии. Описанные завоевания относятся к 545–540 гг. до н. э.

По возвращении в Персию помыслы Кира обратились на завоевание сохранявшей независимость Южной Месопотамии (Халдеи) с центром в Вавилоне. Военные действия были начаты персами в 538 г. до н. э., и Вавилон пал почти без сопротивления. Правителем юга Месопотамии был назначен сын Кира Камбиз. Вслед за Вавилоном в повиновение персам были приведены Сирия, Финикия и арабы Аравии, недавние данники Халдеи.

Кир умер около 529 г. до н. э., и обстоятельства его смерти до конца не прояснены. Власть его наследовал старший сын Камбиз. Управление рядом провинций было поручено другому сыну Кира — Бардию (Смердизу). Камбиз по восшествии на престол прежде всего отравил брата.

Вскоре независимость утратил Египет. В решающей битве при Пелузии персы одержали победу (525 г. до н. э.), и практически вся долина Нила оказалась в их власти. А на западе Средиземноморья тем временем безраздельно владычествовал Карфаген.

Камбиз умер в 522 г. до н. э. в Сирии, находясь в пути из Египта в Персию. Он не оставил потомства.

Царём Персии был провозглашен человек по имени Гаумата, выдавший себя за отравленного брата Камбиза Бардию. Он действительно удивительно походил на Бардию, и многие персы охотно поверили в правоту его притязаний на царствование.

Переворот, результатом которого явилась гибель мнимого царевича, был организован Дарием, сыном правителя Гиркании Гистаспа, происходившего из царского рода. Весной 521 г. до н. э. Дарий, предводительствовавший шестью знатными персами, захватил Гаумату во дворце мидийского города Сихицватия и убил его. Поднявшаяся было смута в Сузиане, Вавилоне и Мидии была усмирена Дарием силой оружия.

Дарий вошёл в историю как создатель системы великой азиатской монархии, впоследствии для многих явившейся образцом для подражания. Он всюду оставлял у власти местные династии и формы социальной организации общества. И в то же время империя была разделена на несколько десятков сатрапий, каждая из которых управлялась тремя ревностно друг за другом следившими чиновниками, что заранее предупреждало всякую возможность возмущения.

Дарий присоединил к империи индийскую сатрапию, послал флот руслом реки Инд вплоть до ее устья, но от похода в долину реки Ганг отказался.

В 508 г. до н. э. 800 тысяч воинов армии Дария перешли воды пролива Босфор и, пройдя землями восточной Фракии, достигли русла Нижнего Дуная, где их ожидал мост из составленных судов, выстроенный по приказу Дария ионийскими (малоазиатскими) греками.

Два месяца бесплодных скитаний в степях Нижнего Поднепровья и Подонья убедили Дария в бессмысленности начатого им предприятия. Скифы, на покорение которых отправился персидский монарх, засыпая колодцы и отгоняя скот, даже не показывались вражескому войску.

По возвращении в Азию Дарий оставил во Фракии армию в 80 тысяч воинов под предводительством Мегабиза, которая и привела к повиновению и положению данника Персии македонского царя севера Эллады (506 г. до н. э.). Главным итогом скифской экспедиции Дария стало приобретение новой провинции империи — Фракии. В то же время некогда наводившие ужас на страны Передней Азии скифы навсегда оставили планы вторжений к югу от Кавказского хребта.

С завоеванием Фракии и Македонии персидская держава нависла над Элладой с севера, и сама её независимость оказалась под страшной и вполне реальной угрозой. Однако планам персов в отношении покорения Эллады не суждено было сбыться. Первой серьезной неудачей на этом пути оказалось внезапное мощное восстание малоазиатских греков, подавить которое Дарию удалось не без труда. Поддержка, оказанная Афинами и рядом иных городов Эллады грекам Малой Азии, ускорила начало боевых действий в знаменитой греко-персидской войне 500–449 гг. до н. э. Вторжение азиатской армии под предводительством Мар-дония (492 г. до н. э.) и высадка морского десанта персов, мидийцев и состоящих у них на службе скифов под предводительством Датиса и Артаферна, разгромленного в сражении при Марафоне (490 г. до н. э.), обернулись неудачами для персов в Европейской Элладе. Впрочем, это не изменило планов Дария, в течение трех лет (490–487 гг. до н. э.) неустанно готовившего новую военную экспедицию в непокорную Элладу.

В 486 г. до н. э. воодушевленные поражением персов в битве при Марафоне египтяне изгнали оккупационные гарнизоны и провозгласили царем Хабишу, происходившего из царского рода. И в самый разгар военных приготовлений против Эллады и Египта Дарий умер (485 г. до н. э.).

Преемником Дария стал его сын Ксеркс, родившийся после воцарения отца и оттого выигравший в споре с братьями за право первенства в престолонаследии. Египет был вторично покорен армией персов, а Хабиша бесследно исчез.

Поход Ксеркса 480 г. до н. э. в Элладу окончился для персов серией поражений. В результате лишь несколько персидских гарнизонов продолжали далее занимать города Европы (в Византии до 478 г. до н. э., в Эйоне до 477 г. до н. э., в Дориске до 450 г. до н. э.). Фракия и греческие провинции Македония и Фессалия были раз и навсегда потеряны Персией. Ксеркс, армия и флот которого терпели от Афин чудовищные поражения в Малой Азии и на Кипре (466 г. до н. э.), был убит собственным начальником стражи Артабаном и евнухом Аспалистром в 4 65 г. до н. э. Вслед за этим последовала серия убийств наследников персидского престола. В конце концов власть перешла к одному из сыновей Ксеркса — Артаксерксу.

В Египте, поддержанном флотом Афин, поднялось новое антиперсидское возмущение. Артаксерксу удалось одолеть в новой войне египтян, однако война с Элладой все более разгоралась. В 449 г. до н. э. Артаксеркс принужден был заключить мир с Афинами, согласно которому персидская армия обязалась на три дня пути не приближаться к ионийскому побережью Малой Азии (греческие города Милет, Фокея и т. д.) и ни один персидский военный корабль не имел права заходить в прибрежные воды Ионии.

Артаксеркс умер в 425 г. до н. э. Власть в последние годы его правления во многом перешла в руки местных сатрапов, независимость которых возрастала год от года все более.

Преемник царя Ксеркс II пал жертвой заговора, составленного сводным братом, через 45 дней после восшествия на престол. Тот, в свою очередь, погиб спустя шесть месяцев от рук еще одного незаконнорожденного сына царя, принявшего при восшествии на престол имя Дария II. Смута в персидской державе продолжалась.

А тем временем Эллада опустошалась пелопоннесской войной. Спарта пошла на союз с Персией в борьбе с Афинами.

В споре сыновей Дария II победителем вышел Артаксеркс. Жизнь Артаксеркса, бывшего храбрым солдатом, но далеко не самым гениальным полководцем, протекала в беспрестанных войнах по подавлению восстаний то в Египте, то на Кипре, то в Малой Азии. Причем Египет смог-таки добиться реальной независимости от персов.

У Артаксеркса было три сына: Дарий, Ариасп и Ох. В кровавой восточной драме — споре за престол — победителем вышел единственный оставшийся в живых сын монарха Ох. Артаксеркс скончался в 359 г. до н. э. Правление его пришлось на 404–359 гг. до н. э.

Вступив на престол, новый монарх Артаксеркс III Ох (359–338 гг. до н. э.) первым делом умертвил всех принцев царствующей династии. В 345 г. до н. э. персы восстановили власть над Египтом. Вслед за этим было восстановлено влияние Персии в Малой Азии. Однако распад персидской державы близился, и ничто не могло изменить ее грядущей и грандиозной гибели.

Безмерная развращенность погрязшей в нечеловеческой роскоши и разврате верхушки персов во многом лишила их воли к удержанию позиций в Азии. Делами империи фактически руководил придворный Багой. Он же в 338 г. до н. э. отравил самого Артаксеркса III Оха, убив всех его детей, за исключением младшего Арсеса, которого и возвёл на престол ахеменидов. Арсес погиб от рук Багоя в следующем, 337 г. до н. э. На престол был возведен друг Багоя Кодоман, при восшествии на царство принявший имя Дария. Сам Багой, преданный одним из сообщников, был принужден принять яд, приготовленный им для Дария (Кодомана).

Год восшествия на престол Дария (Кодомана) совпал с годом воцарения Александра Македонского. В 330 г. до н. э. Дарий (Кодоман) погиб от рук своих сатрапов во время бегства с поля битвы с македонским героем. С этого момента мир эллинов занял место ведущей силы Евразии, вытеснив и опрокинув иранскую династию ахеменидов.

^{Пилос. План дворца (по Блегену).}

^{1 — главный вход;}

^{2 — внутренний двор;}

^{3 — мегарон;}

^{4— помещение с центральным очагом;}

^{5 — ванная комната;}

^{6, 7 — кладовые}

Итак, обратим взор на Элладу. К середине IV в. до н. э. некогда могущественные Афины, политика, экономика и искусство которых во многом определяли пути развития Эллады, утратили былую энергию и влияние. В начале IV в. до н. э. на первые позиции в Элладе выдвинулась Спарта, сумевшая в союзе с персами выиграть 27-летнюю войну у афинской морской державы. Спарта являлась наиболее консервативной и крайне невосприимчивой ко всему чужому страной, воспитывавшей из граждан бойцов и аскетов, лучших воинов Эллады. Однако, добившись первенства, спартанское общество фантастически быстро подверглось развращению роскошью и властью (известный порок всех победителей). Уже после 371 г. до н. э. разгромленная и оттесненная на крайний юг полуострова Пелопоннес Спарта навсегда утратила ведущие позиции в Элладе.

Македония, историческая провинция севера Греции, к концу V в. до н. э. во многом сохранила древнейший классический индоевропейский строй «военной монархии» с тремя слоями: аристократии, выдвигавшей из своей среды царя, жрецов и свободных земледельцев.

С начала V в. до н. э. Македония попала в зависимость от персидской монархии. Однако греческие города столкнули персидские гарнизоны с Европейского континента. В 359 г. до н. э. к власти в Македонии пришел царь Филипп. По свидетельству греков, человека, подобного ему, Эллада еще не знала. Твёрдость характера и сила ума в нем дополнялись полным отсутствием каких бы то ни было моральных уз и способностью к любому вероломству. Филипп оказался талантливым военным реформатором, сумевшим привить в армии все наиболее рациональное из военной практики Эллады. Именно Филипп сформировал победоносную македонскую фалангу из воинов, несших копья от 3 до 4 м длиной, тела их защищал продолговатый щит, а меч являлся запасным оружием. Расчет строился на чудовищной механической энергии движущейся фаланги, удар которой выдержать практически не представлялось возможным. Легкая конница македонян в основном формировалась из иллирийцев и фракийцев. Искусные лучники поступали в армию Македонии с Крита. Ядро конницы составляла тяжелая кавалерия «этеров», облаченных в доспехи и вооруженных копьями и мечами. Филипп стал создателем регулярной кавалерии, удар которой нередко решал исход сражений. До того конница в основном выполняла вспомогательные функции.

Филипп пополнил табуны Македонии двадцатью тысячами кобылиц, отнятых у скифов.

Огромное значение придавал Филипп совершенствованию парка осадных и метательных орудий. Если до него осада и взятие городов означали полное истощение оборонявшихся, то Филипп ввел тактику взятия крепостей приступом, с помощью проломов стен и подкопов под башни. К городу подвигали штурмовые башни, различные заслоны и «черепахи» из щитов воинов и пускали в ход множество таранных орудий с бревнами, обладавшими окованным металлом концом. Осадные катапульты Филиппа, стрелы которых пробивали практически любой панцирь, его сыном Александром были преобразованы в полевую артиллерию.

Филипп создал институт военных инженеров, искусство которых не знало равных.

Стойкость армии во многом зиждилась на однородности македонской основы ее состава. Части формировались по преимуществу из жителей одной местности. Корпус военачальников рос и мужал по мере роста силы македонской державы и величия её царя.

Филипп сумел завоевать прибрежные города Пидну и Мефону, объединить Македонию, смирить и привлечь на службу в армию беспокойных иллирийцев и фракийцев и, наконец, овладеть золотыми рудниками Пангея, добившись ежегодных поступлений в казну в размере 1000 талантов. Вскоре Филипп принялся за чеканку собственной золотой монеты.

Антимакедонскую партию Афин, ощутивших опасность от подбиравшихся к проливам в Черное море и важнейшим портам средней Греции македонян, возглавил величайший оратор Эллады Демосфен. Однако другой видный деятель Эллады, Исократ, доказывал, что спасение Греции в сильной власти, способной смирить мятежную демократию. Исократ призывал Филиппа Македонского к освобождению Эллады от власти варваров (персов) и к наделению мира великой культурой эллинов. Золото Филиппа также играло не последнюю роль в споре его противников и сторонников.

Меж тем Филипп энергично простер длань к черноморским проливам, пропускавшим в буквальном смысле реки зерна, рыбы и скота в Афины. Летом 338 г. до н. э. при Херонее, вблизи города Фивы, Македония одержала убедительную победу над общегреческой коалицией, во главе которой стояли Афины и Фивы. Греческие города принялись склонять перед Филиппом головы. В конце 338 г. до н. э. был заключен военно-политический союз между Македонией и всей Элладой, вручившей Филиппу власть над армиями союза и фактически благословивший его на завоевание Персии.

Весной 336 г. до н. э. десятитысячный отряд греко-македонского союза выступил в Малую Азию под командованием Пармениона и родственника Филиппа Аттала. Однако самому Филиппу не суждено было воплотить в жизнь давние планы и мечты всей Эллады о завоеваниях на богатом востоке.

Сын Филиппа и его законной жены Олимпиады, Александр, родился в 356 г. до н. э. ис детства отличался гордостью, бесстрашием и своенравием. Сводные братья его были весьма посредственны и даже близко не походили ни на брата, ни на отца. К македонскому двору для воспитания юного Александра отцом был приглашен великий Аристотель, автор школы «учителей тех, которые учат», властитель множества умов древности и современности. Аристотель объяснил Александру, что эллины владели бы Вселенной, если бы объединились в единое государство. Аристотель вырастил из Александра человека, вобравшего всю глубину греческой культуры. В благодарность Аристотелю Филипп восстановил разрушенный македонянами родной город мудреца Стагиры.

Филипп пал от рук собственного телохранителя Павсания по дороге в театр. В театре же Александр был провозглашен царем Македонии.

Покончив с врагами в самой Македонии, с Атталом в Малой Азии и смирив молниеносным походом в Фессалию горячие головы в Элладе, Александр отправился в поход на фракийцев, лишь немногим из которых удалось укрыться на острове Певке на Дунае. Вторжение Александра на Дунай произвело столь сильное впечатление, что даже кельты с адриатического побережья сочли необходимым прислать послов македонскому царю с изъявлением дружбы и восхищения.

А тем временем в самой Элладе персидский царь Дарий (Кодоман) не скупился на помощь недоброжелателям македонского героя. Возглавивший возмущение город Фивы был разрушен Александром до основания. И снова Александр принял множество послов с изъявлениями дружбы и восхищения.

Александр не тронул Афины, и даже Демосфену было позволено остаться в городе, однако многие иные лидеры антимакедонской партии были вынуждены бежать в Персию. Александр помышлял о походе в Персию и был кровно заинтересован в сохранении флотов и крепостей Эллады, и в первую очередь самих Афин.

Персы, бывшие в VI в. до н. э. мужественными воинами, аскетами, не пившими вина и евшими один раз в день, в последней трети IV в. до н. э., ещё до начала войны с Грецией, были обречены на поражение. Грузная, погрязшая в гаремных интригах ахеменидская династия не имела и части былой энергии и уж, конечно, не могла противостоять блеску взошедшей на западе звезды Александра.

Вначале 334 г. до н. э. Александр, предводительствовавший армией в 30 000 пехотинцев ив 5000 конницы, выступил в поход. Флот эллинского союза играл вспомогательную роль в кампании — из-за недоверия Александра союзникам. Армия переправилась в Малую Азию у города Абидос через воды пролива Геллеспонт (Дарданеллы), не встретив со стороны персов никакого сопротивления. Силы персов были стянуты к правому берегу реки Граник, являющейся притоком Мраморного моря. Александру принадлежат слова: «Пройдя Геллеспонт, нечего бояться Граника», послужившие сигналом к началу великого, беспримерного в истории, победоносного похода.

В битве при Гранике погиб цвет персидской конницы. Из числа греческой наёмной пехоты, стоявшей позади кавалерии персов, на возвышении, в живых остались лишь немногие, да и те спаслись благодаря наваленным на них сверху телам убитых товарищей.

Вслед за занятием Фригии (царство на северо-западе и в центре Малой Азии) Александр практически без сопротивления занял лежащую к югу Лидию со столицей в городе Сарды. Богатство ее царя Креза, в VI в. до н. э. покорившегося персам, вошло в поговорку.

Грозный персидский флот, состоявший не менее чем из 400 кораблей, Александр решил уничтожить не в морском сражении, а на суше, заняв все его базы.

Греческие города Малой Азии во главе с Эфесом изгоняли местную проперсидскую олигархию и встречали македонян как освободителей. Лишь город Милет, пользовавшийся у персов особыми свободами и привилегиями, впустил войска персов и запер перед Александром ворота. С моря в гавань Милета вошли корабли Эллады, но были блокированы на внешнем рейде флотом персов. Александру пришлось приступом брать Милет, после занятия которого персидский флот удалился.

Далее армия Александра двинулась на юго-восток Малой Азии, в Карию. Персы и греческие недруги Александра заперлись в столице Карий — Галикарнасе. Александр пустил в ход всю мощь инженерного штурмового арсенала Эллады. Руководителю обороны города греку Мемнону не оставалось ничего иного, как поджечь Галикарнас и покинуть его, вступив на борт персидского судна.

Отпустив часть армии на зимний отдых в Элладу, Александр двинулся на занятие лежащих к востоку от Карий Ликии и Памфилии. Вскоре все южное побережье Малой Азии, вплоть до Сирии, подчинилось македонянам. Александр не отвлекался на осаду горных крепостей, предоставляя эту задачу идущей по его стопам администрации. Однако под стенами контролировавшей путь в центр Малой Азии крепости Келэн был оставлен отряд в полторы тысячи воинов с оговоренным с гарнизоном крепости условием: в случае, если по прошествии установленного времени ему не будет подано помощи, — сдаться.

Тем временем македоняне вступили в столицу внутренней Фригии Гордий. А в противоположном стане произошло весьма прискорбное событие, сильно облегчившее жизнь Александру. Скончался командовавший силами персов в Малой Азии греческий полководец Мемнон. Персидский флот, ведомый Мемноном, успел занять острова в Эгейском море — Самос, Родос, Кос, Спорады, Хиос и значительную территорию острова Лесбос. Эллада волновалась. Спарта готовилась к открытому антимакедонскому выступлению в союзе с персами. Однако смерть Мемнона, отравленного недругами, разрушила планы внутреннего возмущения в самой Элладе.

К весне в Гордий подошли пополнения и вернувшиеся из отпусков воины. Александр устремился на юго-восток Малой Азии, миновал горные теснины Тавра и вышел к западным рубежам Сирии.

Персидская армия ожидала Александра в городке Сохах, а громадный транспорт Дария был оставлен в Дамаске. После ряда маневров войска македонян и персов развернулись во фронт друг другу — при впадении в Средиземное море реки Пинар. Причем Дарий находился к северу от Александра, за спиной которого открывался путь к сердцу персидской монархии. Однако Дарий был настолько уверен в своем успехе, что это обстоятельство его мало заботило. Персы имели не менее чем троекратный перевес в численности.

В самый разгар сражения, когда Александр, предводительствуя гвардией, раненный в бедро, словно тигр, рвался к колеснице Дария, а персы собственными телами и горами павших преграждали ему путь, последний монарх ахеменидской династии дрогнул и повернул свою колесницу, запряженную четверкой лошадей, прочь с поля битвы. Войско персов замерло, подалось назад и наконец побежало. Однако греческие наемники— гоплиты— ударили по расстроенным при переходе реки и отставшим от флангов шеренгам фаланги и принялись теснить македонян. На левом фланге персидская конница терзала кавалерию фессалийцев. Когда весть о том, что Дарий бежит, достигла персидских всадников, они развернули коней и, давя пехоту, бросились прочь из битвы. Воды Пинара окрасились кровью персов, земля была густо усеяна их телами, а расщелины в земле едва ли не доверху наполнились убитыми, ранеными и задушенными воинами. Туманившая разум паника вмиг скомкала ряды громадной армии. И лишь одни греческие наемники, сомкнув плотнее ряды под ударами оправившейся фаланги, молча и организованно отступали от реки.

Бегство персов возглавила колесница Дария, которую, сметая, словно пыль, попадавшихся на пути персов, кинулся догонять Александр. Однако настичь ему удалось лишь брошенную царем колесницу, лук, щит и мантию. Дарий ускакал верхом на лошади.

Потери персов были громадны. Александр же потерял не более пятисот солдат убитыми и в несколько раз большее число ранеными. В память о павших на берегу Пинара было воздвигнуто три алтаря. Богатый обоз Дария в Дамаске был взят сподвижником Александра Парменионом. Величина и стоимость доставшейся в руки эллинов добычи были таковы, что отныне они не знали ни малейших финансовых затруднений в завоеваниях на востоке. В лагере персов была пленена семья Дария.

По вступлении в Финикию Александр получил от Дария письмо с просьбой вернуть семью и начать переговоры о мире и союзе, при этом Дарий упрекал Македонию в беспричинном нарушении македонско-персидского мира. Александр в ответном послании Дарию высказался так:

— персы — извечные враги эллинов;

— Дарий узурпировал власть, переступив труп законного наследника;

— воля богов — против Дария, и победа над ним Александра вручает ему бразды правления персидской державой;

— народы Азии сами склоняют головы перед Александром — и будь на то воля самого Дария, и ему будет оказана милость;

— в случае отказа Дария повиноваться Александр настигнет его куда бы он ни скрылся.

Во время осады отказавшегося повиноваться Александру крупного порта и могучей крепости Тира, взять которую было не под силу ни Ассирии, ни Вавилону, от Дария прибыло новое посольство. Послы передали предложение Дария уступить Александру западную часть царства, вплоть до течения реки Евфрат, и выкуп семьи Дария за 10 000 талантов. Союз двух монархов должен был скрепить брак Александра и дочери Дария. Совет во главе с Александром отверг предложение персидского царя. В ответе Дарию было сказано, что вся держава персов принадлежит Александру, включая, если Александр того пожелает, и дочь Дария, а для личных просьб Дарию следует лично явиться в стан македонян.

Между тем Карфаген отказал в помощи осаждённому Тиру. Однако пал Тир лишь после нескольких месяцев осады и яростной обороны. Известие о его взятии произвело потрясшее всех впечатление.

Флот персов прекратил существование с занятием македонянами Финикии. Мятежный пыл Афин вновь был остужен. Бежавшие к южному побережью Черного моря остатки разгромленной при Иссе персидской армии были уничтожены Антигоном, новым сатрапом Фригии. И только спартанский царь Агис высадился на Крите, стремясь расширить антимакедонскую кампанию в Элладе.

Иудея признала власть Александра, и он даровал ее общинам, раскиданным по городам Азии и Европы, значительные права и привилегии, что скоро привело их к повсеместному процветанию.

Далее сопротивляться Александру решилась крепость Газа. Она была взята с помощью насыпей и штурмовых орудий, доставленных из Тира. Этим штурмом было завершено покорение Сирии и Палестины.

Переход по пустыне в Египет у Александра занял 7 дней. В городе Пелузий его ожидал флот Эллады. Персидский сатрап Маздак практически без сопротивления сдал македонянам Мемфис, а с ним и весь Египет.

На северо-западе дельты Нила, у острова Фарос, Александр выбрал место для основания города своего имени. Александрия Египетская сразу же превратилась в один из наиболее красивых, богатых и благоустроенных городов Средиземноморья.

Александр проследовал берегом моря на запад до города Паретония и далее, песками пустыни, до оазиса Сиве, где располагался храм Аммона. Некогда на этом пути был погребен барханами отряд персов.

Организовав взаимно контролировавшую себя административную машину в Египте, Александр, значительно пополнив и укрепив армию, вышел в поход к Евфрату. Эллины перешли Евфрат в августе 331 г. до н. э. и двинулись к Ниневии. На левом берегу Тигра эллинов поджидал Дарий.

Битва произошла 1 октября 331 г. до н. э. при Гавгамелах (Гель-Гомель). Армия Дария была составлена из персов, мидян, парфян, бактрийцев, североиндийских ариев и множества иных народов восточной части державы ахеменидов.

Смысл битвы при Гавгамелах заключался не просто в том, кто из царей окажется владыкой Азии, а в том, какое крыло индоевропейского мира Евразии — западное (греки) или восточное (иранцы) — одержит верх в споре за гегемонию на континенте.

Битву начали конные массы скифов, бактров и данов Турана (народ, упоминание о котором сохранила Авеста). Колесницы персов, возничие которых были частью перебиты лучниками, а частью порублены пехотой, были в конце концов пропущены расступившимися шеренгами в тыл эллинов, и ловля их превратилась в потеху греческим конюхам.

Тем временем завязалось грандиозное кавалерийское сражение. Части персидской и индийской конницы удалось расстроить ряды эллинов и ворваться в их лагерь. Однако вместо того чтобы ударить в тыл противнику и развить успех, всадники, перебив немногочисленную фракийскую охрану, занялись грабежом.

Несмотря на трудности эллинов на флангах и даже в тылу, страшная механическая мощь фаланги делала свое дело в центре и наконец прорвала его насквозь. И вот тогда, когда левый фланг греков под началом Пармениона, казалось, погибал, буквально истекая ручьями крови, в тылу у Александра метались вражеские всадники, а на правом крыле трагизм кавалерийского сражения достиг апогея, Дарий, чувствуя, слыша и видя приближение центра сражения, вновь повернул колесницу вспять. Следом за ним побежал весь центр персов. Это предрешило победу греческой кавалерии над скифскими, согдийскими и бактрийскими всадниками. Преследование бегущей армии шло на пятьдесят километров. И снова Александр, ничего кругом не замечая, гнал коня в надежде настичь Дария. Лишь на следующий день, уже находясь в городе Арбела, Александр убедился в бесполезности своего предприятия. Царь персов в сопровождении нескольких тысяч воинов умчался к Экбатане, столице Мидии.

Битвы при Гранике, Иссе и Гавгамелах решили вопрос о главенстве в Евразии и на севере Африки между старым владыкой, восточноиранским миром, и новым миром эллинов, победа которых была предрешена самим ходом развития истории и экономики данной эпохи. Центр силы и первенства в развитии всех сторон евразийской цивилизации сначала лишь качнулся с Древнего Востока, история которого насчитывала семь тысяч лет, в сторону молодого запада в лице Эллады, а затем окончательно пал в руки новых лидеров. Принять первенство от Передней Азии должен был Александр, словно нарочно для того посланный богом в Элладу.

Вавилон встретил Александра как героя-освободителя. В город Сузы, столицу Элама, до прибытия Александра, вошел его полководец Филоксен. Тут эллинов ожидала и большая добыча и прибытие значительного подкрепления с родины. Безуспешный штурм горного перевала, бывшего воротами исторической Персии, вынудил Александра предпринять обходный маневр, и вскоре ворота столицы Ахеменидской монархии Персеполя впустили македонского царя. Золото и драгоценности, веками копившиеся в центре державы, в одночасье сделали Александра богатейшим монархом планеты.

Вслед за Персеполем был занят город Пасаргад с царским дворцом и некрополем. Столица Персии, отданная Александром солдатам на разграбление, запылала. По прошествии четырех месяцев, проведенных Александром в Персии, он получил подкрепления и двинулся в Мидию, куда с остатками разбитой, но верной армии бежал Дарий. Спустя двенадцать дней Александр занял столицу Мидии город Экбатану. Отсюда Александр отпустил отягощенных золотом фессалийцев и многих иных союзников на родину.

Александр вновь пустился в погоню за Дарием и вскоре прибыл в город Раги (район Тегерана). А тем временем Дарий был схвачен собственными придворными. Весть об этом Александр получил в парфянском городе Гекатомпиле и с 500 всадниками, не разбирая пути, помчался вдогонку за беглецами, но настиг лишь труп заколотого кинжалом Дария (Кодомана), последнего царя великой державы Ахеменидов.

В то же время наместник Македонии Антипатр выиграл войну у царя спартанцев Агиса, убитого при осаде города Мегалополя, чем была поставлена точка в соперничестве Эллады и Македонии.

После покорения Парфии Александр вступил в историческую провинцию Арию, где после подавления возмущения основал город Александрию Арийскую (Герат). Отныне Александр принял тактику закрепления завоеваний через поселение греков в основанных им городах. Причём многочисленные Александрии, основанные македонским завоевателем на востоке, в дальнейшем оказались центрами эллинизма не столько в военном или политическом смысле, сколько в культурном.

По мере осознания Александром себя правителем мировой державы со всеми внешними и внутренними атрибутами подобного положения в рядах его соратников росло недовольство «восточной политикой» Александра. Оппозицию возглавили Парменион и его сын Филот.

Осенью 330 г. до н. э. в Дрангиане (провинция на юго-западе Афганистана) был составлен и раскрыт заговор с целью покушения на жизнь Александра. Заговорщики были схвачены и казнены. Сам Парменион в это время находился в Экбатане и силой своего авторитета в армии представлял серьезную угрозу монарху в случае возникновения возмущений. Парменион также был убит, а из недовольных была составлена отдельная дисциплинарная часть, дабы оградить армию от нежелательных влияний.

Александр перешел горные массивы Гиндукуша весной 329 г. до н. э. Достигнув столицы Бактрии, армия переправилась через реку Оке (Амударья). И тут Александр встретил выданного ему нагого, закованного в цепи убийцу Дария Бесса. Его четвертовали в Бактре. Но уже разгоралась долгая и кровавая война согдийцев, туранцев и скифов-массагетов с армией Александра, конечным пунктом в движении которой в Среднюю Азию были берега реки Яксарта (Сырдарья), где была основана крайняя на северо-востоке Александрия Дальняя (современный город Ходжент).

Изобилующая кровью, коварством и изнурительными переходами война окончилась зимой 328 г. до н. э. съездом всей местной знати в Бактрии, где в обмен на значительные, в сравнении с иными провинциями, свободы, дарованные Александром югу Средней Азии и их властителям, те обещали, в свою очередь, оказать Александру всяческую помощь и поддержку в его дальнейших завоеваниях.

Весной 328 г. до н. э. Александр получил подкрепление и усмирил восстание, вспыхнувшее в Согдиане. Летом 328 г. до н. э. во время пира в Мараканде Александр пронзил копьем спасшего ему жизнь в битве при Гранике македонянина Клита, брата своей кормилицы Ланики, в ответ на упрёк старого солдата Александру в том, что он велик лишь благодаря крови и поту великой армии.

Весной 327 г. до н. э. война в Средней Азии была практически завершена, а голова возглавлявшего борьбу против Александра Спитамена была выдана македонянам скифами в обмен на мир.

Брак Александра и дочери вельможи Дария Роксаны совершался по иранскому обряду. Александр все более подымался над своими подданными, вчерашними соратниками, и все более походил на классического восточного монарха, образ которого обожествлялся и окружался нечеловеческой роскошью. Недовольство, давно назревавшее среди эллинов, в 327 г. до н. э. получило выражение в «заговоре пажей», юношей из знатных македонских семей. Заговор был раскрыт, и в ответ на обвинения возглавившего его Гермолая в деспотизме Александр ответил, что пришёл в Азию не истреблять народы и полмира обратить в пустыню, а для того, чтобы и побежденные не тяготились его победами.

Для создания мировой державы, о которой всерьез помышлял Александр, было необходимо завоевать далекую Индию. Весной 327 г. до н. э. приготовления к походу были завершены. Летом армия Александра подошла к бассейну Верхнего Инда. Заняв ряд крепостей, войска приблизились к крепости Аорна, расположенной на скале высотой в 1000 м. Взятие Аорны стоит в одном ряду с взятием Галикарнаса, Тира и Газы. Укреплённая греками ещё более прежнего, Аорна в дальнейшем явилась одним из главных центров их влияния в долине Инда. В Индии македоняне переняли у противника искусство использования в сражении боевых слонов.

После заключения мира с царем Таксилы Александр устремился к берегам левого притока Инда Гидаспа, где его ожидал с обещанием достойного приема в ответ на предложение Александра о мире царь Павравы Пор.

Четвёртая грандиозная битва Александра на востоке произошла в июне 326 г. до н. э. Александр с частью армии переправился через широкую своенравную реку, выше по течению расположения стана Пора. Главные силы противников после небольшого авангардного боя были развернуты на открытом песчаном поле. Александр решил действовать прежде всего конницей, расстроить порядки кавалерии и пехоты Пора и уж потом пустить в ход пехоту для борьбы с теряющими строй слонами — главной и страшной силой индийской армии.

Хаос и паника, посеянные в рядах индусов греческой кавалерией, стойкость греческой пехоты да топоры восточных рекрутов Александра, подрубавшие животным сухожилия на коленях, достигли цели. Обезумевшие слоны принялись уничтожать собственную пехоту, а люди Александра продолжали истреблять слонов.

Отряд эллинов во главе с Кратером, оставленный Александром на правом берегу реки, внезапно появился на месте сражения и принялся преследовать остатки армии Пора.

На месте переправы через реку Гидасп Александр основал город Буцефал, названный по имени его боевого коня. На месте же битвы был основан город Никея.

В ответ на стремление Александра достичь долины Ганга и продолжить завоевания на востоке изнуренная армия ответила твердым, как никогда прежде, отказом. «Лучший дар богов — умеренность в счастье» — таков был ответ солдат Александру. Он упорствовал, но одержать победу над собственной армией не мог. От реки Гифасис армия повернула на запад, и далее к востоку она уже не прошла. На берегах Гидаспа был выстроен флот. В ноябре 32 6 г. до н. э. войско и флот двинулись вниз по течению, к устью Инда и к океану. Смиряя окрестное население, Александр продвигался к юго-западу, когда до него стали доходить вести о волнениях в персидских и иных провинциях громадного государства. Александр выслал в Персию корпус под началом Кратера, сам же достиг устья Инда и вступил в город Патиалу.

Находясь на берегу Индийского океана, Александр впервые наблюдал приливы и отливы. В Патиале кипела работа по укреплению цитадели и строительству верфи и гавани. А по дорогам, ведущим к долине Ганга, рылись колодцы. Флот под руководством Неарха вдоль берега океана двинулся на запад.

Александр в сентябре 325 г. до н. э. вступил, идя в Персию, в пески страшной пустыни, согласно преданиям некогда уничтожившей армии ассирийских царей и персидского монарха Кира, шедшие на завоевание Индии. По прошествии двух месяцев пути армия, растерявшая в пустыне многих солдат и снаряжение, наконец достигла города Пура (Белуджистан), столицы исторической провинции Гедрозии.

Флот, ведомый Неархом, претерпел не меньшие, чем армия, страдания, мучимый голодом, жаждой и настигшей его страшной бурей. Александр, успевший соединиться с отрядом Кратера, считал флот погибшим, когда тот, во многом благодаря мореходному искусству Неарха, пристал к берегам Кармании (юг Ирана). Александр плакал, узнав в пришедшем в его лагерь несчастном оборванном старике Неарха.

Лето 324 г. до н. э. застало Александра и его армию в городе Опис на Тигре, где был оглашен указ царя об отпуске многих ветеранов на родину. Процесс смены македонян персидской, мидийской и туранской молодежью шел давно, однако апогей противоречий между старой когортой бойцов и Александром, год от года все более от них отдалявшегося и окружавшего себя азиатами, пришелся именно на 324 г. до н. э. На этот раз армия уступила Александру. Ветераны с почетом были отправлены на запад, а Александр продолжил свою «восточную политику» и огромную созидательную работу, направленную на упрочение завоеваний эллинов в Азии. Рождалась эпоха эллинизма, новая мировая культура, сумевшая покорить многие сердца от Египта до Согдианы. Греческий язык, привносимый значительными группами греков-переселенцев, завоевывал все новые земли в Азии. Развивались торговля, экономика. В оборот было пущено золото персидской монархии, обернувшееся множеством звонких монет.

Александр по-прежнему вынашивал планы создания мировой державы. Однако в десятых числах июня 323 г. до н. э. Александр умер от злокачественной лихорадки.

Организм его был подорван тяжестью великих свершений полководца и безудержностью перемежавших их оргий.

Со смертью великого Александра начались эпоха губительных смут в Элладе и бесконечная борьба за первенство в споре за законность наследования власти в громадной империи. После нескольких десятилетий кровавых смут и раздоров выделилось три основных государства, наследовавших империи Александра: Македония, управляемая династией Антигона, Египет с династией Птолемеев и Сирия с династией Селевкидов.

В эпоху возвышения и владычества династии Ахеменидов (VI–IV вв. до н. э.) на востоке и последовавшего в IV в. до н. э. восшествия на олимп мировой истории Македонии и всей Эллады к западу от нее начал расти новый колосс. Это был пока не проявивший притязаний на мировое лидерство, но неуклонно крепнувший и расширяющий год от года свои территории Рим.

В нижнем течении реки Тибр, в центре Апеннин, по обоим берегам реки тянутся гряды холмов. На этих-то холмах и жили представители общины рамнов (Ramnes), названием своим, видимо, обязанные реке (riva — река), позже названные римлянами.

Общество древних обитателей Тибрских холмов, как и всюду в индоевропейском мире, было составлено из трех социальных групп, давших впоследствии жизнь одному из основополагающих понятий римского права — tribus, означающее любое деление и изначальное понятие о нем как о трёхчленности. Римские предания донесли до нас названия трех общностей, положивших начало великому городу: рамны, тации и луцеры. Из нескольких сельскохозяйственных поселений, венчавших холмы над Тибром, впоследствии и возник Рим. Однако родился город не в один день. Главным торговым путем Лаци-ума (историческая провинция по берегам Тибра) служило русло Тибра. Кроме того, Тибр служил естественным рубежом обороны от лежащей к северу Этрурии. Являясь одновременно и крепостью, и торговым пунктом, Рим начал свое восхождение от легендарных «семи деревень» (septem pagi) и соляных копий близ устья (ostia) реки к великому городу, ставшему владыкой мира.

Непосредственной основой Рима был описанный Тацитом, еще видимый в эпоху империи Палатин — городская крепость на холме, четырехугольной формы, окруженная каменной стеной и снабженная несколькими проездными воротами и башнями. Вокруг Палатина на семи римских холмах росли предместья. Интересно отметить, что мостовые переправы возвышались в Древнем Риме на правой, этрусской, стороне Тибра, а строительство мостов предписывалось совершать только из дерева, без применения металла, что давало возможность быстрого их уничтожения самими строителями.

Напротив Палатина и окружавших его предместий стоял еще один древнейший центр Рима — Квиринал, являвшийся древним замком (capitolium vetus) со святилищами Юпитера, Юноны и Минервы.

Официальной датой основания Рима считается 754 г. до н. э., однако дата эта весьма условна. В первой четверти I тыс. до н. э. в исторической провинции Лацио возник союз из 30 городов, включая Рим. Во главе союза стоял город Альба-Лонга, позже разрушенный римлянами. С IV в. до н. э. во главе Лацио становится Рим. А сам союз был упразднен Римом после второй латинской войны (340–338 гг. до н. э.) как раз тогда, когда доживала последние годы персидская держава и уже всходила звезда македонского героя. Именно в 338 г. до н. э. был заключен союз Филиппа Македонского с государствами Эллады, явившийся прологом великого похода эллинов в Азию.

К 264 г. до н. э. Рим овладел практически всей территорией Апеннин. Владычеству этрусков на севере, а эллинов на юге полуострова был положен конец. При этом культура Рима интенсивно впитывала наследие великих цивилизаций этрусков и Эллады.

Римляне вошли в непосредственное соприкосновение с галлами (кельтами), занимавшими земли в бассейне реки По, и к началу эпохи решающих войн с Карфагеном (218–146 гг. до н. э.) заняли территории к северу от Апеннин, вплоть до южных отрогов Альп.

Карфаген, основанный как торговая колония Финикии на севере Африки около 825 г. до н. э., к началу III в. до н. э. сумел овладеть значительными территориями средиземноморского побережья Африки, Пиренеев и рядом островов, включая часть Сицилии и Сардинии, и превратился в могучую морскую державу Западного Средиземноморья. Его столкновение с Римом было неизбежно.

Войны 264–146 гг. до н. э. окончились взятием и разрушением Карфагена, земли которого вошли в состав динамично развившегося Римского государства.

Так на юго-западе Европы возвышался Рим, вскоре явившийся владыкой огромных территорий в Европе, Азии и Африке. Однако теперь обратим наши взоры на север, центр и восток Европейского континента и посмотрим, что происходило в мире славян и германцев в эпоху Ахеменидской династии Азии, расцвета эллинизма и возвышения Рима.