Публий Овидий Назон: "Метаморфозы"

Перевод С. Шервинского 

    КНИГА ПЕРВАЯ

    Ныне хочу рассказать про тела, превращенные в формы

Новые. Боги,- ведь вы превращения эти вершили,-

Дайте ж замыслу ход и мою от начала вселенной

До наступивших времен непрерывную песнь доведите.

5          Не было моря, земли и над всем распростертого неба,-

Лик был природы един на всей широте мирозданья,-

Хаосом звали его. Нечлененной и грубой громадой,

Бременем косным он был,- и только,- где собраны были

Связанных слабо вещей семена разносущные вкупе.

10   Миру Титан никакой тогда не давал еще света.

И не наращивала рогов новоявленных Феба,[1]

И не висела земля, обтекаема током воздушным,

Собственный вес потеряв, и по длинным земным окоемам

Рук в то время своих не простерла еще Амфитрита.

15   Там, где суша была, пребывали и море и воздух.

И ни на суше стоять, ни по водам нельзя было плавать.

Воздух был света лишен, и форм ничто не хранило.

Все еще было в борьбе, затем что в массе единой

Холод сражался с теплом, сражалась с влажностью сухость,

20   Битву с весомым вело невесомое, твердое с мягким.

Бог и природы почин раздору конец положили.

Он небеса от земли отрешил и воду от суши.

Воздух густой отделил от ясность обретшего неба.

После же, их разобрав, из груды слепой их извлекши,

25   Разные дав им места,- связал согласием мирным.

Сила огня вознеслась, невесомая, к сводам небесным,

Место себе обретя на самом верху мирозданья.

Воздух - ближайший к огню по легкости и расстоянью.

Оных плотнее, земля свои притянула частицы.

30   Сжатая грузом своим, осела. Ее обтекая,

Глуби вода заняла и устойчивый мир окружила.

Расположенную так, бог некий - какой, неизвестно -

Массу потом разделил; разделив, по частям разграничил -

Землю прежде всего, чтобы все ее стороны гладко

35   Выровнять, вместе собрал в подобье огромного круга.

После разлил он моря, приказал им вздыматься от ветров

Буйных, велел им обнять окруженной земли побережья.

После добавил ключи, болота без края, озера;

Брегом извилистым он обвел быстроводные реки,

40   Разные в разных местах,- иные земля поглощает,

К морю другие текут и, дойдя, поглощаются гладью

Вольно разлившихся вод, и скалы им берегом служат.

Он повелел разостлаться полям, и долинам - вдавиться,

В зелень одеться лесам, и горам вознестись каменистым.

45   Справа пояса два и слева столько же неба

Свод обвели, и меж них, всех прочих пламенней, пятый.

Сводом объятую твердь означил умысел бога

Точно таким же числом: земля - с пятью полосами.

На серединной из них от жары обитать невозможно.

50   Две под снегом лежат глубоким, а двум между ними

Бог умеренность дал, смешав там стужу и пламень.

Воздух вплотную навис над ними; насколько по весу

Легче вода, чем земля, настолько огня он тяжело.

В воздухе тучам стоять приказал он и плавать туманам,

55   И разражаться громам, смущающим души людские,

Молниям он повелел и ветрам приносить охлажденье.

Но не повсюду владеть позволил им мира строитель

Воздухом. Даже теперь нелегко воспрепятствовать ветрам,

Хоть и по разным путям направляется их дуновенье,

60   Весь наш мир сокрушить. Таково несогласие братьев!

Эвр к Авроре тогда отступил, в Набатейское царство,[2]

В Персию, к горным хребтам, озаряемым утренним светом.[3]

Запад и те берега, что солнцем согреты закатным,

Ближе к Зефиру, меж тем как в Скифию и в Семизвездье[4]

65   Вторгся ужасный Борей; ему супротивные земли

Влажны всегда от туманов сырых и дождливого Австра.[5]

Сверху же, выше их всех, поместил он веса лишенный

Ясный эфир, никакою земной не запятнанный грязью.

Только лишь расположил он всс по точным границам,-

70   В оной громаде - слепой - зажатые прежде созвездья

Стали одно за одним по всем небесам загораться;

Чтобы предел ни один не лишен был живого созданья,

Звезды и формы богов небесную заняли почву.[6]

Для обитанья вода сверкающим рыбам досталась,

75   Суша земная зверям, а птицам - воздух подвижный.

Только одно существо, что священнее их и способней

К мысли высокой,- чтоб стать господином других,-не являлось.

И родился человек. Из сути божественной создан

Был он вселенной творцом, зачинателем лучшего мира,

80   Иль молодая земля, разделенная с горним эфиром

Только что, семя еще сохранила родимого неба?

Отпрыск Япета, ее замешав речною водою,[7]

Сделал подобье богов, которые всем управляют.

И между тем как, склонясь, остальные животные в землю

85   Смотрят, высокое дал он лицо человеку и прямо

В небо глядеть повелел, подымая к созвездиям очи.

Так земля, что была недавно безликой и грубой,

Преобразясь, приняла людей небылые обличья.

    Первым век золотой народился, не знавший возмездий,

90   Сам соблюдавший всегда, без законов, и правду и верность.

Не было страха тогда, ни кар, и словес не читали

Грозных на бронзе; толпа не дрожала тогда, ожидая[8]

В страхе решенья судьи,- в безопасности жили без судей.

И, под секирой упав, для странствий в чужие пределы

95   С гор не спускалась своих сосна на текущие волны.

Смертные, кроме родных, никаких побережий не знали.

Не окружали еще отвесные рвы укреплений;

Труб небывало прямых, ни медных рогов искривленных,

Не было шлемов, мечей; упражнений военных не зная,

100 Сладкий вкушали покой безопасно живущие люди.

Также, от дани вольна, не тронута острой мотыгой,

Плугом не ранена, все земля им сама приносила.

Пищей довольны вполне, получаемой без принужденья,

Рвали с деревьев плоды, земляничник нагорный сбирали,

105 Терн, и на крепких ветвях висящие ягоды тута,

Иль урожай желудей, что с деревьев Юпитера пали.[9]

Вечно стояла весна; приятный, прохладным дыханьем

Ласково нежил зефир цветы, не знавшие сева.

Боле того: урожай без распашки земля приносила;

110 Не отдыхая, поля золотились в тяжелых колосьях,

Реки текли молока, струились и нектара реки,

Капал и мед золотой, сочась из зеленого дуба.

После того как Сатурн был в мрачный Тартар низвергнут,

Миром Юпитер владел,- серебряный век народился.

115 Золота хуже он был, но желтой меди ценнее.

Сроки древней весны сократил в то время Юпитер,

Лето с зимою создав, сотворив и неверную осень

С краткой весной; разделил он четыре времени года.

Тут, впервые, сожжен жарой иссушающей, воздух

120 Стал раскаляться и лед - повисать под ветром морозным.

Тут впервые в домах расселились. Домами служили

Людям пещеры, кусты и лыком скрепленные ветви.

В первый раз семена Церерины в бороздах длинных

Были зарыты, и вол застонал, ярмом удрученный.

125 Третьим за теми двумя век медный явился на смену;

Духом суровей он был, склонней к ужасающим браням,-

Но не преступный еще. Последний же был - из железа,

Худшей руды, и в него ворвалось, нимало не медля,

Все нечестивое. Стыд убежал, и правда, и верность;

130 И на их место тотчас появились обманы, коварство;

Козни, насилье пришли и проклятая жажда наживы.

Начали парус вверять ветрам; но еще мореходы

Худо их знали тогда, и на высях стоявшие горных

На непривычных волнах корабли закачались впервые.

135 Принадлежавшие всем до сих пор, как солнце и воздух,

Длинной межою поля землемер осторожный разметил.

И от богатой земли не одних урожаев и должной

Требовать стали еды, но вошли и в утробу земную;

Те, что скрывала земля, отодвинувши к теням стигийским,[10]

140 Стали богатства копать,- ко всякому злу побужденье!

С вредным железом тогда железа вреднейшее злато

Вышло на свет и война, что и златом крушит, и железом,

В окровавленной руке сотрясая со звоном оружье.

Люди живут грабежом; в хозяине гость не уверен,

145 В зяте - тесть; редка приязнь и меж братьями стала.

Муж жену погубить готов, она же - супруга.

Страшные мачехи, те аконит подбавляют смертельный;[11]

Раньше времени сын о годах читает отцовских.

Пало, повержено в прах, благочестье,- и дева Астрея[12]

150 С влажной от крови земли ушла - из бессмертных последней.

    Не был, однако, земли безопасней эфир высочайший:

В царство небес, говорят, стремиться стали Гиганты;[13]

К звездам высоким они громоздили ступенями горы.

Тут всемогущий отец Олимп сокрушил, ниспослал он

155 Молнию; с Оссы он сверг Пелион на нее взгроможденный.[14]

Грузом давимы земли, лежали тела великанов,-

Тут, по преданью, детей изобильной напитана кровью,

Влажною стала земля и горячую кровь оживила;

И, чтоб от рода ее сохранилась какая-то память,

160 Образ дала ей людей. Но и это ее порожденье

Вовсе не чтило богов, на убийство свирепое падко,

Склонно насилье творить. Узнаешь рожденных от крови!

    Это Сатурний-отец увидал с высокой твердыни

И застонал и, стола Ликаонова гнусный припомнив[15]

165 Пир, недавний еще, получить не успевший огласки,

Сильным в душе запылав и достойным Юпитера гневом,

Созвал богов на совет. И не медлили званые боги.

Есть дорога в выси, на ясном зримая небе;

Млечным зовется Путем, своей белизною заметна.

170 То для всевышних богов - дорога под кров Громовержца,

В царский Юпитера дом. Красуются справа и слева

Атрии знатных богов, с дверями, открытыми настежь.[16]

Чернь где придется живет. В передней же части чертога

Встали пенаты богов - небожителей, властию славных.

175 Это-то место - когда б в выражениях был я смелее -

Я бы назвал, не боясь, Палатином великого неба.[17]

Так, расселись едва в покоях мраморных боги,

На возвышенье, рукой опершись на скипетр из кости,

Трижды, четырежды Он потряс приводящие в ужас

180 Волосы, поколебав и землю, и море, и звезды.

Следом за тем разрешил и уста, возмущенные гневом:

"Нет, я не более был вселенной моей озабочен

В те времена, как любой из врагов змееногих готов был[18]

С сотней протянутых рук на пленное броситься небо!

185 Хоть и жестокий был враг,- но тогда от единого рода

Происходила война и единый имела источник.

Ныне же всюду, где мир Нереевым гулом охвачен,[19]

Должен смертный я род погубить. Клянуся реками

Ада, что под землей протекают по роще стигийской,-

190 Было испытано все. Но неизлечимую язву

Следует срезать мечом, чтоб здравую часть не задело.

Есть полубоги у нас, божества наши сельские; нимфы,

Фавны, сатиры и гор обитатели диких - сильваны.

Если мы их до сих пор не почтили жилищем на небе,

195 Землю мы отдали им и на ней разрешим оставаться.

Но, о Всевышние! Все же довольно ль они безопасны,

Ежели мне самому, и вас и перуна владыке,

Козни строить посмел Ликаон, прославленный зверством?"

Затрепетали тут все и дерзкого требуют с жарким

200 Рвеньем. Так было, когда осмелился сброд нечестивый[20]

Римское имя залить в неистовстве - Цезаря кровью.

Ужасом был поражен, что громом, при этом паденье

Род человеческий, вся содрогнулась вселенная страхом.

Столь же отрадна тебе твоих близких преданность, Август,

205 Сколь Громовержцу - богов благоверность. Лишь голосом он и рукою

Ропот вокруг подавил, все снова безмолвными стали.

Только лишь кончился крик, подавлен владыки величьем,

Сызнова речью такой прервал Юпитер молчанье:

"Он уже кару понес, и об этом оставьте заботу.

210 Что совершил он и как был наказан, о том сообщу я:

Наших достигла ушей недобрая времени слава.

Чая, что ложна она, с вершины спускаюсь Олимпа,

Обозреваю я - бог в человеческом облике - землю.

Долго б пришлось исчислять, как много повсюду нашел я

215 Злостного. Истине всей молва уступала дурная.

Вот перешел я Менал, где звериные страшны берлоги,[21]

После в Киллену зашел и в прохладные сосны Ликея,

В домы аркадцев входил и под кров неприютный тирана.

Сумерки поздние ночь меж тем влекли за собою.

220 Подал я знак, что пришло божество,- народ тут молиться

Начал. Сперва Ликаон над обетами стал насмехаться

И говорит: "Испытаю при всех в открытую, бог ли

Он или смертный. Тогда не будет сомнительна правда".

В ночь, отягченного сном, сгубить нечаянной смертью

225 Хочет меня. По душе ему этак испытывать правду.

Но, не довольствуясь тем, одному из заложников, коих

Выслал молосский народ, мечом пронзает он горло.[22]

После в кипящей воде он членов часть полумертвых

Варит, другую же часть печет на огне разведенном.

230 Только лишь подал он их на столы, я молнией мстящей

Дом повалил на него, на достойных владельца пенатов.

Он, устрашенный, бежит; тишины деревенской достигнув,

Воет, пытаясь вотще говорить. Уже обретают

Ярость былые уста, с привычною страстью к убийству

235 Он нападает на скот,- и доныне на кровь веселится!

Шерсть уже вместо одежд; становятся лапами руки.

Вот уж он - волк, но следы сохраняет прежнего вида:

Та же на нем седина, и прежняя в морде свирепость,

Светятся так же глаза, и лютость в облике та же.

240 Дом сокрушился один - одному ли пропасть подобало! -

Всем протяженьем земли свирепо Эриния правит.

Словно заговор тут преступный замыслили! Значит,

Пусть по заслугам и казнь понесут! Таков приговор мой".

Речь Громовержца одни одобряют, еще подстрекая

245 Ярость его; у других молчание служит согласьем.

Но человеческий род, обреченный на гибель, жалеют

Все; каков будет вид земли, лишившейся смертных,

Все вопрошают, и кто приносить на жертвенник будет

Ладан? Иль хочет зверью он отдать опустелую землю?

250 И на вопрос их в ответ,- что его-де об этом забота,-

Вышних царь запрещает дрожать и, не схожее с прежним,

Он обещает явить - чудесным рождением - племя.

    Вот уж по всей земле разметать он готов был перуны,

Да убоялся, пылать от огней не начал бы стольких

255 Неба священный эфир и длинная ось не зажглась бы.

Вспомнил,- так судьбы гласят,- что некогда время наступит,

Срок, когда море, земля и небесный дворец загорятся,-

Гибель будет грозить дивнослаженной мира громаде.

Стрелы тогда отложил - мастеров-циклопов работу,[23]

260 Кару иную избрал - человеческий род под водою

Вздумал сгубить и с небес проливные дожди опрокинул,

Он Аквилона тотчас заключил в пещерах Эола[24]

И дуновения все, что скопления туч отгоняют.

Выпустил Нота. И Нот на влажных выносится крыльях,-

265 Лик устрашающий скрыт под смольно-черным туманом,

Влагой брада тяжела, по сединам потоки струятся,

И облака на челе; и крылья и грудь его в каплях.

Только лишь сжал он рукой пространно нависшие тучи,

Треск раздался, и дожди, дотоль запертые, излились.

270 В радужном платье своем, Юноны вестница, воды

Стала Ирида сбирать и ими напитывать тучи.[25]

В поле хлеба полегли; погибшими видя надежды,

Плачет селянин: пропал труд целого года напрасный.

Не удовольствован гнев Юпитера - небом; лазурный[26]

275 Брат помогает ему, посылая воды на помощь.

Реки созвал, и, когда под кров своего господина

Боги речные вошли,- "Прибегать к увещаниям долгим

Незачем мне,- говорит.- Свою всю силу излейте!

Надобно так. Отворите дома, отодвиньте преграды

280 И отпустите тотчас всем вашим потокам поводья".

Так приказал. И они родникам расширяют истоки,

И, устремляясь к морям, в необузданном катятся беге.

Сам он трезубцем своим о землю ударил. Она же

Дрогнула вся и воде на свободу открыла дорогу.

285 И по широким полям, разливаясь, несутся потоки;

Вместе с хлебами несут деревья, людей и животных,

Тащат дома и все, что в домах, со святынями вместе.

Ежель остался дом, устоял пред такою бедою

Неповрежденный, то все ж он затоплен водою высокой,

290 И уже скрыты от глаз погруженные доверху башни.

Суша и море слились, и различья меж ними не стало.

Все было - море одно, и не было брега у моря.

Кто перебрался на холм, кто в лодке сидит крутобокой

И загребает веслом, где сам обрабатывал пашню.

295 Тот над нивой плывет иль над кровлей утопшего дома

Сельского. Рыбу другой уже ловит в вершине у вяза.

То в зеленеющий луг- случается - якорь вонзится,

Или за ветви лозы зацепляется гнутое днище.

Там, где недавно траву щипали поджарые козы,

300 Расположили свои неуклюжие туши тюлени.

И в изумленье глядят на рощи, грады и зданья

Девы Нереевы. В лес заплывают дельфины, на сучья[27]

Верхние вдруг налетят и, ударясь, дуб заколеблют.

Волк плывет меж овец, волна льва рыжего тащит.

305 Тащит и тигров волна; не впрок непомерная сила

Вепрю, ни ног быстрота влекомому током оленю.

Долго земли проискав, куда опуститься могла бы,

Падает в море, кружа, с изнемогшими крыльями птица.

Залиты были холмы своевольем безмерной пучины,-

310 В самые маковки гор морской прибой ударяет.

Гибнет в воде большинство; а немногих, водой пощаженных,

При недостатке во всем, продолжительный голод смиряет.

    От Аонийских вершин отделяет Эту Фокида,-[28]

Тучные земли, дотоль они землями были, теперь же

315 Моря частица, воды небывалой широкое поле.

Там крутая взнеслась гора двухвершинная к звездам,

Именованьем - Парнас; облаков верхи ее выше.

К ней-то Девкалион - остальное вода покрывала -[29]

С брачной подругой своей пристал на маленькой лодке.

320 Нимфам корикским они и гор божествам помолились,[30]

Вещей Фемиде, тогда прорицалищем оным владевшей.[31]

Не было лучше вовек, ни правдолюбивее мужа,

Богобоязненна так ни одна не бывала из женщин.

И как Юпитер узрел, что мир стал жидким болотом,

325 И что остался он там из стольких тысяч единым,

И что осталась она из стольких тысяч единой,

Оба невинны душой, богов почитатели оба,-

Он облака раскидал, Аквилоном туман отодвинул,

Земли явил небесам и выси эфирные землям.

330 Моря недолог был гнев; сложив о трех зубьях оружье,

Воды владыка морской усмиряет и вставшего поверх

Волн голубого зовет Тритона, чьи отроду плечи

В алых ракушках, и дуть велит в трубицу морскую:

Этим он знак подает отозвать и потоки и волны.

335 Выбрал из раковин тот пустую трубу завитую,

Что расширяется вверх от низа крученого; если

В море такую трубу на просторе наполнить дыханьем,

Голос достигнет брегов, где солнце встает и ложится.

И лишь коснулось трубы божество с брадой увлажненной,

340 Лишь громогласно она заиграла отбой по приказу,

Все услыхали ее потоки,- земные, морские,-

Грозный приказ услыхав, потоки ей все покорились.

Реки спадают, уже показались возникшие холмы;

Море опять в берегах и в руслах полные реки,

345 И выступает земля, с убываньем воды прибывая.

К вечеру долгого дня и лесов показались макушки

Голые, тина у них еще на ветвях оставалась.

Мир возродился земной. И увидев, что так опустел он

И что в печали земля глубоким объята молчаньем,

350 Девкалион, зарыдав, к своей обращается Пирре:

"Нас, о сестра, о жена, о единая женщина в мире,

Ты, с кем и общий род, и дед у обоих единый,

Нас ведь и брак съединил, теперь съединяет опасность,-

Сколько ни видит земли Восток и Запад, всю землю

355 Мы населяем вдвоем. Остальное все морю досталось.

Но и поныне еще не вполне мы уверены в нашей

Жизни, еще облака наполняют нам ужасом душу.

Что, если б ты без меня судьбы избежала, бедняжка,

Было бы в сердце твоем? И как бы могла одинокой

360 Ты этот страх пережить? И кто б твои муки утешил?

Я, о поверь, если б ты оказалась добычею моря,

Сам за тобою, жена, оказался б добычею моря.

О, если б мог возродить я народы искусством отцовским,

О, если б души вливать умел в изваянья из глины!

365 Ныне же в нас лишь двоих сохраняется смертных порода;

Так уж угодно богам, чтоб людей образцом мы остались".

Оба заплакали. Им захотелось молиться небесным

Силам и помощи их попросить, о судьбине гадая.

Медлить не стали они. Подходят к водам Кефиса,[32]

370 Что, непрозрачны еще, по руслу знакомому льются.

Там, водяную струю возлияв, себе оросили

Платье и темя они, потом направиться оба

В храм богини спешат, которого кровля белела,

Грязным покрытая мхом, алтари ж без огня пребывали:

375 И лишь коснулись они храмовых ступеней, как упали

Наземь, устами прильнув к холодному камню,- и вместе

Молвили так, трепеща: "Коль Вышние правой мольбою

Могут смягчиться, и гнев умилостивляется божий,

Молви, Фемида, каким искусством убыток восполнить

380 Нашего рода; подай, добрейшая, помощь в потопе!"

И умягчилась она и рекла: "Выходите из храма;

Головы ваши покрыв, одежд пояса развяжите

И через плечи назад мечите праматери кости".

Остолбенели они, и нарушила первой молчанье

385 Пирра; богини она покориться веленьям не хочет;

Молит прощенья себе; уста оробели, боится

Матери тень оскорбить, назад ее кости кидая,

Но повторяют меж тем слепое неясное слово,

Участь предрекшее им, и сами с собой размышляют.

390 Ласковой речью тогда Прометид обращается мягко

К Эпиметиде. "Иль мы,- говорит,- ошиблись в догадке,

Иль благочестен и нам не внушит беззаконья оракул.

Наша праматерь - земля. В телесах ее скрытые кости,

Думаю - камни. Кидать их за спину нам повеленье".

395 Хоть толкованьем таким убедил супруг Титаниду,

Все же надежда смутна,- настолько к советам небесным

Мало доверья у них. Но что за беда попытаться?

Вот и сошли; покрывают главу, распоясали платья

И, по приказу, назад на следы свои камни бросают.

400 Камни,- поверил бы кто, не будь свидетелем древность? -

Вдруг они стали терять постепенно и твердость и жесткость,

Мягкими стали, потом принимали, смягчившись, и образ.

После, когда возросли и стала нежней их природа,

Можно было уже, хоть неявственный, облик увидеть

405 В них человека, такой, как в мраморе виден початом,-

Точный еще не совсем, изваяниям грубым подобный.

Часть состава камней, что была земляною и влажный

Сок содержала в себе, пошла на потребу для тела;

Крепкая ж часть, что не гнулась совсем, в костяк обратилась,

410 Жилы же в части камней под тем же остались названьем.

Времени мало прошло, и, по воле Всевышних, каменья

Те, что мужчина кидал, и внешность мужчин обретали;

А из-под женских бросков вновь женщины в мир возвращались.

То-то и твердый мы род, во всяком труде закаленный,

415 И доказуем собой, каково было наше начало!

    Разных по виду потом животных своим изволеньем

Вскоре земля родила, когда разогрелась от солнца.

Сырость прежняя, ил и болотная липкая влага

Стали от зноя вспухать, и зародыши всяческой твари,

420 Вскормлены солнцем живым, как в материнской утробе,

В них развивались и свой принимали со временем облик.

Так, покинет едва семиустый влажные нивы

Нил и теченье свое предоставит прежнему руслу,

И под светилом небес разогреется ил нанесенный,

425 Много животных тогда хлебопашцы находят под каждым

Камнем земли: одних в зачаточном виде, при самом

Миге рожденья, других еще при начале развитья,

Вовсе без членов, и часть единого тела нередко

Жизнь проявляет, а часть остается землей первобытной.

430 Ибо, коль сырость и жар меж собою смешаются в меру,

Плод зачинают, и все от этих двоих происходит.

Если ж в боренье огонь и вода,- жар влажный, возникнув,

Все создает: для плодов несогласье согласное - в пользу.

Так, лишь потоп миновал, и земля, покрытая тиной,

435 Зноем небесных лучей насквозь глубоко прогрелась,

Множество всяких пород создала - отчасти вернула

Прежние виды она, сотворила и новые дивы.

И не хотела, но все ж, о огромный Пифон, породила

Также тебя, и для новых людей ты, змей неизвестный,

440 Ужасом стал: занимал ведь чуть ли не целую гору!

Бог, напрягающий лук,- он ранее это оружье[33]

Против лишь ланей одних направлял да коз быстроногих,-

Тысячу выпустив стрел и почти что колчан свой исчерпав,

Смерти предал его, и яд из ран заструился.

445 И чтобы славы о том не разрушило время, старея,

Установил он тогда состязанья, священные игры,-

Звали Пифийскими их по имени павшего змея.

Ежели юноша там побеждал в борьбе, или в беге,

Или в ристанье, за то получал он дубовые листья:

450 Не было лавров еще: прекрасным, длинноволосым,

Феб им виски окружал любою древесною ветвью.

    Первая Феба любовь - Пенеева Дафна; послал же[34]

Деву не случай слепой, а гнев Купидона жестокий.

Как-то Делиец, тогда над змеем победою гордый,[35]

455 Видел, как мальчик свой лук, тетиву натянув, выгибает.

"Что тебе, резвый шалун, с могучим оружием делать? -

Молвил.- Нашим плечам пристала подобная ноша,

Ибо мы можем врага уверенно ранить и зверя;

Гибельным брюхом своим недавно давившего столько

460 Места тысячью стрел уложили мы тело Пифона.

Будь же доволен и тем, что какие-то нежные страсти

Может твой факел разжечь; не присваивай подвигов наших!"

Сын же Венерин ему: "Пусть лук твой все поражает,

Мой же тебя да пронзит! Насколько тебе уступают

465 Твари, настолько меня ты все-таки славою ниже".

Молвил и, взмахом крыла скользнув по воздуху, быстрый,

Остановился, слетев, на тенистой твердыне Парнаса.

Две он пернатых достал из стрелоносящего тула,

Разных: одна прогоняет любовь, другая внушает.

470 Та, что внушает, с крючком,- сверкает концом она острым;

Та, что гонит,- тупа, и свинец у нее под тростинкой.

Эту он в нимфу вонзил, в Пенееву дочь; а другою,

Ранив до мозга костей, уязвил Аполлона, и тотчас

Он полюбил, а она избегает возлюбленной зваться.

475 Сумраку рада лесов, она веселится добыче,

Взятой с убитых зверей, соревнуясь с безбрачною Фебой.

Схвачены были тесьмой волос ее вольные пряди.

Все домогались ее,- домоганья ей были противны:

И не терпя и не зная мужчин, все бродит по рощам:

480 Что Гименей, что любовь, что замужество - нет ей заботы.

Часто отец говорил: "Ты, дочь, задолжала мне зятя!"

Часто отец говорил: "Ты внуков мне, дочь, задолжала!"

Но, что ни раз, у нее, ненавистницы факелов брачных,

Алая краска стыда заливала лицо молодое.

485 Ласково шею отца руками она обнимала.

"Ты мне дозволь навсегда,- говорила,- бесценный родитель,

Девственной быть: эту просьбу отец ведь исполнил Диане".

И покорился отец. Но краса твоя сбыться желаньям

Не позволяет твоим; противится девству наружность.

490 Феб полюбил, в брак хочет вступить с увиденной девой.

Хочет и полон надежд; но своим же вещаньем обманут.

Так, колосьев лишась, возгорается легкое жниво

Или пылает плетень от факела, если прохожий

Слишком приблизит его иль под самое утро забудет,-

495 Так обратился и бог весь в пламя, грудь полыхает,

Полон надежд, любовь он питает бесплодную в сердце.

Смотрит: вдоль шеи висят, неубраны, волосы. "Что же,-

Молвит,- коль их причесать?" Он видит: огнями сверкают

Очи - подобие звезд; он рот ее видит, которым

500 Налюбоваться нельзя; превозносит и пальцы и руки,

Пясти, и выше локтей, и полунагие предплечья,

Думает: "Лучше еще, что сокрыто!" Легкого ветра

Мчится быстрее она, любви не внимает призыву.

"Нимфа, молю, Пенеида, постой, не враг за тобою!

505 Нимфа, постой! Так лань ото льва и овечка от волка,

Голуби так, крылом трепеща, от орла убегают,

Все - от врага. А меня любовь побуждает к погоне.

Горе! Упасть берегись; не для ран сотворенные стопы

Да не узнают шипов, да не стану я боли причиной!

510 Место, которым спешишь, неровно; беги, умоляю,

Тише, свой бег задержи, и тише преследовать буду!

Все ж, полюбилась кому, спроси; я не житель нагорный,

Я не пастух; я коров и овец не пасу, огрубелый.

Нет, ты не знаешь сама, горделивая, нет, ты не знаешь,

515 Прочь от кого ты бежишь,- оттого и бежишь! -мне Дельфийский

Край, Тенед, и Клар, и дворец Патарейский покорны.[36]

Сам мне Юпитер отец. Чрез меня приоткрыто, что было,

Есть и сбудется; мной согласуются песни и струны.

520 Правда, метка стрела у меня, однако другая

Метче, которая грудь пустую поранила ныне.

Я врачеванье открыл; целителем я именуюсь

В мире, и всех на земле мне трав покорствуют свойства.

Только увы мне! - любви никакая трава не излечит,

525 И господину не впрок, хоть впрок всем прочим, искусство".

Больше хотел он сказать, но, полная страха, Пенейя

Мчится бегом от него и его неоконченной речи.

Снова была хороша! Обнажил ее прелести ветер,

Сзади одежды ее дуновением встречным трепались,

530 Воздух игривый назад, разметав, откидывал кудри.

Бег удвоял красоту. И юноше-богу несносно

Нежные речи терять: любовью движим самою,

Шагу прибавил и вот по пятам преследует деву.

Так на пустынных полях собака галльская зайца

535 Видит: ей ноги - залог добычи, ему же - спасенья.

Вот уж почти нагнала, вот-вот уж надеется в зубы

Взять и в заячий след впилась протянутой мордой.

Он же в сомнении сам, не схвачен ли, но из-под самых

Песьих укусов бежит, от едва не коснувшейся пасти.

540 Так же дева и бог,- тот страстью, та страхом гонимы.

Все же преследователь, крылами любви подвигаем,

В беге быстрей; отдохнуть не хочет, он к шее беглянки

Чуть не приник и уже в разметенные волосы дышит.

Силы лишившись, она побледнела, ее победило

545 Быстрое бегство; и так, посмотрев на воды Пенея,

Молвит: "Отец, помоги! Коль могущество есть у потоков,

Лик мой, молю, измени, уничтожь мой погибельный образ!"

Только скончала мольбу,- цепенеют тягостно члены,

Нежная девичья грудь корой окружается тонкой,

550 Волосы - в зелень листвы превращаются, руки же - в ветви;

Резвая раньше нога становится медленным корнем,

Скрыто листвою лицо,- красота лишь одна остается.

Фебу мила и такой, он, к стволу прикасаясь рукою,

Чувствует: все еще грудь под свежей корою трепещет.

555 Ветви, как тело, обняв, целует он дерево нежно,

Но поцелуев его избегает и дерево даже.

Бог - ей: "Если моею супругою стать ты не можешь,

Деревом станешь моим,- говорит,- принадлежностью будешь

Вечно, лавр, моих ты волос, и кифары и тула.

560 Будешь латинских вождей украшеньем, лишь радостный голос

Грянет триумф и узрит Капитолий процессии празднеств,

Августов дом ты будешь беречь, ты стражем вернейшим

Будешь стоять у сеней, тот дуб, что внутри, охраняя.

И как моей головы вечно юн нестриженый волос,

565 Так же носи на себе свои вечнозеленые листья".

Кончил Пеан. И свои сотворенные только что ветви,[37]

Богу покорствуя, лавр склонил, как будто кивая.

    Есть в Гемонии дол: замыкает его по обрывам[38]

Лес. Его Темпе зовут; по нему-то Пеней, вытекая

570 Прямо из Пиндовых недр, свой воды вспененные катит;[39]

Тяжким паденьем своим в облака он пар собирает

И окропляет дождем моросящим леса вершины.

И утомительный шум оглашает не только окрестность.

Там находится дом, обиталище, недра святые

575 Этой великой реки; пребывая в скалистой пещере,

Водами правил Пеней и нимфами, жившими в водах.

Единоземные там сначала сбираются реки,

Сами не зная,- отца поздравлять надлежит, утешать ли:

Сперхий, который родит тополя, Энипей беспокойный,

580 Тут же старик Апидан и Амфрид ленивый с Ээем;

После, другие сошлись, которые в вольном стремленье

К морю выводят свои от блужданий усталые воды.

Инах один не пришел; в глубокой укрывшись пещере,

Множит он воды слезой; несчастный о дочери Ио

585 Плачет, как будто навек погибла; не знает, в живых ли

Или средь манов она,- но нигде он ее не находит;[40]

Думает,- нет уж нигде, и худшего втайне боится.

Видел Юпитер ее, когда от реки возвращалась

Отчей, и - "Дева,- сказал,- что достойна Юпитера, всех бы

590 Ложем своим осчастливила ты; заходи же под сени

Рощ глубоких,- и ей он рощ показывал сени,-

Солнце пока высоко посредине стоит небосвода.

Если страшно одной подходить к звериным берлогам,

В рощ тайники ты войдешь, имея защитником бога,

595 И не из черни богов, но того, кто великий небесный

Скипетр держит в руке и летучие молнии мечет.

О, не беги!" Но бежала она. И пастбища Лерны[41]

Были уже позади, и Лиркея поля с деревами

Тоже; но бог, наведя на землю пространную темень,

600 Скрыл ее, бег задержал и стыд девичий похитил.

Тут-то Юнона с небес как раз и взглянула на Аргос,

И, подивившись тому, что летучее облако будто

Ночь среди белого дня навлекает, решила, что это

Не от реки, что оно поднялось не от почвенной влаги.

605 И огляделась кругом: где муж,- затем что проделки

Знала уже за своим попадавшимся часто супругом.

И, как его в небесах не нашла,- "Или я ошибаюсь,

Или обиду терплю!" - сказала, и с горнего неба

Плавно на землю сошла и уйти облакам повелела.

610 Он же супруги приход предчувствовал и незамедля

Инаха юную дочь превратил в белоснежную телку.

Но и телицей она - хороша. Сатурния хвалит,-

Нехотя, правда,- ее красоту; да чья, да откуда,

Стада какого она, вопрошает, как будто не зная.

615 Лжет Юпитер,- землей-де она рождена,- чтоб покончить

Эти расспросы. Ее в подарок Сатурния просит.

Что было делать? Любовь жестоко отдать, не отдать же -

Впрямь подозрительно. Стыд - отдать убеждает, любовь же -

Разубеждает его. И быть бы стыду побежденным.

620 Все ж столь маленький дар, как телку, сестре и супруге

Не подарить,- так ее, пожалуй, сочтет не за телку!

Мужа любовницу взяв, отрешилась богиня не сразу

От спасенья: страшил ее муж, и обманы смущали.

И поручила ее сторожить Аресторову Аргу.[42]

625 Кругом сотня очей на его голове разместилась.

И, соблюдая черед, лишь по два они отдыхали,

А остальные, служа, стоять продолжали на страже.

Где бы Арг ни стоял, постоянно смотрел он на Ио,

С Ио глаз не спускал, хотя б и спиной повернувшись.

630 Днем он пастись ей давал, но, только лишь солнце садилось,

В хлев запирал, обвязав недостойной веревкою шею.

Ио древесной листвой и горькой травою питалась,

Вместо постели лежит на земле, не всегда муравою

Устланной, бедная! Пьет из илистых часто потоков.

635 К Аргу однажды она протянуть с мольбою хотела

Руки,- но не было рук, что к Аргу могли б протянуться;

И, попытавшись пенять, издала лишь коровье мычанье

И ужаснулась сама - испугал ее собственный голос.

Вот побережьем идет, где часто, бывало, резвилась,

640 К Инаху: но лишь в воде увидела морду с рогами,

Вновь ужаснувшись, она от себя с отвращеньем бежала.

Сестры наяды ее не узнали; не знает сам Инах,

Кто перед ним. А она за отцом и за сестрами бродит,

Трогать себя им дает и ластится к ним, изумленным.

645 Свежей травы луговой протянул престарелый ей Инах.

Руку лижет она и отцовы целует ладони.

Слез не может сдержать и, последуй слово за ними,

Помощи б стала просить, назвалась бы и горе открыла.

Буква уже - не слова - ногой нанесенная в прахе,

650 Горестный знак подала об ее изменившемся теле.

"Горе мне!" - Инах-отец вскричал, повисая на шее

И на рогах мычащей в тоске белоснежной телицы.

"О, я несчастный! - вопит.- Не тебя ли везде и повсюду,

Дочь, я искал? О, когда б я тебя не обрел, не нашел бы,

655 Легче был бы мой плач. Молчишь, на мои ты, немая,

Не отвечаешь слова и только вздыхаешь глубоко

Или мычишь мне в ответ и большего сделать не можешь.

Я же, не знавший, тебе светильники брака готовил:

Первой надеждой моей был зять, второю внучата.

660 Ныне из стада возьмешь ты мужа, из стада и сына.

Даже и смертью нельзя мне столькие муки покончить!

Бог я - себе на беду, мне замкнуты двери кончины,

И неутешный мой плач продолжится вечные веки".

Так горевали они, но приблизился Арг многоокий,

665 Дочь оторвал от отца и ее на далекие гонит

Пастбища. Там, в стороне, горы он заметил вершину,

Сел на нее и глядит на четыре стороны света.

Горних правитель не мог таких Форониды несчастий[43]

Долго терпеть; он сына зовет, порожденного светлой

670 Девой Плеядой; велит, чтоб смерти предал он Арга.[44]

Долго ли крылья к ногам привязать, в могучую руку

Тростку снотворную взять, волоса покрывалом окутать!

Вот из отцова дворца, снарядясь, Юпитера отпрыск

Тотчас на землю скользнул, с головы покрывало откинул,

675 Также и крылышки снял. Лишь трость одну сохранил он;

Гонит он ею - пастух - уведенных потайно с собою

Коз, по полям без дорог, на тростинках свирели играя.

Голосом новым пленен блюститель Юнонин. "Кто б ни был

Ты, но можешь со мной усесться рядом на камень! -

680 Арг сказал.- Не найдешь ты места другого, где травы

Были б полезней скоту, а тень пастухам благодатней".

Отпрыск Атланта присел, разговором и долгой беседой

Длящийся день растянул и, на дудках играя скрепленных,

Втайне пытался меж тем одолеть сторожащие очи.

685 Все-таки борется тот, чтоб неге сна не поддаться;

И хоть уж часть его глаз в дрему погрузилась, другая

Бдит. Обращается он с вопросом, давно ли открыли

Способ, как сделать свирель,- и каким разуменьем открыли?

Бог же: "В холодных горах аркадских,- в ответ начинает,-

690 Самой известной была меж гамадриад нонакринских[45]

Дева-наяда одна, ее звали те нимфы Сирингой.

Часто спасалась она от сатиров, за нею бегущих,

И от различных богов, что в тенистом лесу обитают[46]

И в плодородных полях. Ортигийскую чтила богиню[47]

695 Делом и девством она. С пояском, по уставу Дианы,

Взоры могли б обмануть и сойти за Латонию, если б[48]

Не был лук роговым, а у той золотым бы он не был.

Путали всс же их. Раз возвращалась Сиринга с Ликея;

И увидал ее Пан и, сосною увенчан колючей,

700 Молвил такие слова..."-привести лишь слова оставалось

И рассказать, как, отвергнув мольбы, убегала Сиринга,

Как она к тихой реке, к Ладону, поросшему тростьем,

Вдруг подошла; а когда ее бег прегражден был водою,

Образ ее изменить сестриц водяных попросила;

705 Пану казалось уже, что держит в объятьях Сирингу,-

Но не девический стан, а болотный тростник обнимал он;

Как он вздыхает и как, по тростинкам задвигавшись, ветер

Тоненький звук издает, похожий на жалобный голос;

Как он, новым пленен искусством и сладостью звука,

710 "В этом согласье,- сказал,- навсегда мы останемся вместе!"

Так повелось с той поры, что тростинки неровные, воском

Слеплены между собой, сохраняют той девушки имя.

Только об этом хотел рассказать Киллений, как видит:[49]

Все посомкнулись глаза, все очи от сна позакрылись.

715 Тотчас он голос сдержал и сна глубину укрепляет,

Тростью волшебной своей проводя по очам изнемогшим.

Сонный качался, а бог незаметно мечом серповидным

Арга разит, где сошлись затылок и шея, и тело

Сбрасывает, и скалу неприступную кровью пятнает.

720 Арг, лежишь ты! И свет, в столь многих очах пребывавший,

Ныне погас, и одна всей сотней ночь овладела.

Дочь Сатурна берет их для птицы своей и на перья[50]

Ей полагает, и хвост глазками звездистыми полнит.

И запылала она, отложить не изволила гнева

725 И, наводящую дрожь Эринию в очи и душу

Девы Аргосской наслав и в грудь слепые стремленья

Ей поселив, погнала ее в страхе по кругу земному.

Ты оставался, о Нил, последним в ее испытаньях.

Только достигла его, согнула колена у брега

730 Самого и улеглась, запрокинув упругую выю.

Может лишь кверху смотреть и к звездам глаза подымает:

Стоном и плачем своим, мычаньем, с рыданьями схожим,

Муки молила прервать. Юпитеру жалуясь будто.

Он же, супругу свою обнимая вкруг шеи руками,

735 Просит, чтоб та наконец прекратила возмездие: "Страхи

Впредь отложи,- говорит,- никогда тебе дева не будет

Поводом муки",- и сам к стигийским взывает болотам.

И лишь смягчилась она, та прежний свой вид принимает,

740 И пропадают рога, и кружок уменьшается глаза,

Снова сжимается рот, возвращаются плечи и руки,

И исчезает, на пять ногтей разделившись, копыто.

В ней ничего уже нет от коровы,- одна белизна лишь.

Службой довольствуясь двух своих ног, выпрямляется нимфа.

745 Только боится еще говорить,- подобно телице,

Не замычать бы,- и речь пресеченную пробует робко.

Ныне богиня она величайшая нильского люда.[51]

    Верят: родился Эпаф наконец у нее, восприявшей

Семя Юпитера: он в городах почитался, во храмах

750 Вместе с отцом. По летам и способностям ровнею был с ним

Солнца дитя Фаэтон. Когда он однажды, зазнавшись,

Не пожелал уступить, похваляясь родителем Фебом,

Спеси не снес Инахид. "Во всем,- говорит,- ты, безумный,

Матери веришь, надмен, но в отце ты своем обманулся!"

755 Побагровел Фаэтон, но стыдом удержал раздраженье

И поспешил передать Климене Эпафа попреки.

"Скорбь тем больше, о мать,- говорит,- что, свободный и гордый,

Я перед ним промолчал; мне стыд - оскорбленье такое,-

Слово он вымолвить смог, но дать не смог я отпора!

760 Ты же, коль истинно я сотворен от небесного корня,

Знак даруй мне, что род мой таков; приобщи меня к небу!"

Молвил он так и обвил материнскую шею руками,

И головою своей и Меропсовой, сестриным браком

Клялся, моля, чтоб отца дала ему верные знаки.

765 Трудно сказать, почему Климена - мольбой Фаэтона

Тронута или гневясь, что взвели на нее обвиненье,-

Обе руки к небесам подняла и, взирая на солнце,-

"Светом его,- говорит,- чьи лучи столь ярко сверкают,

Сын, клянусь тебе им, который нас видит и слышит,-

770 Этим, которого зришь, вот этим, что правит вселенной,

Фебом рожден ты! Коль ложь говорю, себя лицезреть мне

Пусть воспретит, и очам сей день да будет последним!

Труд недолгий тебе - увидеть отцовских пенатов:

Там, где восход, его дом граничит с нашей землею.

775 Если стремишься душой, отправляйся и будешь им признан".

Тотчас веселый вскочил, услыхав материнское слово,

И уж готов Фаэтон охватить все небо мечтою.

Вот эфиопов своих и живущих под пламенем солнца

Индов прошел он и вмиг к отцовскому прибыл восходу.

КНИГА ВТОРАЯ

Солнца высокий дворец подымался на стройных колоннах,

Золотом ясным сверкал и огню подражавшим пиропом.[52]

Поверху был он покрыт глянцевитой слоновою костью,

Створки двойные дверей серебряным блеском сияли.

5      Материал превзошел мастерство,- затем, что явил там

Мулькибер глади морей, охватившие поясом земли;[53]

Круг земной показал и над кругом нависшее небо.

Боги морские в волнах: меж ними Тритон громогласный,

Непостоянный Протей, Эгеон, который сжимает

10   Мощным объятьем своим китов непомерные спины.

Также Дорида с ее дочерьми; те плавали в море,

Эти, присев на утес, сушили свой волос зеленый,

Этих же рыбы везли; лицом не тождественны были

И не различны они, как быть полагается сестрам.

15   А на земле - города, и люди, и рощи, и звери,

Реки и нимфы на ней и разные сельские боги.

Сверху покрыты они подобьем блестящего неба.

Знаков небесных по шесть на правых дверях и на левых.

Только дорогой крутой пришел туда отпрыск Климены,

20   В дом лишь вошел он отца, в чьем не был отцовстве уверен,

Тотчас направил шаги к лицу родителя прямо

И в отдалении стал; не в силах был вынести света

Ближе. Сидел перед ним, пурпурной окутан одеждой,

Феб на престоле своем, сиявшем игрою смарагдов.

25   С правой и левой руки там Дни стояли, за ними

Месяцы, Годы, Века и Часы в расстояниях равных;

И молодая Весна, венком цветущим венчана;

Голое Лето за ней в повязке из спелых колосьев;

Тут же стояла, грязна от раздавленных гроздьев, и Осень;

30   И ледяная Зима с взлохмаченным волосом белым.

Вот приведенного в страх новизною предметов с престола

Юношу Феб увидал все зрящими в мире очами.

"В путь для чего ты пошел? Что в этом дворце тебе надо,

Чадо мое, Фаэтон? Тебя ли отвергну?" - промолвил.

35   Тот отвечает: "О свет всеобщий великого мира,

Феб, мой отец, если так называть себя мне позволяешь,

Если Климена вины не скрывает под образом ложным!

Дай мне, родитель, залог, по которому верить могли бы,

Что порожден я тобой,- отреши заблужденья от духа".

40   Так он сказал. И отец лучи отложил, что сияли

Вкруг головы у него, велел пододвинуться ближе

И, обнимая его,- "Не заслужено,- молвит,- тобою,

Чтобы отверг я тебя,- Климена правду сказала.

А чтоб сомненье твое уменьшилось, дара любого

45   Ныне проси, и я дам. Свидетель - болото, которым[54]

Клясться боги должны, очам незнакомое нашим".

Только он кончил, а тот колесницу отцовскую просит,

Права лишь день управлять крылоногими в небе конями.

И пожалел тут отец, что поклялся; три и четыре

50   Раза качнул головой лучезарной, сказав: "Безрассудна

Речь моя после твоей. О, если б мог я обратно

Взять обещанья! Поверь: лишь в этом тебе отказал бы.

Я не советую, сын. Опасны твои пожеланья.

Много спросил. Фаэтон! Такие дары не подходят,

55   Сын мой, ни силам твоим, ни вовсе младенческим годам.

Смертного рок у тебя, а желанье твое не для смертных.

Больше того, что богам касаться дозволено горним,

Ты домогаешься. Пусть о себе мнит каждый, как хочет,

Все же не может никто устоять на оси пламеносной,

60   Кроме меня одного. И даже правитель Олимпа

Сам, что перуны стремит ужасной десницей, не станет

Сей колесницы вести. А кто же Юпитера больше?

Крут поначалу подъем; поутру освеженные кони

Всходят едва по нему. Наивысшая точка - на полдне.

65   Видеть оттуда моря и земли порой самому мне

Боязно, грудь и моя, замирая, от страха трепещет.

Путь - по наклону к концу, и надо уверенно править.

Даже Тетида, меня внизу в свои воды приемля,[55]

Страхом объята всегда, как бы я не низринулся в пропасть.

70   Вспомни, что небо еще, постоянным влекомо вращеньем,

Вышние звезды стремит и движением крутит их быстрым.

Мчусь я навстречу, светил не покорствуя общему ходу;

Наперекор я один выезжаю стремительным кругом.

Вообрази, что я дам колесницу. И что же? Ты смог бы

75   Полюсов ход одолеть, не отброшенный быстрою осью?

Или, быть может, в душе ты думаешь: есть там дубровы,

Грады бессмертных богов и дарами богатые храмы?

Нет - препятствия там да звериные встретишь обличья![56]

Чтоб направленье держать, никакой не отвлечься ошибкой,

80   Должен ты там пролетать, где Тельца круторогого минешь,

Лук гемонийский и пасть свирепого Льва; Скорпиона,[57]

Грозные лапы свои охватом согнувшего длинным,

И по другой стороне - клешнями грозящего Рака.

Четвероногих сдержать, огнем возбужденных, который

85   В их пламенеет груди и ноздрями и пастями пышет,

Будет тебе нелегко. И меня еле терпят, едва лишь

Нрав распалится крутой, и противится поводу выя.

Ты же,- чтоб только не стать мне даятелем смертного дара,-

Поберегись,- не поздно еще,- измени пожеланье!

90   Правда, поверив тому, что родился от нашей ты крови,

Верных залогов ты ждешь? Мой страх тебе - верным залогом!

То, что отец я,- отца доказует боязнь. Погляди же

Мне ты в лицо. О, когда б ты мог погрузить свои очи

В грудь мне и там, в глубине отцовскую видеть тревогу!

95   И, наконец, посмотри, что есть в изобильной вселенной:

Вот, из стольких ее - земных, морских и небесных -

Благ попроси что-нибудь,- ни в чем не получишь отказа.

От одного воздержись,- что казнью должно называться,

Честью же - нет. Фаэтон, не дара, но казни ты просишь!

100 Шею зачем мне обвил, неопытный, нежным объятьем?

Не сомневайся во мне - я клялся стигийскою влагой,-

Все, что желаешь, отдам. Но только желай поразумней".

Он увещанья скончал. Но тот отвергает советы;

Столь же настойчив, горит желаньем владеть колесницей.

105 Юношу все ж наконец, по возможности медля, родитель

К той колеснице ведет высокой - изделью Вулкана.

Ось золотая была, золотое и дышло, был обод

Вкруг колеса золотой, а спицы серебряны были.

Упряжь украсив коней, хризолиты и ряд самоцветов

110 Разных бросали лучи, отражая сияние Феба.

Духом отважный, стоит Фаэтон изумленный, на диво

Смотрит; но вечно бодра, уже на румяном востоке

Створы багряных дверей раскрывает Аврора и сени,

Полные роз. Бегут перед ней все звезды, и строй их

115 Люцифер гонит; небес покидает он стражу последним.[58]

Видя его и узрев, что земли и мир заалели

И что рога у луны на исходе, истаяли будто,

Быстрым Орам Титан приказал запрягать,- и богини[59]

Резвые вмиг исполняют приказ; изрыгающих пламя,

120 Сытых амброзией, вслед из высоких небесных конюшен

Четвероногих ведут, надевают им звонкие узды.

Сына лицо между тем покрывает родитель священным

Снадобьем, чтобы терпеть могло оно жгучее пламя;

Кудри лучами ему увенчал и, в предчувствии горя,

125 Сильно смущенный, не раз вздохнул тяжело и промолвил:

"Ежели можешь ты внять хоть этим отцовским советам,

Сын, берегись погонять и крепче натягивай вожжи.

Кони и сами бегут, удерживать трудно их волю.

Не соблазняйся путем, по пяти поясам вознесенным.

130 В небе прорезана вкось широким изгибом дорога,

Трех поясов широтой она ограничена: полюс

Южный минует она и Аркт, аквилонам соседний.[60]

Этой дороги держись: следы от колес ты заметишь.

Чтоб одинаковый жар и к земле доносился и к небу,

135 Не опускайся и вверх, в эфир, не стреми колесницу.

Если выше помчишь - сожжешь небесные домы,

Ниже - земли сожжешь. Невредим серединой проедешь.

Не уклонился бы ты направо, к Змею витому,

Не увлекло б колесо и налево, где Жертвенник плоский.

140 Путь между ними держи. В остальном доверяю фортуне,-

Пусть помогает тебе и советует лучше, чем сам ты!

Я говорю, а уже рубежи на брегах гесперийских[61]

Влажная тронула ночь; нельзя нам долее медлить.

Требуют нас. Уже мрак убежал и Заря засветилась.

145 Вожжи рукою схвати! А коль можешь еще передумать,

Не колесницей моей, а советом воспользуйся лучше.

Время еще не ушло, и стоишь ты на почве не зыбкой,

Не в колеснице, тебе не к добру, по незнанью, желанной.

Лучше спокойно смотри на свет, что я землям дарую".

150 Юноша телом своим колесницу легкую занял,

Встал в нее, и вожжей руками коснулся в восторге,

Счастлив, и благодарит отца, несогласного сердцем.

Вот крылатых меж тем, Пироя, Эоя, Флегона,

Этона также, солнца коней, пламеносное ржанье

155 Воздух наполнило. Бьют ногами засов; и как только,

Внука не зная судьбы, открыла ворота Тетида

И обнаружился вдруг простор необъятного мира,

Быстро помчались они и, воздух ногами взрывая,

Пересекают, несясь, облака и, на крыльях поднявшись,

160 Опережают уже рождаемых тучами Эвров.

Легок, однако, был груз, не могли ощутить его кони

Солнца; была лишена и упряжь обычного веса,-

Коль недостаточен груз, и суда крутобокие валки,

Легкие слишком, они на ходу неустойчивы в море,-

165 Так без нагрузки своей надлежащей прядает в воздух

Иль низвергается вглубь, как будто пуста, колесница.

Только почуяла то, понесла четверня, покидая

Вечный накатанный путь, бежит уж не в прежнем порядке.

В страхе он сам. И не знает, куда врученные дернуть

170 Вожжи и где ему путь. А и знал бы, не мог бы управить!

Тут в лучах огневых впервые согрелись Трионы,[62]

К морю, запретному им, прикоснуться пытаясь напрасно.

Змий, что из всех помещен к морозному полюсу ближе,

Вялый от стужи, дотоль никому не внушавший боязни,

175 Разгорячась, приобрел от жары небывалую ярость.

Помнят: и ты, Волопас, смущенный, бросился в бегство,

Хоть и медлителен был и своею задержан повозкой!

Только несчастный узрел Фаэтон с небесной вершины

Там, глубоко-глубоко, под ним распростертые земли.

180 Он побледнел, у него задрожали от страха колени

И темнотою глаза от толикого света покрылись.

Он уж хотел бы коней никогда не касаться отцовских,

Он уж жалеет, что род свой узнал, что уважена просьба,

Зваться желая скорей хоть Меропсовым сыном; несется,[63]

185 Как под Бореем корабль, когда обессилевший кормчий

Править уже перестал, на богов и обеты надеясь!

Как ему быть? За спиной уж немало неба осталось,

Больше еще впереди. Расстоянья в уме измеряет;

То он на запад глядит в пределы, которых коснуться

190 Не суждено, а порой на восток, обернувшись, взирает;

Оцепенел, не поймет, как быть, вожжей не бросает,-

Но и не в силах коней удержать и имен их не знает.

В трепете видит: по всем небесам рассеяны чуда

Разнообразные; зрит огромных подобья животных.

195 Место на небе есть, где дугой Скорпион изгибает

Клешни свои, хвостом и кривым двусторонним объятьем

Вширь растянулся и вдаль, через два простираясь созвездья.

Мальчик едва лишь его, от испарины черного яда

Влажного, жалом кривым готового ранить, увидел,-

200 Похолодел и, без чувств от ужаса, выронил вожжи.

А как упали они и, ослабнув, крупов коснулись,

Кони, не зная преград, без препятствий уже, через воздух

Краем неведомым мчат, куда их порыв увлекает,

И без управы несут; задевают недвижные звезды,

205 Мча в поднебесной выси, стремят без пути колесницу,-

То в высоту заберут, то, крутым спускаясь наклоном,

В более близком уже от земли пространстве несутся.

И в удивленье Луна, что мчатся братнины кони

Ниже, чем кони ее; и дымят облака, занимаясь.

210 Полымя землю уже на высотах ее охватило;

Щели, рассевшись, дает и сохнет, лишенная соков,

Почва, седеют луга, с листвою пылают деревья;

Нивы на горе себе доставляют пламени пищу.

Мало беды! Города с крепостями великие гибнут

215 Вместе с народами их, обращают в пепел пожары

Целые страны. Леса огнем полыхают и горы:

Тавр Киликийский в огне, и Тмол с Афоном, и Эта;[64]

Ныне сухая, дотоль ключами обильная Ида,[65]

Дев приют - Геликон и Гем, еще не Эагров.[66]

220 Вот двойным уж огнем пылает огромная Этна;

И двухголовый Парнас, и Кинт, и Эрикс, и Офрис;[67]

Снега навек лишены - Родопа, Мимант и Микала,[68]

Диндима и Киферон, для действ священных рожденный.[69]

Скифии стужа ее не впрок; Кавказ полыхает.

225 Также и Осса, и Пинд, и Олимп, что выше обоих.

Альп поднебесных гряда и носители туч Апеннины.

Тут увидал Фаэтон со всех сторон запылавший

Мир и, не в силах уже стерпеть столь великого жара,

Как из глубокой печи горячий вдыхает устами

230 Воздух и чует: под ним раскалилась уже колесница.

Пепла, взлетающих искр уже выносить он не в силах,

Он задыхается, весь горячим окутанный дымом.

Где он и мчится куда - не знает, мраком покрытый

Черным, как смоль, уносим крылатых коней произволом.

235 Верят, что будто тогда от крови, к поверхности тела

Хлынувшей, приобрели черноту эфиопов народы.

Ливия стала суха,- вся зноем похищена влага.[70]

Волосы пораспустив, тут стали оплакивать нимфы

Воды ключей и озер. Беотия кличет Диркею;[71]

240 Аргос - Данаеву дочь; Эфира - Пиренские воды.[72]

Рекам, которых брега отстоят друг от друга далеко,

Тоже опасность грозит: средь вод Танаис задымился[73]

И престарелый Пеней, а там и Каик тевфранийский,

И быстроводный Исмен, и с ним Эриманф, что в Псофиде;[74]

245 Ксанф, обреченный опять запылать, и Ликорм желтоватый,[75]

Также игривый Меандр с обратно текущей струею,[76]

И мигдонийский Мелант, и Эврот, что у Тенара льется;[77]

Вот загорелся Евфрат вавилонский, Оронт загорелся,[78]

Истр и Фасис, и Ганг, Фермодонт с падением быстрым;[79]

250 Вот закипает Алфей, берега Сперхея пылают;[80]

В Таге-реке, от огня растопившись, золото льется,[81]

И постоянно брега меонийские славивших песней[82]

Птиц опалило речных посредине теченья Каистра.[83]

Нил на край света бежал, перепуган, и голову спрятал,

255 Так и доныне она все скрыта, а семь его устий

В знойном лежали песке - семь полых долин без потоков.

Жребий сушит один исмарийский Гебр со Стримоном,[84]

Также и Родан, и Рен, и Пад - гесперийские реки,[85]

Тибр, которому власть над целым обещана миром!

260 Трещины почва дала, и в Тартар проник через щели

Свет и подземных царя с супругою в ужас приводит.

Море сжимается. Вот уж песчаная ныне равнина.

Где было море вчера; покрытые раньше водою,

Горы встают и число Киклад раскиданных множат.[86]

265 Рыбы бегут в глубину, и гнутым дугою дельфинам

Боязно вынестись вверх из воды в привычный им воздух;

И бездыханны плывут на спине по поверхности моря

Туши тюленьи. Сам, говорят, Нерей и Дорида[87]

Вместе с своими детьми в нагревшихся скрылись пещерах.

270 Трижды Нептун из воды, с лицом исказившимся, руки

Смелость имел протянуть,- и трижды не выдержал зноя.

Вот благодатная мать Земля, окруженная морем,

Влагой теснима его и сжатыми всюду ключами,

Скрывшими токи свои в материнские темные недра,

275 Только по шею лицо показав, истомленное жаждой,

Лоб заслонила рукой, потом, великою дрожью

Все потрясая, чуть-чуть осела сама, и пониже

Стала, чем раньше, и так с пересохшей сказала гортанью:

"Если так должно и стою того,- что ж медлят перуны,

280 Бог высочайший, твои? Коль должна от огня я погибнуть,

Пусть от огня твоего я погибну и муки избегну!

Вот уж насилу я рот для этой мольбы раскрываю,-

Жар запирает уста,- мои волосы, видишь, сгорели!

Сколько в глазах моих искр и сколько их рядом с устами!

285 Так одаряешь меня за мое плодородье, такую

Честь воздаешь - за то, что ранения острого плуга

И бороны я терплю, что круглый год я в работе.

И что скотине листву, плоды же - нежнейшую пищу -

Роду людскому даю, а вам приношу - фимиамы?

290 Если погибели я заслужила, то чем заслужили

Воды ее или брат? Ему врученные роком,

Что ж убывают моря и от неба все дальше отходят?

Если жалостью ты ни ко мне, ни к брату не тронут,

К небу хоть милостив будь своему: взгляни ты на оба

295 Полюса - оба в дыму. А если огонь повредит их,

Рухнут и ваши дома. Атлант и тот в затрудненье,

Еле уже на плечах наклоненных держит он небо,

Если погибнут моря, и земля, и неба палаты,

В древний мы Хаос опять замешаемся. То, что осталось,

300 Вырви, молю, из огня, позаботься о благе вселенной!"

Так сказала Земля; но уже выносить она жара

Дольше не в силах была, ни больше сказать, и втянула

Голову снова в себя, в глубины, ближайшие к манам.

А всемогущий отец, призвав во свидетели вышних

305 И самого, кто вручил колесницу,- что, если не будет

Помощи, все пропадет,- смущен, на вершину Олимпа

Всходит, откуда на ширь земную он тучи наводит,

И подвигает грома, и стремительно молнии мечет.

Но не имел он тогда облаков, чтоб на землю навесть их,

310 Он не имел и дождей, которые пролил бы с неба.

Он возгремел, и Перун, от правого пущенный уха,

Кинул в возницу, и вмиг у него колесницу и душу

Отнял зараз, укротив неистовым пламенем пламя.

В ужасе кони, прыжком в обратную сторону прянув,

315 Сбросили с шеи ярмо и вожжей раскидали обрывки.

Здесь лежат удила, а здесь, оторвавшись от дышла,

Ось, а в другой стороне - колес разбившихся спицы;

Разметены широко колесницы раздробленной части.

А Фаэтон, чьи огонь похищает златистые кудри,

320 В бездну стремится и, путь по воздуху длинный свершая,

Мчится, подобно тому, как звезда из прозрачного неба

Падает или, верней, упадающей может казаться.

На обороте земли, от отчизны далеко, великий

Принял его Эридан и дымящийся лик омывает.[88]

325 Руки наяд-гесперид огнем триязычным сожженный

Прах в могилу кладут и камень стихом означают:

"Здесь погребен Фаэтон, колесницы отцовской возница:

Пусть ее не сдержал, но, дерзнув на великое, пал он".

И отвернулся отец несчастный, горько рыдая:

330 Светлое скрыл он лицо; и, ежели верить рассказу,

День, говорят, без солнца прошел: пожары - вселенной

Свет доставляли: была и от бедствия некая польза.

Мать же Климена, сказав все то, что в стольких несчастьях

Должно ей было сказать, в одеяниях скорбных, безумна,

335 Грудь терзая свою, весь круг земной исходила;

Все бездыханную плоть повсюду искала и кости,-

Кости нашла наконец на чуждом прибрежье, в могиле.

Тут же припала к земле и прочтенное в мраморе имя

Жаркой слезой облила и ласкала открытою грудью.

340 Дочери Солнца о нем не меньше рыдают, и слезы -[89]

Тщетный умершему дар - несут, и, в грудь ударяя,-

Горестных жалоб хоть он и не слышит уже,-Фаэтона

Кличут и ночью и днем, и простершись лежат у могилы.

Слив рог с рогом, Луна становилась четырежды полной.

345 Раз, как обычно,- затем что вошло гореванье в обычай,-

Вместе вопили они; Фаэтуза меж них, из сестер всех

Старшая, наземь прилечь пожелав, простонала, что ноги

Окоченели ее; приблизиться к ней попыталась

Белая Лампетиэ, но была вдруг удержана корнем.

350 Третья волосы рвать уже собиралась руками -

Листья стала срывать. Печалится эта, что держит

Ствол ее ноги, а та - что становятся руки ветвями.

У изумленной меж тем кора охватила и лоно

И постепенно живот, и грудь, и плечи, и руки

355 Вяжет - и только уста, зовущие мать, выступают.

Что же несчастная мать? Что может она? - неуемно

Ходит туда и сюда и, пока еще можно, целует!

Этого мало: тела из стволов пытается вырвать,

Юные ветви дерев ломает она, и оттуда,

360 Словно из раны, сочась, кровавые капают капли.

"Мать, молю, пожалей!" - которая ранена, кличет.

"Мать, молю! - в деревьях тела терзаются наши...

Поздно - прощай!" - и кора покрывает последнее слово.

Вот уже слезы текут; источась, на молоденьких ветках

365 Стынет под солнцем янтарь, который прозрачной рекою

Принят и катится вдаль в украшение женам латинским.

    Кикн, Сфенела дитя, при этом присутствовал чуде.

Он материнской с тобой был кровью связан, но ближе

Был он по духу тебе, Фаэтон. Оставивши царство,-

370 Ибо в Лигурии он великими градами правил,-[90]

Берег зеленый реки Эридана своей он печальной

Жалобой полнил и лес, приумноженный сестрами друга.

Вдруг стал голос мужской утончаться, белые перья

Волосы кроют ему, и длинная вдруг протянулась

374 Шея; стянула ему перепонка багряные пальцы,

Крылья одели бока, на устах клюв вырос неострый.

Новой стал птицею Кикн. Небесам и Юпитеру лебедь

Не доверяет, огня не забыв - их кары неправой,-

Ищет прудов и широких озер и, огонь ненавидя,

380 Предпочитает в воде, враждебной пламени, плавать.

Темен родитель меж тем Фаэтона, лишенный обычной

Славы венца, как в час, когда он отходит от мира;

Возненавидел он свет, и себя, и день лучезарный,

Скорби душой предался, и к скорби гнева добавил,

385 И отказался служить вселенной. "Довольно,- сказал он,-

Жребий от века был мой беспокоен, мне жаль совершенных

Мною вседневних трудов,- что нет ни конца им, ни чести.

Пусть, кто хочет, другой светоносную мчит колесницу!

Если же нет никого, и в бессилье признаются боги,

390 Правит пусть сам! - чтобы он, попробовав наших подводьев,

Молний огни отложил, что детей у отцов отнимают.

Тут он узнает, всю мощь коней испытав огненогих,

Что незаслуженно пал не умевший управиться с ними".

Но говорящего так обступают немедленно Феба

395 Все божества и его умоляют, прося, чтобы тени

Не наводил он на мир. Юпитер же молнии мечет

И, добавляя угроз, подтверждает державно их просьбы.

И, обезумевших, впряг, еще трепещущих страхом,

Феб жеребцов, батогом и бичом свирепствуя рьяно.

400 Бьет, свирепствует, их обвиняя в погибели сына.

А всемогущий отец обходит огромные стены

Неба; тщательно стал проверять: от огня расшатавшись,

Не обвалилось ли что. Но, уверясь, что прежнюю крепость

Все сохранило, он взор направил на землю и беды

405 Смертных. Но более всех о своей он Аркадии полон

Нежных забот. Родники и еще не дерзавшие литься

Реки спешит возродить и почве траву возвращает,

Листья - деревьям, велит лесам зеленеть пострадавшим.

Часто бывает он там, и вот поражен нонакринской[91]

410 Девушкой, встреченной им,- и огонь разгорается в жилах.

Не занималась она чесанием шерсти, для тканей.

Разнообразить своей не умела прически. Одежду

Пряжка держала на ней, а волосы - белая повязь.

Легкий дротик она иль лук с собою носила;

415 Воином Фебы была. Не ходила вовек по Меналу

Дева, Диане милей Перекрестной. Но всс - мимолетно![92]

Уж половину пути миновало высокое солнце,-

Девушка в рощу вошла, что порублена век не бывала.

Скинула тотчас колчан с плеча и лук отложила

420 Гибкий, сама же легла на травою покрытую землю;

Так, свой расписанный тул подложив под затылок, дремала.

Только Юпитер узрел отдыхавшую, вовсе без стража,-

"Эту проделку жена не узнает, наверно,- промолвил,-

Если ж узнает, о пусть! Это ль ругани женской не стоит?"

425 Вмиг одеяние он и лицо принимает Дианы

И говорит: "Не одна ль ты из спутниц моих? На которых,

Дева, охотилась ты перевалах?" И дева с лужайки

Встала. "Привет,- говорит,- божеству, что в моем рассужденье

Больше Юпитера, пусть хоть услышит!" Смеется Юпитер,

430 Рад, что себе самому предпочтен, и дарит поцелуи;

Он неумерен, не так другие целуются девы.

В лес направлялась какой, рассказать готовую деву

Стиснул в объятиях он,- и себя объявил не безвинно.

Сопротивляясь, она - насколько женщина может -

435 С ним вступает в борьбу, но Юпитера дева какая

(Если бы видела ты, о Сатурния, ты бы смягчилась!)

Может осилить и кто из богов? Победитель Юпитер

Взмыл в небеса. Опостылел ей лес - достоверный свидетель,-

Чуть не забыла она, удаляясь оттуда, колчан свой

440 Взять и стрелы и лук, на ветку повешенный рядом.

Вот с хороводом своим Диктинна по высям Менала[93]

Шествуя, диких зверей удачным горда убиеньем,

Видит ее и, увидев, зовет; но в испуге сначала

Та убегает, боясь, не Юпитер ли вновь перед нею.

415 Но, увидав, что идут с ней вместе и нимфы, решила

Дева, что козней тут нет, и к легкой толпе их примкнула.

Как преступленья - увы! - лицом не выказать трудно!

Очи едва подняла, пошла, но не рядом с богиней,

Как то бывало: теперь из целого строя не первой.

450 Молча идет и свое выдает поруганье румянцем.

Девой когда б не была, могла бы по тысяче знаков

Видеть Диана вину; говорят, и увидели нимфы!

Лунные в небе рога возникали уж кругом девятым,

Как, от охоты устав, истомленная пламенем брата,

455 В свежую рощу придя, откуда струился с журчаньем

Светлый ручей и катил волною песок перетертый,

Местность одобрив, к воде стопою она прикоснулась

И, похваливши ручей,-"Далеко,- говорит,- соглядатай

Всякий; нагие тела струею бегущей омоем!"

460 Бросилась краска в лицо Паррасийки. Все сняли одежды,[94]

Медлит она лишь одна. Со смутившейся платье снимают.

Только лишь спало оно, наготою был грех обнаружен.

Остолбеневшей, закрыть пытавшейся лоно руками,-

"Прочь,- сказала,- иди, родника не скверни мне святого!" -

465 Кинтия и отойти от своих приказала ей спутниц.

Знала об этом давно супруга Отца-Громовержца,

Но до удобнейших дней отлагала жестокую кару.

Медлить не стало причин: уж мальчик Аркад - он Юноне

Больше всего досаждал - у любовницы мужа родился.

470 Вот, обратившись туда свирепым взором и сердцем,-

"Этого лишь одного не хватало, беспутница,- молвит,-

Чтобы ты плод принесла и обиду сделала явной

Родами, всем показав моего Юпитера мерзость.

Это тебе не пройдет. Погоди! Отниму я наружность,

475 Вид твой, каким моему ты, наглая, нравишься мужу!"

Молвила так и, схватив за волосы, тотчас же наземь

Кинула навзничь ее. Простирала молившая руки,-

Начали руки ее вдруг черной щетиниться шерстью,

Кисти скривились, персты изогнулись в звериные когти,

480 Стали ногами служить; Юпитеру милое прежде,

Обезобразилось вдруг лицо растянувшейся пастью.

И чтоб душу его молений слова не смягчали,

Речь у нее отняла,- и злой угрожающий голос,

Ужаса полный, у ней из хриплой несется гортани.

485 Прежний, однако же, дух остался в медведице новой,

Стоном всечасным она проявлять продолжает страданья,

Руки, какие ни есть, простирает к звездам небесным,

И хоть не может сказать, но коварство Юпитера помнит.

Ах, сколь часто, в лесу не решаясь остаться пустынном,

490 В поле, когда-то своем, и около дома блуждала!

Ах, сколь часто меж скал, гонимая лаем собачьим,

Видя охотников, прочь - охотница - в страхе бежала!

Часто, при виде зверей, позабыв, чем стала, скрывалась

Или, медведицей быв, пугалась при встрече с медведем.

495 И устрашалась волков, хоть родимый отец был меж ними.

Вот, Ликаонии сын, не знавшее матери чадо,[95]

Вдруг появился Аркад, почти что пятнадцатилетний.

Диких гоняя зверей, ища поудобней урочищ,

Только успел окружить он лес Эриманфский сетями,

500 Как натолкнулся на мать: та стояла, Аркада увидев,

Будто узнала его. Но он убежал и недвижных

Глаз в упор на него устремленных,- не зная, в чем дело,-

Перепугался и ей, подойти пожелавшей поближе,

Сам смертоносную в грудь вонзить стрелу собирался.

505 Не допустил Всемогущий и их с преступлением вместе

Поднял, пространством пустым на быстром ветре промчал их,

На небе их поместил и создал два рядом созвездья.[96]

Тут закипела вдвойне Юнона, увидев, как блещет

В небе блудница; к седой спускается в море Тетиде

510 И к Океану-отцу,- и вышние боги нередко

Их почитали,- и так начала о причине прихода:

"Знать вы хотите, зачем из небесного дома спустилась

К вам царица богов? Уж небом другая владеет!

Пусть я солгу; коль в ночи, обнимающей мир темнотою,

515 В самой небесной выси, удостоенных только что чести

Вы не увидите звезд - мою язву! - в месте, где полюс

Крайним вокруг обведен кратчайшим поясом неба.

Истинно, кто оскорбить не захочет Юнону? Обидев,

Кто затрепещет? Одна что с ними могу я поделать?

520 Много же сделала я! Обширно могущество наше!

Я запретила ей быть человеком,- богинею стала!

Так-то дано мне виновных карать, вот как я могуча!

Лучше пусть прежний свой вид обретет и звериную морду

Скинет! Так сделал уж раз он с той Форонидой аргивской!

525 И почему он, прогнав Юнону, не ввел ее в дом свой,

В спальню мою не вселил и не выбрал в зятья Ликаона?

Если трогает вас небреженье к питомице вашей,

Эту Медведицу вы от пучины морской удалите

И в небеса за разврат попавшие звезды гоните,-

530 Не погружаться чтоб ей, распутнице, в чистое море!"

И согласились морей божества. И Сатурния быстро

В ясное небо свое на расписанных взмыла павлинах,

Тех павлинах, чей хвост расписан зеницами Арга.

То же случилось с тобой, ворон речивый, недавно

535 Бывший белым,- твои вдруг черными сделались крылья,

Ибо когда-то был серебряной, снега белее,

Птицей, сравниться бы мог с голубями, что вовсе без пятен,

Не уступал ты гусям, что некогда голосом бодрым

Нам Капитолий спасли, ни лебедю, другу потоков.[97]

540 Сгублен он был языком. Язык - причина, что белым

Раньше был цвет, а теперь обратным белому стал он.

Не было краше во всей Гемонийской стране Корониды,

Что из Лариссы. Ее любил ты, Дельфиец, покамест[98]

545 Чистой была иль, верней, незамеченной. Только измену

Фебов ворон узнал и, тайный девы проступок

Намереваясь раскрыть, доносчиком неумолимым

Тотчас отправился в путь к господину. Крыльями машет,

Рядом летит - чтобы все разузнать - говоруха-ворона

550 Про путешествия цель услыхав ,- "Ты, безгодный, предпринял

Путь,- говорит,- моего языка не отвергни вещаний.

Чем я была, что теперь, погляди и суди, по заслуге ль.

Сам убедишься ты, как повредила мне верность. Когда-то

Был Эрихтоний,-дитя, не имевшее матери вовсе,-[99]

555 Девой Палладою в кош из актейской заперт лозины.[100]

Спрятав, девушкам трем, от двойного Кекропа рожденным[101]

Строгий приказ отдала ее не подсматривать тайны.

Легкою скрыта листвой, смотрела с густого я вяза,

Что они делали. Две без обмана хранили корзину,-

560 Герса с Пандросой. Сестер нерешительных кличет Аглавра,

Третья,- рукою узлы разрешает, и видят: в корзине

То ли ребенок лежит, то ль некий дракон распростерся.

Я обо всем доношу богине. За эту услугу

Мне благодарность была: я лишилась защиты Минервы.

565 Ниже теперь я и птицы ночной. В моем наказанье

Всем пернатым пример, чтобы голосом бед не искали.

А между тем не по воле моей -я ее не просила -

Та домогалась меня! Спроси у самой хоть Паллады.

Пусть даже в гневе она, отрицать и в гневе не станет

570 Ибо в Фокейской земле Короней знаменитый отцом мне -

Дело известное - был; возрастала я царственной девой.

Не презирай; женихам была я богатым желанна.

Да погубила краса: когда я по берегу шагом

Медленным шла, как всегда, по глади гуляя песчаной,

575 Вдруг увидал меня бог морской и зажегся. И так как

Тратил лишь время, моля понапрасну умильною речью,

Силой преследовать стал. Бегу, покинула плотный

Берег и в рыхлом песке утомляю себя понапрасну.

Тут и богов и людей я зову, но не слышит из смертных

580 Криков моих ни один,- лишь тронута девою Дева.[102]

Помощь она подала. Простирала руки я к небу -

Руки начали вдруг чернеть оперением легким.

Силилась скинуть я с плеч одежду,- она превратилась

В перья, их корни уже проникали глубоко под кожу.

585 В голую грудь ударять ладонями я попыталась,-

Но ни ладоней уже, ни голой не было груди.

Дальше бежала,- песок уже ног не задерживал боле,

Я подымалась с земли; по воздуху вскоре на крыльях

Мчусь. Невинной дана я спутницей деве Минерве.

590 Только какой в том прок, когда, из-за черного дела

Птицею став, моей Никтимена наследует чести?

О преступлении том, которое знает весь Лесбос,

Разве же ты не слыхал? Никтимена на ложе отцово

Как покусилась? Она,- хоть и птица,- вину сознавая,[103]

595 Взоров и света бежит и стыд скрывает во мраке,

И прогоняют ее все птицы в просторе небесном".

Так говорившей,- "Тебе эти россказни,- ворон промолвил,-

Пусть обернутся во зло. Презираю пустые вещанья".

И не прервал он пути и потом рассказал господину,

600 Как он лежащей застал с гемонийцем младым Корониду.

Лишь услыхал о беде, обронил свои лавры влюбленный;

И одновременно лик божества, и плектр, и румянец -

Сразу все сникло. Душа закипела, набухшая гневом,

Тотчас хватает свое он оружье и гнутой дугою

605 Лук напрягает и грудь, что часто сливалась, бывало,

С грудью его, он своей неизбежной пронзает стрелою.

Ранена, стон издала Коронида и, вынув железо,

Белые члены свои залила почерневшею кровью,

Молвив,-"Могла я, о Феб, от тебя испытать наказанья,-

610 Только сначала родить: теперь умираем мы - двое",

Только успела сказать - и жизнь свою вылила с кровью.

Тело ее без души погрузилось в холод смертельный.

Поздно влюбленный, увы, пожалел о возмездье жестоком,

Возненавидел себя,- что послушал, что так распалился,-

615 Птицу - вестницу зла,- чрез которую грех и причину

Должен был горя узнать; ненавидит не меньше он лук свой,

Руку свою и оружье в руке - безрассудные стрелы.

Мертвой он ласки дарит и поздним стараньем стремится

Рок победить и вотще применяет свое врачеванье.

620 Но лишь попыток тщету увидал и костер возведенный,

Понял, что скоро в огне последнем сгорит ее тело,

Стоны стал издавать,- ведь лик небесный слезами

Не подобает влажнить! - исторгал их в печали из глуби

Сердца: так точно мычит корова, когда перед нею

625 Молот ее сосунку, занесенный от правого уха,

Бьет еще впалый висок и дробит его громким ударом.

После того как излил он на грудь благовония скорби

И, обнимая ее, свой долг не по долгу исполнил,

Феб не вынес того, что семя его обратится

630 В пепел сейчас, из огня и утробы родительской сына

Вырвал он и перенес к кентавру Хирону в пещеру;

Ворону он воспретил, ожидавшему тщетно награды

За откровенную речь, меж белых птиц оставаться.

А между тем полузверь питомцу божественной крови

635 Рад был, он чести такой веселился, хоть труд был и тяжек.

Рыжая как-то пришла, с волосами, покрывшими плечи,

Дочь Кентавра; ее когда-то нимфа Харикло

Около быстрой реки родила и имя дала ей

Окиронея. Она постиженьем отцова искусства

640 Не удовольствовалась: прорицала грядущего тайны.

Так, исступленье едва пророчицы дух охватило,

Только зажглось божеством в груди у нее затаенным,

Лишь увидала дитя,- "Для мира всего благодатный,

Мальчик, расти! - говорит,- обязаны будут нередко[104]

645 Смертные жизнью тебе: возвращать ты души им сможешь.

К негодованью богов, однажды, на это решишься -

Чудо тебе повторить воспрепятствует молния деда.

Станешь ты - ранее бог - бескровным прахом, и богом

Станешь из праха опять, два раза твой рок обновится.

650 Ты же, отец дорогой, бессмертный, и самым рожденьем[105]

Веки веков пребывать назначенный, так сотворенный,

Смерти возжаждешь своей, как будешь ты кровью терзаться

Грозной змеи, восприняв тот яд пораненным телом.

Из вековечного тут божества тебя сделают снова

655 Смертным, и нить разрешат триединые сестры-богини".

Не досказала судеб, исторгла глубокий из груди

Вздох, и слезы из глаз у нее заструились потоком.

"Рок изменяет меня,- говорит,- не позволено больше

Высказать мне, и уже замыкается речи способность.

660 Что мне в искусстве моем, которое только бессмертных

Гнев навлекло на меня: предпочла бы не знать о грядущем!

Вот уж как будто мое исчезает лицо человечье,

Вот уж вкусна мне трава, бежать по широкому полю

Тянет. В родную мне плоть, в кобылицу уже превращаюсь.

665 Но почему же я вся? - двуобразен мой ведь родитель!"

Так говорила, но часть последнюю жалобы трудно

Было уже разобрать; слова становились неясны.

Вскоре уж то не слова и не ржанье кобылы как будто,

Но подражанье коню: через время недолгое точно

670 Ржанье она издает и руками по лугу движет.

Сходятся пальцы тогда, вот пять ногтей уж связало

Резвое рогом сплошным копыто; длина возрастает

Шеи ее и лица; часть большая длинного платья

Стала хвостом; волоса, как лежали свободно вдоль шеи,

675 Гривою вправо легли. Соответственно вдруг изменились

Голос ее и лицо. И по чуду ей дали прозванье.[106]

Помощи, плача, молил Филирой от бога зачатый,

Тщетно, Делиец, твоей. Не мог ты пресечь повелений,

Что от Юпитера шли, а если пресечь их и мог бы,

680 Не был ты там: обитал Ты в Элиде, в лугах мессенийских.

Было то время, когда тебя покрывала пастушья

Шкура; посох держал деревенский ты левой рукою,

Правой рукою - свирель из семи неравных тростинок.

Память преданье хранит, что, пока ты был занят любовью

685 И услаждался игрой, стада без охраны к пилийским

Вышли полям. Увидал их как раз Атлантовой Майи[107]

Сын, их ловко увел и в дебри спрятал надежно.

Кражи никто не узнал,- один лишь известный в деревне

Некий старик; по соседству его величали все Баттом.

690 У богача у Нелея стерег он луга травяные[108]

И перелески и пас табуны кобылиц благородных.

Струсил тут бог и, рукой отведя его ласково, молвит:

"Кто бы ты ни был, дружок,- коль кто случайно про стадо

Спрашивать станет, скажи; не видал, и за то благодарность

695 Будет тебе: получай шелковистую эту корову".

Дал. На подарок в ответ тот молвит: "Приятель, спокойно

В путь отправляйся. Скорей проболтается камень вот этот".

И указал он рукой на камень. А сын Громовержца

Будто ушел и - назад, изменив лишь голос и облик,-

700 "Ты, селянин, не видал, не прошло ли вот этой межою

Стадо коров? - говорит.- Помоги, не замалчивай кражи.

Дам я за это тебе корову с быком ее вместе".

А старина, увидав, что награда удвоена: "Стадо

Там под горой",- отвечал. И было оно под горою.

705 Внук же Атланта, смеясь,- "Мне меня предаешь, вероломный?

Мне предаешь ты меня?" - говорит,- и коварное сердце

В твердый кремень обратил, что доныне зовется "Указчик".

Древний позор тот лежит на камне, ни в чем не повинном.

Ровным полетом меж тем поднялся кадуцея носитель[109]

710 И, пролетая поля мунихийские, милый Минерве[110]

Край озирал и сады просвещенного видел Ликея.[111]

В день тот самый как раз, по обряду, невинные девы

Над головами несли к торжественным храмам Паллады

Чистые, должные ей, в венчанных корзинах святыни.

715 И, возвращавшихся, бог увидел крылатый и прямо

Не продолжает пути, но кругом его загибает.

Как, потроха увидав, из птиц быстрейшая - коршун,

Робкий еще, между тем как жрецы вкруг жертвы толпятся,

Кругом летает и сам отлетать не решается дальше,

720 Жадный, парит над своей добычей, махая крылами,-

Резвый Киллений тогда над актейской твердынею так же[112]

Ниже и ниже летал и кружил все на том же пространстве.

Сколь блистательней всех меж звезд небесных сверкает

Люцифер, ярче ж тебя золотая, о Люцифер, Феба,

725 Так меж девушек всех намного пленительней Герса

Шла, и всего торжества, и подружек своих украшенье.

Ошеломлен красотою Юпитеров сын, повисает

В небе он, весь раскален, как ядро, что пращей балеарской[113]

Брошено, кверху летит, своим раскаляется лстом

730 И обретает лишь там в нем дотоле не бывшее пламя.

Путь изменил он, летит он на землю, небо оставив,

И не скрывает себя: до того в красоте он уверен.

Но хоть надежна она, помогает ей все же стараньем.

Волосы гладит свои, позаботился, чтобы хламида

735 Ладно спадала, чтоб край златотканый получше виднелся.

В руку он стройную трость, что сон наводит и гонит,

Взял и до блеска натер крылатых сандалий подошвы.

Были три спальни в дому, в отдаленных покоях; отделка

В них - черепаха и кость; из спален ты в правой, Пандроса,

740 В левой - Аглавра жила, занимала среднюю - Герса.

Жившая в левой из трех заметила первой, что входит

В дом Меркурий, спросить решилась об имени бога

И для чего он пришел. "Атланта я внук и Плейоны,-

Он ей в ответ говорит.- Я тот, кто по шири воздушной

745 Носит веленья отца, родителем сам мне Юпитер.

С чем я пришел, не солгу: сестре будь верною только,

И для детей ты моих назовешься по матери теткой.

Я ради Герсы пришел. К влюбленному будь благосклонна.

Взглядом таким же глядит на него Аглавра, которым

750 Только что тайны она блюла белокурой Минервы.

И за услугу себе толику немалую злата

Требует. А между тем покинуть дом понуждает.

Грозно богиня войны покосилась тогда на Аглавру

И из могучей груди, бессмертная, вздох испустила:

755 Мало того что грудь, но эгида и та у богини[114]

Заколыхалась; в ней мысль промелькнула: как тайну Аглавра

Дерзкой раскрыла рукой, как рожденный без матери отпрыск -

Бога Лемносца - она увидала, нарушив условье;[115]

Что угодит божеству, угодит и сестре, что богатой

760 Станет, то золото взяв, которого требует жадно.

Тотчас же к Зависти в дом отправляется, грязной от яда

Черного. Было ее в глубокой теснине жилище

Скрыто, без солнца совсем, никаким не доступное ветрам.

Чуждое вовсе огня, постоянно обильное мраком.

765 Грозная дева войны в то место пришла и близ дома

Остановилась, вовнутрь входить не считает пристойным.

Остроконечьем копья ударяет в дверь запертую;

Вот сотрясенная дверь отворилась. Увидела дева

Евшую мясо гадюк - из пороков собственных пищу -

770 Зависть и взоры свои отвратила от мерзостной. Та же

Встала лениво с земли и, змей полусъеденных бросив,

Вон из пещеры своей выступает медлительным шагом.

Лишь увидала красу богини самой и оружья,

Стон издала, и лицо отразило глубокие вздохи.

775 Бледность в лице разлита, худоба истощила все тело,

Прямо не смотрят глаза, чернеются зубы гнилые;

Желчь в груди у нее, и ядом язык ее облит.

Смеха не знает,- подчас лишь смеется, увидев страданья.

Нет ей и сна, оттого что ее возбуждают заботы.

780 Видит немилые ей достиженья людские и, видя,

Чахнет; мучит других, сама одновременно мучась,-

Пытка сама для себя. Хоть богине она ненавистна,

Кратко Тритония все ж с такой обратилась к ней речью:[116]

"Ядом своим отрави одну из рожденных Кекропом,-

785 Ту, что Аглаврой зовут. Так должно". И, молвив, тотчас же

Прочь унеслась, от земли ударом копья оттолкнувшись.

Искоса Зависть меж тем глядела, как та уносилась,

И поворчала слегка, предстоящим успехом богини

Огорчена. Но тут же взяла суковатую палку

790 Сплошь в колючих шипах. Вот, в черные тучи одета,

Всюду, куда ни придет, поля изобильные губит,

Травы сжигает лугов, обрывает растений верхушки,

Мерзким дыханьем своим дома, города и народы -

Все оскверняет, и вот Тритонии видит твердыню,

795 Что и умами цветет, и богатством, и праздничным миром.

Плакать готова как раз оттого, что не над чем плакать.

Но лишь вступила она к Кекроповой дочери в спальню,

Стала приказ выполнять: ей грудь заскорузлой рукою

Трогает, сердце ее наполняет крючками колючек.

800 Сок вредоносный в нее вдыхает старуха и черный

Яд разливает в костях и в самые легкие брызжет.

А чтоб вниманье ее не блуждало по разным предметам,

Тут же родную сестру глазам она девушки кажет,

Брак счастливый ее и в пленительном образе - бога,-

805 Все представляя крупней. Раздраженная этим виденьем,

Тайной казнится тоской, стеная, и ночью томится

Дева, томится и днем, несчастная трижды, в недуге

Медленном тает, как лед, разъедаемый действием солнца.

Так же пылает она от счастья удачливой Герсы,

810 Как разведенный костер, коль трав подбросить колючих:

Пламени он не дает, но медленным жаром сгорает.

Часто желала она умереть, чтобы только не видеть,

Часто - признаться отцу суровому, как в преступленье.

Села она наконец на пороге, готовая бога

815 Прочь отогнать; на его выражения ласки, на просьбы

И на нежнейшую речь,- "Перестань! - отвечала Аглавра,-

Не отстранивши тебя, я с этого места не сдвинусь".

Быстрый Киллений в ответ: "Согласимся на этом условье".

Тотчас резную дверь отмыкает он тростью. У ней же

820 Члены, какие, садясь, мы сгибаем, едва попыталась

Встать, недвижимыми вдруг от тяжести стали нежданной.

Все же она во весь рост подняться силится прямо.

Но сочлененье колен цепенеет; всю холод объемлет.

Падает, жилы ее бледнеют, лишенные крови.

825 Как - нецелимый недуг - широко расходится в теле

Рак, к пораженным частям прибавляя здоровые части,-

Так постепенно и хлад смертельный, в грудь проникая,

Жизни пути у нее навеки замкнул и дыханье.

И не пыталась она говорить, а когда б попыталась,

830 Голосу путь был закрыт. Уж камень охватывал горло;

И затвердело лицо; изваяньем сидела бескровным.

Сам был и камень не бел: ее мысли его потемнили.

Только лишь казнь за слова и помысл неблагочестивый

Внук Атлантов свершил, и земли, что имя Паллады

835 Носят, покинул он, мчит, распустив свои крылья, на небо.

Вдруг его кличет отец и, любви не открывши причину,-

"Сын мой! Верный моих,- говорит,- исполнитель велений!

Ныне не медли. Скользни ты, резвый, обычным полетом

Вниз и скорее в предел, который на мать твою слева[117]

840 Смотрит, который зовут его поселенцы Сидонским,

Мчись; там увидишь: вдали на горной лужайке пасется

Царское стадо,- его поверни ты к морскому прибрежью!" -

Молвил, и тотчас же скот с горы, как велено, согнан;

На побережье бежит, где великого дочь государя

845 В обществе тирских девиц привычку имела резвиться.

Между собой не дружат и всегда уживаются плохо

Вместе величье и страсть. Покинув скипетр тяжелый,

Вот сам отец и правитель богов, что держит десницей

Троезубчатый огонь и мир кивком потрясает,

850 Вдруг обличье быка принимает и, в стадо вмешавшись,

Звучно мычит и по нежной траве гуляет, красуясь.

Цвет его - белый, что снег, которого не попирала

Твердой подошвой нога и Австр не растапливал мокрый.

Шея вся в мышцах тугих; от плеч свисает подгрудок;

855 Малы крутые рога; но поспорил бы ты, что рукою

Точены, блещут они ясней самоцветов чистейших.

Вовсе не грозно чело; и взор его глаз не ужасен;

Мирным выглядит бык; Агенорова дочь в изумленье,[118]

Что до того он красив, что бодаться ничуть не намерен.

860 Но хоть и кроток он был, прикоснуться сначала боялась.

Вскоре к нему подошла и к морде цветы протянула.

Счастлив влюбленный; он ей, в ожидании нег вожделенных,

Руки целует. С трудом, ах! с трудом отложив остальное.

Резвится он и в зеленой траве веселится, играя,

865 Или на желтый песок белоснежным боком ложится.

Страх понемногу прошел,- уже он и грудь подставляет

Ласкам девичьей руки; рога убирать дозволяет

В свежие вязи цветов. И дева-царевна решилась:

На спину села быка, не зная, кого попирает.

870 Бог же помалу с земли и с песчаного берега сходит

И уж лукавой ногой наступает на ближние волны.

Дальше идет - и уже добычу несет по пучине

Морем открытым; она вся в страхе; глядит, уносима,

На покидаемый берег. Рог правою держит, о спину

875 Левой рукой оперлась. Трепещут от ветра одежды.

КНИГА ТРЕТЬЯ

    Бог уже сбросить успел быка обманчивый облик,

Снова себя объявил и в диктейских полях поселился.[119]

А удрученный отец искать пропавшую Кадму

Повелевает, грозя, что изгнаньем он будет наказан,

5      Если ее не найдет,- благочестный отец и преступный!

Землю всю исходив,- но Юпитера кто же уловки

Выследит? - став беглецом, от отчизны и гнева отцова

Кадм уклоняет свой путь и, молясь, у оракула Феба

Просит совета: в какой, вопрошает, земле поселиться?

10   "Встретишь в пустынных полях,- ему Феб отвечает,- корову,

Что не знавала ярма, не влачила и гнутого плуга,-

Вот и водитель тебе; где ляжет она на лужайку,

Стены ты там возведи и названье "Беотия" дай им".[120]

Выйдя, едва он успел из Кастальской пещеры спуститься,[121]

15   Видит: тихо бредет, без сторожа вовсе, телица,

И никаких у нее на шее нет признаков рабства.

Вот за телицею вслед идет он медлительным шагом

И указавшего путь прославляет в молчании Феба.

Вот миновали они и Кефис, и равнины Паноны;[122]

20   Остановилась она и, красуясь рогами крутыми,

Лоб к небесам подняла и мычаньем наполнила воздух.

Тут, обернувшись назад на спутников, шедших за нею,

Наземь корова легла, привалясь на траву молодую,-

И благодарствует Кадм и, припав, чужую целует

25   Землю; приветствует он незнакомые горы и долы.

К жертве готовиться стал Юпитеру. Для возлиянья

Слугам воды принести он велит из источников быстрых.

Лес там древний стоял, никогда топором не сеченный,

В нем пещера была, заросшая ивой и тростьем;

30   Камни в приземистый свод сходились, оттуда обильно

Струи стекали воды; в пещере же, скрытый глубоко,

Марсов змей обитал, золотым примечательный гребнем.[123]

Очи сверкают огнем; все тело ядом набухло,

Три дрожат языка; в три ряда поставлены зубы.

35   В эту дубраву едва тирийские выходцы шагом,

Благ не сулящим, вошли, и, опущенной в воды живые,

Урны послышался звон, протянул главу из пещеры

Иссиня-черный дракон и ужасное издал шипенье.

Урны скользнули из рук, и сразу покинула тело

40   Кровь, внезапная дрожь потрясает людей пораженных.

Змей, извиваясь, меж тем чешуями блестящие кольца

Крутит, единым прыжком изгибаясь в огромные дуги,

И подымается вверх, на полтела и более, в воздух,

И уж глядит с высоты, с небесным равняется змеем,

45   Кем,- если видеть его во весь рост,- размежеваны Аркты.

Вмиг финикийцев,- одни приготовились было сразиться,

Эти - бежать, тем страх был и бою и бегству помехой,-

Змей упреждает. Одних убивает укусом иль душит,

Тех умерщвляет, дохнув смертельной заразою яда.

50   Солнце, высоко взойдя, сократило тем временем тени;

Кадм изумлен, отчего так медлят товарищи долго;

Их начинает искать. Со льва ободранной шкурой

Был он покрыт, копьем, что блистало железом, и дротом

Вооружен; но была превосходней оружья отвага.

55   Только он в рощу вошел и тела увидал, а над ними

Змея, сгубившего их, врага, огромного телом,-

Как он кровавым лизал языком их плачевные раны,-

"Иль за вашу я смерть отомщу, вернейшие други,

Или за вами пойду!" - сказал и, промолвив, десницей

60   Глыбу огромную взял и с великою силою кинул.

Стены ударом его, высокими башнями горды.

Были бы сокрушены,- но остался змей невредимым.

Он,- чешуей защищен, как некой кольчугой, и черной

Кожей,- могучий удар отразил их толстым покровом.

65   Но отразить чешуей не мог он дрота, который

В длинный хребет его, там, где изгиб серединный, вонзился,

В теле застрял, и в нутро целиком погрузилось железо.

Змей, от боли бесясь, головою назад обернулся

И, на раненье взглянув, закусил вонзенное древко;

70   Но хоть его раскачал во все стороны с силой огромной,

Вырвал едва из спины: в костях застрял наконечник.

Ярость обычная в нем сильнее вскипела от раны

Свежей, вздулось от жил налившихся змеево горло,

Мутная пена бежит из пасти его зачумленной,

75   Под чешуей громыхает земля; он черным дыханьем

Зева стигийского вкруг заражает отравленный воздух.

Сам же, спиралью круги образуя громадных размеров,

Вьется, то длинным бревном поднимается вверх головою,

То, устремясь, как поток, наводненный дождями, он бурно

80   Мчится вперед и леса сокрушает встречные грудью.

Сын Агеноров слегка отступает; он шкурою львиной

Змея напор задержал, наступающий зев не пускает,

Прямо держа острие. И бесится тот и железо

Твердое тщетно язвит и ломает о лезвие зубы.

85   И начинала уж кровь из его ядовитого нсба

Капать, стала кругом окроплять мураву молодую.

Рана все ж легкой была, ибо он отступал от удара,

Шею свою отвращал уязвленную, пятясь, железу

В тело засесть не давал и глубже мешал погрузиться.

90   Агенорид наконец ему лезвие в глотку направил

И, напирая, всадил; а отход отступавшему дубом

Был прегражден, и пронзил одновременно дуб он и шею.

Согнут был дерева ствол паденьем чудовища; стоны

Дуб издавал, хвоста оконечностью нижней бичуем.

95   И победитель глядит, как велик его враг побежденный.

Голос послышался вдруг; сказать было трудно откуда,

Только послышался вдруг: "Что, Агенора сын, созерцаешь

Змея убитого? Сам ты тоже окажешься змеем!"[124]

Долго он бледный стоит, и краску утратив, и мысли

100 Сразу, волосы вверх от холодного ужаса встали.

Вот соскользнула, к нему попечительна, с высей воздушных

Дева Паллада; велит положить в разрыхленную землю

Зубы змеиные - сев грядущих людских поколений.

Он же борозды вскрыл, послушный, на плуг налегая,

105 Всыпал, как ведено, в них человечьи зародыши - зубы.

Вскоре,- поверить нельзя! - вдруг стали двигаться комья,

Из борозды острие копья показалось сначала,

Вскоре прикрытья голов, колебля раскрашенный конус,

Плечи и груди потом, оружье несущие руки

110 Вдруг возникают,- растет мужей щитоносное племя!

В праздник, в театре, когда опускается занавес, так же[125]

Изображенья встают; сначала покажутся лица,

А постепенно и стан; вот явлены плавным движеньем,

Видны уже целиком и ногами на край наступают.

115 Новым врагом устрашен, уж Кадм за оружье схватился.

"Нет, не берись,- из толпы, едва сотворенной землею,

Вдруг восклицает один,- не мешайся в гражданские войны!"

И одного из своих же братьев, землею рожденных,

Ранит вплотную мечом, сам издали дротом повержен.

120 Тот, кто его умертвил, однако же, дольше немногим

Прожил,- выдохнул вмиг полученный только что воздух;

Взяв с них пример, толпа вся буйствует, и погибают -

Чтобы друг друга разить - на мгновенье рожденные братья!

Так молодежь, которой судьба век краткий судила,

125 В окровавленную мать ударялась трепещущей грудью,

Пять лишь осталось в живых. Из этих один был Эхион.

Бросил оружие он по внушенью Тритонии наземь,

Мира у братьев своих попросил и мир даровал им.

В деле помощников пять имел сидонский пришелец,

130 Город когда возводил по приказу вещавшего Феба.

Фивы стояли уже. Ты, Кадм, счастливым казаться

Мог бы в изгнанье. Тебе Марс тестем, а тещей Венера[126]

Стали. Прибавьте еще от подобной супруги потомство.

Столько сынов, дочерей и внуков,- сокровищ бесценных,

135 Юношей, взрослых уже! Но дня последнего должно

Ждать человеку всегда, и не может быть назван счастливым

Раньше кончины никто, до обрядов по нем погребальных.

    Первым внук тебе, Кадм, средь столь великого счастья,

Горя причиною стал,- рога на лбу появились

140 Чуждые, также и вы, псы, сытые кровью хозяйской!

Полюбопытствовав, в том ты судьбы лишь вину обнаружишь,

Не преступленье его; ибо в чем преступленье ошибки?

Было же то на горе, зверей оскверненной убийством.

Полдень как раз наступил, сокращающий тени предметов;

145 Солнце стояло равно от обоих далеко пределов;

И гиантийский юнец без дороги бродящих по логам

Голосом ласковым звал соучастников псовой охоты.

"Влажны тенета, друзья, и железо от крови звериной!

День благодатный судьбой нам дарован. Лишь только Аврора

150 Новый рассвет приведет, в колеснице взмывая багряной,

Сызнова дело начнем. Теперь в расстоянии равном

Феб от обеих земель, и от зноя растрескалось поле.

Так завершайте труды, унесите плетеные сети!"

Те исполняют приказ и работу свою прерывают.

155 Был там дол, что сосной и острым порос кипарисом,

Звался Гаргафией он,- подпоясанной роща Дианы;

В самой его глубине скрывалась лесная пещера,-

Не достиженье искусств, но в ней подражала искусству

Дивно природа сама. Из турфов легких и пемзы,

160 Там находимой, она возвела этот свод первозданный,

Справа рокочет ручей, неглубокий, с прозрачной водою,

Свежей травой окаймлен по просторным краям водоема.

Там-то богиня лесов, утомясь от охоты, обычно

Девичье тело свое обливала текучею влагой.

165 Только в пещеру пришла, одной отдала она нимфе -

Оруженосице - дрот и колчан с ненатянутым луком;

Руки другая из них подставила снятой одежде,

Две разували ее; а, всех искусней, Крокала,

Дочь Исмена-реки, ей волосы, павшие вольно,

170 Вновь собирала узлом,- хоть сама волоса распустила.

Черпают воду меж тем Нефела, Гиала, Ранида,

Псека, Фиала и льют в большие и емкие урны.

Стала себя обливать привычной Титания влагой,[127]

Кадма же внук между тем, труды вполовину покончив,

175 Шагом бесцельным бредя по ему незнакомой дубраве,

В кущу богини пришел: так судьбы его направляли.

Только вошел он под свод орошенной ручьями пещеры,

Нимфы, лишь их увидал мужчина,- как были нагими,-

Бить себя начали в грудь и своим неожиданным воплем

180 Рощу наполнили всю и, кругом столпившись, Диану

Телом прикрыли своим. Однако же ростом богиня

Выше сопутниц была и меж них главой выступала,-

Отсвет бывает какой у облака, если, ударив,

Солнце окрасит его, какой у Авроры румянец,-

185 Цвет лица у застигнутой был без одежды Дианы.

Но хоть и тесно кругом ее нимф толпа обступала,

Боком, однако ж, она обратилась, назад отвернула

Лик; хотела сперва схватить свои быстрые стрелы,

Но почерпнула воды, что была под рукой, и мужское

190 Ею лицо обдала и, кропя ему влагой возмездья

Кудри, добавила так, предрекая грядущее горе:

"Ныне рассказывай, как ты меня без покрова увидел,

Ежели сможешь о том рассказать!" Ему окропила

Лоб и рога придала живущего долго оленя;[128]

195 Шею вширь раздала, ушей заострила верхушки,

Кисти в копыта ему превратила, а руки - в оленьи

Длинные ноги, всего же покрыла пятнистою шерстью,

В нем возбудила и страх. Убегает герой Автоноин[129]

И удивляется сам своему столь резвому бегу.

200 Только, однако, себя в отраженье с рогами увидел,-

"Горе мне!" - молвить хотел, но его не послушался голос.

Он застонал. Был голос как стон. Не его покатились

Слезы из глаз. Лишь одна оставалась душа его прежней!

Что было делать? Домой возвратиться под царскую кровлю?

205 Или скрываться в лесу? Там стыд, тут ужас помехой.

Он колебался, а псы увидали: Меламп поначалу,

Чуткий с ним Ихнобат знак первый подали лаем,-

Кносский пес Ихнобат и Меламп породы спартанской,-

Тотчас бросаются все, быстрей, чем порывистый ветер;

210 Памфаг, за ним Орибаз и Доркей, из Аркадии трое,

С ними силач Неброфон, и лютый с Лалапою Терон,

Резвостью ценный Петрел и чутьем своим ценная Агра,

Также свирепый Гилей, недавно пораненным вепрем,

Напа, от волка приплод; за стадами идущая следом

215 Пемена; Гарпия, двух имея щенят в провожатых,

И сикионский Ладон, у которого втянуто брюхо,

Тигрид с Алкеей, Дромад, Канакея еще и Стиктея,

И белоснежный Левкон и Асбол с черною шерстью,

И многосильный Лакон и Аэлл, отличавшийся бегом:

220 Фей и рядом, резва, с ее кипрским братом Ликиска,

И посредине, на лбу отмеченный белою меткой,

Гарпал и с ним Меланей; косматая с ними Лахнея,

Также два пса, чья лаконянка мать, отец же - диктеец;

Лабр с Артиодом, потом с пронзительным лаем Гилактор,-

225 Долго других исчислять. До добычи жадная стая

Через утесы, скалы и камней недоступные глыбы,

Путь хоть и труден, пути хоть и нет, преследуют зверя.

Он же бежит по местам, где сам преследовал часто,

Сам от своих же бежит прислужников! Крикнуть хотел он:

230 "Я Актеон! Своего признайте во мне господина!" -

Выразить мысли - нет слов. Оглашается лаяньем воздух.

Первый из псов Меланхет ему спину терзает, за ним же

Тотчас и Теридамад; висит на плече Орезитроф.

Позже пустились они, но дорогу себе сократили;

235 Мча по горе напрямик. И пока господина держали,

Стая другая собралась и в тело зубы вонзает.

Нет уже места для ран. Несчастный стонет, и если

Не человеческий крик издает - то все ж не олений,

Жалобным воплем своим наполняя знакомые горы.

240 И на колени склонясь, как будто моля о пощаде,

Молча вращает лицо, простирая как будто бы руки.

Порском обычным меж тем натравляют злобную стаю

Спутники; им невдомек, Актеона всс ищут глазами,

Наперебой, будто нет его там, Актеона все кличут.

245 Вот обернулся на зов, они же скорбят, что не с ними

Он и не хочет следить за успешной поимкой добычи.

Здесь не присутствовать он бы желал, но присутствует; видеть,

Но не испытывать сам расправы своих же свирепых

Псов. Обступили кругом и, в тело зубами вгрызаясь,

250 В клочья хозяина рвут под обманным обличьем оленя.

И лишь когда его жизнь от ран столь многих пресеклась,

Молвят,- насыщен был гнев колчан носящей Дианы.

    Разно судили о том; одни почитали богиню

Слишком жестокой, а кто и хвалил, почитая достойным

255 Девственной так поступать; по-своему все были правы.

Лишь Громовержца жена не столько ее защищала

Или винила ее, сколь рада была, что постигла

Дом Агеноров беда, и гнев свой с соперницы Тирской[130]

Перенесла на весь род. Но тут подоспела причина

260 Новая горести ей: тяжела от Юпитера стала

Дева Семела. Дала языку она волю браниться.[131]

"Много ли бранью своей я достигла? - сказала богиня,-

Надо настичь мне ее самое! - коль не тщетно Юноной

Я превеликой зовусь - погублю, если я самоцветный

265 Скиптр достойна держать, коль царствую, коль Громовержцу

Я и сестра и жена,- сестра-то наверно! Но срама,

Думаю, ей уж не скрыть: мой позор не замедлит сказаться.

Плод понесла! Одного не хватало! Открыто во чреве

Носит свой грех и матерью стать от Юпитера только

270 Хочет, что мне-то едва удалось,- в красу свою верит!

Ну так обманется в ней! Будь я не Сатурния, если

Деву любезник ее не потопит в хлябях стигийских!"

Молвив, с престола встает и, покрытая облаком бурым,

Входит в Семелин покой; облака удалила не раньше,

275 Нежель старушечий вид приняла, виски посребрила,.

Коже глубоких морщин придала и дрожащей походкой

С телом согбенным пошла; старушечьим сделала голос,

Ей Бероеей представ, эпидаврской кормилицей девы;

Речь завела, и лишь только дошли, пробеседовав долго,

280 И до Юпитера, вздох издала и молвит: "Желала б,

Чтоб он Юпитером был, да всего опасаюсь; иные,

Имя присвоив богов, проникали в стыдливые спальни.

Мало Юпитером быть. Пускай он докажет любовью,

Что он Юпитер и впрямь. Проси: чтобы, в полном величье

285 Как он Юноной бывал в небесах обнимаем, таким же

Пусть обнимает тебя, предпослав и величия знаки".

Речью Юнона такой дочь Кадма, не знавшую сути,

Учит,- и просит уж та, чтобы дар он любой обещал ей.

Бог,- "Выбирай! - говорит,- ни в чем не получишь отказа,

290 И чтоб уверилась ты, божеств подземного Стикса

Я призываю,- а он и богам божество и острастка".

Рада своей же беде, от милого горя не чая,

Дерзостно так говорит Семела: "Каким обнимает

В небе Юнона тебя, приступая к союзу Венеры,

295 Мне ты отдайся таким!" Хотел он уста говорящей

Сжать, но успело уже торопливое вылететь слово.

Он застонал, но вернуть нельзя уже было желанья,

Ни заклинаний его; потому-то печальнейшим с неба

Высшего бог низошел, за ликом своим увлекая,

300 Скопища туч грозовых, к ним добавил он молнии, ливни,

С ветром в смешенье, и гром, и Перун, неизбежно разящий.

Сколько возможно, свою он уменьшить пытается силу:

Вооружился огнем не тем, которым Тифея[132]

Сбросил сторукого: в том уж слишком лютости много!

305 Легче молния есть, которой десница Циклопов

Меньше огня придала, свирепости меньше и гнева;

Боги "оружьем вторым" ее называют; лишь с ней он

Входит в Агенора дом; но тело земное небесных

Бурь снести не могло и сгорело от брачного дара,

310 А недоношенный плод, из лона матери вырван,

Был в отцовскую вшит - коль это достойно доверья -

Ляжку, и должный там срок, как во чреве у матери, пробыл.

Ино тайно с пелен воспитывать стала младенца,-

Тетка, Семелы сестра: потом нисейские нимфы[133]

315 Приняли и молоком, в пещерах укрыв, воспоили.

    Волей судьбы на земле так дело и шло, безопасно

Скрыта была колыбель два раза рожденного Вакха.

Нектаром,-память гласит,- меж тем Юпитер упившись,

Бремя забот отложив, со своею Юноною праздной

320 Тешился вольно и ей говорил: "Наслаждение ваше,

Женское, слаще того, что нам, мужам, достается".

Та отрицает. И вот захотели, чтоб мудрый Тиресий

Высказал мненье свое: он любовь знал и ту и другую.

Ибо в зеленом лесу однажды он тело огромных

325 Совокупившихся змей поразил ударом дубины.

И из мужчины вдруг став - удивительно! - женщиной, целых

Семь так прожил он лет; на восьмое же, снова увидев

Змей тех самых, сказал: "Коль ваши так мощны укусы,

Что пострадавший от них превращается в новую форму,

330 Вас я опять поражу!" И лишь их он ударил, как прежний

Вид возвращен был ему, и принял он образ врожденный.

Этот Тиресий, судьей привлеченный к шутливому спору,

Дал подтвержденье словам Юпитера. Дочь же Сатурна,

Как говорят, огорчилась сильней, чем стоило дело,

335 И наказала судью - очей нескончаемой ночью.

А всемогущий отец,- затем, что свершенного богом

Не уничтожит и бог,- ему за лишение света

Ведать грядущее дал, облегчив наказанье почетом.

    После, прославлен молвой широко, в городах аонийских

340 Безукоризненно он отвечал на вопросы народу.

Опыт доверья и слов пророческих первой случилось

Лириопее узнать голубой, которую обнял

Гибким теченьем Кефис и, замкнув ее в воды, насилье

Ей учинил. Понесла красавица и разродилась

345 Милым ребенком, что был любви и тогда уж достоин;

Мальчика звали Нарцисс. Когда про него воспросили,

Много ль он лет проживет и познает ли долгую старость,

Молвил правдивый пророк: "Коль сам он себя не увидит".

Долго казалось пустым прорицанье; его разъяснила

350 Отрока гибель и род его смерти и новшество страсти.

Вот к пятнадцати год прибавить мог уж Кефисий,

Сразу и мальчиком он и юношей мог почитаться.

Юноши часто его и девушки часто желали.

Гордость большая была, однако, под внешностью нежной,-

355 Юноши вовсе его не касались и девушки вовсе.

Видела, как загонял он трепетных в сети оленей,

Звонкая нимфа,- она на слова не могла не ответить,

Но не умела начать,- отраженно звучащая Эхо.

Плотью Эхо была, не голосом только; однако

360 Так же болтливой уста служили, как служат и ныне,-

Крайние только слова повторять из многих умела,

То была месть Юноны: едва лишь богиня пыталась

Нимф застигнуть, в горах с Юпитером часто лежавших,

Бдительна, Эхо ее отвлекала предлинною речью,-

365 Те ж успевали бежать. Сатурния, это постигнув,-

"Твой,- сказала,- язык, которым меня ты проводишь,

Власть потеряет свою, и голос твой станет короток".

Делом скрепила слова: теперь она только и может,

Что удвоять голоса, повторяя лишь то, что услышит.

370 Вот Нарцисса она, бродящего в чаще пустынной,

Видит, и вот уж зажглась, и за юношей следует тайно,

Следует тайно за ним и пылает, к огню приближаясь,-

Так бывает, когда, горячею облиты серой,

Факелов смольных концы принимают огонь поднесенный.

375 О, как желала не раз приступить к нему с ласковой речью!

Нежных прибавить и просьб! Но препятствием стала природа,

Не позволяет начать; но - это дано ей! - готова

Звуков сама ожидать, чтоб словом на слово ответить.

Мальчик, отбившись меж тем от сонмища спутников верных,

380 Крикнул: "Здесь кто-нибудь есть?" И,- "Есть!" - ответила Эхо.

Он изумился, кругом глазами обводит и громким

Голосом кличет: "Сюда!" И зовет зовущего нимфа;

Он огляделся и вновь, никого не приметя,- "Зачем ты,-

Молвит,- бежишь?" И в ответ сам столько же слов получает.

385 Он же настойчив, и вновь, обманутый звуком ответов,-

"Здесь мы сойдемся!" - кричит, и, охотней всего откликаясь

Этому зову его,- "Сойдемся!" - ответствует Эхо.

Собственным нимфа словам покорна и, выйдя из леса,

Вот уж руками обнять стремится желанную шею.

390 Он убегает, кричит: "От объятий удерживай руки!

Лучше на месте умру, чем тебе на утеху достанусь!"

Та же в ответ лишь одно: "Тебе на утеху достанусь!"

После, отвергнута им, в лесах затаилась, листвою

Скрыла лицо от стыда и в пещерах живет одиноко.

395 Все же осталась любовь и в мученьях растет от обиды.

От постоянных забот истощается бедное тело;

Кожу стянула у ней худоба, телесные соки

В воздух ушли, и одни остались лишь голос да кости.

Голос живет: говорят, что кости каменьями стали.

400 Скрылась в лесу, и никто на горах уж ее не встречает,

Слышат же все; лишь звук живым у нее сохранился.

    Так он ее и других, водой и горами рожденных

Нимф, насмехаясь, отверг, как раньше мужей домоганья.

Каждый, отринутый им, к небесам протягивал руки:

405 "Пусть же полюбит он сам, но владеть да не сможет любимым!"

Молвили все,- и вняла справедливым Рамнузия просьбам.[134]

Чистый ручей протекал, серебрящийся светлой струею,-

Не прикасались к нему пастухи, ни козы с нагорных

Пастбищ, ни скот никакой, никакая его не смущала

410 Птица лесная, ни зверь, ни упавшая с дерева ветка.

Вкруг зеленела трава, соседней вспоенная влагой;

Лес же густой не давал водоему от солнца нагреться.

Там, от охоты устав и от зноя, прилег утомленный

Мальчик, места красой и потоком туда привлеченный;

415 Жажду хотел утолить, но жажда возникла другая!

Воду он пьет, а меж тем - захвачен лица красотою.

Любит без плоти мечту и призрак за плоть принимает.

Сам он собой поражен, над водою застыл неподвижен,

Юным похожий лицом на изваянный мрамор паросский.

420 Лежа, глядит он на очи свои,- созвездье двойное,-

Вакха достойные зрит, Аполлона достойные кудри;

Щеки, без пуха еще, и шею кости слоновой,

Прелесть губ и в лице с белоснежностью слитый румянец.

Всем изумляется он, что и впрямь изумленья достойно.

425 Жаждет безумный себя, хвалимый, он же хвалящий,

Рвется желаньем к себе, зажигает и сам пламенеет.

Сколько лукавой струе он обманчивых дал поцелуев!

Сколько, желая обнять в струях им зримую шею,

Руки в ручей погружал, но себя не улавливал в водах!

430 Что увидал - не поймет, но к тому, что увидел, пылает;

Юношу снова обман возбуждает и вводит в ошибку.

О легковерный, зачем хватаешь ты призрак бегучий?

Жаждешь того, чего нет; отвернись - и любимое сгинет.

Тень, которую зришь,- отраженный лишь образ, и только.

435 В ней - ничего своего; с тобою пришла, пребывает,

Вместе с тобой и уйдет, если только уйти ты способен.

Но ни охота к еде, ни желанье покоя не могут

С места его оторвать: на густой мураве распростершись,

Взором несытым смотреть продолжает на лживый он образ,

440 Сам от своих погибает очей. И, слегка приподнявшись,

Руки с мольбой протянув к окружающим темным дубравам,-

"Кто, о дубравы,- сказал,- увы, так жестоко влюблялся?

Вам то известно; не раз любви вы служили приютом.

Ежели столько веков бытие продолжается ваше,-

445 В жизни припомните ль вы, чтоб чах так сильно влюбленный?

Вижу я то, что люблю; но то, что люблю я и вижу,-

Тем обладать не могу: заблужденье владеет влюбленным.

Чтобы страдал я сильней, меж нами нет страшного моря,

Нет ни дороги, ни гор, ни стен с запертыми вратами.

450 Струйка препятствует нам - и сам он отдаться желает!

Сколько бы раз я уста ни протягивал к водам прозрачным,

Столько же раз он ко мне с поцелуем стремится ответным.

Словно коснешься сейчас... Препятствует любящим малость.

Кто бы ты ни был,- ко мне! Что мучаешь, мальчик бесценный?

455 Милый, уходишь куда? Не таков я красой и годами,

Чтобы меня избегать, и в меня ведь влюбляются нимфы.

Некую ты мне надежду сулишь лицом дружелюбным,

Руки к тебе протяну, и твои - протянуты тоже.

Я улыбаюсь,- и ты; не раз примечал я и слезы,

460 Ежели плакал я сам; на поклон отвечал ты поклоном

И, как могу я судить по движениям этих прелестных

Губ, произносишь слова, но до слуха они не доходят.

Он - это я! Понимаю. Меня обмануло обличье!

Страстью горю я к себе, поощряю пылать - и пылаю.

465 Что же? Мне зова ли ждать? Иль звать? Но звать мне кого же?

Все, чего жажду,- со мной. От богатства я стал неимущим.

О, если только бы мог я с собственным телом расстаться!

Странная воля любви,-чтоб любимое было далеко!

Силы страданье уже отнимает, немного осталось

470 Времени жизни моей, погасаю я в возрасте раннем.

Не тяжела мне и смерть: умерев, от страданий избавлюсь.

Тот же, кого я избрал, да будет меня долговечней!

Ныне слиянны в одно, с душой умрем мы единой".

Молвил и к образу вновь безрассудный вернулся тому же.

475 И замутил слезами струю, и образ неясен

Стал в колебанье волны. И увидев, что тот исчезает,-

"Ты убегаешь? Постой! Жестокий! Влюбленного друга

Не покидай! - он вскричал. До чего не дано мне касаться,

Стану хотя б созерцать, свой пыл несчастный питая!"

480 Так горевал и, одежду раскрыв у верхнего края,

Мраморно-белыми стал в грудь голую бить он руками.

И под ударами грудь подернулась алостью тонкой.

Словно у яблок, когда с одной стороны они белы,

Но заалели с другой, или как на кистях разноцветных

485 У виноградин, еще не созрелых, с багряным оттенком.

Только увидел он грудь, отраженную влагой текучей,

Дольше не мог утерпеть; как тает на пламени легком

Желтый воск иль туман поутру под действием солнца

Знойного, так же и он, истощаем своею любовью,

490 Чахнет и тайным огнем сжигается мало-помалу.

Красок в нем более нет, уж нет с белизною румянца,

Бодрости нет, ни сил, всего, что, бывало, пленяло.

Тела не стало его, которого Эхо любила,

Видя все это, она, хоть и будучи в гневе и помня,

495 Сжалилась; лишь говорил несчастный мальчик: "Увы мне!" -

Вторила тотчас она, на слова отзываясь: "Увы мне!"

Если же он начинал ломать в отчаянье руки,

Звуком таким же она отвечала унылому звуку.

Вот что молвил в конце неизменно глядевшийся в воду:

500 "Мальчик, напрасно, увы, мне желанный!" И слов возвратила

Столько же; и на "прости!" - "прости!" ответила Эхо.

Долго лежал он, к траве головою приникнув усталой;

Смерть закрыла глаза, что владыки красой любовались.

Даже и после - уже в обиталище принят Аида -

501 В воды он Стикса смотрел на себя. Сестрицы-наяды

С плачем пряди волос поднесли в дар памятный брату.

Плакали нимфы дерев - и плачущим вторила Эхо.

И уж носилки, костер и факелы приготовляли,-

Не было тела нигде. Но вместо тела шафранный

510 Ими найден был цветок с белоснежными вкруг лепестками.

Весть о том принесла пророку в градах ахейских

Должную славу; греметь прорицателя начало имя.

Сын Эхиона один меж всеми его отвергает -[135]

Вышних презритель, Пенфей - и смеется над вещею речью

515 Старца, корит темнотой, злополучным лишением света;

Он же, тряхнув головой, на которой белели седины,-

"Сколь бы счастливым ты был, когда бы от этого зренья

Был отрешен,- говорит,- и не видел вакхических таинств!

Ибо наступит тот день,- и пророчу, что он недалеко,-

520 День, когда юный придет - потомство Семелино - Либер.[136]

Если его ты почтить храмовым не захочешь служеньем,

В тысяче будешь ты мест разбросан, растерзанный; кровью

Ты осквернишь и леса, и мать, и сестер материнских.

Сбудется! Ты божеству не окажешь почета, меня же

525 В этих потемках моих поистине зрячим признаешь".

Но говорившего так вон выгнал сын Эхиона.

Подтверждены словеса, исполняются речи пророка.

Либер пришел, и шумят ликованием праздничным села.

Толпы бегут, собрались мужчины, матери, жены,

530 Весь поспешает народ к неведомым таинствам бога.

"Змеерожденные! Что за безумье, о Марсово племя,[137]

Вам устрашило умы? - Пенфей закричал.- Неужели

Меди удары о медь, дуда роговая,- волшебный

Этот столь мощен обман, что вас, которым не страшны

535 Меч боевой, ни труба, ни строи, сомкнувшие копья,

Женские возгласы вдруг и безумие толп непристойных

И возбужденных вином, и тимпан пустозвонный осилят?

Старцы, как вам не дивиться? Приплыв по широкому морю,

В этих местах вы восставили Тир и бежавших пенатов,-[138]

540 Сдаться ль готовы теперь без боя? Вам, возрастом крепче,

Юноши, ровни мои, которым не тирс, а оружье[139]

Должно держать и щитом, не листвой, прикрываться пристало?

Не забывайте, молю, от какого вы созданы корня!

И да исполнит вас дух родителя змея, который

545 Многих один погубил! Он за озеро только вступился

И за источник, а вы победите для собственной славы!

Храбрых тот умертвил, вы неженок прочь прогоните!

Честь удержите отцов! Но если судьба воспретила

Долее Фивам стоять, так воины пусть и тараны

550 Стены разрушат у них под грохот огня и железа!

Были б несчастными мы без вины; оплакивать жребий

Мы бы могли - не скрывать; не постыдными были бы слезы.

Ныне под власть подпадут безоружного мальчика Фивы,

Кто на войне не бывал, не знаком ни с мечом, ни с боями,

555 Сила которого вся в волосах, пропитанных миррой,

В гибких венках, в багреце да в узорах одежд златотканных,

Если отступитесь вы, его я заставлю признаться

Вмиг, что себе он отца сочинил и что таинства ложны.

Духа достало ж царю Акризию а Аргосе - бога

560 Ложного не признавать и замкнуть перед Вакхом ворота!

Или пришлец устрашит Пенфея и целые Фивы?

Живо ступайте,- велит он рабам,- ступайте, в оковах

Приволоките вождя! Приказ мой исполнить немедля!"

Дед, Атамант и толпа остальных домочадцев напрасно[140]

565 Увещевают его, воспрепятствовать делу стараясь.

Он от советов лишь злей; раздражается, будучи сдержан,

Бешеный пыл растет; во вред ему были препоны.

Видывал я, как поток, которого путь беспрепятствен,

Вниз по наклону бежит спокойно, с умеренным шумом.

570 Если ж завалами скал иль стволами бывал он задержан,

Пенился он и кипел и сильней свирепел от преграды.

Вот возвратились в крови, на вопрос же: "Где Вакх?" - господину

Дали посланцы ответ, что они и не видели Вакха.

"Все же прислужник один,- сказали,- и таинств участник

575 Пойман". При этих словах выводят - за спину руки -

Мужа,- что к Вакху ушел вослед из Тирренского края.[141]

    Глянул Пенфей на него очами, которые страшны

Стали от гнева; меж тем отложить не желал он расправы,-

"Ты, что погибнешь сейчас,- сказал,- и другим назиданье

580 Гибелью дашь,- объяви мне свое и родителей имя,

Родину и почему соучаствуешь в таинствах новых?"

Он же, ничуть не страшась,- "Акетом,- сказал,- именуюсь,

Я из Меонии сам; а родители - званья простого.

Мне не оставил отец полей, где паслись бы телята,

585 Или стада шерстоносных овец, иль иная скотина.

Был мой отец бедняком; всю жизнь крючком да лесою

Рыб вводил он в обман и удою тянул, трепетавших.

Этим искусством он жил и его мне передал, молвив:

"Ныне богатства мои, продолжатель труда и наследник,

590 Ты получай"; ничего, умирая, он мне не оставил,

Кроме воды; лишь ее от отца почитаю наследством.

Вскоре, чтоб мне не торчать все время на тех же утесах,

Я научился корабль поворачивать, киль загибая

Правой рукой; Оленской Козы дождевое созвездье,[142]

595 Аркта, Тайгеты, Гиад в небесах различать научился.[143]

Ветров жилища узнал и пристани, годные суднам.

Раз я, на Делос идя, приближался к Хиосскому краю,[144]

Вот подхожу к берегам, работая веслами справа;

Прыгаю с судна легко и на влажный песок наступаю,-

600 Там и проводим мы ночь. Заря между тем заалела

Ранняя. Вот я встаю и велю сотоварищам свежей

Влаги принесть, указую и путь, до ключей доводящий.

Сам же на холм восхожу,- узнать, что мне обещает

Ветер; сзываю своих и опять на корабль возвращаюсь.

605 "Вот мы и здесь!"- Офельт говорит, из товарищей первый,

Сам же добычей гордясь, на пустынном поле добытой,

Мальчика брегом ведет, по наружности схожего с девой.

Тот же качался, вином или сном отягченный как будто,

И подвигался с трудом. На одежду смотрю, на осанку

610 И на лицо - ничего в нем не вижу, что было бы смертным.

Понял я и говорю сотоварищам: "Кто из бессмертных

В нем, сказать не могу, но в образе этом - бессмертный.

Кто бы ты ни был, о будь к нам благ и в трудах помоги нам!

Их же, молю, извини!" - "За нас прекрати ты молитвы!" -

615 Диктид кричит, что из всех проворней наверх забирался

Мачт и скользил на руках по веревкам. Его одобряют

И белокурый Мелант, на носу сторожащий, и Либид

С Алкимедоном, затем призывающий возгласом весла

Двигаться или же стать, Эпопей, побудитель отваги,

620 Так же и все; до того ослепляет их жадность к добыче.

"Нет, чтоб был осквернен корабль святотатственным грузом,

Не потерплю,- я сказал,- я первый права тут имею!"

Вход преграждаю собой. Но меж моряками наглейший

Ярости полн Ликабант, из тускского изгнанный града,

625 Карою ссылки тогда искупавший лихое убийство.

Этот, пока я стоял, кулаком поразил молодецким

В горло меня и как раз опрокинул бы в море, когда бы

Я не застрял, хоть и чувства лишась, бечевою задержан.

И в восхищенье толпа нечестивцев! Но Вакх наконец-то -

630 Ибо тот мальчик был Вакх,- как будто от крика слетела

Сонность и после вина возвратились в грудь его чувства,-

"Что вы? И что тут за крик? - говорит.- Какою судьбою

К вам, моряки, я попал? И куда вы меня повезете?"

"Страх свой откинь! - отвечает Прорей,- скажи лишь, в какой ты

635 Гавани хочешь сойти,- остановишься, где пожелаешь".

Либер в ответ: "Корабля вы к Наксосу ход поверните.[145]

Там - мой дом; и земля гостей дружелюбная примет".

Морем клялись лжецы и всеми богами, что будет

Так, мне веля паруса наставлять на раскрашенный кузов.

640 Наксос был вправо; когда я направо наставил полотна,-

"Что ты, безумец, творишь!" - Офельт говорит, про себя же

Думает каждый: "Сошел ты с ума? Поворачивай влево!"

Знаки одни подают, другие мне на ухо шепчут.

Я обомлел. "Пусть иной,- говорю,- управление примет".

645 И отошел от руля, преступленья бежав и обмана.

Все порицают меня, как один корабельщики ропщут.

Эталион между тем говорит: "Ужели же наше

Счастье в тебе лишь одном?" - подходит и сам исполняет

Труд мой: в другую корабль от Наксоса сторону правит.

650 И удивляется бог, и, как будто он только что понял

Все их лукавство, глядит на море с гнутого носа,

И, подражая слезам,- "Моряки, вы сулили не эти

Мне берега,- говорит,- и просил не об этой земле я.

Кары я чем заслужил? И велика ли слава, что ныне

655 Мальчика, юноши, вы одного, сговорясь, обманули?"

Плакал тем временем я. Нечестивцев толпа осмеяла

Слезы мои, и сильней ударяются весла о волны.

Ныне же им самим,- ибо кто из богов с нами рядом,

Если не он,- я клянусь, что буду рассказывать правду,

660 Невероятную пусть: неожиданно судно средь моря

Остановилось, корабль как будто бы суша держала.

И, изумленные, те в ударах упорствуют весел,

Ставят полотна, идти при двоякой подмоге пытаясь.

Весел уключины плющ оплетает, крученым изгибом

665 Вьется, уже с парусов повисают тяжелые кисти.

Бог между тем, увенчав чело себе лозами в гроздьях,

Сам потрясает копьем, виноградной увитым листвою.

Тигры - вокруг божества: мерещатся призраки рысей,

Дикие тут же легли с пятнистою шкурой пантеры.

670 Спрыгивать стали мужи,- их на то побуждало безумье

Или же страх? И первым Медон плавники получает

Черные; плоским он стал, и хребет у него изгибаться

Начал. И молвит ему Ликабант: "В какое же чудо

Ты превращаешься?" Рот между тем у сказавшего шире

675 Стал, и уж ноздри висят, и кожа в чешуйках чернеет.

Либид же, оборотить упорные весла желая,

Видит, что руки его короткими стали, что вовсе

Даже не руки они, что верней их назвать плавниками.

Кто-то руками хотел за обвитые взяться веревки,-

680 Не было более рук у него; и упал, как обрубок,

В воду моряк: у него появился и хвост серповидный,

Словно рога, что луна, вполовину наполнившись, кажет.

Прыгают в разных местах, обильною влагой струятся,

И возникают из волн, и вновь погружаются в волны,

685 Словно ведут хоровод, бросаются, резво играя.

Воду вбирают и вновь из ноздрей выпускают широких.

Из двадцати моряков, которые были на судне,

Я оставался один. Устрашенного, в дрожи холодной,

Бог насилу меня успокоил, промолвив: "От сердца

690 Страх отреши и на Дию плыви". И, причалив, затеплил[146]

Я алтари, и с тех пор соучаствую в таинствах Вакха".

"Долго внимал я твоим,- Пенфей отвечает,- лукавым

Россказням, чтобы мое в промедлении бешенство стихло!

Слуги, скорей хватайте ж его, и казненное мукой

695 Страшною тело его в Стигийскую ночь переправьте".

Тотчас схвачен Акет-тирренец и брошен в темницу,

И, между тем как они орудья мучительной казни

Подготовляли - огонь и железо,- вдруг двери раскрылись

Сами собой, и с рук у него упадают внезапно

700 Сами собой,- говорят,- никем не раскованы, цепи.

    Не уступает Пенфей. Не велит уж другим,- поспешает

Сам посетить Киферон, для священных избранный действий,

Где песнопенья звучат и звонкие клики вакханок.

Конь в нетерпении ржет, лишь только подаст меднозвучный

705 Знак боевая труба, и сам в сражение рвется,-

Так Пенфею и крик, и вакхических гул завываний

Дух возбудил,- сильней запылал он неистовым гневом.

Посередине горы там есть окруженный сосновым

Лесом голый пустырь, отовсюду приметное поле.

710 Там-то, пока он смотрел посторонним на таинства взором,

Первой увидев его и первой исполнясь безумья,

Первая, кинувши тирс, своего поразила Пенфея -

Мать. "Ио! Родные, сюда,- воскликнула,- сестры!

Этот огромный кабан, бродящий по нашему полю,

715 Должен быть мной поражен!" И толпа, как один, устремилась

Дикая. Все собрались, преследовать бросились вместе.

Он же трепещет, он слов уже не бросает столь дерзких

И проклинает себя, в прегрешенье уже признается.

Раненный, все же сказал: "О сестра моей матери, помощь

720 Мне, Автоноя, подай! Да смягчит тебя тень Актеона!"

Та, кто такой Актеон, и не помнит; молящего руку

Вырвала; Ино, схватив, растерзала и руку другую.[147]

Рук у несчастного нет, что к матери мог протянуть бы.

Все же он, ей показав обрубок израненный тела,-

725 "Мать, посмотри!" - говорит. Но, увидев, завыла Агава

И затрясла головой, волоса разметала по ветру.

Оторвала и в перстах его голову сжала кровавых,

И восклицает: "Ио! То наша, подруги, победа!"

Листья едва ли скорей, осеннею тронуты стужей,

730 Слабо держась на ветвях, обрываются с дерева ветром,

Нежели тело его растерзали ужасные руки.

После примеров таких соучаствуют в таинствах новых,

Жгут благовонья и чтят Исмениды священные жертвы.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

    Все ж Миниэева дочь, Алкитоя, считает, что оргий[148]

Бога не след принимать и, дерзкая, все еще Вакха

Не признает за дитя Юпитера, неблагочестью

В сестрах сообщниц найдя. Жрец праздновать дал приказанье

5      И госпожам повелел и служанкам, работы покинув,

Грудь свою шкурой покрыв, развязать головные повязки,

И обрядиться в венки, и листвою обвитые тирсы

Взять, предрекая, что гнев божества оскорбленного будет

Страшен. Покорны ему и матери и молодицы;

10   Вот отложили тканье, корзинки, начатую пряжу,

Ладан несут и зовут Лиэя, Бромия, Вакха,

Отпрыск огня, что дважды рожден и двумя матерями,

И добавляют: Нисей, Тионей нестриженый, имя

Также дают и Леней, веселящих сеятель гроздьев,

15   Также Иакх, и Эван, и отец Элелей, и Никтелий,

Много имен и еще, которые некогда греки

Дали, о Либер, тебе! Ибо юность твоя неистленна,

Отрок ты веки веков! Ты всех прекраснее зришься

В небе высоком! Когда предстаешь, не украшен рогами,-[149]

20   Девичий лик у тебя. Ты Восток победил до пределов

Тех, где, телом смугла, омывается Индия Гангом.

Чтимый, Пенфея разишь, с двуострой секирой Ликурга -[150]

Двух святотатцев; и ты - ввергаешь в пучину тирренцев;

Рысей, впряженных четой, сжимаешь ты гордые выи

25   Силой узорных вожжей; вакханки вослед и сатиры,

С ними и пьяный старик, подперший дрожащее тело[151]

Палкой. Не крепко сидит на осле с провисшей спиною.

В край ты какой ни придешь, везде клик юношей вместе

С голосом женщин звучит, ладоней удары о бубны,

30   Выпукло-гнутая медь и с отверстьями многими дудки.

"Мирен и кроток явись!" - исмеянки молят, справляя

Таинства, как повелел им жрец. Миниэиды только

Дома, Минервы трудом нарушают не вовремя праздник,

Шерсть прядут или пальцем большим веретенце вращают,

35   Или корпят за тканьем и рабынь понуждают к работе.

Пальцем проворным одна выводя свою нитку, сказала:

"Пусть побросают свой труд и к таинствам ложным стремятся,

Мы же, задержаны здесь Палладою, лучшей богиней,

Дело полезное рук облегчим, развлекаясь беседой.

40   Поочередно, чтоб нам не казалось длительным время,

Будем незанятый слух каким-нибудь тешить рассказом".

Все одобряют и ей предлагают рассказывать первой.

Та, с чего бы начать,- затем, что многое знала,-

Думает. То ль о тебе, Деркетия, дочь Вавилона,[152]

45   Им рассказать, как тебя, чешуей заменив тебе кожу,

В вид превратили другой палестинские - будто бы - воды.

Или, пожалуй, о том, как дочь ее, став окрыленной,

Поздние годы свои провела в белокаменных башнях?

Иль как Наяда волшбой и трав необорною силой[153]

50   Юношей преобразив, обратив их в рыб бессловесных,

Преобразилась сама? Иль о дереве, чьи были белы

Ягоды, стали же черны, лишь только кровь их коснулась?

Выбрав этот рассказ - немногим известную басню -

Повесть она начала, а шерсть сучить продолжала:

55   "Жили Пирам и Фисба; он всех был юношей краше,

Предпочтена и она всем девам была на Востоке.

Смежны их были дома, где город, согласно преданью,

Семирамида стеной окружила кирпичной когда-то.

Так знакомство меж них и сближенье пошли от соседства.

60   С годами крепла любовь; и настала б законная свадьба,

Если б не мать и отец; одного запретить не умели,-

Чтобы в плену у любви их души пылать перестали.

Нет сообщников им; беседуют знаком, поклоном;

Чем они больше таят, тем глубже таимое пламя.

65   Образовалась в стене меж домами, обоим семействам

Общей, тонкая щель со времени самой постройки.

Этот порок, никому за много веков не заметный,-

Что не приметит любовь? - влюбленные, вы увидали.

Голосу дали вы путь, и нежные ваши признанья

70   Шепотом, слышным едва, безопасно до вас доходили.

Часто стояли: Пирам - по ту сторону, Фисба - по эту.

Поочередно ловя дыхание уст, говорили:

"Как же завистлива ты, о стена, что мешаешь влюбленным!

Что бы тебе разойтись и дать нам слиться всем телом,-

75   Если ж о многом прошу, позволь хоть дарить поцелуи!

Мы благодарны, за то у тебя мы в долгу, признаемся,

Что позволяешь словам доходить до милого слуха!"

Тщетно, на разных местах, такие слова повторивши,

К ночи сказали "прости!" и стене, разобщенные ею,

80   Дали они поцелуй, насквозь не могущий проникнуть.

Вот наступила заря и огни отстранила ночные,

Солнце росу на траве лучами уже осушило,

В месте обычном сошлись. И на многое шепотом тихим

В горе своем попеняв, решили, что ночью безмолвной,

85   Стражей дозор обманув, из дверей попытаются выйти

И что, из дома бежав, городские покинут пределы;

А чтобы им не блуждать по равнине обширной, сойдутся

Там, где Нин погребен, и спрячутся возле, под тенью[154]

Дерева. Дерево то - шелковицей высокою было:

90   Все в белоснежных плодах, а рядом ручей был студеный.

Нравится им уговор, и кажется медленным вечер.

В воды уж свет погружен, из них ночь новая вышла.

Ловкая Фисба меж тем отомкнула дверную задвижку,

Вышла, своих обманув, с лицом закутанным; вскоре

95   И до могилы дошла и под сказанным деревом села.

Смелой была от любви. Но вот появляется с мордой

В пене кровавой, быков терзавшая только что, львица -

Жажду свою утолить из источников ближнего хочет.

Издали в свете луны ее вавилонянка Фисба

100 Видит, и к темной бежит пещере дрожащей стопою,

И на бегу со спины соскользнувший покров оставляет.

Львица, жажду меж тем утолив изобильной водою,

В лес возвращаясь, нашла не Фисбу, а наземь упавший

Тонкий покров и его растерзала кровавою пастью.

105 Вышедши позже, следы на поверхности пыли увидел

Львиные юный Пирам и лицом стал бледен смертельно;

А как одежду нашел, обагренную пятнами крови,-

"Вместе сегодня двоих,- говорит,- ночь губит влюбленных,

Но из обоих она достойней была долголетья!

110 Мне же во зло моя жизнь. И тебя погубил я, бедняжка,

В полные страха места приказав тебе ночью явиться.

Первым же сам не пришел. Мое разорвите же тело,

Эту проклятую плоть уничтожьте свирепым укусом,

Львы, которые здесь, под скалою, в укрытье живете!

115 Но ведь один только трус быть хочет убитым!" И Фисбы

Взяв покрывало, его под тень шелковицы уносит.

Там на знакомую ткань поцелуи рассыпав и слезы,-

"Ныне прими,- он сказал,- и моей ты крови потоки!"

Тут же в себя он железо вонзил, что у пояса было,

120 И, умирая, извлек тотчас из раны палящей.

Навзничь лег он, и кровь струей высокой забила,-

Так происходит, когда прохудится свинец и внезапно

Где-нибудь лопнет труба, и вода из нее, закипая,

Тонкой взлетает струей и воздух собой прорывает.

125 Тут шелковицы плоды, окропленные влагой убийства,

Переменили свой вид, а корень, пропитанный кровью,

Ярко-багряным налил висящие ягоды соком.

Вот,- хоть в испуге еще,- чтоб не был любимый обманут,

Фисба вернулась; душой и очами юношу ищет,

130 Хочет поведать, какой избежала опасности страшной.

Местность тотчас узнав, и ручей, и дерево рядом,

Цветом плодов смущена, не знает: уж дерево то ли?

Вдруг увидала: биясь о кровавую землю, трепещет

Тело, назад отступила она, и букса бледнее

135 Стала лицом, и, страха полна, взволновалась, как море,

Если поверхность его зашевелит дыхание ветра.

Но лишь, помедлив, она любимого друга признала,-

Грудь, недостойную мук, потрясла громогласным рыданьем,

Волосы рвать начала, и, обнявши любимое тело,

140 К ранам прибавила плач, и кровь со слезами смешала,

И, ледяное лицо ему беспрерывно целуя,-

"О! - восклицала,- Пирам, каким унесен ты несчастьем?

Фисбе откликнись, Пирам: тебя твоя милая Фисба

Кличет! Меня ты услышь! Подними свою голову, милый!"

145 Имя ее услыхав, уже отягченные смертью

Очи поднял Пирам, но тотчас закрылись зеницы.

А как признала она покрывало, когда увидала

Ножны пустыми,- "Своей,- говорит,- ты рукой и любовью,

Бедный, погублен. Но знай, твоим мои не уступят

150 В силе рука и любовь: нанести они рану сумеют.

Вслед за погибшим пойду, несчастливица, я, и причина

Смерти твоей и спутница. Ах, лишь смертью похищен

Мог бы ты быть у меня, но не будешь похищен и смертью!

Все же последнюю к вам,- о слишком несчастные ныне

155 Мать и отец, и его и мои,- обращаю я просьбу:

Тех, кто любовью прямой и часом связан последним,

Не откажите, молю, положить в могиле единой!

Ты же, о дерево, ты, покрывшее ныне ветвями

Горестный прах одного, как вскоре двоих ты покроешь,

160 Знаки убийства храни, твои пусть скорбны и темны

Ягоды будут вовек - двуединой погибели память!"

Молвила и, острие себе в самое сердце нацелив,

Грудью упала на меч, еще от убийства горячий.

Все ж ее просьба дошла до богов, до родителей тоже.

165 У шелковицы с тех пор плоды, созревая, чернеют;

Их же останков зола в одной успокоилась урне".

Смолкла. Краткий затем наступил перерыв. Левконоя

Стала потом говорить; и, безмолвствуя, слушали сестры.

"Даже и Солнце, чей свет лучезарный вселенною правит,

170 Было в плену у любви: про любовь вам поведаю Солнца.

Первым,- преданье гласит,- любодейство Венеры и Марса

Солнечный бог увидал. Из богов все видит он первым!

Виденным был удручен и Юноной рожденному мужу

Брачные плутни четы показал и место их плутен.

175 Дух у Вулкана упал, из правой руки и работа

Выпала. Тотчас же он незаметные медные цепи,

Сети и петли,- чтоб их обманутый взор не увидел,-

Выковал. С делом его не сравнятся тончайшие нити,

Даже и ткань паука, что с балок под кровлей свисает.

180 Делает так, чтоб они при ничтожнейшем прикосновенье

Пасть могли, и вокруг размещает их ловко над ложем.

Только в единый альков проникли жена и любовник,

Тотчас искусством его и невиданным петель устройством

Пойманы в сетку они, средь самых объятий попались!

185 Лемний вмиг распахнул костяные точеные створы[155]

И созывает богов. А любовники в сети лежали

Срамно. Один из богов, не печалясь нимало, желает

Срама такого же сам! Олимпийцы смеялись, и долго

Был этот случай потом любимым на небе рассказом.

190 За указанье четы Киферея ответила местью[156]

И уязвила того, кто их тайную страсть обнаружил,

Страстью такой же. К чему, о рожденный от Гипериона,[157]

Ныне тебе красота, и румянец, и свет лучезарный?

Ты, опаляющий всю огнем пламенеющим землю,

195 Новым огнем запылал; ты, все долженствующий видеть,

На Левкотою глядишь: не на мир, а на девушку только[158]

Взор направляешь теперь; и то по восточному небу

Раньше восходишь, а то и поздний погружаешься в воды,-

Залюбовавшись красой, удлиняешь ты зимние ночи.

200 Часто тебя не видать,- переходит душевная мука

В очи твои; затемнен, сердца устрашаешь ты смертных.

И хоть не застит твой лик луна, которая ближе

К землям,- ты побледнел: у тебя от любви эта бледность.

Любишь ее лишь одну. Тебя ни Климена, ни Рода[159]

205 Уж не пленят, ни красавица мать Цирцеи Ээйской,[160]

Ни твоего,- хоть ее ты отверг,- так желавшая ложа

Клития, в сердце как раз в то время носившая рану[161]

Тяжкую. Многих одна Левкотоя затмила соперниц,

Дочь Эвриномы, красы того дальнего края, откуда

210 Благоуханья везут. Когда ж дочь взрослою стала,-

Как ее мать - остальных, так она свою мать победила.

Ахеменеевых царь городов был отец ее, Орхам,[162]

Происходил в поколенье седьмом он от древнего Бела.[163]

Солнечных коней луга под небом лежат гесперийским.

215 Пищей - амброзия им, не трава; их усталые члены

После работы дневной для трудов она вновь подкрепляет.

Вот, между тем как они луговины небесные щиплют

И исполняется ночь, бог входит в желанную спальню,

Матери образ приняв, Эвриномы, и там Левкотою

220 Видит, как та при огне - а с нею двенадцать служанок -

Тонкую пряжу ведет, точеным крутя веретенцем.

По-матерински, войдя, целует он милую дочку,-

"Тайное дело у нас,- говорит,- уйдите, служанки,

Право у матери есть с глазу на глаз беседовать с дочкой".

Повиновались. А бог, без свидетелей в спальне оставшись,-

225 "Я - тот самый,- сказал,- кто длящийся год измеряет,

Зрящий все и которым земля становится зряча,-

Око мира. Поверь, тебя я люблю!" Испугалась

Девушка; веретено и гребень из рук ослабевших

230 Выпали; страх - ее украшал, и бог не помедлил,

Истинный принял он вид и блеск возвратил свой обычный.

Дева же, хоть и была нежданным испугана видом,

Блеску его покорясь, без жалоб стерпела насилье.

В Клитии ж - зависть кипит: давно необузданной страстью

235 К Солнцу пылала она, на любовницу гневаясь бога,

Всем рассказала про грех и, расславив, отцу объявила.

Немилосерден отец и грозен: молящую слезно,

Руки простершую вверх к сиянию Солнца,- "Он силой

Взял против воли любовь!" - говорившую в горе, жестокий

240 В землю глубоко зарыл и холм насыпал песчаный.

Гелиос быстро тот холм рассеял лучами и выход

Сделал тебе, чтоб могла ты выставить лик погребенный.

Но не могла уже ты, задавленной грузом песчаным,

Нимфа, поднять головы и трупом лежала бескровным.

245 И ничего, говорят, крылатых коней управитель

В мире печальней не зрел,- один лишь пожар Фаэтона.

Силой лучей между тем оживить охладелое тело

Все же пытается бог - вернуть теплоту, коль возможно!

Но увидав, что судьба противится этим попыткам,

250 Нектаром он окропил благовонным и тело и место

И, неутешен, сказал: "Ты все же достигнешь эфира".

Вскоре же тело ее, напитано нектаром неба,

Все растеклось, и его благовоние в землю проникло;

Благоуханный росток, пройдя понемногу корнями

255 В почве, поднялся и вот сквозь холм вершиной пробился.

К Клитии,- пусть оправдать тоску он и мог бы любовью,

А донесенье тоской,- с тех пор уже света даятель

Не подходил, перестав предаваться с ней играм Венеры.

Чахнуть стала она, любви до безумья предавшись,

260 Нимф перестала терпеть, дни и ночи под небом открытым

Сидя на голой земле; неприбрана, простоволоса,

Девять Клития дней ни воды, ни еды не касалась,

Голод лишь чистой росой да потоками слез утоляла.

Не привставала с земли, на лик проезжавшего бога

265 Только смотрела, за ним головой неизменно вращая.

И, говорят, к земле приросла, из окраски двоякой

Смертная бледность ее претворилась в бескровные листья,

Все же и алость при ней. В цветок, фиалке подобный,

Вдруг превратилось лицо. И так, хоть держится корнем,

270 Вертится Солнцу вослед и любовь, изменясь, сохраняет".

Кончила, и овладел удивительный случай вниманьем.

Кто отрицает его, а кто утверждает, что в силах

Все настоящих богов,- но что Вакха меж них не бывало!

Все к Алкитое тогда обратились, лишь сестры замолкли.

275 Та, челноком проводя по нитям пред нею стоящей

Пряжи,- "Смолчу,- говорит,- о любви пастуха, всем известной,

Дафниса с Иды, кого, рассердясь на соперницу, нимфа

Сделала камнем: вот как сжигает влюбленных страданье!

Не расскажу и о том, как природы закон был нарушен,

280 И двуединый бывал то мужчиной, то женщиной Ситон.

Также тебя, о алмаз, младенцу Юпитеру верный,

Бывший Цельмий, и вас, порожденные ливнем куреты,[164]

Ты, о Кротон со Смилакой, в цветы превращенные древле,-[165]

Всех обойду,- и сердца забавной потешу новинкой.

285 Славой известна дурной, почему, отчего расслабляет

Нас Салмакиды струя и томит нам негою тело,-[166]

Знайте. Причина темна: но источника мощь знаменита.

Тот, что Меркурию был богиней рожден Кифереей,

Мальчик наядами был в идейских вскормлен пещерах.[167]

290 Было лицо у него, в котором легко узнавались

Сразу и мать и отец; и носил он родителей имя.

Вот, как только ему пятнадцать исполнилось, горы

Бросил родимые он и, оставив кормилицу Иду,

По неизвестным местам близ рек блуждать неизвестных

295 Стал, на утеху себе умеряя труды любознаньем.

В грады ликийские раз он зашел и к соседям ликийцев,

Карам. Он озеро там увидал, чьи воды прозрачны

Были до самого дна. А рядом - ни трости болотной,

Ни камыша с заостренным концом, ни бесплодной осоки.

300 В озере видно насквозь. Края же озерные свежим

Дерном одеты кругом и зеленою вечно травою.

Нимфа в том месте жила, но совсем не охотница; лука

Не напрягала, ни с кем состязаться она не хотела

В беге, одна меж наяд неизвестная резвой Диане.

305 Часто - ходила молва - говорили ей будто бы сестры:

"Дрот, Салмакида, возьми иль колчан, расписанный ярко,

Перемежи свой досуг трудами суровой охоты!"

Дрот она все ж не берет, ни колчан, расписанный ярко,

Перемежить свой досуг трудами не хочет охоты.

310 То родниковой водой обливает прекрасные члены,

Или же гребнем своим киторским волосы чешет;[168]

Что ей подходит к лицу, глядясь, у воды вопрошает;

То, свой девический стан окутав прозрачным покровом,

Или на нежной листве, иль на нежных покоится травах,

315 То собирает цветы. Однажды цветы собирала

И увидала его и огнем загорелась желанья.

Быстро к нему подошла Салмакида,- однако не прежде,

Чем приосанилась, свой осмотрела убор, выраженьем

Новым смягчила черты и действительно стала красивой.

320 И начала говорить: "О мальчик прекраснейший, верю,

Ты из богов; а ежели бог. Купидон ты наверно!

Если же смертный, тогда и мать и отец твой блаженны,

Счастлив и брат, коль он есть, и также сестра, несомненно -

Благо и ей, и кормилице, грудь дававшей младенцу,

325 Все же блаженнее всех - и блаженнее много - невеста.

Если ее ты избрал и почтишь ее светочем брачным.

Если невеста уж есть, пусть тайной страсть моя будет!

Нет - я невеста тебе, войдем в нашу общую спальню!"

Молвив, замолкла она, а мальчик лицом заалелся.

330 Он и не знал про любовь. Но стыдливость его украшала.

Цвет у яблок такой на дереве, солнцу открытом,

Так слоновая кость, пропитана краской, алеет,

Так розовеет луна при тщетных меди призывах.[169]

Нимфе, его без конца умолявшей ей дать поцелуи,

335 Братские только, рукой уж касавшейся шеи точеной,-

"Брось, или я убегу,- он сказал,- и все здесь покину!"

Та испугалась. "Тебе это место вполне уступаю,

Гость!" - сказала, и вот как будто отходит обратно.

Но озиралась назад и, в чащу кустарника скрывшись,

340 Спряталась там и, присев, подогнула колено. А мальчик,

Не наблюдаем никем, в муравах луговины привольной

Ходит туда и сюда и в игриво текущую воду

Кончик ноги или всю до лодыжки стопу погружает.

Вот, не замедля, пленен ласкающих вод теплотою,

345 С нежного тела свою он мягкую сбросил одежду.

Остолбенела тогда Салмакида; страстью пылает

К юной его наготе; разгорелись очи у нимфы

Солнцу подобно, когда, окружностью чистой сияя,

Лик отражает оно в поверхности зеркала гладкой.

350 Дольше не в силах терпеть, через силу медлит с блаженством,

Жаждет объятий его; обезумев, сдержаться не может.

Он же, по телу себя ударив ладонями, быстро

В лоно бросается вод и руками гребет очередно,

Виден в прозрачных струях,- изваяньем из кости как будто

355 Скрытое гладким стеклом или белая лилия зрится.

"Я победила, он мой!" - закричала наяда и, сбросив

С плеч одеянья свои, в середину кидается влаги,

Силою держит его и срывает в борьбе поцелуи,

Под руки снизу берет, самовольно касается груди,

360 Плотно и этак и так прижимаясь к пловцу молодому.

Сопротивляется он и вырваться хочет, но нимфой

Он уж обвит, как змеей, которую царственной птицы[170]

К высям уносит крыло. Свисая, змея оплетает

Шею и лапы, хвостом обвив распростертые крылья;

365 Так плющи по древесным стволам обвиваются стройным,

Так в морской глубине осьминог, врага захвативший,

Держит его, протянув отовсюду щупалец путы.

Правнук Атлантов меж тем упирается, нимфе не хочет

Радостей чаемых дать. Та льнет, всем телом прижалась,

370 Словно впилась, говоря: "Бессовестный, как ни борись ты,

Не убежишь от меня! Прикажите же, вышние боги,

Не расставаться весь век мне с ним, ему же со мною!"

Боги ее услыхали мольбу: смешавшись, обоих

Соединились тела, и лицо у них стало едино.

375 Если две ветки возьмем и покроем корою, мы видим,

Что, в единенье растя, они равномерно мужают,-

Так, лишь члены слились в объятии тесном, как тотчас

Стали не двое они по отдельности,- двое в единстве:

То ли жена, то ли муж, не скажешь,- но то и другое.

380 Только лишь в светлой воде, куда он спустился мужчиной,

Сделался он полумуж, почувствовав, как разомлели

Члены, он руки простер и голосом, правда, не мужа,-

Гермафродит произнес: "Вы просьбу исполните сыну,-

О мой родитель и мать, чье имя ношу обоюдно:

385 Пусть, кто в этот родник войдет мужчиной, отсюда

Выйдет - уже полумуж, и сомлеет, к воде прикоснувшись".

Тронуты мать и отец; своему двоевидному сыну

Вняли и влили в поток с подобающим действием зелье".

Кончился девы рассказ. И опять Миниэя потомство

390 Дело торопит, не чтит божества и праздник позорит.

Но неожиданно вдруг зашумели незримые бубны,

Резко гремя, раздается труба из гнутого рога

И звонкозвучная медь. Пахнуло шафраном и миррой.

И, хоть поверить нет сил,- зеленеть вдруг начали ткани,

395 И, повисая, как плющ, листвою покрылась одежда.

Часть перешла в виноград; что нитями было недавно,

Стало усами лозы. Из основы повыросли листья.

Пурпур блеск придает разноцветным кистям виноградным.

День был меж тем завершен, и час приближался, который

400 Не назовешь темнотой, да и светом назвать невозможно,-

Лучше границей назвать меж днем и неявственной ночью.

Кровля вдруг сотряслась; загорелись, огнем изобильны,

Светочи; пламенем дом осветился багряным, и словно

Диких зверей раздалось свирепое вдруг завыванье.

405 Стали тут сестры в дому скрываться по дымным покоям,

Все по различным углам избегают огня и сиянья,

Все в закоулки спешат,- натянулись меж тем перепонки

Между суставов у них, и крылья связали им руки.

Как потеряли они свое былое обличье,

410 Мрак не дает угадать. От крыльев легче не стали.

Все же держались они на своих перепонках прозрачных.

А попытавшись сказать, ничтожный, сравнительно с телом,

Звук издают, выводя свои легкие жалобы свистом.

Милы им кровли, не лес. Боятся света, летают

415 Ночью и носят они в честь позднего вечера имя.[171]

Стала тогда уже всем действительно ведома Фивам

Вакха божественность. Всем о могуществе нового бога

Ино упорно твердит, что меж сестрами всеми одна лишь[172]

Чуждой осталась беды,- кроме той, что ей сделали сестры.

420 И увидав, как гордилась она и царем Атамантом,

Мужем своим, и детьми, и богом-питомцем, Юнона

Гордости той не снесла и подумала: "Мог же блудницы

Сын изменить меонийских пловцов и сбросить в пучину,[173]

Матери дать растерзать мог мясо ее же младенца,

425 Новыми мог он снабдить дочерей Миниэя крылами!

Что же, Юнона ужель лишь оплакивать может несчастье?

Это ль меня удовольствует? Власть моя в этом, и только?

Сам ты меня научил: у врага надлежит поучиться.

Сколь же безумия мощь велика, он Пенфея убийством

430 Сам сполна доказал. Нельзя ли ее подстрекнуть мне,

Чтоб по примеру родных предалась неистовству Ино?"

Есть по наклону тропа, затененная тисом зловещим,

К адским жилищам она по немому уводит безлюдью.

Медленный Стикс испаряет туман; и новые тени

435 Там спускаются вниз и призраки непогребенных.

Дикую местность зима охватила и бледность; прибывшим

Душам неведомо, как проникают к стигийскому граду,

Где и свирепый чертог обретается темного Дита.[174]

Тысячу входов и врат отовсюду открытых имеет

440 Этот вместительный град. Как море - земные все реки,

Так принимает и он все души; не может он тесным

Для населения стать,- прибавление толп не заметно.

Бродят бесплотные там и бескостные бледные тени,

Площадь избрали одни, те - сени царя преисподних,

445 Те занялись ремеслом, бытию подражая былому;

Неба покинув дворец, туда опуститься решилась,-

Столь была гнева полна,- Сатурново семя, Юнона.

Только вошла, и порог застонал, придавлен священным

Грузом, три пасти свои к ней вытянул Цербер и трижды

450 Кряду брехнул. А она призывает сестер, порожденных[175]

Ночью, суровых богинь, милосердия чуждых от века.

Те у тюремных дверей, запертых адамантом, сидели,[176]

Гребнем черных гадюк все три из волос выбирали.

Только узнали ее меж теней в темноте преисподней,

455 Встали богини тотчас. То место зловещим зовется.

Титий свое подвергал нутро растерзанью, на девять[177]

Пашен растянут он был. А ты не захватывал, Тантал,

Капли воды; к тебе наклонясь, отстранялися ветви.

На гору камень, Сизиф, толкаешь - он катится книзу.

460 Вертится там Иксион за собой, от себя убегая;

И замышлявшие смерть двоюродных братьев Белиды

Возобновляют весь век - чтоб снова утратить их - струи.

После того как на них взглянула Сатурния злобным

Взором, раньше других увидав Иксиона и кинув

465 Взгляд на Сизифа опять,- "Почему лишь один он из братьев

Терпит бессрочную казнь, Атамант же надменный,- сказала,-

Знатным дворцом осенен? -а не он ли с женой презирали

Вечно меня?" Объясняет свой гнев и приход, открывает

И пожеланье свое. А желала, чтоб рушился Кадма

470 Царственный дом, чтобы в грех Атаманта впутали сестры.

Власть, обещанья, мольбы - все сливает она воедино

И убеждает богинь. Едва лишь сказала Юнона

Так,- Тисифона власы, неприбрана, тотчас встряхнула

Белые и ото рта нависших откинула гадин

475 И отвечала: "Тут нет нужды в околичностях долгих:

Все, что прикажешь, считай совершенным. Немилое царство

Брось же скорей и вернись в небесный прекраснейший воздух".

Радостно та в небеса возвратилась. Ее перед входом

Чистой росой Таумантова дочь, Ирида, умыла;

480 А Тисифона, тотчас - жестокая - смоченный кровью

Факел рукою зажав, и еще не просохший, кровавый

Плащ надела и вот, змеей извитой подвязавшись,

Из дому вышла. При ней Рыдание спутником было,

Смертный Ужас, и Страх, и Безумье с испуганным ликом.

485 Вот у порога она: косяки эолийские - молвят -

Затрепетали, бледны вдруг стали кленовые створы,

Солнце бежало тех мест. Чудесами испугана Ино,

В ужасе и Атамант. Готовились из дому выйти,-

Выход Эриния им заступила зловещей преградой:

490 Руки она развела, узлами гадюк обвитые,

Вскинула волосы, змей потревожила, те зашипели.

Часть их лежит на плечах, другие, спустившись по груди,

Свист издают, извергают свой яд, языками мелькают.

Из середины волос двух змей она вырвала тотчас

495 И, в смертоносной руке их зажав, метнула. У Ино

И Атаманта они по груди заползали обе,

Мрачные помыслы в них возбуждая. Но тела не ранят

Вовсе: одна лишь душа уколы жестокие чует.

Также с собой принесла и ужасного жидкого яду,

500 Пены из Цербера уст и отравы из пасти Ехидны,

И заблужденье ума, и слепого забывчивость духа,

И преступленье, и плач, и свирепость, и тягу к убийству.

Все это перетерев и свежею кровью разбавив,

В медном сварила котле, зеленой мешая цикутой.

505 Перепугались они, а богиня неистовый яд свой

В грудь им обоим влила и глубоко сердца возмутила.

Ровным движеньем потом раскачивать стала свой факел,

Двигая быстро его и огнями огни догоняя.

Так, исполнив приказ, с победой в пустынное царство

510 Дита она отошла и змею на себе развязала.

Миг,- и уже Эолид, в серединном беснуясь покое,

Кличет: "Эй, други, скорей растяните-ка по лесу сети!

Только что видел я тут при двух детенышах львицу!"

И, как за зверем, бежит по следам супруги, безумец,

515 И с материнской груди младенца Леарха, который

Ручки, смеясь, протянул, хватает; и дважды и трижды.

Словно пращу закрутив, разбивает, жестокий, о камень

Личико детское. Тут, наконец, и мать заметалась,-

Мука ль причиной была иль разлитие яда, но только

520 Взвыла она, вне себя, и, власы распустив, побежала.

И, унося, Меликерт, тебя на руках обнаженных,-

"Вакх, эвоэ!" - голосит. При имени Вакха Юнона

Захохотала: "Тебе пусть поможет,- сказала.- питомец!"

В море свисает скала; из-под низу ее размывают

525 Волны; она от дождей защищает прикрытую заводь;

Вверх выдается, челом протянувшись в открытое море.

Ино вбежала туда,- ей безумие придало силу,-

И со скалы в глубину, забыв о каком-либо страхе,

Бросилась с ношей своей. Сотрясенные вспенились воды.

530 Тронута внучки меж тем незаслуженным горем, Венера

К дяде ласкается так: "Нептун, о вод повелитель,

Первое после небес имеющий в мире державство,-

Просьба моя велика, но близких моих пожалей ты,

Что у тебя на глазах в ионийскую кинулись бездну!

535 К моря богам их причти,- если только любезна я морю,

Если в божественной я глубине в дни оные сгустком

Пены была и от ней сохраняю по-гречески имя!"[178]

Внял молящей Нептун и все, что в них смертного было,

Отнял, взамен даровав могущество им и величье.

540 Он одновременно им обновил и наружность и имя:

Богом он стал Палемоном, а мать Левкотеей богиней.

Сколько достало их сил, за ней из Сидона подруги

Шли и у края скалы след ног увидали недавний,

В смерти ж ее убедясь, о доме Кадмеида плакать

545 Стали, в ладони бия, себе волосы рвали и платья.

Несправедливость хуля и чрезмерную злобу Юноны

К прежней сопернице, в гнев богиню ввели. Не Юноне

Брань выносить,- "Из самих вас памятник сделаю,- молвит,-

Ярости лютой моей!" И за словом не медлило дело.

550 Та, что преданней всех их была,- "Отправляюсь,- сказала,-

В волны, царице вослед!" - и прыгнуть хотела, да только

С места сойти не смогла и к скале прикрепленной осталась.

Вот, как положено, в грудь ударять собиралась другая

С воплем, но чувствует вдруг: коченеют недвижные руки.

555 Эта лишь руки свои простерла к широкому морю,-

Так, вдруг каменной став, руками и тянется к морю.

А у другой, что, вцепившись, рвала себе волосы в горе,

Ты увидал бы,- персты в волосах отвердели внезапно.

Кто в положенье каком застигнут, стоит и поныне.

560 Часть превратилась в птиц. Над той пучиной поныне

Режут поверхность воды оконечностью крыл Исмениды.

Агенорид и не знал, что дочь их и внук малолетний[179]

Стали богами морей. Побежденный несчастьем и рядом

Бедствий и многих чудес, представших ему, оставляет

565 Город создатель его, как будто он града судьбою,

А не своею гоним. И вот, после долгих блужданий,

Вместе с беглянкой-женой иллирийских достиг он пределов.[180]

Там, под грузом и бед и годов, они вспоминают

Дом их постигший удар и труды исчисляют в беседе:

570 "Оный уж не был ли свят, моим копьем пораженный,

Змей? - так Кадм говорит,- когда, из Сидона пришедши,

В землю - новый посев - побросал я те зубы гадючьи?

Если так явственно мстит за него попеченье бессмертных,

Сам став змеем,- молю,- пусть долгим вытянусь чревом!"

575 Молвит, и вот уже - змей - простирается долгим он чревом,

Чувствует: кожа его, затвердев, чешуей обрастает,

А почерневшая плоть голубым расцвечается крапом.

Он припадает на грудь; между тем, воедино сливаясь,

В круглый и острый хвост понемногу сужаются ноги.

580 Руки остались одни; и поскольку лишь руки остались,

Их протянул он в слезах, по лицу человечьему текших,-

"Ты подойди, о жена, подойди, о несчастная! - молвил,-

Тронь мою руку, пока от меня хоть часть сохранилась,

Это - рука моя, тронь же ее, покамест не весь я

585 Змей",- хотел продолжать, но вдруг у него разделился

Надвое прежний язык, и ему, говорящему, слова

Недостает, и едва он жалобу высказать хочет -

Свист издает; этот голос ему сохранила природа.

И восклицает жена, в обнаженную грудь ударяя:

590 "Кадм, останься и скинь - о несчастный! - чудовищный образ!

Кадм, что же это? О, где твои ноги? Где плечи и руки,

Кожа, лицо,- но пока говорю,- остальное исчезло.

Боги, зачем и меня вы таким же не сделали змеем?"

Молвила. Он же лизал уста супруги любимой,

595 К груди, любезной ему, подползал, узнавая как будто;

Нежно ее обнимал и ластился к шее знакомой.

Все, кто были при том,- их спутники,- в страхе; она же

Скользкую шею меж тем гребнистого гладит дракона.

Вдруг их сделалось - два,- поползли, заплетаясь телами,

600 И незаметно ушли в тайники близлежащей дубравы.

Ныне людей не бегут, никому не вредят, не кусают,-

Чем были прежде они, миролюбные помнят драконы!

Но утешеньем для них в изменении прежнего вида

Стал их божественный внук, что был покоренной им признан[181]

605 Индией; славя кого, воздвигала Ахаия храмы.

Сын лишь Абанта один, Акризий, из рода того же[182]

Происходящий, его к стенам арголийской столицы

Не допускает, идет против бога с оружьем, не веря,

Что Громовержца он сын. Не верил он, что Громовержца

610 Сын и Персей, от дождя золотого зачатый Данаей,

Вскоре, однако же, он - таково всемогущество правды! -

Горько раскаялся в том, что бога обидел и внука

Не захотел признавать. Один был на небе. Другой же,

Шкуру, полную змей, унося - незабвенную ношу,-

615 Ласковый воздух тогда шумящими крыльями резал.

В Ливии знойной как раз над пустыней парил победитель,-

Капли крови в тот миг с головы у Горгоны упали,-

Восприняла их Земля и змей зачала разнородных.

Земли гадюками там обильны теперь и опасны.

620 Так, на просторе несясь, гоним несогласием ветров,

Он и туда и сюда, дождевой наподобие тучки,

Мчится, с эфирных высот на далеко лежащие земли

Взор свой наводит и круг целиком облетает вселенной.

Трижды он Рака клешни и Аркты холодные видел;

625 То на Восток уносило его, то обратно на Запад.

Вот, при спадении дня, опасаясь довериться ночи,

Он в гесперийском краю опустился, в Атлантовом царстве.

Отдыха краткого там он ищет, доколе не вывел

Люцифер в небо Зарю, а Заря - колесницу дневную.

630 Здесь, всех в мире людей превзошедший громадою тела,

Сын жил Япетов, Атлант. Над самой он крайней землею,

Также над морем царил, что Солнца коням утомленным

Вод подставляет простор и усталые оси приемлет.

Тысяча стад там бродила овец, и крупного столько ж

635 Было скота; земли там ничье не стесняло соседство.

Неких деревьев листва - из лучистого золота зелень -

Там золотые суки и плоды золотые скрывала.

Молвил Атланту Персей: "Хозяин, коль можешь быть тронут

Рода величием ты, так мой прародитель - Юпитер!

640 Если деяньем людей ты дивишься, дивись же и нашим.

Гостеприимства прошу я и отдыха!" Тот же о древнем

Помнил вещанье, из уст прозвучавшем парнасской Фемиды:

"Время настанет, Атлант, и ограблено золото будет

Древа, и лучшая часть достанется Зевсову сыну".

645 И, убоявшись. Атлант обнес сплошною стеною

Яблони, их сторожить поручив великану-дракону,

И из чужих никого к своим не пускал он пределам.

А пришлецу говорит: "Уходи, иль тебе не поможет

Подвигов слава, тобой сочиненных, ни даже Юпитер!"

650 Силой угрозы сменив, отогнать его тщится руками.

Тот же, к мирным словам добавляя и строгие, медлит.

Силою он послабей - но кто же сравнится с Атлантом

Силою? - "Если моей дорожишь ты столь мало приязнью,

Дар мой прими!" - говорит; и, видом ужасное, слева

655 Сам отвернувшись, к нему лицо протянул он Медузы.

С гору быв ростом, горой стал Атлант; волоса с бородою

Преобразились в леса, в хребты - его плечи и руки;

Что было раньше главой, то стало вершиною горной;

Сделался камнем костяк. Во всех частях увеличась,

660 Вырос в громадину он,- положили так боги,- и вместе

С бездной созвездий своих на нем упокоилось небо.

Вот заключил Гиппотад в темницу извечную ветры,[183]

И возбудитель трудов, всех ярче в небе высоком,

Люцифер встал. Персей, вновь крылья взяв, привязал их

665 Справа и слева к ногам и, меч свой кривой подпоясав,

Ясный стал резать простор, крылами махая сандалий,

Неисчислимо вокруг и внизу оставляя народов.

Он эфиопов узрел племена и Кефеевы долы.[184]

Немилосердный Аммон неповинную там Андромеду

670 За материнский язык в то время подверг наказанью.

Только лишь к твердой скале прикованной за руки деву

Абантиад увидал,- когда бы ей веянье ветра[185]

Не шевелило волос и не капали теплые слезы,

Он порешил бы, что мрамор она,- огнем безотчетным

675 Вдруг загорелся и стал недвижим. Красою плененный,

Чуть не забыл ударять он по воздуху взмахами крыльев.

Только лишь стал, говорит: "Цепей не таких ты достойна,

Но лишь поистине тех, что горячих любовников вяжут.

Мне ты ответь и открой свое и земли твоей имя

680 И почему ты в цепях!" Но она все молчит и не смеет -

Дева - с мужчиною речь завести; стыдливое скрыла б,

Верно, руками лицо, когда не была бы в оковах.

Все, что сделать могла,- наполнить слезами зеницы.

Был он настойчив, тогда - чтоб ему не могло показаться,

685 Будто скрывает вину,- и свое и родины имя

И до чего ее мать на свою красоту уповала,

Передает. Обо всем помянуть не успела, как воды

Вдруг зашумели, и вот, из бездны морской показавшись,

Выступил зверь, широко зыбь грудью своей покрывая.

690 Вскрикнула дева. Отец опечаленный с матерью рядом -

Оба несчастны они, но матери горе законней.

Только не помощь, увы, а достойные случая слезы,

Плач своей деве несут, прильнули к плененному телу.

Гость же им говорит: "Для слез впереди у вас будет

695 Времени много, но час для помощи дан вам короткий.

Если ее попрошу,- Персей, сын Зевса и девы,

Запертой, той, кого плодоносным он златом наполнил,-

Я одолитель - Персей - змеевласой Горгоны, который

В веющий воздух лететь, взмахнув крылами, решился,-

700 Буду наверно как зять другим предпочтен. И заслугу

К брачным добавить дарам попытаюсь,- лишь боги бы дали!

Доблестью ей послужу, и да будет моей,- вот условье!"

Те принимают его,- кто бы стал колебаться? Взмолились

Мать и отец и ему обещают в приданое царство.

705 Словно корабль, что, вперед окованным пущенный носом,

Воды браздит, гребцов вспотевшими движим руками,

Зверь тот, волны погнав налегающей грудью, настолько

Был уже близок от скал, насколько пращой балеарской

Кинутый может свинец, крутясь, пролетать по пространству.

710 Юноша, в этот же миг от земли оттолкнувшись ногами,

Ввысь полетел, к облакам,- и едва на морскую поверхность

Мужа откинулась тень, на тень зверь бросился в злобе.

Как Громовержца орел, усмотревший на поле пустынном

Змея, что солнцу свою синеватую спину подставил,

715 Сзади хватает его и, чтоб уст не успел обратить он

Хищных, вонзает в хребет чешуйчатый жадные когти,-

Так, пространство своим прорезав быстрым полетом,

Спину чудовища сжал Инахид и рычащему зверю [186] 

В правое вставил плечо свой меч до кривой рукояти.

720 Тяжкою раною той уязвлен, взвивается в воздух

Зверь, то уходит в волну, то кидается словно свирепый

Вепрь, что стаей собак устрашен, вкруг лающих громко.

Жадных укусов Персей на быстрых крылах избегает:

Все, что открыто - хребет с наростами раковин полых,

725 Ребра с обоих боков и место, где хвост, утончаясь,

Рыбьим становится,- он поражает мечом серповидным.

Воду потоком меж тем вперемежку с багряною кровью

Зверь извергает. Уже тяжелеют намокшие крылья,

И уж не смеет Персей довериться долее взбухшей

730 Обуви; видит скалу, которая самой вершиной

Встала из тихой воды, но скрывается вся при волненье,

И, об утес опершись и держась за вершину рукою,

Трижды, четырежды он пронзает утробу дракона.

Рукоплесканье и клик наполнили берег и в небе

735 Сени богов. Веселятся душой и приветствуют зятя

С Кассиопеей Кефей, зовут избавителем оба,

Дома опорой. Меж тем от оков разрешенная дева

Шагом свободным идет - причина трудов и награда!

Он же, воды зачерпнув, омывает геройские руки

740 И, чтобы жесткий песок не тер головы змееносной,

Вниз настилает листвы и в воде произросшие тростья

И возлагает на них главу Форкиниды Медузы.[187]

Каждый росток молодой с еще не скудеющим соком,

Яд чудовища впив, мгновенно становится камнем;

745 Стебли его и листва обретают нежданную крепость.

Нимфы морские, дивясь, испытуют чудесное дело

Тотчас на многих стеблях,- и сами, того достигая,

Рады, и вот семена все обильнее в воду бросают.

Так и осталось досель у кораллов природное свойство:

750 Только их воздух коснись - и сразу становятся тверды;

Что было в море лозой, над водою становится камнем.

Трем божествам он три алтаря устроил из дерна:

Левый, Меркурий, тебе, а правый - воинственной деве,[188]

Средний Юпитеру в честь. Минерве заклали телицу,

755 Богу с крылами тельца, тебе же быка, Наивышний!

И не замедля, тотчас Андромеду - награду за подвиг -

Он без приданого взял: потрясают Амур с Гименеем

Светочи свадьбы, огни благовоньем насыщены щедро,

С кровель цветов плетеницы висят, и лиры повсюду,

760 Трубы и песни звучат,- счастливые знаки веселья.

В доме распахнуты все половины дверные, и настежь

Атрий открыт золотой, и на царский, в прекрасном убранстве,

Пышно устроенный пир кефенская знать прибывает.

С трапезой кончив, когда дарами щедрого Вакха

765      Повозбудились умы, о нравах тех мест и народах
[189]
767       Спрашивать начал Линкид,- про дух их мужей и обычай.[190]
[191]
769       И отвечавший ему,- "Теперь, о храбрейший,- воскликнул,-

770 Молви, молю я, Персей, каким ты приемом, какою

Доблестью мог отрубить главу, чьи волосы - змеи".

И повествует Персей, что лежит под холодным Атлантом

Место одно, а его защищает скалистая глыба

И что в проходе к нему обитают тройничные сестры,

775 Форка дочери, глаз же один им служит, всем общий.

Как он, хитро, изловчась, при его передаче, тихонько

Руку подсунул свою, овладел тем глазом; и скалы,

Скрытые, смело пройдя с их страшным лесом трескучим,

К дому Горгон подступил; как видел везде на равнине

780 И на дорогах - людей и животных подобья, тех самых,

Что обратились в кремень, едва увидали Медузу;

Как он, однако, в щите, что на левой руке, отраженным

Медью впервые узрел ужасающий образ Медузы;

Тяжким как пользуясь сном, и ее и гадюк охватившим,

785 Голову с шеи сорвал: и еще - как Пегас быстрокрылый[192]

С братом его родились из пролитой матерью крови.

Вспомнил неложные он опасности долгого лста;

Что за моря, что за земли он зрел с высоты под собою,

Также созвездий каких касался взмахами крыльев.

790 Но замолчал он скорей, чем того ожидали. И задал

Некто, один из вельмож, вопрос: из сестер почему же

Волосы только одной перемешаны змеями были?

Гость же в ответ: "Раз ты вопросил о достойном рассказа,

Дела причину тебе изложу. Красотою блистая,

795 Многих она женихов завидным была упованьем.

В ней же всего остального стократ прекраснее были

Волосы. Знал я людей, утверждавших, что видели сами.

Но говорят, что ее изнасиловал в храме Минервы

Царь зыбей. И Юпитера дщерь отвернулась, эгидой

800 Скрыв целомудренный лик. Чтоб грех не остался без кары,

В гидр ужасных она волоса обратила Горгоны.

Ныне, чтоб ужасом тем устрашать врагов оробевших,

Ею же созданных змей на груди своей носит богиня".

КНИГА ПЯТАЯ

    Так Данаев герой в кругу вспоминает кефенов

Подвиги, а между тем толпою шумящею сени

Царские полнятся вдруг; не крик то, которым обычно

Свадебный праздник гремит, но дикого боя предвестье!

5      Этот прервавшийся пир, превратившийся сразу в смятенье,

Можно бы с морем сравнить, сначала спокойным, чьи воды,

Яростно вдруг налетев, взволнуют свирепые ветры.

Первый меж ними Финей, зачинатель сражения дерзкий,

Ясень упругий копья с медяным концом потрясая,-

10   "Здесь я, здесь! - говорит,- за хищенье супруги отмститель!

Ныне ни крылья тебя, ни Юпитер, себя обративший

В золото, уж не спасут!" И метнуть уж пытался, но,- "Что ты

Делаешь? - крикнул Кефей,- что за мыслью безумной ты движим

На преступление, брат? Благодарность такую ль заслугам

15   Стольким воздать? То брачный ли дар за спасение девы?

И не Персей у тебя ее отнял,- коль в истину вникнешь,-

Но приговор Нереид, суровый Аммон рогоносный,

Чудище бездны морской, что нежданно из волн приходило

Жрать утробу мою. Не похить он вовремя деву,

20   Ей бы не жить. Для нее ты требуешь, жестокосердный,

Гибели вновь, чтобы скорбью моей самому веселиться?

Не удовольствован ты, что ее при тебе оковали;

Ты же,- и дядя ее и жених,- никак не помог ей!

Да и прискорбно тебе, что спасенье пришло от другого,

25   Что ускользнула из рук? Коль ее столь ценной считаешь,

Сам бы деву забрал на скале, где ее приковали!

Ныне тому, кто забрал, чрез кого моя старость не сира,

Дай получить, что заслужено им и обещано словом.

Он ведь, пойми, не тебе предпочтен, но погибели верной".

30   Тот промолчал; но, вращая главой, на него и Персея

Смотрит, не зная и сам, на того ли напасть, на другого ль.

Миг лишь помедлил, и вот копье напряженное, силой,

Приданной гневом ему, метнул - но мимо - в Персея.

В ложе застряло оно, и Персей наконец с покрывала

35   Прянул и, верно, копья ответным ударом, свирепый,

Грудь прободал бы врага, когда бы Финей не укрылся

За алтарем и - позор! - был на пользу алтарь негодяю.

Но промахнувшись, копье в лоб Рета, однако, вонзилось.

Вот он упал, и тотчас исторглось из кости железо;

40   Бьется он, кровью своей орошает столы пированья.

Неукротимым толпа загорелася гневом, кидают

Копья. Иные нашлись, возглашавшие громко, что с зятем

Должен пасть и Кефей. Но как раз в это время из дома

Вышел Кефей: призывал в свидетели право и правду,

45   Гостеприимство богов,- что противился этому буйству.

Брани богиня, в тот миг представ, эгидой прикрыла[193]

Брата, и дух в нем окреп. При этом был Атис, индиец,

Что, по преданью, рожден Лимнеей, дочерью Ганга,

В водах хрустальных его,- знаменит красотою, убором

50   Пышным удвоенной, юн, всего лишь шестнадцатилетний,

Тирской хламидой одет, с золотою по краю каймою;

Шею его украшали еще ожерелья златые,

Волосы гребнем кривым украшались, напитаны миррой.

Он хоть и был научен попадать на любом расстоянье

55   Дротиком в цель,- но ловчей тетиву натягивал лука.

Вот, меж тем как рога неспешной сгибал он рукою,

Вмиг изловчился Персей, полено схватил, что дымилось

На алтаре, и лица раздробил ему вдребезги кости.

Тотчас, едва увидал, как ликом пленительным бьется

60   Тот, простертый в крови, Ликабант ассириец, ближайший

Друг и товарищ его, глубокой любви не скрывавший,

Вмиг испустившего дух от тягостной раны оплакав

Юношу Атиса, лук, который натягивал Атис,

Выхватил и закричал: "Теперь ты со мною сразишься!

65   Отрока гибель тебе ненадолго веселием будет,

Ненависть ею верней, не хвалу обретешь!" Не успел он

Молвить - стрела с тетивы сорвалась, заостренная дивно.

Тот отстранился, она ж застряла в складчатом платье.

Тут обратил на него, знаменитый убийством Медузы,

70   Меч свой Акризия внук и вонзил ему в грудь, и, кончаясь,

Взором, блуждавшим уже под теменью ночи, окинул

Атиса друг неизменный его и, к нему наклонившись,

К манам подземным унес утешенье, что умерли вместе!

Вот сиенец Форбант, Метиона дитя, и либиец

75   Амфимедон, завязать пожелавшие бой, поскользнувшись

В теплой крови, от которой земля широко задымилась,

Наземь упали. Им меч подняться уже не позволил,

В горло Форбанта вонзясь, другому же в ребра проникнув.

А на Эрита Персей, Акторова сына, который

80   Сжал двусторонний топор, кривого меча не направил:

В обе руки он схватил глубокой резьбою покрытый

Тяжкого веса кратер, размером огромный, и бросил"

В мужа. Тот же изверг багровую кровь и, на землю

Навзничь упав головой, умирая, колотится об пол.

85   Вот Полидаймон, чей род происходит от Семирамиды,

Вот Ликет Сперхеяд, Абарид, уроженец Кавказа,

Клит, Флегиат и волос не стригший с рождения Гелик,-

Все сражены, и, свиреп, умирающих топчет он груды.

И не решился Финей сойтись с неприятелем в схватке,

90   Дрот запустил он, но тот уклонился ошибочно в Ида,

Тщетно отвергшего бой, не поднявшего вовсе оружья.

Этот, грозно в упор на Финея свирепого глядя,-

"Если ты в бой вовлекаешь меня,- промолвил,- узнай же,

Сделал кого ты врагом, и за рану уплачивай раной!"

95   Он уж ответить хотел копьем, извлеченным из тела,

Но обескровлен, упал, слабеющим телом поникнув.

Вот и Одит, за царем первейший в народе Кефенов,

Пал, Клименом пронзен, Гипсей проколол Протенора;

Сам от Линкида погиб. Был тут и древний летами

100 Эматион, богов почитатель и правды блюститель.

Он, хоть уж годы ему воевать воспрещали, словами

Ратует, вышел вперед и клянет нечестивую бойню.

Но, между тем как алтарь он дрожащими обнял руками,

Голову Хромид ему мечом отрубил, и упала

105 Та на алтарь, и проклятий слова языком полумертвым

Вымолвил Эматион и дух испустил меж огнями.

Два близнеца Бротеад и Аммон, что в бою на кулачках

Непобедимы,- когда б кулаками мечи побеждались! -

Пали,- сразил их Финей,- и священнослужитель Цереры,

110 Ампик, чья голова белоснежной повязана лентой,

Пал и ты, Лампетид, не к подобным призванный битвам,

Но к содроганию струн и голоса,- мирному делу,-

Призванный славить пиры, возвеличивать празднества пеньем!

Вот, меж тем как вдали он стоял с невоинственным плектром,

115 Петтал, насмешлив,- "Пропой остальное ты манам стигийским!" -

Крикнул и в левый висок наконечник вонзил ему дрота.

Пал на землю, но все полумертвые пальцы касались

Лирных струн: нечаянно звук раздался плачевный.

Но без возмездия пасть не позволил Ликорм ему лютый:

120 С правой дверной вереи засов сорвал он дубовый,

Череп ему раскроил посредине, и тот повалился

Наземь, как падает бык, пораженный секирой. Тотчас же

Снять попытался засов дубовый и с левой верейки

Сын Кинифеев, Пелат; но пронзил ему правую руку

125 Мармаридянин Корит, пригвоздив ее к дереву двери.

Абант висящего бок поразил; и тот не свалился,

Но, к косяку прикреплен, повис на руке, умирая.

Вот распростерт Менелай, за Персея поднявший оружье,

Назамонийских полей, Дорил, богатейший хозяин,-

130 Тот богатейший Дорил,-никто не владел столь обширной

В крае землей, не сбирал в изобилье таком благовоний.

Брошено косо, копье в паху у Дорила застряло.

Место смертельное пах. Лишь раны виновник, бактриец

Галкионей увидал, что прерывисто тот испускает

135 Дух и глаза закатил, промолвил: "Земля под ступнями -

Вот все владенья твои!" - и бескровное тело покинул.

Бросил в бактрийца копье, из раны горячей исторгнув,

Мститель, Абанта внук, и оно сквозь ноздри проникло,

Через затылок прошло и с обеих сторон выступало.

140 Руку Фортуна сама направляет; и Клитий и Кланий

Матери дети одной, по-разному ранены были:

Клитию ясень пронзил, тяжелою пущен рукою,

Лядвеи обе зараз; а Кланий зубами вонзился

В древко, пал Келадон, что из Мендеса, и палестинской

145 Матери сын Астрей, чей был неизвестен родитель;

И Этион, что умел когда-то грядущее видеть,-

Лживою птицей теперь он обманут; и оруженосец

Царский Тоакт, и Агирт, опозоренный отцеубийством...

Больше, однако, в живых оставалось. С единым покончить

150 Было стремленье у всех. Ополчились ряды отовсюду

Единодушно, вражда на заслугу и честь ополчилась!

Богобоязненный тесть и теща с женой молодою

Тщетно стоят за него, наполняя лишь воплями сени,

Их оружия звук и поверженных стон заглушают.

155 Вот оскверненных уже заливает Беллона пенатов[194]

Кровью обильной и вновь замешать поспешает сраженье,

Вот окружает его Финей и тысяча следом

Сзади Финея. Летят, многочисленней градин зимою,

Копья с обеих сторон - и глаз и ушей его мимо.

160 Тут-то прижался спиной он к камню огромной колонны,

Обезопасив свой тыл, к супротивным рядам обращенный,-

Их отбивает напор! Впереди напирающих слева

Был хаониец Молпей; Этемон из Набатии - справа.

Словно тигрица, когда, истомленная голодом, слышит

165 В разных долинах она двух стад мычанье, не знает,

Ей на какое напасть, напасть же стремится на оба,-

Так сомневался Персей, направо ему иль налево

Ринуться; все же, пронзив его голень, отбросил Молпея.

Впрок ему бегство. Меж тем Этемон не дает передышки,

170 Бесится, рану стремясь нанести в часть верхнюю шеи.

Не рассчитал своих сил, и надвое меч занесенный

Переломился о ствол сотрясенной ударом колонны.

И разлетелся клинок, и вонзился в гортань господина.

Но, чтобы смерть причинить, была недостаточна рана.

175 И между тем как тот трепетал, безоружные руки

Вытянув тщетно, мечом Персей пронзил килленийским,-

Но, как увидел, что пасть должна перед множеством доблесть,-

"Помощи,- молвил Персей,- раз вами к тому понужден я,

Буду искать у врага! Отверните же лица скорее,

180 Если меж вами есть друг!" - и главу он приподнял Горгоны.

"Нет, других поищи, кто твоим чудесам бы поверил!" -

Тескел сказал и готов был рукой роковое оружье

Бросить, но так и застыл изваяньем из мрамора Ампик,

Тотчас стоявший за ним, на полную доблестным духом

185 Грудь Линкида с мечом устремился, но в этом движенье

Окоченела рука, ни вперед, ни назад не движима.

Тотчас Нилей, что солгал, семиречным будто бы Нилом,

Он порожден, на щите обозначивший семь его устий,-

Часть из них серебром, другую же золотом,- молвил:

190 "Вот полюбуйся. Персей, на источники нашего рода!

К манам немым унесешь утешенье немалое в смерти,

Пав от такого, как я!" Но часть последняя речи

Вдруг прервалась, и мнится, что рот, вполовину открытый,

Хочет еще говорить, но слова не находят дороги.

195 "От малодушия вы, а совсем не от мощи Горгоны

Остолбенели! - бранит их Эрикс.- Накинемся вместе,

Наземь повергнем юнца с его чародейным оружьем!"

Кинуться был он готов; но землею задержаны стопы,-

Вооруженный стоит из камня недвижного образ.

200 Кару те все понесли по заслугам. Но воин Персея

Был там один, Аконтей; пока за Персея сражался.

Лик он Горгоны узрел и в камень тотчас обратился.

Астиагей же его, за живого сочтя, ударяет

Длинным мечом. Засвистел его меч пронзительным свистом,

205 Астиагей изумлен,- но принял он ту же природу,

Мраморным став, и лицо выраженье хранит изумленья.

Долгое дело - мужей имена из простого народа

Перечислять. Их двести всего после боя осталось,-

Остолбенев, все двести стоят: увидали Горгону!

210 Тут лишь Финей пожалел наконец о неправедной битве,-

Только что ж делать ему? Он лишь образы разные видит,

Он и своих узнает и, по имени каждого клича,

Помощи просит; не веря себе, касается ближних

Тел,- но мрамор они; отвернулся и так, умоляя,

215 В стороны руки простер, изъявляя покорность, и молвил:

"Ты побеждаешь, Персей: отврати это чудище, в камень

Все обращающий лик Медузы, какой бы он ни был.

О, отврати, я молю! Не злоба, не царствовать жажда

К брани подвигли меня: за супругу я поднял оружье.

220 Право заслугами ты приобрел, а я - ожиданьем.

Не уступил,- и мне жаль. Из всего, о храбрейший, мою лишь

Душу ты мне уступи, да будет твоим остальное!"

И говорившему так, и того, к кому сам обращался,

Видеть не смевшему,- "Что,- говорит,- о Финей боязливый,

225 Дать тебе ныне могу,- и дар то не малый для труса! -

Дам, ты страх свой откинь. Не обижу тебя я железом.

Наоборот, на века, как памятник некий, оставлю.

Будешь всегда на виду ты в доме у нашего тестя,

Чтобы супругу мою утешал нареченного образ!"

230 Молвив такие слова, он главу повернул Форкиниды

К месту, куда был Финей лицом обращен трепетавшим.

И, между тем как глаза повернуть пытался он, шея

Окоченела его, и в камень слеза затвердела.

Но умоляющий лик и уста боязливые в камне

235 Видны досель, о пощаде мольба и покорности знаки.

Вот победитель Персей с супругою в отчие стены

Входит. Защитник семьи, неповинности дедовой мститель,

Вот он на Прета напал: затем, что, оружием выгнав

Брата, Прет захватил твердыню Акризия силой.

240 Но ни оружьем своим, ни присвоенной подло твердыней

Грозных не мог одолеть он очей змееносного чуда.

Все же тебя, Полидект, небольшого правитель Серифа,

Юноши доблесть, в делах очевидная стольких, ни беды

Все же смягчить не могли. Ненавидишь упорно Персея,

245 Непримиримый, и нет неправому гневу предела.

Хочешь и славы лишить, утверждаешь ты, будто измыслил

Он, что Медузу убил. "Я дам тебе знак непреложный.

Поберегите глаза!" - воскликнул Персей и Медузы

Ликом царево лицо превращает он в камень бескровный.

250 Сопровождала досель своего златородного брата

Дева Тритония. Вот, окруженная облаком полым,

Бросив Сериф и Китн и Гиар направо оставив,

Наикратчайшим путем через море отправилась в Фивы,

На Геликон, обиталище Дев. Геликона достигнув,

255 Остановилась и так обратилась к сестрам ученым:

"Слава наших ушей об источнике новом достигла,

Том, что копытом пробил в скале Быстрокрылец Медузы.[195]

Ради того я пришла. Я хотела чудесное дело

Видеть. Я зрела, как сам он из крови возник материнской".

260 "Ради чего б ни пришла,- отвечала Урания,- в наши[196]

Сени, богиня, всегда ты нашему сердцу желанна!

Верен, однако же, слух: Пегасом тот новый источник

Был изведен",- и свела Тритонию к влаге священной.

Долго дивилась воде, от удара копыта потекшей,

265 Обозревала потом и лесов вековечные чащи,

Своды пещер и луга, где цветы без счета пестрели,

И назвала Мнемонид счастливыми и по занятьям,[197]

И по урочищам их. Одна из сестер ей сказала:

"О, если б доблесть твоя не влекла тебя к большим деяньям,

270 Что бы тебе не примкнуть, Тритония, к нашему хору!

Молвишь ты правду, хваля по заслугам и дело и место.

Наша прекрасна судьба,- да лишь бы нам жить безопасно!

Но - до чего же ничто не запретно пороку! - девичьи

Все устрашает сердца: Пиреней пред глазами жестокий

275 Так и стоит, до сих пор не могу отойти от испуга.

Лютый, в давлидских полях и фокейских он стал господином

С войском фракийским своим и без права владел государством.

В храмы парнасские мы направлялись: нас увидал он

И, с выраженьем таким, будто чтит божественность нашу,-

280 "О Мнемониды! - сказал,- он по виду узнал нас.- Постойте!

Не сомневайтесь, молю, от дождя с непогодой укройтесь -

Дождь пошел,- под кровлей моей! И в меньшие клети

Боги входили не раз". Побуждаемы речью и часом,

Дали согласие мы и в передние входим хоромы.

285 Дождь меж тем перестал, был Австр побежден Аквилоном,

По небу, чистому вновь, лишь темные тучи бежали.

Мы собрались уходить. Но дом Пиреней запирает.

Нам же насильем грозит. Его мы избегли - на крыльях.

Как бы вслед устремясь, во весь рост он стоял на твердыне!

290 "Тем же путем понесусь,-говорит,- где вы понесетесь!"

Вдруг, безрассудный, стремглав с верхушки бросился башни;

Вниз головой он упал и раздробленным черепом оземь

Грянулся, землю залив, перед смертью, проклятою кровью".

Муза вела свой рассказ. Но крылья вверху зазвучали,

295 И от высоких ветвей раздался приветствия голос.

Глянула вверх, не поймет, откуда так слышится ясно

Говор. Юпитера дочь полагает: то речи людские.

Были то птицы! Числом же их девять: на рок свой пеняя,

В ветках сороки сидят, что всему подражают на свете.

300 И удивленной рекла богиня богине: "Недавно

Птиц приумножили сонм побежденные в споре сороки.

Их же богатый Пиер породил на равнине пеллейской.[198]

Мать им Эвиппа была пеонийка, что к мощной Луцине,[199]

Девять рождавшая раз, обращалась девятикратно.

305 Вот возгордилась числом толпа тех сестер безрассудных.

Множество градов они гемонийских прошли и ахайских,

К нам пришли и такой состязанье затеяли речью:

"Полно вам темный народ своею обманывать ложной

Сладостью! С нами теперь, феспийские, спорьте, богини,[200]

310 Если себе доверяете вы! Ни искусством, ни звуком

Не победить нас. Числом нас столько же. Иль уступите,

Сдавшись, Медузы родник заодно с Аганиппой гиантской,[201]

Иль эмафийские вам мы равнины уступим до самых[202]

Снежных Пеонов,- и пусть нам нимфы судьями будут".

315 В спор было стыдно вступать, но еще показалось стыднее -

Им уступить. Вот выбрали нимф,- и тотчас, поклявшись

Реками, сели они на сиденье из дикого камня.

Дева, что вызвала нас, начинает без жребия первой.

Брани бессмертных поет; воздает не по праву Гигантам

320 Честь, а великих богов деянья меж тем умаляет:

Будто, когда изошел Тифей из подземного царства,

На небожителей страх он нагнал, и они, убегая,

Тыл обратили, пока утомленных не принял Египет

В тучные земли и Нил, на семь рукавов разделенный.

325 Будто потом и туда заявился Тифей земнородный,

И что бессмертным пришлось под обманными видами скрыться.

"Стада вождем,- говорит,- стал сам Юпитер: Либийский

Изображаем Аммон и доныне с крутыми рогами!

Вороном сделался Феб, козлом - порожденье Семелы.

330 Кошкой - Делийца сестра, Сатурния - белой коровой.[203]

Рыбой Венера ушла, Киллений стал ибисом-птицей".

Все это спела она, сочетая с кифарою голос.

"Вызвали нас, Аонид,-но тебе недосужно, быть может,

Некогда, может быть, слух склонять к песнопениям нашим?"

335 "Не сомневайся и всю передай по порядку мне песню",-

Молвит Паллада и в тень прохладную рощи садится.

Муза,- "Даем мы одной,- говорит,- одолеть в состязанье!" -

Встала и, плющ молодой вплетя себе в волосы, стала

Пальцем из струн извлекать Каллиопа печальные звуки,[204]

340 Сопровождая такой дрожание струнное песней:

"Первой Церера кривым сошником целину всколыхнула,

Первой - земле принесла и плоды, и покорную пищу,

Первой - законы дала, и все даровала - Церера!

Буду ее воспевать. О, только б достойно богини

345 Песня пропелась моя! - богиня сей песни достойна.

Остров Тринакрия был на падших наложен Гигантов,[205]

Грузом тяжелым его под землей лежащий придавлен

Древний Тифей, что дерзнул возмечтать о престоле небесном,

Все продолжает борьбу, все время восстать угрожает.

350 Но авсонийский Пелор над правой простерся рукою,[206]

Ты же на левой, Пахин; Лилибеем придавлены ноги,

Голову Этна гнетет. Тифей, протянувшись под нею,

Ртом извергает песок и огонь изрыгает, беснуясь.

Тщетно старается он то бремя свалить земляное,

355 Силой своей раскидать города и огромные горы:

Вот и трепещет земля, и сам повелитель безмолвных[207]

В страхе, не вскрылась бы вдруг, не дала бы зияния суша.

Свет не проник бы к нему, ужасая пугливые тени.

Царь, той напасти страшась, из хором своих сумрачных вышел,

360 На колесницу ступил и, черными мчимый конями,

Тщательно стал объезжать основанья земли Сицилийской.

Все осмотрев, убедясь, что ничто не грозит обвалиться,

Страх отложил он. Меж тем Эрикина его увидала[208]

С ей посвященной горы. И, обняв крылатого сына,-

365 "Сын мой, оружье мое, и рука, и могущество! - молвит,-

Лук свой возьми, Купидон, которым ты всех поражаешь,

Быстрые стрелы направь в грудь бога, которому жребий[209]

Выпал последний, когда триединое царство делили.

Горние все и Юпитер-отец, и боги морские

370 Власть твою знают, и тот, в чьей власти боги морские.

Тартару что ж отставать? Что власти своей и моей ты

Не расширяешь? Идет ведь дело о трети вселенной!

Даже и в небе у нас - каково же терпение наше! -

Презрены мы; уменьшается власть и моя и Амура,

375 Разве не видишь: от нас и Паллада теперь и Диана

Лучница прочь отошли? И девствовать будет Цереры

Дочь, коль допустим: она и сама этой участи хочет.

Ежели к просьбе моей ты не глух - ради общего царства

С дядей богиню сведи". Сказала Венера. И тотчас

380 Взялся Амур за колчан и стрелу, как мать повелела,

Выбрал из тысячи стрел одну, но острее которой

Не было и ни одной, что лучше бы слушалась лука.

Вот свой податливый рог изогнул, подставив колено,

Мальчик и Диту пронзил искривленной тростинкою сердце.

385 Глубоководное есть от стен недалеко геннейских[210]

Озеро; названо Перг; лебединых более кликов

В волнах струистых своих и Каистр едва ли услышит!

Воды венчая, их лес окружил отовсюду, листвою

Фебов огонь заслоня, покрывалу в театре подобно.

390 Ветви прохладу дарят, цветы разноцветные - почва.

Там неизменно весна. Пока Прозерпина резвилась

В роще, фиалки брала и белые лилии с луга,

В рвенье девичьем своем и подол и корзины цветами

Полнила, спутниц-подруг превзойти стараясь усердьем,

395 Мигом ее увидал, полюбил и похитил Подземный,-

Столь он поспешен в любви! Перепугана насмерть богиня,

Мать и подружек своих - но мать все ж чаще! - в смятенье

Кличет. Когда ж порвала у верхнего края одежду,

Все, что сбирала, цветы из распущенной туники пали.

400 Столько еще простоты в ее летах младенческих было,

Что и утрата цветов увеличила девичье горе!

А похититель меж тем, по имени их называя,

Гонит храпящих коней, торопясь, по шеям, по гривам

Сыплет удары вожжей, покрытых ржавчиной темной,

405 Мимо священных озер и Паликовых, пахнущих серой,[211]

Вод, что бурлят, прорываясь из недр; через местность несется,

Где бакхиады - народ из Коринфа двуморского - древле

Стены воздвигли меж двух корабельных стоянок неравных.

Меж Кианеей лежит и пизейским ключом Аретузой,[212]

410 Там, где отроги сошлись, пространство зажатое моря.

Там-то жила - от нее происходит и местности имя -

Нимфа, в Сицилии всех знаменитее нимф, Кианея.

Вот, до полживота над поверхностью водной поднявшись,

Деву узнала она. "Не проедете дальше! - сказала,-

415 Зятем Цереры тебе не бывать против воли богини;

Просьбой, не силою взять ты должен был деву. Коль можно

С малым большое равнять,- полюбил и меня мой Анапис,[213]

Все ж он меня испросил, я в брак не со страха вступила".

Молвила нимфа и их, в обе стороны руки раздвинув,

420 Не пропустила. Сдержать тут гнева не мог уж Сатурний.

Страшных своих разогнал он коней и в бездну пучины

Царский скиптр, на лету закрутившийся, мощной рукою

Кинул,- и, поражена, земля путь в Тартар открыла

И колесницу богов приняла в середину провала.

425 А Кианея, скорбя, что похищена дева, что этим

Попрано право ее, с тех пор безутешную рану

Носит в безмолвной душе и вся истекает слезами.

В воды, которых была божеством лишь недавно великим,

Вся переходит сама, утончаясь; смягчаются члены,

430 Кости - можно согнуть, и ногти утратили твердость,

Что было тоньше всего становится первое жидким,-

Пряди лазурных волос, персты ее, икры и стопы.

После, как члены она потеряла, в холодные струи

Краток уж был переход. Бока, спина ее, плечи

435 И ослабевшая грудь - все тонкими стало ручьями.

Вот наконец, вместо крови живой, в изменившихся жилах

Льется вода, и уж нет ничего, что можно схватить бы.

В ужасе мать между тем пропавшую дочь понапрасну

Ищет везде на земле, во всех ее ищет глубинах.

440 Отдых вкушавшей ее не видала Аврора с власами

Влажными, Геспер не зрел. В обеих руках запалила[214]

Ветви горючей сосны, на Этне возросший, богиня

И леденящею тьмой проносила, не зная покоя.

Снова, лишь радостный день погашал созвездия ночи,

445 Дочь искала она, где Солнце заходит и всходит.

Раз, утомившись, она стала мучиться жаждой, но нечем

Было ей уст освежить; соломой крытую видит

Хижину, в низкую дверь постучала; выходит старуха,

Видит богиню она и тотчас выносит просящей

450 Сладкого чашу питья из поджаренных зерен ячменных.

Пьет Церера. Меж тем злоречивый и дерзкий мальчишка

Перед богинею стал и, смеясь, обозвал ее "жадной".

И оскорбилась она и, еще не допивши напитка,

Мальчика вдруг облила ячменем, в воде разведенным.

455 Пятна впитались в лицо; где были у дерзкого руки,-

Выросли ноги, и хвост к измененным прибавился членам.

И в невеликий размер,- чтобы силы вредить не имел он,-

Сжался: в ящерку он превращен был, малого меньше.

От изумленной, в слезах, попытавшейся чуда коснуться

460 Бабки бежал он и в норку ушел. Так и носит названье

В изобличенье стыда, и в крапинках все его тело.

Сколько богиня еще по землям блуждала и водам,

Трудно в словах передать. Весь мир был для ищущей тесен.

И возвратилась она в Сиканию; все озирая,[215]

465 До Кианеи дошла. Кианея, не будь превращенной,

Все рассказала бы ей. Хоть нимфа сказать и желала,

Не было уст у нее, языка, чтобы вымолвить слово.

Знаки, однако, дала; очам материнским знакомый,

Павший в том месте в святой водоем поясок Персефоны

470 Молча богине она на поверхности вод показала.

Та, лишь узнала его, убедясь наконец в похищенье

Дочери, стала терзать в небреженье висящие кудри,

И без числа себе грудь ладонями мать поражала,

Все же не знала, где дочь. Все земли клянет, называет

475 Неблагодарными их, недостойными дара богини,

Всех же сильнее клянет Тринакрию, где обнаружен

След был беды. Вне себя, богиня пахавшие землю

Переломала плуги, предала одинаковой смерти

И поселян, и волов, работников поля; велела

480 Нивам доверье людей обмануть, семена загубила...

Плодоношенье земли, всего достояние мира,

Сокрушено. В зеленях по полям умирают посевы;

То от излишних дождей, то от солнца излишнего чахнут;

Звезды и ветер вредят. Опавшие зерна сбирают

485 Жадные птицы; волчец и куколь и разные травы,

Не выводимы ничем, полонили пшеничные нивы.

Тут Алфеяда главу из вод показала элейских[216]

И, оттолкнув к ушам волос струящихся пряди,

Молвит: "О девы той мать, искомой по целому миру,

490 Мать урожаев земных, отреши непомерные муки

И в раздраженье своем не гневись на верную землю!

Не заслужила земля: похищенью открылась невольно.

Нет, не за родину я умоляю. Пришла я как гостья.

Родина в Пизе моя, происходим же мы из Элиды.

495 Я чужестранкой живу в Сикании. Все же милей мне

Всех она стран. У меня, Аретузы, здесь ныне пенаты,

Здесь пребыванье мое: его пощади, всеблагая!

Двинулась с места зачем, как я под громадою моря

В край Ортигийский пришла,- рассказам об этом настанет

500 Время свое, когда от забот свободна ты будешь

И просветлеешь лицом. Для потока доступна, дорогу

Мне открывает земля; пройдя по глубинным пещерам,

Здесь я подъемлю чело и смотрю на забытые звезды.

Там-то, когда я текла под землею стремниной стигийской,

505 Я Прозерпину твою лицезрела своими глазами.

Так же печальна она, с таким же испуганным ликом,

Но - государыней там великою темного царства,

Но преисподних царя могучею стала супругой!"

Мать при этих словах как каменной стала и долго

510 Поражена словно громом была; когда же сменилось

Тяжким страданием в ней беспамятство тяжкое, взмыла

На колеснице в эфир. И с ликом, тучами скрытым,

В негодованье, власы распустив, пред Юпитером стала.

"Вот я, Юпитер, пришла молить тебя,- молвила,- ради

515 Крови моей и твоей. О, если ты мать не жалеешь,

Дочь пусть тронет тебя! Да не будет твое попеченье

Менее к ней оттого, что была рождена она мною.

Дочь я нашла наконец, которую долго искала.

Ежели только "найти" означает "утратить" иль если

520 Знать, где она, означает найти! Прощу похищенье,

Лишь бы вернул он ее, затем, что грабителя мужа

Дочь недостойна твоя,- коль моей уже быть перестала!"

Царь ей богов возразил: "Для обоих залог и забота

Наше с тобою дитя. Но ежели хочешь ты вещи

525 Правильным именем звать,- то это ничуть не обида;

Наоборот, то-любовь. И зять нам такой не постыден.

Дай лишь согласье свое. Не касаясь иного,- не мало

Братом Юпитера быть! У него же и много иного.

Жребием только своим меня он пониже. Но если

530 Так их жаждешь развесть, да вернется в эфир Прозерпина,

Но при условье одном, чтоб там никогда не вкушала

Пищи: Парками так предусмотрено в вечных законах".

Молвил. И вывесть на свет Прозерпину решила Церера.

Но воспрепятствовал рок. Нечаянно пост разрешила

535 Дева: она, в простоте, по подземным бродя вертоградам,

С ветви кривой сорвала одно из гранатовых яблок

И из подсохшей коры семь вынула зерен и в губы

Выжала: только один Аскалаф ее видел при этом,-

Тот, про кого говорят, что его в дни оные Орфна,

540 Между Авернских сестер превеликой известности нимфа,[217]

В мрачных глубинах пещер родила своему Ахеронту.

Видел - и девы возврат погубил, жестокий, доносом.

Стон издала владычица тьмы, и отверженной птицей

Стал чрез нее Аскалаф: окропив флегетоновой влагой[218]

545 Темя его, придала ему клюв и округлые очи.

Он, потерявший себя, одевается в желтые перья

И головою растет; загибаются длинные когти;

Новые крылья еще непроворными зыблет руками.

Гнусною птицей он стал, вещуньей грозящего горя,

550 Нерасторопной совой, для смертных предвестием бедствий.

Этот, как можно судить, за язык и донос наказанье

Мог понести. Но у вас, Ахелоевы дочери, птичьи[219]

Перья и ноги зачем? Ведь раньше вы девами были!

Иль оттого, что, когда собирала цветы Прозерпина

555 Вешние, были вы с ней, сирены ученые, вместе?

После по миру всему ее вы напрасно искали,

И чтобы даже моря про вашу узнали заботу,

Вскоре над зыбью морской на крыльях-веслах держаться

Вы пожелали, и к вам божества благосклонность явили:

560 Руки и ноги у вас вдруг желтыми стали от перьев!

Но чтобы пение их, на усладу рожденное слуху,

Чтобы подобная речь в даровитых устах не пропала,

Девичьи лица у них, человечий по-прежнему голос.

И между братом своим и печальной сестрою посредник,-

565 Круг головой разделил на две половины Юпитер.

Ныне - равно двух царств божество - проводит богиня

Месяцев столько ж в году при матери, сколько при муже.

А у Цереры тотчас и душа и лицо изменились.

И перед Дитом самим предстать дерзнувшая в скорби,

570 Вдруг просветлела челом, как солнце, что было закрыто

Туч дождевых пеленой, но из туч побежденных выходит.

Дочь получив, успокоена, так вопрошает Церера:

"Что ж, Аретуза, ушла? Почему ты - священный источник?"

И приумолкли струи, и главу подымает богиня

575 Из глубины родника, и, зеленые волосы выжав,

Так начала про любовь элейского бога, речного:[220]

"Происхожу,- говорит,- из нимф я, живущих в Ахайе,

Не было девы меж них, что усердней меня выбирала б

Место охоты иль сеть усердней меня наставляла.

580 И хоть своей красотой не стремилась я славы достигнуть,

Хоть и могуча была, но красивою все же считалась.

Пусть хвалили меня, не тщеславилась я красотою.

Рады иные,- а я в простоте деревенской стыдилась

Женской красы: понравиться - мне преступленьем казалось.

585 Из стимфалидских дубрав возвращалась я. помню, усталой.[221]

Зной был, труды же мои - немалые - зной удвояли.

Вот подошла я к воде, без воронок, без рокота текшей,

Ясной до самого дна, чрез которую камешки в глуби

Можно все было счесть, как будто совсем неподвижной.

590 Ветлы седые кругом и тополи, вскормлены влагой,

Склонам ее берегов природную тень доставляли.

Я подошла и ступню сначала в струю погрузила.

Вот по колена стою. Не довольствуясь этим, снимаю

Пояс и мягкий покров кладу на склоненную иву.

595 Вот уж и вся я в воде. Ударяю по ней, загребаю,

Черпаю на сто ладов и руками машу, отряхаясь.

Тут глубоко под водой услыхала какой-то я ропот,-

И в перепуге плыву на закраину ближнего брега.

"Что ты спешишь, Аретуза? - Алфей из вод своих молвит,-

600 Что ты спешишь?" - еще раз повторяет он голосом хриплым.

Мчусь я, такой как была, без одежды,- мои ведь одежды

Были на том берегу. И настойчивей он пламенеет,

Голою видит меня и считает на все уж согласной.

Я убегала, а он меня настигал, разъяренный,-

605 Так, крылом трепеща, от ястреба голуби мчатся;

Ястреб, преследуя, так голубей трепещущих гонит.

Мимо уже Орхомен, Псофиды, Киллены и сгиба[222]

Гор Меналийских, туда, к Эриманфу, и дальше, в Элиду

Я продолжаю бежать. Он был меня не быстрее.

610 Но выносить столь длительный бег, неравная силой,

Я не могла,- а Алфей был в долгой работе вынослив.

Я через долы, поля и лесами покрытые горы,

Через утесы, скалы без всякой дороги бежала.

Солнце светило в тылу; и видела длинную тень я

615 Перед собою у ног - иль, может быть, страх ее видел!

Но ужасал меня звук приближавшихся ног, и под сильным

Уст дыханьем уже в волосах волновались повязки.

Тут я вскричала, устав: "Он схватит меня! Помоги же

Оруженосице ты, о Диктинна, которой нередко

620 Лук свой давала носить и стрелы в наполненном туле!"

Тронул богиню мой зов, и, облако выбрав густое,

Приосенила меня. Не найдет он покрытую мраком

И понапрасну вокруг близ облака полого ищет.

Два раза место, где я укрыта была, обогнул он;

625 Дважды "Ио, Аретуза! Ио, Аретуза!" взывал он.

Что было тут на душе у несчастной? Не чувство ль ягненка,

Если рычанье волков у высокого слышит он хлева?

Иль русака, что сидит, притаясь, и враждебные видит

Морды собачьи, а сам шевельнуться от страха не смеет?

630 Но не уходит Речной; не видит, чтоб продолжались

Ног девичьих следы: на облако смотрит, на берег.

Потом холодным меж тем мои покрываются члены,

С тела всего у меня упадают лазурные капли.

Стоит мне двинуть ногой,- образуется лужа; стекают

635 Струи с волос,- и скорей, чем об этом тебе повествую,

Влагою вся становлюсь. Но узнал он желанные воды

И, навлеченное им мужское обличив скинув,

Снова в теченье свое обернулся, чтоб слиться со мною.

Делией вскрыта земля. По бессветным влекусь я пещерам[223]

640 Вплоть до Ортигии. Та, мне единым с моею богиней

Именем милая, вновь наверх меня вывела, в воздух".

Кончила речь Аретуза. Впрягла урожаев богиня

Вновь в колесницу свою двух змей и уста им взнуздала.

Между небес и земли по воздуху так проезжая,

645 Легкую правила в путь колесницу к Тритонии в город,

В дом к Триптолему: семян половину велела посеять[224]

На целине, а другие в полях, не паханных долго.

Над европейской землей и азийской высоко поднялся[225]

Юноша. Вот он уже до скифских домчался пределов.

650 В Скифии царствовал Линк. Вошел он под царскую кровлю.

С чем и откуда пришел, про имя и родину спрошен,-

"Родина,- молвил,- моя - пресветлой твердыня Афины,

Имя же мне - Триптолем. Не на судне я прибыл, по водам,

Не на ногах по земле: мне открыты пути по эфиру.

655 Вот вам Цереры дары: по широким рассеяны нивам,

Пышные жатвы они принесут вам и добрую пищу".

Зависть почуял дикарь: быть хочет виновником дара

Сам. Триптолема приняв, как гостя, на спящего крепко

Он нападает с мечом. Но, грудь пронзить уж готовый,

660 Был он Церерою в рысь обращен. И священною парой

Править по небу вспять Мопсопийцу богиня велела".[226]

Старшая наша сестра ученую кончила песню.[227]

Хором согласным тогда геликонским победу богиням

Нимфы судили. Когда ж побежденные стали в них сыпать

665 Бранью, сказала она: "Для вас недостаточно, видно,

От посрамленья страдать; к вине прибавляете ругань

Злобную, но и у нас иссякло терпенье; вступим

Мы на карающий путь, своему мы последуем гневу".

Лишь засмеялись в ответ Эмафиды, презрели угрозы.

670 Вновь пытались они говорить и протягивать с криком

Наглые руки свои; но увидели вдруг, что выходят

Перья у них из ногтей, что у них оперяются руки.

Видят, одна у другой, как у всех на лице вырастает

Жесткий клюв, а в лесу появляются новые птицы.

675 В грудь хотят ударять, но, руками взмахнув и поднявшись,

В воздухе виснут уже - злословие леса - сороки.

В птицах доныне еще говорливость осталась былая,

Резкая их трескотня и к болтливости лишней пристрастье.

КНИГА ШЕСТАЯ

    К повествованьям таким Тритония слух преклонила,

Песни сестер Аонид одобряла и гнев справедливый.

"Мало хвалить,- подумалось ей,- и нас да похвалят!

Без наказанья презреть не позволим божественность нашу".

5      В мысли пришла ей судьба меонийки Арахны. Богиня[228]

Слышала, что уступить ей славы в прядильном искусстве

Та не хотела. Была ж знаменита не местом, не родом -

Только искусством своим. Родитель ее колофонец[229]

Идмон напитывал шерсть фокейской пурпурною краской.[230]

10   Мать же ее умерла,- а была из простого народа.

Ровня отцу ее. Дочь, однако, по градам лидийским

Славное имя себе прилежаньем стяжала, Хоть тоже,

В доме ничтожном родясь, обитала в ничтожных Гипепах.[231]

Чтобы самим увидать ее труд удивительный, часто

15   Нимфы сходилися к ней из родных виноградников Тмола,

Нимфы сходилися к ней от волн Пактола родного.

Любо рассматривать им не только готовые ткани,-

Самое деланье их: такова была прелесть искусства!

Как она грубую шерсть поначалу в клубки собирала,

20   Или же пальцами шерсть разминала, работала долго,

И становилась пышна, наподобие облака, волна.

Как она пальцем большим крутила свое веретенце,

Как рисовала иглой! - видна ученица Паллады.

Та отпирается, ей и такой наставницы стыдно.

25   "Пусть поспорит со мной! Проиграю - отдам что угодно".

Облик старухи приняв, виски посребрив сединою

Ложной, Паллада берет,- в поддержку слабого тела,-

Посох и говорит ей: "Не все преклонного возраста свойства

Следует нам отвергать: с годами является опыт.

30   Не отвергай мой совет. Ты в том домогаешься славы,

Что обрабатывать шерсть всех лучше умеешь из смертных.

Перед богиней склонись и за то, что сказала, прощенья,

Дерзкая, слезно моли. Простит она, если попросишь".

Искоса глянула та, оставляет начатые нити;

35   Руку едва удержав, раздраженье лицом выражая,

Речью Арахна такой ответила скрытой Палладе:

"Глупая ты и к тому ж одряхлела от старости долгой!

Жить слишком долго - во вред. Подобные речи невестка

Слушает пусть или дочь,- коль дочь у тебя иль невестка,

40   Мне же достанет ума своего. Не подумай, совета

Я твоего не приму,- при своем остаюсь убежденье.

Что ж не приходит сама? Избегает зачем состязанья?"

Ей же богиня,- "Пришла!" - говорит и, образ старухи

Сбросив, явила себя. Молодицы-мигдонки и нимфы

45   Пали пред ней. Лишь одна не трепещет пред нею Арахна.[232]

Все же вскочила, на миг невольным покрылось румянцем

Девы лицо и опять побледнело. Так утренний воздух

Алым становится вдруг, едва лишь займется Аврора,

И чрез мгновение вновь бледнеет при солнца восходе.

50   Не уступает она и желаньем своим безрассудным

Гибель готовит себе. А Юпитера дочь, не противясь

И уговоры прервав, отложить состязанья не хочет.

И не замедлили: вот по разные стороны стали,

Обе на легкий станок для себя натянули основу.

55   Держит основу навой; станок - разделен тростниковым

Бсрдом; уток уж продет меж острыми зубьями: пальцы

Перебирают его. Проводя между нитей основы,

Зубьями бсрда они прибивают его, ударяя.

Обе спешат и, под грудь подпоясав одежду, руками

60   Двигают ловко, забыв от старания трудность работы.

Ткется пурпурная ткань, которая ведала чаны

Тирские; тонки у ней, едва различимы оттенки.

Так при дожде, от лучей преломленных возникшая, мощной

Радуга аркой встает и пространство небес украшает.

65   Рядом сияют на ней различных тысячи красок,

Самый же их переход ускользает от взора людского.

Так же сливаются здесь,- хоть крайние цветом отличны.

Вот вплетаются в ткань и тягучего золота нити,

И стародавних времен по ткани выводится повесть.

70   Марсов Тритония холм на Кекроповой крепости нитью[233]

Изображает и спор, как этой земле нарекаться.

Вот и двенадцать богов с Юпитером посередине

В креслах высоких сидят, в величавом покое. Любого

Можно по виду признать. Юпитера царственен образ.

75   Бога морей явила она, как длинным трезубцем

Он ударяет скалу, и уж льется из каменной раны

Ток водяной: этим даром хотел он город присвоить.

Тут, же являет себя - со щитом и копьем заостренным;

Шлем покрывает главу; эгида ей грудь защищает.

80   Изображает она, как из почвы, копьем прободенной,

Был извлечен урожай плодоносной сребристой оливы.

Боги дивятся труду. Окончанье работы - победа.

А чтоб могла увидать на примере соперница славы,

Что за награду должна ожидать за безумную дерзость,-

85   По четырем сторонам - состязанья явила четыре,

Дивных по краскам своим, и фигуры людей поместила.

Были в одном из углов фракийцы Гем и Родопа,[234]

Снежные горы теперь, а некогда смертные люди,-

Прозвища вечных богов они оба рискнули присвоить.

90   Выткан с другой стороны был матери жалких пигмеев[235]

Жребий: Юнона, ее победив в состязанье, судила

Сделаться ей журавлем и войну со своими затеять.

Выткала также она Антигону, дерзнувшую спорить[236]

С вышней Юноной самой,- Антигону царица Юнона

95   Сделала птицей; не впрок для нее Илион оказался

С Лаомедонтом отцом, и пришлось в оперении белом

Аисту - ей - восхищаться собой и постукивать клювом.

Угол оставшийся был сиротеющим занят Киниром.[237]

Храма ступени обняв,- родных дочерей своих члены! -

100 Этот на камне лежит и как будто слезами исходит.

Ткани края обвела миротворной богиня оливой:

Как подобало ей, труд своею закончила ветвью.

А меонийки узор - Европа с быком, обманувшим

Нимфу: сочтешь настоящим быка, настоящим и море!

105 Видно, как смотрит она на берег, покинутый ею,

Как она кличет подруг, как волн боится коснуться,

Вдруг подступающих к ней, и робко ступни поджимает.

Выткала, как у орла в когтях Астерия бьется;[238]

Выткала Леду она под крылом лебединым лежащей.[239]

110 Изобразила еще, как, обличьем прикрывшись сатира,

Парным Юпитер плодом Никтеиды утробу наполнил;[240]

Амфитрионом явясь, как тобой овладел он, Алкмена;[241]

Как он Данаю дождем золотым, Асопиду - огнями,[242]

Как Деоиду змеей обманул, пастухом - Мнемозину.[243]

115 Изобразила, как ты, о Нептун, в быка превратившись,

Деву Эолову взял, как, вид, приняв Энипея,[244]

Двух Алоидов родил, как баран - обманул Бизальтиду.[245]

Кроткая Матерь сама, с золотыми власами из злаков,[246]

Знала тебя как коня; змеевласая матерь Пегаса[247]

120 Птицею знала тебя, дельфином знала Меланта;[248]

Всем надлежащий им вид придала, и местности тоже.

Изображен ею Феб в деревенском обличии; выткан

С перьями ястреба он и с гривою льва; показала,

Как он, явясь пастухом, обманул Макарееву Иссу;

125 Как Эригону провел виноградом обманчивым Либер,[249]

И как Сатурн - жеребец - породил кентавра Хирона.

Край же ткани ее, каймой окружавшийся узкой,

Приукрашали цветы, с плющем сплетенные цепким.

И ни Паллада сама не могла опорочить, ни зависть

130 Дела ее. Но успех оскорбил белокурую Деву:

Изорвала она ткань - обличенье пороков небесных!

Бывшим в руках у нее челноком из киторского бука

Трижды, четырежды в лоб поразила Арахну. Несчастья

Бедная снесть не могла и петлей отважно сдавила

135 Горло. Но, сжалясь, ее извлекла из веревки Паллада,

Молвив: "Живи! Но и впредь - виси, негодяйка! Возмездье

То же падет,- чтобы ты беспокоилась и о грядущем,-

И на потомство твое, на внуков твоих отдаленных".

И, удаляясь, ее окропила Гекатиных зелий

140 Соком, и в этот же миг, обрызганы снадобьем страшным,

Волосы слезли ее, исчезли ноздри и уши,

Стала мала голова, и сделалось крохотным тело.

Нет уже ног,- по бокам топорщатся тонкие ножки;

Все остальное - живот. Из него тем не менее тянет

145 Нитку Арахна - паук продолжает плести паутину.

    Лидия в трепете вся. О случившемся слух по фригийским

Градам идет, и широко молва разливается всюду.

Раньше, до свадьбы своей, Ниоба знавала Арахну,

В те времена, как жила в меонийском краю и в Сипиле.[250]

150 Не научило ее наказанье землячки Арахны

Высшим богам уступать и быть в выраженьях скромнее.

Многим гордиться могла. Однако ни мужа искусство,

Ни благородная кровь, ни мощность обширного царства

Любы так не были ей,- хоть было и это ей любо,-

155 Сколь сыновья с дочерьми. Счастливейшей матерью можно

Было б Ниобу назвать, коль себя не сочла б таковою

Как-то Тиресия дочь, владевшая даром прозренья,

Манто, по улицам шла и, божественной движима силой,

Провозглашала: "Толпой, Исмениды, ступайте, несите

160 Ладан Латоне скорей и обоим, Латоной рожденным,

С благочестивой мольбой! Вплетите в волосы лавры!

Ибо Латона сама моими глаголет устами!"

Внемлют ей дочери Фив, чело украшают листвою

И на священный алтарь моленья приносят и ладан.

165 Вот горделиво идет с толпой приближенных Ниоба,

Золотом пышно блестя, во фригийские ткани вплетенным,-

Даже и в гневе своем прекрасна и, волосы вскинув,

Что ниспадали к плечам, величавой своей головою,

Остановилась и, всех обведя своим взором надменным,-

170 "Что за безумье? - кричит,- предпочесть понаслышке известных -

Зримым воочью богам? Почему алтарями Латону

Чтут, а мое божество - без курений? Родитель мой - Тантал,

Он же единственным был допущен до трапезы Вышних.

Матерь - Плеядам сестра; мне дед Атлант величайший,[251]

175 Что на могучем хребте равновесье небесное держит,

Сам Юпитер мне дед. Но им я горжусь и как свекром.

Фригии все племена предо мною трепещут; держава

Кадма под властью моей; возведенная струнами крепость

Мужа, с народом ее,- в его и в моем управленье.

180 В доме, куда бы я взор ни направила, всюду встречаю

Всяких обилье богатств. К тому же достойна богини

Прелесть лица моего. Семерых дочерей ты причисли,

Юношей столько ж, а там и зятьев и невесток не меньше.

Так вопрошайте ж, на чем моя утверждается гордость!

185 Не понимаю, как вы порожденную Кеем-титаном

Смеете мне предпочесть - Латону, которой для родов

Даже великой землей в ничтожном отказано месте.

Небо, земля и вода - всс вашу отвергло богиню.

В мире скиталась, пока над блуждавшей не сжалился Делос:

190 "Странницей ты по земле блуждаешь, я же - по морю",-

Остров сказал и приют неустойчивый ей предоставил.

Стала там матерью двух: то детей моих часть лишь седьмая!

Счастлива я: кто бы стал отрицать? И счастливой останусь.

Кто усомнится? Меня обеспечило чад изобилье.

195 Так я могуча, что мне повредить не в силах Фортуна.

Если и много возьмет, то более всс же оставит.

Так я богата, что страх мне уже неизвестен. Представьте,

Что из толпы своих чад кого-нибудь я и лишилась;

Но, обездолена так, до двоих я не снижусь,- а двое -

200 Вся у Латоны толпа; не почти ли бездетна Латона?

Прочь разойдитесь! Алтарь покиньте! С волос поснимайте

Лавры!" Снимают венки, покидают жертвы, не кончив,

И - то дозволено им! - небожителей шепотом славят.

Возмущена тут богиня была и с высокой вершины[252]

205 Кинфской с речью такой к своим близнецам обратилась:

"Вот я, родившая вас, появлением гордая вашим,-

Кроме Юноны, других не ниже богиня,- сомненье

Вижу, богиня ли я?! Алтари у меня отнимают,

Чтимые веки веков,- от вас жду помощи, дети!

210 Это не все еще зло. Танталида к печальному делу

Брань добавила: вас поставить осмелилась ниже

Собственных чад; и меня - то с нею да будет! - бездетной

Смела назвать,- ведь язык у нее от отца негодяя!"

Намеревалась мольбы тут добавить Латона, но молвил

215 Феб: "Перестань говорить! замедляешь ты жалобой кару".

То же и Феба рекла, и, быстро по воздуху спрянув,

Кадмова града они, под облаком скрыты, достигли.

Гладкое было у стен широкое поле. Всечасно

Кони топтали его Колесницы во множестве также.

220 Твердых удары копыт размягчали на поприще почву.

Вот из могучих сынов Амфиона иные садятся

На горделивых коней, чьи спины алеют багрянцем

Тирским, и в руки берут отягченные златом поводья.

Вот между ними Исмен,- что первой матери мукой

225 Некогда был,- меж тем, как он правит по кругу привычным

Бегом коня своего и смиряет вспененную морду,-

"Горе мне!" - вскрикнул: уже впилась стрела в середину

Груди его, и, рукой умирающей повод покинув,

Сник постепенно Исмен с плеча лошадиного на бок.

230 Рядом с ним ехавший, стрел услыхав бряцанье в колчане,

Вмиг натянул поводья Сипил,- так кормчий пред бурей,

Тучу завидя, спешит; наставляет полотна, бессильно

Свисшие, чтобы поймать малейшие воздуха струи.

Вмиг натянул... но едва натянул он поводья, настигнут

235 Был неминучей стрелой; трепеща, она сзади вонзилась

В шею ему, и торчит наконечник железный из горла.

Сам он, как был, наклонясь через шею крутую и гриву,

Наземь скатился, и кровь запятнала горячая землю.

Вот и несчастный Федим, и, названный именем деда,

240 Тантал, обычный свой труд завершив и тело натерши

Маслом, вступили в борьбу,- подходящее юности дело.

И уж сплетались они, борясь друг с другом, грудь с грудью,

Тесным узлом; как вдруг, с натянутой пущена жилы,

Братьев пронзила стрела сплетенными, так, как стояли.

245 И застонали зараз и зараз согбенные мукой

Наземь сложили тела; зараз и последние взоры

Вскинули, лежа уже, и вместе дух испустили.

То увидал Алфенор; и, до крови в грудь ударяя,

К ним поспешает,- обняв, их к жизни вернуть, охладевших.

250 Но упадает и сам при свершении долга: Делиец

В грудь глубоко его смертоносным пронзает железом.

А как стрелу извлекли, на конце крючковатом достали

Легкого часть, а душа излетела с кровавой струею.

Отрок меж тем Дамасихтон двойной был раною ранен,

255 А не одной. Удар под самой икрою пришелся

В месте, где мягким узлом под коленом сплетаются жилы.

Но, между тем как стрелу он пытался смертельную вырвать,

В горло вторая ему вонзилась по самые перья.

Вытолкнул крови напор стрелу, и кверху из раны

260 Прянула и, далеко полетев, прорезала воздух.

Илионей, оставшись один, напрасно с мольбою

Руки меж тем воздевал: "О боги, о все без различья!" -

Молвил, не зная о том, что молиться не всем надлежало,-

"Сжальтесь!" - и тронут был Феб-луконосец, хотя невозможно

265 Было стрелу возвратить. Погиб он, однако, от раны

Легкой: в сердце его стрела не глубоко вонзилась.

Слух о беде, и народная скорбь, и домашних рыданья

Вскоре уверили мать в нежданно постигшем крушенье,

И удивляться смогла и гневаться, как же дерзнули

270 Боги такое свершить - что столь права их велики!

Вот и отец Амфион, грудь острым железом пронзивши,

Умер, горе свое одновременно с жизнью окончив.

О, как Ниоба теперь отличалась от прежней Ниобы,

Что от Латониных жертв недавно народ отвращала

275 Или когда среди города шла, выступая надменно,

Всем на зависть своим! А теперь ее враг пожалел бы.

К хладным припала телам; без порядка она расточала

Всем семерым сыновьям на прощанье свои поцелуи.

К небу от них подняла посиневшие руки и молвит:

280 "Горем питайся и гнев насыщай слезами моими.

Зверское сердце насыть! И меня на семи погребеньях

Мертвой несут. Победив, торжествуй надо мною, врагиня!

Но почему - победив? У несчастной больше осталось,

285 Чем у счастливой тебя. Семерых схоронив - побеждаю".

Молвила, но уж звенит тетива на натянутом луке:

Кроме Ниобы одной, окружающих всех устрашила.

Та же от горя смела. Стояли в одеждах печали

Около братских одров распустившие волосы сестры,

290 Вот из толпы их одна, стрелу извлекая из тела,

К брату своим побледневшим лицом, умирая, склонилась.

Вот, несчастливицу мать пытаясь утешить, другая

Смолкла внезапно и смерть приняла от невидимой раны,

Губы тогда лишь сомкнув, когда испустила дыханье.

295 Эта, пытаясь спастись, вдруг падает; та умирает,

Пав на сестру; та бежит, а эта стоит и трепещет.

Смерть шестерых отняла,- от разных погибли ранений,

Лишь оставалась одна: и мать, ее всем своим телом,

Всею одеждой прикрыв,- "Одну лишь оставь мне, меньшую!

300 Только меньшую из всех прошу! - восклицает.- Одну лишь!"

Молит она: а уж та, о ком она молит,- погибла...

Сирой сидит, между тел сыновей, дочерей и супруга,

Оцепенев от бед. Волос не шевелит ей ветер,

Нет ни кровинки в щеках; на лице ее скорбном недвижно

305 Очи стоят; ничего не осталось в Ниобе живого.

Вот у нее и язык с отвердевшим смерзается нсбом;

Вот уже в мышцах ее к напряженью пропала способность,

Шея не гнется уже, не в силах двинуться руки,

Ноги не могут ступить, и нутро ее все каменеет.

310 Плачет, однако, и вот, окутана вихрем могучим,

Унесена в свой отеческий край. На горной вершине

Плачет: поныне еще источаются мрамором слезы.

    Тут устрашаются все очевидностью божьего гнева,-

Жены, равно и мужи; и все почитают, щедрее

315 Жертвы неся на алтарь разрешившейся двойней богини.

И, как всегда, о былом вспоминают в связи с настоящим.

Молвил один: "Полей плодородных ликийских насельцы

Тоже, Латону презрев, не остались когда-то без кары.

Мало известно о том,- они были незнатные люди,-

320 Но удивительно все ж. Я озеро видел и место,

Чудом известное тем. Меня мой отец престарелый,-

Сам уж ходить он не мог,- послал отвести туда стадо

Лучших отборных коров, в провожатые дав мне ликийца,

Местного жителя. С ним выбираем мы пастбище вместе;

325 Видим меж тем: посреди озерка, почерневший от угля

Жертв, выступает алтарь, тростником окруженный дрожащим.

Стал и шепотом: "Будь ко мне благосклонна!" - промолвил

Мой провожатый, и я: "Будь ко мне благосклонна!" - промолвил.

Спрашивал я между тем, чей жертвенник - Фавна, наяд ли,

330 Местного ль бога,- и вот что тамошний передал житель:

"Юноша, этот алтарь - не горного бога обитель.

Жертвенник той посвящен, которой царица супруга

Все заказала моря; лишь Делос блуждающий принял

Странницу,- в те времена сам плавал он, остров подвижный.

335 Там-то Латона легла под Палладиным древом и пальмой[253]

И породила на свет неугодную мачехе двойню.

И побежала опять от Юноны родильница, молвят,

К груди прижавши, детей - бессмертных чету! - уносила.

В Ликию вскоре придя,- где явилась Химера,- под тяжким[254]

340 Зноем, палившим поля, трудом утомленная долгим,

Солнцем сожженная, пить захотела беглянка-богиня,-

Жадно меж тем молоко из грудей сосали младенцы.

Вдруг озерко с необильной водой в глубине увидала

Дола; жители сел ветвистую там добывали

345 Вербу и гибкий тростник с любезной болотам осокой.

Вот подошла и, колена согнув, опустилась Латона

Наземь, стремясь почерпнуть студеной струи и напиться.

Сельский народ не велит. К ним так обратилась богиня:

"Как же воды не давать? Достояние общее - воды.

350 В собственность воздух не дан никому от природы, ни солнце,

Ни водяные струи; у народного я достоянья!

Вcе же дать мне воды на коленях прошу; не пришла я

Этой водой омывать свое истомленное тело,-

Только напиться хочу. Нет влаги в устах говорящей,

355 И пересохла гортань, в ней голос; насилу проходит.

Нектаром будет глоток мне воды; я уверена, жизнь он

Мне возвратит: озерной струей вы мне жизнь даровали б.

Вы пожалейте и их, которые тянут ручонки

С груди моей!" И как раз тянулись ручонками дети.

360 Тронуть кого б не могли богинины кроткие речи?

Все же молящей они запрещать продолжают, к тому же -

Ежели прочь не уйдет - угрожают, ругаясь вдобавок.

Мало того: ногами они и руками взмутили

Озеро, с самого дна они подняли тину, нарочно

365 В воду туда и сюда с намереньем прыгая злостным.

Жажду гнев одолел: дочь Кея теперь уж не молит

Их, недостойных, и слов, для богини чрезмерно смиренных,

Не повторяет уже. Вот, к звездам руки подъемля,

Молвит: "Будете жить вы вечно в озере этом!"

370 Воля богини сбылась; им нравится быть под водою,

То в глубину озерка всем телом своим погружаться,

То выступать головой; то по водной поверхности плавать,

Или сидеть иногда на прибрежии озера, или

В омут студеный нырять. Доныне они упражняют

375 В брани свой гнусный язык и, всякую совесть откинув,

Хоть и сидят под водой, и там все тщатся злословить.

Хриплым голос их стал: надувается вспухшая шея;

Сроду широкие рты от брани еще растянулись;

Головы с телом слились, а шея как будто исчезла;

380 Спинка у них зелена, а живот - часть главная - белый.

В тинистом омуте,- род новоявленный,- скачут лягушки!"

    Только один рассказал, как ликийского племени люди

Жизнь скончали, другой о Сатире припомнил, который,[255]

Сыном Латоны в игре побежден на Палладиной флейте,

385 Был им наказан. "За что с меня ты меня же сдираешь?" -

Молвит. "Эх, правда,- кричит,- не стоило с флейтою знаться!"

Так он взывал, но уж с рук и с плеч его содрана кожа.

Раною стал он сплошной. Кровь льется по телу струями,

Мышцы открыты, видны; без всяких покровов трепещут

390 Жилы, биясь; сосчитать нутряные все части возможно,

И обнажились в груди перепонок прозрачные пленки.

Пролили слезы о нем деревенские жители, фавны -

Боги лесов,- и Олимп, знаменитый уже, и сатиры -

Братья, и нимфы, и все, кто тогда по соседним нагорьям

395 Пас рудоносных овец иль скотины стада круторогой,

Залили вовсе его, а земля увлажненная слезы

Тотчас в себя вобрала и впитала в глубинные жилы;

В воды потом превратив, на вольный их вывела воздух.

Вот он, в крутых берегах устремляясь к жадному морю,

400 Марсия имя хранит, из фригийских потоков светлейший.

    После рассказов таких народ возвращается снова

К только что бывшему; все об Амфионе плачут и детях.

Все негодуют на мать. По преданью, один лишь оплакал

Пелоп ее,- и на левом плече, когда он одежды[256]

405 С груди в печали совлек, слоновая кость показалась.

С правым плечом при рожденье оно одинаково было

Цветом, из плоти, как то; но руками отцовскими члены

Были разрублены; вновь, говорят, их составили боги.

Все их нашли, и лишь там, где сходится с краем ключицы

410 Шея, была пустота; взамен нехватающей части

Вставили кость; и опять оказался в целости Пелоп.

Знатные люди - родня - собираются; ближние грады

Дали своим порученье царям - с утешеньем явиться,-

Аргос и Спарта, а там Пелопидов столица - Микены,

415 И Калидон, до тех пор еще гневной Диане противный,[257]

Медью богатый Коринф, плодородный предел - Орхомены,

Патры и град небольшой - Клеоны с Мессеною гордой,

Пилос Нелеев; в те дни не Питфеево царство - Трезены,[258]

Много других городов, двуморским замкнутых Истмом,

420 И в стороне от него, обращенных к двуморскому Истму.

Кто бы поверил тому? Вы одни не явились, Афины!

Долг помешала свершить им война: подвезенные с моря

Варваров диких войска мопсопийским стенам угрожали.

Царь фракийский Терей с приведенным на помощь отрядом

425 Их разгромил и победой обрел себе славное имя.

С ним, изобильным землей, и богатством, и силой живою,

Происходящим к тому ж от Градива, тогда породнился[259]

Царь Пандион, ему Прокну отдав; но ни брачной Юноны,

Ни Гименея, увы, не видали у ложа, ни Граций.

430 Нет, Эвмениды для них погребальное пламя держали,

Нет, Эвмениды постель постилали для них, и, зловеща,

К кровле припала сова и над брачным сидела покоем.

Через ту птицу Терей и Прокна супругами стали,

Через ту птицу-отцом и матерью. Их поздравляла

435 Фракия, да и они воссылали богам благодарность.

В дни же, когда отдана была дочь Пандиона владыке

Славному и родился сын Итис - объявлен был праздник.

Не угадать, что на пользу пойдет! И год уже пятый

В вечной смене Титан довел до осеннего срока.[260]

440 К мужу ласкаясь, тогда промолвила Прокна: "О, если

Только мила я тебе, отпусти повидаться с сестрою,

Иль пусть приедет сестра! Что скоро домой возвратится,

Тестю в том слово ты дай,- мне ценным будет подарком,

Ежели дашь мне сестру повидать". Он дает повеленье

445 В море спустить корабли, с парусами и веслами, в гавань

Кекропа входит Терей, к берегам уж причалил Пирея.[261]

Вот повстречались они, и тесть ему правой рукою

Правую жмет; при знаках благих вступают в беседу.

Стал излагать он прибытия цель, порученье супруги,

450 Он обещанье дает, что гостья воротится скоро.

Вот Филомела вошла, блистая роскошным нарядом,

Больше блистая красой. Обычно мы слышим: такие

В чаще глубоких лесов наяды с дриадами ходят,

Если им только придать подобный убор и одежды.

455 И загорелся Терей, увидевши деву, пылает,-

Словно бы кто подложил огня под седые колосья

Или же лист подпалил и сено сухое в сеннице.

Дева прекрасна лицом. Но царя прирожденная мучит

Похоть; в тех областях население склонно к Венере.

460 Он сладострастьем горит, и ему и народу присущим.

Страстно стремится Терей подкупить попечение служанок,

Верность кормилицы; он прельстить дорогими дарами

Хочет ее самое, хоть целым пожертвовать царством,

Силой похитить ее и отстаивать после войною.

465 Кажется, нет ничего, на что бы захваченный страстью

Царь не решился. В груди сдержать он не может пыланья.

Медлить уж нет ему сил, возвращается жадной он речью

К Прокниным просьбам, меж тем о своих лишь печется желаньях,-

Красноречивым он стал от любви, когда неотступно

470 Больше, чем должно, просил, повторяя: так Прокна желает!

Даже и плакал порой,- так будто б она поручала!

Вышние боги, увы,- как много в груди человека

Тьмы беспросветной! Терей, трудясь над своим злодеяньем,

Все же как честный почтен и хвалим за свое преступленье.

475 Хочет того ж Филомела сама и, отцовские плечи

Нежно руками обняв, поехать с сестрой повидаться

Счастьем молит своим, но себе не на счастие молит!

Смотрит Терей на нее и заране в объятьях сжимает.

Видя лобзанья ее и руки вокруг шеи отцовой,-

480 Всс как огонь смоляной, как пищу для страсти безумной

Воспринимает; едва родителя дева обнимет,

Хочет родителем быть,-и тогда он честнее не стал бы!

Просьбой двойной был отец побежден. Довольна девица,

Бедная, благодарит, не зная о том, что обоим

485 Радостный ныне успех погибелен будет,- обоим!

Фебу немного трудов еще оставалось, и кони

Стали уже попирать пространство наклонного неба.

Царские яства на стол и Вакхову в золоте влагу

Ставят; мирному сну предают утомленное тело.

490 Царь одризийский меж тем, хоть она удалилось, пылает[262]

К ней; представляет себе и лицо, и движенья, и руки,

Воображает и то, что не видел,- во власти желаний

Сам свой питает огонь, отгоняя волненьем дремоту.

День наступил; и, пожав отъезжавшего зятя десницу,

495 Девушку царь Пандион поручает ему со слезами.

"Дочь свою, зять дорогой,- побуждаем благою причиной,

Раз таково дочерей и твое, о Терей, пожеланье,-

Ныне тебе отдаю. И верностью, и материнской

Грудью молю, и богами: о ней позаботься с любовью

500 Отчей и мне возврати усладу моей беспокойной

Старости в срок: для меня - промедление всякое длинно;

Ты поскорей и сама,- довольно с Прокной разлуки! -

Если ты сердцем добра, ко мне возвратись, Филомела!"

Так поручал он ее и дочь целовал на прощанье,

505 И порученьям вослед обильные капали слезы.

Верности брал с них залог: потребовал правые руки,

Соединил их, просил его дочери дальней и внуку,

Отчий привет передать и сказать, что крепко их помнит.

Еле последнее смог он "прости" промолвить, со словом

510 Всхлипы смешавши, боясь души своей темных предчувствий.

Лишь Филомела взошла на корабль расписной, и от весел

Море в движенье пришло, и земли отодвинулся берег,

Крикнул Терей: "Победил! со мною желанная едет!"

В сердце ликует уже наслажденья не может дождаться

515 Варвар, взоров своих с Филомелы на миг не спускает:

Так похититель орел, Юпитера птица, уносит,

В согнутых лапах держа, в гнездо свое горное - зайца;

Пленник не может бежать,- добычей любуется хищник.

Вот и закончился путь; суда утомленные снова

520 На побережье своем. Но царь вдруг дочь Пандиона

В хлев высокий влечет, затененный лесом дремучим.

Там, устрашенную всем, дрожащую бледную деву,

В горьких слезах о сестре вопрошавшую, запер и тут же,

Ей злодеянье раскрыв,-одну и невинную,-силой

525 Одолевает ее, родителя звавшую тщетно,

Звавшую тщетно сестру и великих богов особливо.

Дева дрожит, как овца, что, из пасти волка седого

Вырвана, в страхе еще и себя безопасной не чует.

Иль как голубка, своей увлажнившая перышки кровью,

530 Жадных страшится когтей, в которых недавно висела.

Только очнулась,-и рвать разметенные волосы стала;

Точно над мертвым, она себе руки ломала со стоном;

Длани к нему протянув,- "О варвар, в деяньях жестокий!

О бессердечный! Тебя,- говорит,- ни отца порученья,

535 Ни доброта его слез, ни чувство к сестре, ни девичья

Даже невинность моя не смягчили, ни брака законы!

Все ты нарушил. Сестры я отныне соперницей стала,

Ты же - обеим супруг. Не заслужена мной эта мука.

Что ты не вырвал души у меня, чтоб тебе, вероломный,

540 Злоумышленье свершить? Что меня не убил до ужасных

Наших соитий? Тогда была б моя тень не повинна.

Все ж, если Вышние зрят, что сталось, коль что-нибудь значат

Чтимые боги и все не погибло со мною, заплатишь

Карой когда-нибудь мне! Сама я, стыдливость откинув,

545 Дело твое оглашу: о, только нашлась бы возможность!

В толпы народа пойду; и, даже в лесах запертая,

Речью наполню леса, пробужу сочувствие в скалах!

То да услышит Эфир и бог, коль есть он в Эфире!"

Тут от подобных речей возбудился в жестоком владыке

550 Гнев, и не меньше был страх. Двойной побуждаем причиной,

Высвобождает он меч из висящих у пояса ножен.

Волосы девы схватив, загнув ей за спину руки,

Узы заставил терпеть. Филомела подставила горло,-

Только увидела меч, на кончину надеяться стала.

555 Но исступленный язык, напрасно отца призывавший,

Тщившийся что-то сказать, насильник, стиснув щипцами,

Зверски отрезал мечом. Языка лишь остаток трепещет,

Сам же он черной земле продолжает шептать свои песни.

Как извивается хвост у змеи перерубленной - бьется

560 И, умирая, следов госпожи своей ищет напрасно.

Страшное дело свершив, говорят,- не решишься поверить!-

Долго еще припадал в сладострастье к истерзанной плоти.

Силы достало ему после этого к Прокне вернуться,-

Та же, увидев его, о сестре вопрошала. Но стоны

565 Лживые он издает и сестры измышляет кончину.

Было нельзя не поверить слезам. И Прокна срывает

С плеч свой блестящий наряд с золотою широкой каймою.

Черное платье она надевает, пустую гробницу

Ставит и, мнимой душе вознося искупления жертву,

570 Плачет о смерти сестры, не такого бы плача достойной.

Год завершая, уж бог двенадцать знаков объехал.

Но Филомеле как быть? Побегу препятствует стража.

Стены стоят высоки, из крепкого строены камня.

О злодеянье немым не промолвить устам. Но у горя

575 Выдумки много, всегда находчивость в бедах приходит.

Вот по-дикарски она повесила ткани основу

И в белоснежную ткань пурпурные нити воткала,-

О преступленье донос. Доткав, одному человеку

Передала и без слов отнести госпоже попросила.

580 Этот же Прокне отнес, не узнав, что таит порученье.

Вот полотно развернула жена государя-злодея,

И Филомелы сестра прочитала злосчастную повесть,

И - удивительно все ж! - смолчала. Скована болью

Речь, языку негодующих слов недостало для жалоб.

585 Плакать себе не дает: безбожное с благочестивым

Перемешав, целиком погружается в умысел мести.

Время настало, когда тригодичные таинства Вакха

Славят ситонки толпой; и ночь - соучастница таинств;[263]

Ночью Родопа звучит бряцанием меди звенящей.

590 Ночью покинула дом свой царица, готовится богу

Честь по обряду воздать; при ней - орудья радений.

На голове - виноград, свисает с левого бока

Шкура оленья, к плечу прислоняется тирс легковесный.

Вот устремилась в леса, толпой окруженная женщин,

595 Страшная Прокна с душой, исступленными муками полной,-

Будто твоими, о Вакх! Сквозь чащу достигла до хлева,

И, завывая, вопит "эвоэ!", врывается в двери,

И похищает сестру; похищенной, Вакховы знаки

Ей надевает, лицо плющом ей закрыла зеленым

600 И, изумленную, внутрь дворца своего увлекает.

Лишь поняла Филомела, что в дом нечестивый вступила,

Бедную ужас объял, и страшно лицо побледнело.

Прокна же, место найдя, снимает служения знаки

И злополучной сестры застыдившийся лик открывает.

605 Хочет в объятиях сжать. Но поднять Филомела не смеет

Взора навстречу, в себе соперницу сестрину видя.

Лик опустила к земле и, призвав во свидетели Вышних,

Клятву хотела принесть, что насилье виною позора,

Но лишь рука у нее,- нет голоса. И запылала

610 Прокна, и гнева в себе уж не в силах сдержать. Порицая

Слезы сестры, говорит: "Не слезами тут действовать надо,

Нужен тут меч, иль иное найдем, что меча посильнее.

Видишь, сама я на все преступленья готова, родная!

Факелы я разожгу, дворец запалю государев,

615 В самое пламя, в пожар искусника брошу. Терея,

Я и язык, и глаза, и члены, какими он отнял

Стыд у тебя, мечом иссеку, и преступную душу

Тысячью ран изгоню! Я великое сделать готова,-

И лишь в сомнении - что?" Пока она так говорила,

620 Итис к матери льнул - и ее надоумил, что может

Сделать она. Глядит та взором суровым и молвит:

"Как ты похож на отца!" И уже не прибавив ни слова,

Черное дело вершит, молчаливой сжигаема злобой.

Но лишь приблизился сын, едва обратился с приветом

625 К матери, шею ее ручонками только нагнул он,

Стал лишь ее целовать и к ней по-ребячьи ласкаться,

Все же растрогалась мать, и гнев перебитый прервался,

И поневоле глаза увлажнились у Прокны слезами.

Но, лишь почуяв, что дух от прилившего чувства слабеет,

630 Снова от сына она на сестру свой взор переводит.

И на обоих смотря очередно: "О, тронет ли лаской

Он,- говорит,- коль она молчит, языка не имея?

"Мать" - называет меня, но ты назовешь ли "сестрою"?

В браке с супругом каким, посмотри ты, дочь Пандиона!

635 Ты унижаешь свой род: преступленье - быть доброй к Терею!"

Миг - и сына влечет, как гигантская тащит тигрица

Нежный оленихи плод и в темные чащи уносит.

В доме высоком найдя отдаленное место,- меж тем как

Ручки протягивал он и, уже свою гибель предвидя,-

640 "Мама! Мама!" - кричал и хватал материнскую шею,-

Прокна ударом меча поразила младенца под ребра,

Не отвратив и лица. Для него хоть достаточно было

Раны одной,- Филомела мечом ему горло вспорола.

Члены, живые еще, где души сохранялась толика,

645 Режут они. Вот часть в котлах закипает, другая

На вертелах уж шипит: и в сгустках крови покои.

Вот к какому столу жена пригласила Терея!

И, сочинив, что таков обряд ее родины, в коем

Муж лишь участник один, удалила рабов и придворных,

650 Сам же Терей, высоко восседая на дедовском кресле,

Ест с удовольствием, сам свою плоть набивая в утробу.

Ночь души такова, что,- "Пошлите за Итисом!" - молвит.

Доле не в силах скрывать ликованья жестокого Прокна,-

Вестницей жаждет она объявиться своей же утраты,-

655 "То, что зовешь ты, внутри у тебя!" - говорит. Огляделся

Царь, вопрошает, где он. Вновь кличет, и вновь вопрошает.

Но, как была,- волоса разметав,- при безумном убийстве,

Вдруг Филомела внеслась и кровавую голову сына

Кинула зятю в лицо: вовек она так не хотела

660 Заговорить и раскрыть ликованье достойною речью!

И отодвинул свой стол с ужасающим криком фракиец.

И змеевласых сестер зовет из стигийского дола.[264]

Он из наполненных недр - о, ежели мог бы он! - тщится

Выгнать ужасную снедь, там скрытое мясо, и плачет,

665 И называет себя злополучной сына могилой!

Меч обнажив, он преследовать стал дочерей Пандиона.

Но Кекропиды меж тем как будто на крыльях повисли.

Вправду - крылаты они! Одна устремляется в рощи,

В дом другая,- под кров. И поныне знаки убийства

670 С грудки не стерлись ее: отмечены перышки кровью.

Он же и в скорби своей, и в жажде возмездия быстрой

Птицею стал, у которой стоит гребешок на макушке,

Клюв же, чрезмерной длины, торчит как длинное древко;

Птицы названье - удод. Он выглядит вооруженным.

675    Это несчастье, не дав Пандиону познать долголетье,

Раньше срока свело несчастливца к аидовым теням,

Принял тогда Эрехтей управленье делами и скипетр,

И неизвестно,- славней справедливостью был он иль войском.

Он четырех породил сыновей и столько же рода

680 Женского; были из них две дочери равны красою.

Кефал Эолов, тебя, о Прокрида, назвавши супругой,[265]

Счастье узнал. А Борею - Терей и фракийцы мешали;

Бог был долго лишен любезной ему Орифии,

Просьбам пока предпочесть не желал применение силы.

685 Но, как ни в чем не успел, надеясь на мягкость, в ужасный

Гнев пришел, что и так чрезмерно свойствен Борею.

"И поделом! - он сказал,- для чего отложил я оружье,

Ярость и силы свои, и гнев и лихие угрозы,

К просьбам прибег для чего, когда не пристали мне просьбы?

690 Сила под стать мне. Гоню облака я унылые - силой,

Силой колеблю моря и кручу узловатые дубы,

И укрепляю снега, и градом поля побиваю.

Тот же я, если своих настигну братьев под небом,-

Ибо там поприще мне,- с таким побораю усильем,

695 Что небеса до глубин от наших грохочут сражений

И грозовые огни из туч исторгаются полых.

Тот же, когда я вношусь в подземные узкие щели,

В ярости спину свою под своды пещер подставляю,

Мир весь земной и Аид тревожу великим трясеньем.

700 Вот чем должен я был домогаться невесты и тестя,

Не умоляя, склонять, но заставить силком Эрехтея!"

Так сказал - нет, пуще того! - Борей и раскинул

Мощные крылья свои, и их леденящие взмахи

Землю овеяли всю, взбушевалось пространное море.

705 Вот, по вершинам влача покрывало из пыли, метет он

Почву; мраком покрыт, приведенную в ужас и трепет,

Темными крыльями он Орифию свою обнимает.

Так он летел, и сильней от движенья огонь разгорался.

И лишь тогда задержал он ристанья воздушного вожжи,

710 Как до твердынь, где киконы живут, долетел похититель.[266]

Стала актеянка там ледяного владыки супругой.[267]

Стала и матерью двух,- разродилась она близнецами.

Всем они выдались в мать, от отца унаследовав крылья.

Все же у них, говорят, не с рождения крылья явились:

715 Но до тех пор, как у них не росло бороды рыжеватой,

Братья Калаид и Зет оставались бесперыми вовсе,

После же оба плеча, как бывает у птиц, охватили

Мальчикам крылья,- тогда и щеки у них зарыжели.

А как года утекли и сменилось юностью детство,

720 Оба, к минийцам примкнув, за руном, что сияло лучисто,[268]

В путь устремились они на судах по безвестному морю.

КНИГА СЕДЬМАЯ

    Море минийцы уже кораблем пагасейским браздили,[269]

Скудную старость свою влачащий в темени вечной,

Встречен был ими Финей, и младые сыны Аквилона[270]

Птиц-полудев от лица злополучного старца прогнали.

5      Вынесли много они, предводимые славным Ясоном,

Быстрого Фасиса волн иловатых доколь не достигли.[271]

Вот явились к царю и руно им Фриксово выдать[272]

Требуют, множеством дел превеликих ему похваляясь;

Ээтиада меж тем могучим огнем загорелась[273]

10   После упорной борьбы, когда одолеть уж рассудком

Страсти своей не могла,- "Ты борешься тщетно, Медея,-

Молвит,- не знаю какой, но препятствует бог, и едва ли

Это не тот,- или сходственный с ним,- что любовью зовется.

Что же наказы отца мне кажутся слишком суровы?

15   Да и суровы они! Что боюсь, не погиб бы пришелец,

Мельком лишь виденный мной? Где столь сильной причина боязни?

Вырви из груди своей, несчастная, ежели сможешь,

Этот огонь! О, если б могла, я разумней была бы!

Но против воли гнетет меня новая сила. Желаю

20   Я одного, но другое твердит мне мой разум. Благое

Вижу, хвалю, но к дурному влекусь. Что пылаешь ты к гостю,

Царская дочь, устремясь к чужедальнему ложу? И отчий

Край тебе милого даст! А он умрет ли иль будет

Жив - то во власти богов. О, лишь бы он жил! Ведь об этом

25   Можно молить, не любя. А деяния малы ль Ясона?

Тронуть кого бы не мог - бездушного разве! - Ясонов

Возраст, и доблесть, и род? И даже без этого, кто же

Не был бы тронут лицом? Вот и тронуто им мое сердце.

Помощь ему не подам,- и быков он спалится дыханьем;

30   Вступит с врагами он в бой, из его же взошедшими сева,

Или добычею дан ненасытному будет дракону.

Если я это стерплю, признаю тогда, что тигрицей

Я рождена, что ношу железо в сердце и камни!

Но почему не гляжу на погибель его, наблюденьем

35   Не оскверняю глаза? Что быков на него не направлю,

И порожденных землей дикарей, и бессонного змея?..

Боги пусть благо свершат. Не просить мне должно, однако,-

Действовать надо! Но как предам я царство отцово?

А неизвестный пришелец, которому помощь подам я,

40   Мною спасен, без меня свой парус распустит по ветру,

Чтобы стать мужем другой и на муки оставить Медею?

Пусть, коль это свершит,- предпочесть мне сможет другую,-

Неблагодарный умрет! Но лицо у него не такое,

И таковы благородство души и наружности прелесть,

45   Что не пугает меня ни обман, ни забвенье услуги.

Пусть поклянется вперед! Договора в свидетели Вышних

Я призову. Что страшиться тебе? Поспешай, промедленья

Все отложи! И себе навсегда ты обяжешь Ясона,

Он съединится с тобой при торжественных светочах; будут

50   Женщины славить тебя за добро в .городах пеласгийских![274]

Что же я - брата, сестру, и отца, и богов своих брошу?

Землю родную свою, унесенная по морю ветром?

Правда, сердит мой отец, и родина, правда, сурова,

Брат - младенец, сестры совпадают с моими желанья.

55   Бог величайший во мне! Я меньше на родине брошу,

Чем обрету: почтут меня спасшей ахейскую юность.

Лучше узнаю я край, города, о которых доходит

Слава и в этот предел, обычай тех стран и искусства.

Станет супругом моим Эсонид,- а его не сменила б[275]

60   Я ни на что, чем богата земля,- и счастлива буду,

Милостью Вечных горда, и звезд коснусь головою.

Пусть, как слышала я, там сходятся будто бы горы[276]

Посередине воды, где, с судами враждуя, Харибда

Хлябь то вберет, то отдаст; опоясана злобными псами,

65   Из сицилийских глубин пусть лает жадная Скилла!

Нет, Ясона обняв, прижимаясь к возлюбленной груди,

В дали морские помчусь. С ним рядом бояться не буду.

Если ж чего забоюсь,- забоюсь лишь за милого мужа.

Брак не задумала ль ты, не словами ль красивыми хочешь

70   Грех свой, Медея, прикрыть? Погляди, пред каким злодеяньем

Ты очутилась? Пока еще можешь, беги преступленья!" -

Молвила так. И тотчас справедливость, почтенье, стыдливость

Взору предстали ее,- бежал Купидон побежденный.

К древним Медея пошла алтарям Персеиды Гекаты,[277]

75   Что в потаенном лесу были скрыты, в дубраве тенистой.

Овладевает собой; отверженный пыл усмирился.

Но увидала его,- и потухшее вспыхнуло пламя,

Щеки зарделись опять, лицо ее все загорелось.

Как - если ветер подул - им питается малая искра,

80   Что, незаметна, еще под тлеющим пеплом таилась,

Снова растет и опять, расшевелена, мощь обретает,

Так и затихшая страсть, что, казалось, уже ослабела,-

Лишь появился Ясон, от его красоты разгорелась.

И приключилось как раз, что еще был красивей собою

85   Сын Эсонов в тот день: извинил бы влюбленную каждый!

Смотрит, и будто его увидала впервые, не сводит

Остановившихся глаз и в безумии мнит, что не смертный

Перед очами ее, от него оторваться не в силах.

Но лишь в беседу вступил и за правую взял ее руку

90   Гость и о помощи стал просить ее голосом тихим,

Мужем ей стать обещал,- сказала она со слезами:

"Вижу, что делаю,- нет, меня не незнание правды

Вводит в обман, но любовь. Тебя я спасу своим даром,

Ты же - спасенный - клянись!" И святыней богини триликой,

95   Темной дубравою той, где ее божество почиталось,

Вечно всезрящим отцом своего нареченного тестя,

Благополучьем своим и деяньями всеми клянется.

Верила дева - тотчас получил он волшебные травы;

Как применить их, узнал и довольный домой возвратился.

100 Нового утра заря согнала лучезарные звезды,

Стал собираться народ на священное Марсово поле;

Вот уж стоят по холмам. В середине сам царь восседает

В пурпуре, скипетром он из кости слоновой отличен.

Вот вылетает уже из ноздрей адамантовых пламя

105 У медноногих быков,- и, дыхом их тронуты, травы[278]

Тлеют. Как слышится шум из полного пламени горна

Иль в печи земляной раскаленные пышут каменья

Ярким огнем, если их водяные обрызгают капли,-

Так же и грудь их шумит, где клубится стесненное пламя,

110 И огневая гортань. Но навстречу идет им Эсонов

Сын. Обратили они в лицо подходившего храбро

Страшные морды свои и рога с острием из железа;

Пыльную землю разят раздвоенным копытом и местность

Всю наполняют вокруг мычаньем своим дымоносным.

115 Ужас минийцев сковал. Ясон же подходит, не чуя

Дыха палящего,- вот какова чародейная сила! -

Смело он правой рукой подгрудки отвисшие треплет

И, подведя под ярмо, заставляет быков тяжеленный

Плуг волочить и взрезать непривычную землю железом.

120 Колхи - диву дались. А минийцы кричат, возбуждая

Храбрость его. Тут Ясон достает из медного шлема

Зубы дракона и их рассевает по вспаханной ниве.

Почва мягчит семена, напоенные ядом могучим,-

Зубы растут, и из них небывалые люди выходят.

125 Как принимает дитя человеческий образ во чреве

Матери и в глубине из частей свой состав образует

И на всеобщий простор не выходит, пока не созреет,-

Так, лишь когда развился в утробе беременной почвы

Образ людей из семян,- показались из нивы чреватой.

130 Но удивительней то, что уже потрясали оружьем!

Лишь увидали, что те свои заостренные копья

Приготовляют уже в гемонийского юношу кинуть,

В страхе поникли зараз головою и духом пеласги.

Тут устрашилась и та, кем юноша был безопасен,

135 Видя, как вдруг на него столь много врагов ополчилось,

Стала бледна, холодна, без кровинки в лице опустилась

И, чтобы силы у трав достаточно было, в подмогу

Шепчет заклятий слова и к тайной взывает науке.

Камень тяжелый меж тем бросает он в их середину,-

140 Бой отвратив от себя, меж собой заставляет их биться.

Гибнут, друг друга разя, землей порожденные братья,

Междуусобным мечом сражены. Веселятся ахейцы

И, победителя сжав, теснят его в жадных объятьях.

Сжать в объятьях его ты, варварка, тоже хотела,-

145 Стыд лишь помехой тебе. Иначе его обняла бы!

Да удержало тебя попеченье об имени добром.

Молча - дозволено то! - веселишься душой, превозносишь

Чары заклятий своих и богов, создающих заклятья.

Но оставалось еще усыпить бессонного змея.

150 С гребнем, о трех языках, с искривленными был он зубами,

Страх нагоняющий страж, золотого блюститель барана.

Только его окропил он травами с соком летейским,

Трижды слова произнес, что сладостный сон нагоняют,

Что бушеванье морей усмиряют и бурные реки,-

155 Сон к бессонным очам подошел, и герой пеласгийский

Золотом тем завладел. Доволен добычей, с собою

Он и другую увез,- виновницу первой,- и вскоре

В порт Иолкский вошел победителем с юной супругой.

Ради возврата сынов, отцы-старики с матерями

160 В дар приношенья несут; растоплено пламенем жарким,

Сало стекает, и бык молодой с золотыми рогами

В жертву богам принесен. Лишь Эсон не участник веселья,[279]

Близкий к кончине уже, от лет своих долгих усталый.

Молвит тогда Эсонид: "О супруга, кому я обязан

165 Подлинна счастьем своим! Хоть ты мне и все даровала,

Благодеяния твои хоть уже превзошли вероятье,-

Если возможно,- но что для чар невозможно волшебных? -

Часть годов у меня отними и отцу передай их".

Слез не сдержала она, сыновним тронута чувством,

170 Вспомнила чувства свои, отца, что ею покинут.

Сердца, однако, она не раскрыла и молвила: "Муж мой,

Что за нечестье твои осквернило уста? Как могу я

Переписать часть жизни твоей на другого? Гекаты

Соизволенья не чай, не должного просишь. Однако

175 Больше, чем ты попросил, подарить, о Ясон, попытаюсь.

Свекра длительный век обновить я попробую, вовсе

Лет не отняв у тебя,- троеликая лишь бы богиня

Мне помогла и к моим чрезвычайным склонилась деяньям!"

Трех не хватало ночей, чтоб рога у луны съединились

180 И завершили бы круг. Но лишь полной она засияла,

Только на землю взирать начала округлившимся ликом,

Вышла Медея, одна, в распоясанном платье, босая,

Пышные волосы вдоль по плечам распустив без убора.

Шагом неверным, в немом молчании ночи глубокой,

185 Без провожатых идет. И люди, и звери, и птицы

Полный вкушают покой. Не шепчет кустарник, недвижим;

Леса безмолвна листва, туманный безмолвствует воздух.

Звезды мерцают одни. И она простерла к ним руки,

Трижды назад обернулась, воды зачерпнула в потоке

190 И омочила власы и трижды уста разрешила

Воем; потом, опершись коленом о твердую землю,

Молвила: "Ночь! Наперсница тайн, что луной золотою

Свету преемствуешь дня! Вы, звезды! Геката с главою

Троичной, ты, что ко мне сообщницей дела нисходишь

195 Мне помогать! Искусство волшбы и заклятия магов!

Ты, о Земля, что магам даешь трав знанье могучих,

Воздух и ветры, и вы, о озера и реки, и горы,

Вы все, боги лесов, все боги ночные, явитесь!

Вами, по воле моей, возвращаются реки к истокам

200 На удивленье брегам; заклинаньями я усмиряю

Бурного моря волну и волную безбурное море;

Ветры зову и гоню, облака навожу и свожу я;

Лопаться зевы у змей заставляю я словом заклятья;

Дикие камни, дубы, что исторгнуты с корнем из почвы,

205 Двигаю я и леса; велю - содрогаются горы,

И завывает земля, и выходят могильные тени.

Силой влеку и тебя, луна, хоть медью темесской[280]

Твой сокращаю ущерб. От заклятий моих колесница

Деда бледнее; мой яд бледнеть заставляет Аврору.

210 Вы мне и пламя быков притупили, изогнутым плугом

Вы пожелали сдавить их, груза не знавшую, выю;

В яростный бой меж собой вы бросили змеерожденных,

Стража, не знавшего сна, усыпили,- руно ж золотое,

Змея хитро обведя, переправили в гавани греков.

215 Ныне мне нужен состав, от которого стала бы старость

Вновь, освежившись, цвести и вернулись бы юные годы.

Вы не откажете мне. Не напрасно сверкали созвездья,

И не напрасно, хребтом влекома крылатых драконов,

Вот колесница летит". И спустилась с небес колесница.

220 Только Медея взошла, лишь погладила шею драконам

Взнузданным, только встряхнуть успела послушные вожжи,

Как вознеслась в высоту, и уже фессалийскую Темпе[281]

Зрит пред собою, и змей в пределы знакомые правит.

Травы, что Осса родит с Пелионом высоким, какие

225 Офрис взращает и Пинд, и Олимп, что возвышенней Пинда,

Явственно видит-и те, которые рвет она с корнем

Или же режет своим медяным серпом искривленным.

Много она набрала растений с брегов Апидана,[282]

Много-с Амфриса; и ты, Энипей не остался нетронут

230 Тоже; Пеней и Сперхия ток ей что-нибудь каждый

В дань принесли, и брега тростниками поросшие Беба,[283]

И с Антедоны траву животворную рвет, на Эвбее,-[284]

Люди не знали о ней, превращенья не ведая Главка.

Девять дней и ночей ее видели, как, в колеснице

235 Мчась на змеиных крылах, она озирала равнины -

И возвратилась. И вот,- хоть запах один их коснулся,-

Сбросили змеи свою долголетнюю старую кожу.

Остановилась, прибыв, у порога стоит, за дверями.

Кровлей одни были ей небеса. Избегала касаний

240 Мужа. Два алтаря сложила из дерна Медея,

Справа - Гекаты алтарь и жертвенник Юности - слева.

Дикой листвой оплела и ветвями священными оба.

Недалеко откидав из ям двух землю, свершает

Таинство; в горло овцы чернорунной вонзает Медея

245 Нож и кровью ее обливает широкие ямы,

Чистого чашу вина сверх крови она возливала,

Медную чашу брала, молока возливала парного;

Льются меж тем и слова,- богов призывает подземных,

Молит владыку теней с похищенной вместе супругой,

250 Чтоб не спешили отнять у тела дряхлого душу.

Милость обоих снискав молитвенным шепотом долгим,

Хилого старца она приказала из дома наружу

Вынести и, погрузив его в сон непробудный заклятьем,

Словно безжизненный труп на подстил травяной положила.

255 Вот приказала она отойти и Ясону и слугам,

Непосвященный их взор отвести повелела от тайны.

И удаляются все. Волоса распустивши, Медея

Рдеющих два алтаря обошла по обряду вакханок.

В черной крови намочив расщепленные факелы, держит

260 Их на обоих огнях и вершит очищение старца

Трижды огнем, и трижды водой, и серою трижды.

В медном котле между тем могучее средство вскипает

И подымается вверх и вздувшейся пеной белеет.

Варит и корни она, в гемонийском найденные доле,

265 И семена, и цветы, и горькие соки растений;

В них добавляет еще каменья с окраин Востока,

Чистый песок, что омыт при отливе водой океана,

Вот подливает росы, что ночью собрана лунной;

С мясом туда же кладет и поганые филина крылья,

270 Оборотня потроха, что волчий образ звериный

В вид изменяет людской; положила в варево также

И кинифийской змеи чешуйчатой тонкую кожу;[285]

Печень оленя-самца; в состав опустила вдобавок

Голову с клювом кривым вековухи столетней - вороны.

275 Тысячи к этим вещам прибавив еще безымянных,

Варварка, смертному в дар потребный состав приготовив,

Кроткой оливы седой давно уже высохшей ветвью

Варево стала мешать от дна и до верхнего слоя.

Вдруг этот старый сучок, вращаемый в меди горячей,

280 Зазеленел, а потом чрез короткое время оделся

В листья и вдруг отягчен стал грузом тяжелых оливок.

Всякий же раз, как огонь из бронзовой брызгал купели

Пеной и капли ее упадали горящие наземь,

Зелень являлась, цветы и густая трава луговая.

285 Только увидела то, Медея свой меч обнажила,

Вскрыла им грудь старика и, прежней вылиться крови

Дав, составом его наполняет. Лишь Эсон напился,

Раной и ртом то зелье впитав, седину свою сбросил;

Волосы и борода вмиг сделались черными снова,

290 Выгнана вновь худоба, исчезают бледность и хилость,

И надуваются вновь от крови прибавленной жилы,

Члены опять расцвели. Удивляется Эсон и прежний -

Сорокалетье назад - свой возраст младой вспоминает.

Вот увидал с высоты чудеса столь великой колдуньи

295 Либер и вздумал тогда, что его бы кормилицам можно[286]

Юные годы вернуть,- и дар получил от колхидки.

Чтобы злодейств не прервать, с супругом притворную ссору

Изображает она и, молельщицей, к Пелия дому[287]

Быстро бежит: ее,- ибо сам он уж старец глубокий,-

300 Дочери царские там принимают. Вскоре колхидка

Хитрая их оплела, обольстила их ложною дружбой.

Вот о заслугах своих рассказ им ведет,- как избавлен

Эсон от старости был,- и рассказ замедляет на этом.

И возникает в сердцах у Пелиевых дев упованье,

305 Что от искусства ее и отец их вернет себе юность.

Вот уже просят и ей обещают любую награду.

Та помолчала чуть-чуть, колеблясь будто в решенье,

Ждать заставляет себя, напускною их важностью муча.

Все ж обещает, сказав: "Чтоб больше доверия было

310 К дару у вас моему, пусть вашего овчего стада

Старший вожак от составов моих превратится в ягненка".

Вот уж притащен баран, от бесчисленных лет истощенный,

Около полых висков крутыми украшен рогами.

Только вонзила она свой нож гемонийский в сухое

315 Горло, едва лезвие запятналось скудною кровью,

Тушу барана в котел погружает колдунья и тут же

Мощный вливает состав,- и уже уменьшаются члены,

И исчезают рога, а вместе с рогами и годы,

Блеянье нежное вдруг из медного слышится чана.

320 Все в изумленье кругом,- меж тем из сосуда ягненок

Выпрыгнул; резво бежит и молочного вымени ищет.

В оцепененье стоят все дочери Пелия; так как

Правда доказана им, они лишь настойчивей просят.

Трижды Феб распрягал погруженных в Иберскую реку[288]

325 Коней, четвертую ночь засияли лучистые в небе

Звезды,- и вот на огонь Ээтова дочь, лиходейка,

Чистой ставит воды с травой, не имеющей силы.

Вот, как убитый, заснул сам царь, предавши покою

Тело свое, а с царем и стражи спокойно заснули,-

330 Сон навело колдовство и могущество речи волшебной.

Дочери в отчий покой по приказу колхидки проникли,

Стали вкруг ложа его. "Что колеблетесь, что нерадивы?

Выньте мечи,- говорит,- престарелую кровь извлеките,-

Жилы пустые его наполню я новою кровью.

335 В ваших отныне руках и жизнь, и возраст отцовский.

Ежели есть в вас любовь и не зря предались вы надежде,

Так услужите отцу, оружьем исторгните старость,

Кровь дурную его, железо вонзив, удалите!"

Та, в ком чувство сильней, бесчувственной первая стала:

340 Вот преступленье творит, не преступная; сестры не в силах

Видеть ударов ее и, взор от отца отвращая,

Раны ему наугад десницей дикой наносят.

Кровью меж тем истекая, он все ж подымается с ложа,

Полурастерзанный встать с постели пытаясь, и между

345 Стольких взнесенных мечей протянул побелевшие руки.

"Дочери, что вы? - сказал,- что вас против жизни отцовой

Вооружает?" - у них - и души упали и руки.

Молвить хотел он еще, но вместе с гортанью колхидка

Речь отняла и растерзанный прах в кипяток опустила.

350 Если б она в небеса не умчалась на змеях крылатых,

Кары избегла б едва ль. Высоко несется, минуя[289]

В рощах густых Пелион и кровли Филиры, минуя[290]

Офрис и дальше места, что прославлены древним Керамбом:[291]

Подали помощь ему и на крыльях приподняли в воздух

355 Нимфы, когда разлилось и обрушилось море на сушу,-

Девкалионовых вод оттого он избег, не потоплен.

Вот оставляет она Эолийскую слева Питану,

Изображенье из скал как будто бы длинного змея,[292]

Иду и рощу ее, где сведенного сыном теленка

360 Некогда Либер укрыл под обличием ложным оленя;

Где над Корита отцом возвышается холмик печальный.[293]

Также поля, устрашенные вдруг завыванием Меры;[294]

Град Эврипила, где вмиг хвастливые женщины Коса[295]

Стали рогаты, в тот день как отряд отошел Геркулеса.

365 Фебом любимый Родос, и народ иализских телхинов,[296]

Глаз которых все портил кругом,- на что ни посмотрят.

Возненавидел и скрыл их под братнины воды Юпитер.

Кеи старинной она миновала Картейскую крепость,[297]

Где через много годов удивиться отцу предстояло

370 Алкидаманту, что дочь обернулася мирной голубкой.[298]

Озеро видит она Гиризи и Кикнову Темпе,

Те, что прославил своим появлением лебедь. Там Филлий

Мальчику отдал во власть прирученных пернатых, а также

Дикого льва. Приказанье быка одолеть получил он

375 И победил; но, сердясь, что любовь его презрена снова,

Филлий, как тот ни просил, быка ему не дал в награду.

Кикн возмущенный сказал: "Пожелаешь отдать!" И с высокой

Спрыгнул скалы. Вокруг все подумали: мальчик разбился,-

На белоснежных крылах повисал новоявленный лебедь!

380 А Гириэя меж тем, не зная, что спасся он, плачем

Вся излилась и дала возникшему озеру имя.

Рядом лежит и Плеврон, в котором, на трепетных крыльях,[299]

Комба, Офия дочь, от детей избежала ранений.[300]

Видит Медея поля Калавреи, Латониду милой,[301]

385 Помнящей, как государь с супругою в птиц обратилась.

Справа Киллена лежит, на которой пришлось Менефрону[302]

С матерью ложе делить наподобие дикого зверя.

Видит Кефиса вдали, который над участью плачет[303]

Внука, что некогда был обращен Аполлоном в тюленя:

390 Дом и Эвмела царя, что оплакивал в воздухе сына.[304]

Вот на змеиных крылах, наконец, в Эфирее Пиренской[305]

Снизилась. Древних людей при начале веков тут явилось

Смертное племя,- его дождевые грибы породили.

Лишь молодая жена сгорела от ядов колхидских,

395 И пламеневший дворец два моря увидели разом,

Кровью детей заливается меч нечестивый, и мчится

Гнусно отмстившая мать, от оружья спасаясь Ясона.

Вот, на Титановых мчась драконах, вступает Медея[306]

В крепость Паллады. Тебя там, Фенея вернейшая, зрели:[307]

400 Зрели, Периф, и тебя,- как по воздуху вместе летели;[308]

Также на новых крылах Полипемона видели внучку.[309]

Принял колдунью Эгей - в одном осудимый деянье;[310]

Мало что принял ее,- съединился с ней узами брака;

Вот появился Тезей - отцу незнакомое чадо -

405 Доблести полный герой, усмиритель двуморского Истма.[311]

Чтобы его извести, аконит заварила Медея,-

Ею он был привезен когда-то со скифских прибрежий.

Произвели же его, как о том говорится в преданье,

Зубы Ехиднина пса. Пещера с отверстием черным[312]

410 Есть при дороге крутой, по которой тиринфянин храбрый[313]

Цербера-пса, что идти упирался, глаза от сверкавших

Солнца лучей отвратив, на цепи адамантовой к свету

Вывел. А тот, разъярясь, возбуждаемый бешеной злобой,

Громким лаем тройным одновременно воздух наполнил

415 И по зеленым лугам разбросал белесую пену.

Пена пустила ростки, говорят, и, влагу впивая

Из плодоносной земли, получила зловредную силу.

Этот живучий цветок, растущий на твердых утесах,

Жители сел аконитом зовут. По коварству супруги

420 Сыну родитель Эгей его, как врагу, преподносит,

Правой рукою Тезей в неведенье взялся за чашу,-

Но примечает отец на меча костяной рукояти

Знак родовой и от уст сыновних отводит злодейство.[314]

Смерти избегла она, облака заклинаньями сдвинув.

425    Царь же отец, хоть и был спасеньем обрадован сына,

В ужас великий пришел, что столь безбожное дело

Чуть не свершилось. Огни он не медля алтарные теплит

И для богов не жалеет даров; поражают секиры

Выи тугие быков с рогами в священных повязках.

430 Для Эрехтидов вовек, говорят, не вставал лучезарно[315]

Более праздничный день. Пируют и знатные люди,

И небогатый народ. За вином, возбуждающим души,

Песни запели: "Тобой, великий Тезей, восхищенья

Полн Марафон,- что быка обагрился критского ты кровью![316]

435 То, что спокойно теперь кромионский пашет селянин,-[317]

Дар и заслуга твои. Чрез тебя и предел Эпидавра

Видел, как мертвым упал жезлоносный потомок Вулкана;[318]

Видел Кефиса поток бессердечного гибель Прокруста;[319]

Как был убит Керкион, Элевсин то видел Церерин;[320]

440 Мертв и Синис, во зло применявший великую силу,-

Перегибавший стволы, до земли наклоняющий сосны,

Чтоб, разорвав, разметать широко телеса человечьи.

До Алкатои, до стен лелегийских дорога спокойна,-[321]

С самой поры, как Скирон усмирен. Разъятые кости[322]

445 Татя земля отказалась принять и вода отказалась.

Долго носились они, говорят, и, состарившись, стали

Скалами; скалы хранят и доныне Скироново имя.

Если заслуги твои и года захотим мы исчислить,

Дел будет больше, чем лет. Пожеланья свои, о храбрейший,

450 Мы всенародно гласим, за тебя испившем мы чаши!"

Был одобреньем дворец оглашен и мольбами желавших

Блага. В городе всем не нашлось бы печального места!

Все же - настолько земля чужда наслаждений всецелых,

И проникает всегда в веселье забота! - спокойно

455 Не веселился Эгей, возвращение празднуя сына.

    Войско готовил Минос. Хоть был он силен ополченьем[323]

И кораблями силен, но гневом отцовским сильнее.

Намеревался отметить по праву за смерть Андрогея.

Но пред началом войны собирает союзные силы.

460 Всюду, где доступ ему, с окрыленным рыскает флотом:

Он уж Анафу привлек и Астипалейское царство,[324]

Взял он Анафу - прельстив, а Астипалею - войною.

Низменный взял он Микон и поля меловые Кимвола,

Взял и цветущий Сирон, и Китн с Серифом равнинным,

465 Мраморный взял он Парос и безбожной проданный Арной

Сифн,- скупая, она, получив по условию злато,

Птицею стала, у ней и доныне пристрастие к злату,-

Ходит на черных ногах и черна оперением - галка.

Но Олиар, и Дидимы, и Тен, и Андр с Гиаром,

470 И Пепарет, где богат урожай глянцевитой оливы,

Кносским судам помогать не пошли. И Минос обратился[325]

Влево, в Энопию ту, где была Эакидов держава.

Эту Энопию так в старину называли. Эак же

Острову, матери в честь, дал новое имя: Эгина.

475 Валит толпа и узнать человека с толикою славой

Жаждет. Бежит Теламон, за ним, Теламона моложе,

Брат его средний, Пелей, и Фок - брат третий и младший,

Вскоре выходит и царь, неспешно, по-старчески важно;

Их вопрошает Эак, какова их приезда причина.

480 Горе отцово узнав, воздыхает; ему же правитель

Ста городов говорит, отвечая такими словами:

"Просьба моя: помоги за сына предпринятой брани,

Встань в ополченье любви: за могилу ищу возмещенья!"

Асопиад же ему: "Понапрасну ты просишь, не должен

485 Город мой так поступать. Земля Кекропова с нашей

Связана, как ни одна. Таков договор между нами".

Тот, опечалясь, ушел,- "Договор тебе дорого станет!" -

Молвил. Полезнее он угрожать почитает войною,

Нежель ее затевать и свои в ней расходовать силы.

490 Флот был ликтийский еще с Энопийской крепости виден,[326]

Как появился уже, под надутыми мчась парусами,

Аттики быстрый корабль и вошел в дружелюбную гавань,-

Кефала вез на себе и отечества с ним порученья.

Тотчас Эака сыны, хоть давно не встречался им Кефал,[327]

495 Все же узнали его и, подав ему правые руки,

В отчий дом повели. Герой, представительный с виду

И сохранивший еще красоты доказательства прежней,

Входит: в руках его ветвь любимой народом оливы,

С правой и с левой руки близ старшего - младшие двое:

500 Прибыли Клит и Бутей с ним вместе, Паллантовы дети.

После того, как они обменялись приветствием первым,

Передает им посол порученье афинян и просит

Помощи, на договор и семейные связи ссылаясь,

И что намерен Минос всю Ахайю забрать, добавляет.[328]

505 Он красноречьем помог порученья успеху, и молвил

Старый Эак, опершись на жезл свой левой рукою:

"Помощи вы не просите, ее получайте, Афины!

Острова этого все считайте вы силы своими.

Смело введите их в строй. Таково положение наше:

510 Силы достанет у нас; от врага отстоит меня воин.

Слава богам. Времена хороши,- извиняться не надо".

Кефал ответствовал: "Так да пребудет и впредь! Да умножь

Град твой граждан своих! Я обрадован был, что навстречу

Вышла ко мне молодежь, такая красивая,- все-то

515 Юноши в годах одни. Однако же нет между ними

Многих, виденных мной, когда принимал меня город".

И застонал тут Эак и голосом молвил печальным:

"Лучшее время вослед за началом плачевным настало.

Если бы мог я о нем говорить, о начале не вспомнив!

520 Все расскажу я подряд, не замедлив на приступе долгом.

Прахом лежат и костьми, кого вспоминаешь и ищешь.

Ах, сколь великая часть моего достоянья погибла!

Грозный был мор в города ниспослан по злобе Юноны,[329]

Возненавидевшей край, хранящий соперницы имя.

525 С бедствием этим, пока почитали его за людское,

Тайных не зная причин, искусством боролись врачебным.

Гибель сильнее была, побежденною помощь лежала.

Тьмою сначала густой тяжело надавило на землю

Небо, меж тем по ночам расслабляющий жар разливался.

530 И уж успела луна четырежды сделаться полной,

Сливши рога, и, опять утончаясь, нарушить окружность;

Начали жарко дышать смертоносным дыханием австры.

Ведомо, что и в ключи и в озера зараза проникла,

А по полям, в тот год не паханным, ползали всюду

535 Многие тысячи змей и ядом реки сквернили.

Гибель собак, и овец, и коров, и зверей, и пернатых

Признаком первым была нежданно постигшего мора.

Видя, как падает бык посредине работы, здоровый,

И среди пашни лежит, изумляется пахарь несчастный.

540 У шерстоносных же стад, болезненно блеющих, стала

Шерсть сама выпадать, и хиреет иссохшее тело.

Резвый некогда конь, на пыльных ристалищах славный,

Стал не достоин наград, забыл о бывалом почете,

Стонет в конюшне своей, умирая бесславною смертью.

545 Ярость вепрь потерял; уже не доверится бегу

Лань, перестал и медведь совершать на скотину набеги.

Все одолела болезнь: по лесам, по полям, по дорогам

Мерзкая падаль лежит, и воздух испорчен зловоньем.

Странную выскажу вещь: ни собака, ни жадная птица

550 Их не касались, ни волк седошерстый. Гниют, разлагаясь,

Смрадным духом вредят и широко разносят заразу.

Бедствием большим чума к несчастным пришла поселянам

И утвердила свое в великой столице господство.

Раньше сгорало нутро. Потаенного пламени первым

555 Знаком была краснота с затрудненным частым дыханьем,

Спекшийся пухнет язык; открыт, изнутри опалснный,

Высохший рот, и ему не отраден вдыхаемый воздух.

Тело не может терпеть ни подстилки, ни даже покрова,-

Грудью к твердой земле прижимаются. И не бывает

560 Тело свежей от земли, но земля горячеет от тела.

И врачевателя нет, на самих нападает лечащих

Неумолимая хворь, во вред им их же искусство.

Кто постоянно с больным, кто верно ему услужает,

Тот умирает скорей. Поскольку исчезла надежда

565 Быть исцеленным и смерть лишь одна избавленье сулила,

Стали беспечны душой, о пользе пропала забота.

Пользы и быть не могло. Везде, без стыда, обнажены,

И к родникам, и к рекам припадают, к глубоким колодцам,

И не напьются никак,- жизнь гаснет с жаждою вместе.

570 Многие, вовсе без сил, не могут уж выбраться: тут же

И умирают в воде. А иной все ж черпает воду!

Так велико у больных отвращенье к несносной постели,

Что убегают, вскочив: когда и подняться нет силы,

Катятся на пол - своих покидают каждый пенатов,-

575 Каждому собственный дом начинает казаться зловещим:

Так как причина темна, обвиняют в бедствии место.

Видели их, как они, полуживы, бредут по дорогам,-

Ежели в силах идти,- иль лежат на земле со слезами

И истомившийся взор обращают последним усильем,

580 Свисшие руки воздеть пытаясь к созвездиям неба,

Там или здесь и везде, где застанет их смерть, издыхают.

Что совершалось в душе у меня? Что чувствовать мог я,-

Если не жизнь разлюбить, не завидовать участи близких!

И повсеместно, куда б ни направил ты взора,- повсюду

585 Толпы валялись людей: так с веток колеблемых наземь

Падают яблоки-гниль, так валятся желуди с дуба.

Видишь ты храм пред собой высокий и с лестницей длинной:

Это - Юпитера храм. О, кто в святилище этом

Ладана тщетно не жег? Как часто супруг за супругу

590 Или же сын за отца обращался с горячей мольбою,-

Но расставались с душой пред святыней, молению чуждой!

И находили в руке - не истраченной часть фимиама!

Часто, бывало, быки, когда приведут их ко храму

И уж помолится жрец и вино меж рогов возливает,

595 Падали вдруг, словно их поражали нежданным ударом!

Раз за себя и за край приносил я Юпитеру жертву

И за троих сыновей,- но животное вдруг замычало

И, неожиданно пав, не дождавшись ударов смертельных,

Скудною кровью слегка подставленный нож обагрило.

600 Даже больное нутро утратило истины знаки

И откровенья богов: и туда проникла зараза.

Возле священных дверей распростертые видел я трупы,

Возле самих алтарей,- чтоб смерть ненавистней казалась!

Петлей иные себе запирают дыханье и гонят

605 Смертью свой смертный страх, торопят грозящую гибель.

Мертвых выносят тела без обычных торжеств погребальных

Из дому. Да и врата погребений уже не вмещали.

То, не зарыты, лежат на земле, то без дара слагают

Их на высокий костер; столь почтения нет, что дерутся

610 Из-за костров, и сгорает мертвец на огне у соседа.

Нет никого, кто бы слезы пролил; неоплаканы бродят

Души детей, матерей, и юношей души, и старцев.

Места в могилах уж нет, на костры не хватает поленьев.

И, пораженный таким изобильем несчастий,- "Юпитер! -

615 Я произнес,- о, если не лгут о тебе, что когда-то

К нашей Эгине сходил ты в объятья, к Асоповой дщери,[330]

Если, великий отец, нам родителем быть не стыдишься,

Иль верни мне моих, иль скрой и меня под землею!"

Молнией знаменье дал он и громом своим благовещим.

620 "Я разумею, и пусть счастливым будет то знаком

Расположений твоих! - я сказал,- и залогом да будет!"

Рядом случайно был дуб, редчайший, раскидист ветвями -

Взрос от додонских семян и Юпитера был он святыней.[331]

Длинный строй увидали мы там муравьев, собиравших

625 Зерна, маленьким ртом таскавших великие грузы

И по морщинам коры проходивших единою тропкой.

Их подивившись числу,- "О отец благодатный! - сказал я,-

Столько же граждан мне дай и пустынные стены восполни!"

Дуб задрожал, и в ветвях, без ветра в движенье пришедших,

630 Некий послышался шум. Содрогнулись от жуткого страха

Члены мои, поднялись волоса. Однако же землю

Облобызал я и дуб: не смея признаться в надежде,

Все же надеялся я и в душе упованье лелеял.

Ночь наступила, и сон утомленным тревогами телом

635 Овладевает. И дуб мне привиделся тот же, и столько ж

Было ветвей у него, и столько ж в ветвях насекомых

Было на дубе, и сам задрожал он таким же движеньем

И зерноносный их строй раскидал по полям под собою.

Будто бы стали они возрастать все больше и больше,

640 Приподыматься с земли и станом своим выпрямляться,

Стали терять худобу, и множество ножек, и черный

Цвет и уже принимать человеческий начали облик.

Сон отлетел. И кляну я свои сновиденья, тоскую,

Что от богов вспоможения нет. Во дворце же великий

645 Гомон стоял, и как будто бы там голоса я мужские

Слышу,- от них я отвык! Но все я почел сновиденьем.

Только идет Теламон, поспешая, и, двери раскрывши,

Молвит: "Увидишь ты сам, что и веры и чаяний больше!

Выйди!" Я выхожу. Какие в видении сонном

650 Мужи привиделись мне, таких я, в том же порядке,

Вижу и их узнаю. К государю подходят с поклоном.

Зевсу мольбы возношу и меж новым моим населеньем

Грады делю и поля, где былых хлебопашцев не стало.

Их "мирмидоны" зову, на породу их тем намекая.[332]

655 Внешность видел ты их. Какие обычаи были,

Те же у них и сейчас: скромны, выносливы в деле,

Крепки добро добывать и хранить добытое умеют.

Биться с тобою пойдут, и духом и возрастом равны,

Только лишь Эвр, счастливо тебя в предел наш принесший -

660 Ибо принес тебя Эвр - полуденным сменится Австром.

Так меж собой говоря и о разных толкуя предметах,

Длинный наполнили день. Вечернее отдано время

Было столу, ночь - сну. Взошло златоликое солнце.

Эвр, однако, все дул и мешал кораблей возвращенью.

665    К Кефалу утром пришли Паллантовы дети, поскольку[333]

Старше он возрастом был; а Кефал с сынами Палланта

Вместе явились к царю. Но еще почивал повелитель.

Приняты были они на пороге царевичем Фоком,-

Брат с Теламоном как раз набирали людей в ополченье.

670 В недра царевич дворца, в прекрасные дома покои

Кекропа внуков ведет и вместе с гостями садится.

И увидал Эакид в руке у потомка Эола[334]

С острым концом золотым неизвестного дерева дротик.

Несколько вымолвив слов для участия в общей беседе,

675 Он говорит: "Я - любитель лесов и охоты на зверя.

Но из какого ствола твой вырезан дротик, об этом

Не догадаюсь никак: когда бы из ясеня был он,

Цветом был бы желтей; из терна - был бы с узлами.

Вырезан он из чего, не знаю; но только красивей

680 Очи мои никогда не видали метательных копий".

И отвечает один из братьев Актейских: "Но больше[335]

Употребленью еще подивишься ты этого дрота:

Промаха он не дает, не случаем он управляем,

Окровавленный назад возвращается он сам собою".

685 И продолжает еще расспрашивать отрок Нереев,[336]

Да для чего, да откуда тот дрот, да чей он подарок.

Гость отвечает на все, лишь стыдится поведать, какою

Дрот обретен был ценой. Молчит, но, тронутый горем,

Милую вспомнив жену, начинает он так со слезами:

690 "Дрот мой, богини дитя,- не поверишь! - меня заставляет

Плакать, и долго еще я проплачу над ним, если долго

Жить мне дарует судьба. И меня с супругою вместе

Он погубил. О, когда б не иметь его было возможно!

Звали Прокридой ее. Была же - ты слышал, быть может,

695 Об Орифии? - сестрой похищенной той Орифии.

Если ты внешность и нрав их обеих сравнишь, то скорее

Надо б ее похищать. Эрехтей съединил меня с нею,

Нас съединила любовь. Почитался и был я счастливцем.

Боги судили не так,- иль был бы я счастлив и ныне!

700 Шел уже месяц второй по свершении брачных обрядов,-

Я для оленей тогда рогоносных протягивал сети,-

Тут, над Гиметом взойдя, с постоянно цветущей вершины,

Тьму отогнав, золотая меня вдруг видит Аврора

И увлекает к себе. О пусть, не обидев богини,

705 Правду скажу: хоть она и прельстительна розовым ликом,

Пусть пределом и дня и ночи владеет пределом,

Пусть ее нектар поит,- любил я одну лишь Прокриду!

В сердце Прокрида одна, на устах пребывала Прокрида.

Ложа святые права, новобрачные наши соитья

710 Доводом я привожу и покинутой спальни обеты.

Этим я тронул ее; и промолвила: "Неблагодарный,

Жалобы брось и Прокридой владей! Но коль дух мой провидчив,

Будешь об этом жалеть!" - и меня ей, сердясь, возвратила.

По возвращенье, пока вспоминал я угрозы Авроры,

715 Вдруг охватил меня страх, не худо ль жена соблюдала

Долг супружеский свой. Побуждали и внешность и возраст

Верить измене ее; поведенье же верить мешало.

Но ведь отсутствовал я; а та, от которой вернулся,

Грешный являла пример; ведь любящих все устрашает.

720 Муки своей решил я искать и стыдливую верность

Силой даров соблазнить. Мой страх поощряет Аврора,

Внешность меняет мою,- мне казалось, я чувствовал это!

Вот я, не узнан, вхожу в Афины, твердыню Паллады,

И проникаю в свой дом. Но вины не показывал дом мой,-

725 Он целомудрия полн, тосковал, что похищен хозяин.

Лишь к Эрехтиде проник я при помощи тысяч уловок,

Остолбенел, увидав, и готов был оставить попытку

Верность проверить ее. Едва я признать удержался

Правду, едва целовать, как было бы должно, не начал.

730 Грустной была. Но ничто не могло быть, однако, прекрасней,

Нежели в грусти она. К отнятому супругу пылала

Страстным желаньем. Теперь представь ты себе, какова же,

Фок, была в ней краса, раз ее и печаль украшала!

Что излагать, сколько раз отвергались душою стыдливой

735 Поползновенья мои? Сколько раз,- "Себя,- говорила,-

Для одного берегу; одному - наслаждение мною",-

И не довольно ль таких испытаний невинности было,-

Если кто разумом здрав? Но я недоволен, борюсь я

Сам на погибель свою и плату за ночь предлагаю.

740 Множа дары, наконец я принудил ее колебаться.

"Побеждена,- я вскричал,- преступница! Я,- соблазнитель,-

Твой настоящий супруг. Свидетель я сам вероломства!"

Та - ничего. Молчаливым стыдом побежденная, только,

Кинув злокозненный дом и недоброго мужа,- бежала.

745 И, оскорбленная мной, отвратившись от рода мужского,

Стала бродить по горам, служенью причастна Диане.

Я же, оставшись один, почувствовал жгучее пламя

В жилах. Прощенья просил,- в согрешенье своем сознавался,

В том, что дарами прельстясь, я и сам в проступок подобный

750 Впал бы, когда б и не столько даров предлагалось. Прокрида

После признаний моих, за стыд отплатив оскорбленный,

Вновь возвратилась ко мне, и сладко мы жили в согласье.

Кроме того мне дарит - как будто сама не была мне

Даром достаточным - пса,- его ж Прокриде вручила

755 Кинтия, молвив: "Из всех он в беге окажется первым".[337]

Тут же дала мне и дрот, который в руке моей видишь.

Но про второй этот дар и судьбу его знать ты желаешь?

Слушай тогда и дивись,- поразишься неслыханным делом.

Лайя сын разгадал те реченья, что были дотоле[338]

760 Непостижимы другим, и, низвергшись, лежала вещунья

Темная и о своих позабыла двусмысленных кознях.

Дел без возмездья таких никогда не оставит Фемида:

Тотчас другая напасть Аонийские вдруг постигает

Фивы: селяне дрожат перед хищником диким, погибель[339]

765 Видя скота и людей. Тут мы, молодежь из соседей,

Сходимся и широко окружаем тенетами поле.

Но перескакивал зверь прыжком их легким проворно,

Выше скача полотняных краев расставленной сети.

Своры спускаю собак, но хищник от них убегает

770 Прочь и несется, резвясь, быстрокрылой не медленней птицы.

Единодушно тогда все Лелапа требуют,- имя

То было пса моего. Он сам давно уж старался

Освободиться, ремень в нетерпенье натягивал шеей.

Только спустили его,- сказать мы уж были не в силах,

775 Где он. Следы его лап на песке раскаленном виднелись.

Сам же из глаз он исчез. Копье не быстрее несется

И не быстрее свинец, вращаемой брошен пращею,

Или же легкая трость, что с гортинского лука слетает.[340]

Холм поднимался крутой, над полями окружными высясь.

780 Встав на него, я слежу небывалого зрелище бега,-

Вот уже схвачен почти, вот будто едва ускользает

Зверь из-под самых зубов; бежит не прямою дорогой,

Не устремляется вдаль, но, по кругу назад возвращаясь,

Вводит собаку в обман,- не предпринял бы враг нападенья.

785 Та угрожает ему и вровень преследует, будто

Держит уже,- но не держит еще и лишь воздух кусает.

К дротику я обратился тогда. Но едва лишь рукою

Правой раскачивать стал, в ремни вдеть пальцы пытаясь,

Взор отвратил я; потом направил обратно на то же

790 Место: и - вот чудеса! - два мрамора на поле вижу:

Тот как будто бежит, а этот как будто бы лает.

Стало быть, так захотел - чтобы в беге оба остались

Непобежденными - бог, коль бог им содействовал некий".

Так он сказал и замолк. "Но в чем же дрот тут повинен?" -

795 Фок спросил, и тогда про дрота вину рассказал он.

"Радость сделалась, Фок, причиною нашего горя.

Молвлю сначала о ней. О, сладко блаженное вспомнить

Время, когда, Эакид, в те первые годы, законно,

Счастлив с женою я был, и она была счастлива с мужем.

800 Нежность взаимных забот нас брачной связала любовью.

Мужа любовь предпочла бы она и Юпитеру даже.

Да и меня ни одна не пленила б, когда бы самою

Даже Венерой была. Равно мы сердцами пылали.

Только лишь солнца лучи поутру озаряли вершины,

805 Я, молодой, на охоту в леса направлялся, бывало.

И ни рабов, ни коней не брал с собою, ни с чутким

Нюхом собак; сетей не захватывал я узловатых.

Дрот обеспечивал все. Когда же рука моя вдосталь

Понабивала зверей, стремился я в тень и прохладу,

810 Где ветерок из долин доносится струйкою свежей;

Струйки я нежной искал, облегченья полдневного зноя,

Струйки воздушной я ждал, и она овевала мой отдых.

"Струйка! - помнится мне,- приходи! - призывал я обычно,-

Дай облегченье и в грудь, о желанная, снова проникни,-

815 Если бы зной, сжигающий нас, могла ты умерить!"

Может быть, я добавлял,- так жребий мой был вероломен! -

Нежных несколько слов. "Ты великое мне наслажденье! -

Ей говорить я привык,-облегчаешь меня и лелеешь:

Из-за тебя мне леса и пустынные милы приюты,

820 Жадно устами твое постоянно вбираю дыханье!"

Возгласа смыслом двойным было чье-то обмануто ухо,

Кто-то решил, что, зовя, повторяю я имя, что будто

"Струйкой" нимфу зовут, и подумал, что нимфу люблю я.

Тотчас, спеша донести на то, чего не было, наглый

825 В дом к Прокриде идет и о слышанном тихо ей шепчет.

Склонна к доверью любовь. Пораженная горем нежданным,

Выслушав все, повалилась она и, не скоро оправясь,

Все несчастливой себя называла и жребий свой - горьким,

Все укоряла меня, и, смущенная мнимым проступком,

830 В страхе была пред ничем, перед именем, плоти лишенным!

Словно соперница впрямь у несчастной была, горевала.

Но сомневается все ж и, злосчастная, чает ошибки,

Верить не хочет в донос, и доколе сама не видала,

Не разрешает себе осуждать прегрешенье супруга.

835 Утра другого лучи темноту отгоняли ночную.

Я выхожу; хорошо наохотился и, отдыхая,-

"Струйка! - шепчу,- приди! Будь, усталому, мне врачеваньем!"

И неожиданно стон меж своими, словами как будто

Некий услышал. "Приди,- однако,- всех лучшая!" - молвил.

840 Но как тихонько опять зашумели упавшие листья,

Зверь мне почудился там, и дротик метнул я летучий.

Это Прокрида была. С глубоко уязвленною грудью,-

"Горе,- воскликнула,- мне!" И только лишь верной супруги

Голос узнал я, стремглав на голос помчался, безумен.

845 Полуживою ее и пятнающей кровью одежду

Вижу, из груди, увы! - вынимающей собственный дар свой,

Вижу и тело, что мне моего драгоценнее тела,

На руки мягко беру; разорвав на груди ее платье,

Ей перевязку кладу на жестокую рану, стараюсь

850 Кровь удержать и молю, чтоб в убийстве меня не винили.

Та, уже силы лишась, умирая, себя принуждает

Вымолвить несколько слов: "О, нашего ради союза,

Вышних ради богов и моих, умоляю покорно:

Если чего-нибудь я заслужила,- ради любви той,

855 Что причинила мне смерть, но длится, хоть я погибаю,-

Да не займет, кого "Струйкой!" зовешь, наше брачное ложе".

Молвила. И наконец ошибку, где имя виною,

Я услыхал и постиг. Но что было пользы постигнуть?

860 Падает; с кровью лиясь, утекают и слабые силы.

Может доколе смотреть, на меня все смотрит и тут же

Прямо ко мне на уста выдыхает скорбящую душу.

Все же со светлым лицом умерла, успокоившись будто".

Плачущим, слезы лия, так герой повествует, но входит

865 К ним в это время Эак с двумя сыновьями и новой

Ратью,- и принял ее и оружие мощное Кефал.

КНИГА ВОСЬМАЯ

    День лучезарный уже растворила Денница, ночное

Время прогнав, успокоился Эвр, облака заклубились

Влажные. С юга подув, Эакидов и Кефала к дому

Мягкие австры несут - и под их дуновеньем счастливым

5      Ранее срока пришли мореходы в желанную гавань.

Опустошал в то время Минос прибрежья лелегов,

Бранное участье свое в Алкатоевом пробовал граде,

Где государем был Нис, у которого, рдея багрянцем,

Между почетных седин, посредине, на темени самом

10   Волос пурпуровый рос - упованье великого царства.

Шесть уже раз возникали рога у луны восходящей,

Бранное счастье еще колебалось, однако же. Долго

Дева Победа меж них на крылах нерешительных реет.

Царские башни в упор примыкали к стенам звонкозвучным,

15   Где, по преданью, была золотая приставлена лира

Сыном Латониным. Звук той лиры был в камне сохранен.

Часто любила всходить дочь Ниса на царскую башню,

В звучную стену, доколь был мир, небольшие каменья

Сверху кидать. А во время войны постоянно ходила

20   С верха той башни смотреть на боренья сурового Марса.

С долгой войной она имена изучила старейшин,

Знала оружье, коней, и обличье критян, и колчаны,

Знала всех лучше лицо предводителя - сына Европы -[341]

Больше, чем надо бы знать. Минос, в рассужденье царевны,

25   С гребнем ли перистым шлем на главу молодую наденет,-

Был и при шлеме красив. Возьмет ли он в руки блестящий

Золотом щит,- и щит ему украшением служит.

Если, готовясь метнуть, он раскачивал тяжкие копья,

В нем восхваляла она согласье искусства и силы.

30   Если, стрелу наложив, он натягивал лук свой широкий,

Дева божилась, что он стрелоносцу Фебу подобен.

Если же он и лицо открывал, сняв шлем свой медяный,

Иль, облаченный в багрец, сжимал под попоною пестрой

Белого ребра коня и устами вспененными правил,

35   Нисова дочь, сама не своя, обладанье теряла

Здравым рассудком. Она называла и дротик счастливым,

Тронутый им, и рукою его направляемый повод.

Страстно стремится она - если б было возможно! - во вражий

Стан девичьи стопы через поле направить, стремится

40   С башни высокой сама в кноссийский ринуться лагерь

Или врагу отпереть обитые медью ворота,-

Словом, все совершить, что угодно Миносу. Сидела

Так и смотрела она на шатер белоснежный Диктейца,[342]

Так говоря: "Горевать, веселиться ль мне брани плачевной,

45   И не пойму. Что Минос мне, влюбленной, враждебен,- печалюсь,

Но, не начнись эта брань, как иначе его я узнала б?

Все-таки мог он войну прекратить и, назвав меня верной

Спутницей, тем обрести надежного мира поруку.

Если тебя породившая мать, о красой несравненный,

50   Схожа с тобою была, то недаром к ней бог возгорелся.

Как я блаженна была б, когда бы, поднявшись на крыльях,

Я очутилась бы там, у владыки кноссийского в стане!

Я объявила б себя и свой пыл, вопросила б, какого

Хочет приданого он: не просил бы твердынь лишь отцовских!

55   Пусть пропадет и желаемый брак, лишь бы мне не изменой

Счастья достичь своего! - хоть быть побежденным нередко

Выгодно людям, когда победитель и мягок и кроток.

Правда, знаю - ведет он войну за убитого сына,

Силен и правдою он, и его защищающим войском.

60   Думаю, нас победят. Но коль ждать нам такого исхода,

То почему ж эти стены мои для Миноса откроет

Марс, а не чувство мое? Без убийства и без промедленья

Лучше ему одолеть, не потратив собственной крови.

Не устрашусь я тогда, что кто-нибудь неосторожно

65   Грудь твою ранит, Минос. Да кто же свирепый решился б

Полное злобы копье в тебя нарочито направить?

Замысел мне по душе и намеренье: вместе с собою

Царство в приданое дать и войне положить окончанье.

Мало, однако, желать. Охраняются стражами входы.

70   Сам врата запирает отец. Его одного лишь,

Бедная, ныне боюсь; один он - желаньям помеха.

Если б по воле богов не иметь мне отца! Но ведь каждый-

Бог для себя. Судьбой отвергаются слабого просьбы.

Верно, другая давно, столь сильной зажженная страстью,

75   Уж погубила бы все, что доступ к любви преграждает.

Чем я слабее других? Решилась бы я через пламя

И меж мечами пройти: но пламя ни в чем не поможет

И не помогут мечи,- один только волос отцовский.

Золота он драгоценнее мне. Блаженной бы сделал

80   Волос пурпурный меня, смогла б я желанья исполнить".

Так говорила она, и, забот многочисленных мамка,

Ночь подошла между тем, и тьма увеличила смелость.

Час был первого сна, когда утомленное за день

Тело вкушает покой. Безмолвная в спальню отцову

85   Входит. Дочь у отца похищает - о страшное дело! -

Волос его роковой; совершив нечестивую кражу,

С дерзкой добычей своей проникает в ворота и вскоре

В самую гущу врагов,- так верила сильно в заслугу! -

Входит, достигла царя и ему, устрашенному, молвит:

90   "Грех мне внушила любовь, я - Нисова дочь и царевна

Скилла: тебе предаю я своих и отцовских пенатов.

Я ничего не прошу,- тебя лишь. Любовным залогом

Волос пурпурный прими и поверь, что вручаю не волос,

Голову также отца моего!" И рукою преступной

95   Дар протянула. Минос от дарящей руки отшатнулся

И отвечал ей, смущен совершенным неслыханным делом:

"Боги да сгонят тебя, о бесчестие нашего века,

С круга земного, тебя пусть суша и море отвергнут!

Я же, клянусь, не стерплю, чтоб Крит, колыбель Громовержца

100 И достоянье мое,- стал такого чудовища домом",-

И покоренным врагам - ибо истинный был справедливец,-

Мира условия дав, кораблям велел он причалы

Снять и наполнить суда, обитые медью, гребцами.

Скилла, едва увидав, что суда уже в море выводят

105 И что Минос отказал в награде ее преступленью,

Вдруг, умолять перестав, предалась неистово гневу,

Руки вперед, растрепав себе волосы, в бешенстве взвыла:

"Мчишься куда, на брегу оставляя виновницу блага,

Ты, и родимой земле, и родителю мной предпочтенный?

110 Мчишься, жестокий, куда, чья победа - мое преступленье,

Но и заслуга моя? Тебя мой подарок не тронул

И не смягчила любовь, не смягчило и то, что надежды

Все мои были в тебе? О, куда обратиться мне, сирой?

В край ли родной? Он плененный лежит, но представь, что он волен,-

115 Из-за измены моей он мне недоступен. К отцу ли?

Мною он предан тебе. Ненавидят меня по заслугам:

Страшен соседям пример. Я от мира всего отказалась

Только затем, чтобы Крит мне один оставался открытым.

Неблагодарный, туда коль не пустишь меня и покинешь,

120 Мать не Европа тебе, но Сиртов негостеприимных,[343]

Тигров армянских ты сын иль движимой Австром Харибды,

Ты не Юпитера плод, не пленилась обличием бычьим

Мать твоя. Этот рассказ про род ваш ложью подсказан.

Был настоящим быком, никакой не любившим девицы,

125 Тот, породивший тебя. Совершай же свое наказанье,

Нис, мой отец! Вы, изменой моей посрамленные стены,

Ныне ликуйте! Клянусь: погибели я заслужила.

Пусть из тех кто-нибудь, кто мною был предан безбожно,

Сгубит меня: ты сам победил преступленьем, тебе ли

130 Ныне преступницу гнать? Мое пред отцом и отчизной

Зло да воздается тебе! Быть супругой твоею достойна

Та, что, тебе изменив и быка обманувши подделкой,[344]

Двух в одном родила! Но мои достигают ли речи

Слуха, увы, твоего? Иль ветры, быть может, уносят

135 Звук лишь пустой, как суда твои по морю, неблагодарный?

Не удивительно, нет, что тебе предпочла Пасифая

Мужа-быка: у тебя свирепости более было.

Горе мне! Надо спешить: разъяты ударами весел,

Воды шумят, а со мной и земля моя - ах! - отступает.

140 Но не успеешь ни в чем, о заслуги мои позабывший!

Вслед за тобою помчусь, руками корму обнимая.

В дали морей повлекусь!" - сказала - и кинулась в воду.

За кораблем поплыла, ей страстью приданы силы.

Долго на кносской корме ненавистною спутницей виснет.

145 То лишь увидел отец,- на воздухе он уж держался,

Только что преображен в орла желтокрылого,- тотчас

К ней полетел - растерзать повисшую загнутым клювом.

В страхе она выпускает корму; но чувствует: легкий

Держит ее ветерок, чтоб поверхности вод не коснулась.

150 Были то перья; она превратилась в пернатую, зваться

Киридой стала: ей дал тот остриженный волос прозванье.[345]

Сотню быков заколол по обету Юпитеру в жертву

Славный Минос, лишь достиг с кораблями земли куретидов,[346]

Свой разукрасил дворец, побед развесил трофеи.

155 Рода позор между тем возрастал. Пасифаи измену

Гнусную всем раскрывал двуединого образ урода.

Принял решенье Минос свой стыд удалить из покоев

И поместить в многосложном дому, в безвыходном зданье.

Дедал, талантом своим в строительном славен искусстве,

160 Зданье воздвиг; перепутал значки и глаза в заблужденье

Ввел кривизною его, закоулками всяких проходов.

Так по фригийским полям Меандр ясноводный, играя,

Льется, неверный поток и вперед и назад устремляет;

В беге встречая своем супротивно бегущие волны,

165 То он к истокам своим, то к открытому морю стремится

Непостоянной волной: так Дедал в смущение вводит

Сетью путей без числа; он сам возвратиться обратно

К выходу вряд ли бы мог: столь было запутано зданье!

После того как туда полубык-полуюноша заперт

170 Был, и два раза уже напитался актейскою кровью,[347]

В третий же был усмирен, через новое девятилетье.

С помощью девы та дверь, никому не отверстая дважды,

Снова была найдена показаньем распущенной нити;

И не замедлил Эгид: Миноиду похитив, направил[348]

175 К Дии свои паруса, где спутницу-деву, жестокий,

Бросил на бреге, но к ней, покинутой, слезно молящей,

Вакх снизошел и обнял ее, чтобы вечные веки

Славилась в небе она, он снял с чела ее венчик

И до созвездий метнул; полетел он воздушным пространством,

180 И на лету в пламена обращались его самоцветы.

Остановились в выси, сохраняя венца очертанье,

Близ Геркулеса со змеем в руке и с согбенным коленом.[349]

Дедал, наскучив меж тем изгнанием долгим на Крите,[350]

Страстно влекомый назад любовью к родимым пределам,

185 Замкнутый морем, сказал: "Пусть земли и воды преградой

Встали, зато небеса-свободны, по ним понесемся!

Всем пусть владеет Минос, но воздухом он не владеет!"

Молвил-и всею душой предался незнакомому делу.

Новое нечто творит, подбирает он перья рядами,

190 С малых начав, чтоб за каждым пером шло другое, длиннее,-

Будто неровно росли: все меньше и меньше длиною,-

Рядом подобным стоят стволы деревенской цевницы:

Ниткой средину у них, основания воском скрепляет.

Перья друг с другом связав, кривизны незаметной им придал

195 Так, чтобы были они как у птицы. Присутствовал рядом

Мальчик Икар; он не знал, что касается гибели верной,-

То, улыбаясь лицом, относимые веющим ветром

Перья рукою хватал; то пальцем большим размягчал он

Желтого воска куски, ребячьей мешая забавой

200 Дивному делу отца. Когда ж до конца довершили

Дедала руки свой труд, привесил к крылам их создатель

Тело свое, и его удержал волновавшийся воздух.

Дедал и сына учил: "Полетишь серединой пространства!

Будь мне послушен, Икар: коль ниже ты путь свой направишь,

205 Крылья вода отягчит; коль выше - огонь обожжет их.

Посередине лети! Запрещаю тебе на Боота

Или Гелику смотреть и на вынутый меч Ориона.[351]

Следуй за мною в пути". Его он летать обучает,

Тут же к юным плечам незнакомые крылья приладив.

210 Между советов и дел у отца увлажнялись ланиты,

Руки дрожали; старик осыпал поцелуями, сына.

Их повторить уж отцу не пришлось! На крыльях поднявшись,

Он впереди полетел и боится за спутника, словно

Птица, что малых птенцов из гнезда выпускает на волю.

215 Следовать сыну велит, наставляет в опасном искусстве,

Крыльями машет и сам и на крылья сыновние смотрит.

Каждый, увидевший их, рыбак ли с дрожащей удою,

Или с дубиной пастух, иль пахарь, на плуг приналегший,-

Все столбенели и их, проносящихся вольно по небу,

220 За неземных принимали богов. По левую руку[352]

Самос Юнонин уже, и Делос остался, и Парос;

Справа остался Лебинт и обильная медом Калимна.

Начал тут отрок Икар веселиться отважным полетом,

От вожака отлетел; стремлением к небу влекомый,

225 Выше все правит свой путь. Соседство палящего Солнца

Крыльев скрепление - воск благовонный - огнем размягчило;

Воск, растопившись, потек; и голыми машет руками

Юноша, крыльев лишен, не может захватывать воздух.

Приняты были уста, что отца призывали на помощь,

230 Морем лазурным, с тех пор от него получившим названье.[353]

В горе отец - уже не отец! - повторяет: "Икар мой!

Где ты, Икар? - говорит,- в каком я найду тебя крае?"

Все повторял он: "Икар!" - но перья увидел на водах;

Проклял искусство свое, погребенью сыновнее тело

235 Предал, и оный предел сохранил погребенного имя.[354]

    Но увидала тогда, как несчастного сына останки

Скорбный хоронит отец, куропатка-болтунья в болоте,

Крыльями бить начала, выражая кудахтаньем радость,-

Птица,- в то время одна из невиданной этой породы,-

240 Ставшая птицей едва, постоянный укор тебе, Дедал!

Судеб не зная, сестра ему поручила наукам

Сына учить своего - двенадцать исполнилось только

Мальчику лет, и умом способен он был к обученью.

Как-то спинного хребта рассмотрев у рыбы приметы,

245 Взял он его образцом и нарезал на остром железе

Ряд непрерывный зубцов: открыл пилы примененье.

Первый единым узлом связал он две ножки железных,

Чтобы, когда друг от друга они в расстоянии равном,

Твердо стояла одна, другая же круг обводила.

250 Дедал завидовать стал; со священной твердыни Минервы

Сбросил питомца стремглав и солгал, что упал он. Но мальчик

Принят Палладою был, благосклонной к талантам; он в птицу

Был обращен и летел по воздуху, в перья одетый.

Сила, однако, ума столь быстрого в крылья и лапы

255 Вся перешла; а прозванье при нем остается былое.

Все-таки в воздух взлететь куропатка высоко не может,

Гнезд не свивает себе на ветвях и высоких вершинах;

Низко летает она и кладет по кустарникам яйца:

Высей страшится она, о падении помня давнишнем.

260    Был утомленный уже Этнейскою принят землею[355]

Дедал; защиты молил,- и мечом оградил его Кокал:

Милостив к Дедалу был. Уже перестали Афины

Криту плачевную дань выплачивать,- слава Тезею!

Храмы - в венках, и народ к ратоборной взывает Минерве,

265 И Громовержцу-отцу, и к прочим богам, почитая

Кровью обетною их, дарами и дымом курильниц.

Распространила молва перелетная имя Тезея

По Арголиде по всей, и богатой Ахайи народы

Помощи стали молить у него в их бедствии тяжком.

270 Помощи стал Калидон умолять, хоть имел Мелеагра.[356]

Полный тревоги, просил смиренно: причиной же просьбы

Вепрь, был,- Дианы слуга и ее оскорбления мститель.

Царь Оэней, говорят, урожайного года начатки

Вышним принес: Церере плоды, вино же Лиэю,[357]

275 Сок он Палладин возлил белокурой богине Минерве.[358]

Эта завидная честь, начиная от сельских, досталась

Всем олимпийским богам; одни без курений остались,

Как говорят, алтари обойденной Латониной дщери.

Свойственен гнев и богам. "Безнаказанно мы не потерпим!

280 Пусть нам почтения нет,- не скажут, что нет нам отмщенья!" -

Молвит она и в обиде своей на поля Оэнея.

Вепря-мстителя шлет: быков столь крупных в Эпире

Нет луговом, не увидишь таких и в полях сицилийских.

Кровью сверкают глаза и пламенем; шея крутая;

285 Часто щетина торчит, наконечникам копий подобно,-

Целой оградой стоит, как высокие копья, щетина.

Хрюкает хрипло кабан, и, кипя, по бокам его мощным

Пена бежит, а клыки - клыкам подобны индийским,

Молния пышет из уст: листва от дыханья сгорает.

290 То в зеленях он потопчет посев молодой, то надежду

Пахаря - зрелый посев на горе хозяину срежет.

Губит хлеба на корню, Церерину ниву. Напрасно

Токи и житницы ждут обещанных им урожаев.

С длинною вместе лозой тяжелые валятся гроздья,

295 Ягоды с веткой лежат зеленеющей вечно маслины.

буйствует он и в стадах; уже ни пастух, ни собака,

Лютые даже быки защитить скотину не могут.

Люди бегут и себя в безопасности чувствуют только

За городскою стеной. Но вот Мелеагр и отборных

300 Юношей местных отряд собираются в чаянье славы:

Два близнеца, Тиндарея сыны, тот - славный наездник,[359]

Этот - кулачный боец; Ясон, мореплаватель первый,

И с Пирифоем Тезей,- сама безупречная дружба,-

Два Фестиада, Линкей, Афарея потомок, его же[360]

305 Семя - проворный Идас и Кеней, тогда уж не дева,[361]

Нравом жестокий Левкипп и Акаст, прославленный дротом,[362]

И Гиппотой, к Дриант, и рожденный Аминтором Феникс,

Актора ровни-сыны и Филей, из Элиды посланец,

И Теламон, и отец Ахилла великого был там,

310 С Феретиадом. там был Иолай, гиантиец по роду,

Доблестный Эвритион, Эхион, бегун необорный,

И парикиец Лелег, Панопей и Гилей, и свирепый

Гиппас, и в те времена совсем еще юноша - Нестор;

Те, что из древних Амикл отправлены Гиппокоонтом;

315 И паррасиец Анкей с Пенелопиным свекром Лаэртом;

Мудрый пришел Ампикид, супругой еще не погублен,

Эклид и - рощ ликейских краса - тегеянка-дева;

Сверху одежда ее скреплялась гладкою пряжкой,

Волосы просто легли, в единственный собраны узел;

320 И, повисая с плеча, позванивал кости слоновой

Стрел хранитель - колчан; свой лук она левой держала.

Девы таков был убор; о лице я сказал бы: для девы

Отрочье слишком лицо, и слишком для отрока девье.

Только ее увидел герой Калидонский, сейчас же

325 И пожелал, но в себе подавил неугодное богу

Пламя и только сказал: "О, счастлив, кого удостоит

Мужем назвать!" Но время и стыд не позволили больше

Молвить: им бой предстоял превеликий,- важнейшее дело.

Частый никем никогда не рубленный лес начинался

330 С ровного места; под ним расстилались поля по наклону.

Леса достигли мужи,- одни наставляют тенета,

Те уж успели собак отвязать; поспешают другие

Вепря высматривать след,- своей же погибели ищут!

Дол уходил в глубину; обычно вода дождевая

335 Вся устремлялась туда; озерко порастало по краю

Гибкою ивой, ольхой малорослой, болотной травою,

Всякой лозой и густым камышом, и высоким и низким.

Выгнан из зарослей вепрь в середину врагов; разъяренный,

Мчится, подобно огню, что из туч громовых упадает,

340 Валит он в беге своем дерева, и трещит пораженный

Лес; восклицают бойцы, могучею правой рукою

Держат копье на весу, и широкий дрожит наконечник.

Мчит напролом; разгоняет собак,- какую ни встретит,

Мигом ударами вкось их, лающих, врозь рассыпает.

345 Дрот, Эхиона рукой для начала направленный в зверя,

Даром пропал: слегка лишь ствол поранил кленовый.

Брошенный следом другой, будь верно рассчитана сила,

В цель бы наверно попал, в хребте он у вепря застрял бы,

Но далеко пролетел: пагасейцем был кинут Ясоном.

350 Молвил тогда Ампикид: "О чтившийся мною и чтимый

Феб! Пошли, что прошу,- настичь его верным ударом!"

Бог снизошел сколько мог до молений; оружием тронут,

Но не поранен был вепрь,- наконечник железный Диана

Сбила у древка; одним был древком тупым он настигнут.

355 Пуще взбесился кабан; запылал подобен перуну,

Свет сверкает из глаз, из груди выдыхает он пламя,

И как несется ядро, натянутой пущено жилой,

К стенам летя крепостным иль башням, воинства полным,-

К сборищу юношей так, нанося во все стороны раны,

360 Мчится,- и Эвиалан с Пелагоном, что край охраняли

Правый, простерты уже: друзья подхватили лежащих.

Также не смог упастись Энизим, сын Гиппокоонта,

От смертоносных клыков; трепетал, бежать порывался,

Но ослабели уже, под коленом подсечены, жилы.

365 Может быть, здесь свою гибель нашел бы и Нестор-пилосец

Раньше троянских времен, но успел, на копье оперевшись,

Прыгнуть на дерево, тут же стоявшее, в ветви густые.

Вниз на врага он глядел с безопасного места, спасенный.

Тот же, свирепый, клык наточив о дубовые корни,

370 Смертью грозил, своим скрежеща обновленным оружьем,

Гнутым клыком он задел Эвритида огромного ляжку,

Братья меж тем близнецы,- еще не созвездие в небе,-[363]

Видные оба собой, верхом на конях белоснежных

Ехали; оба они потрясали в воздухе дружно

375 Остроконечья своих беспрерывно трепещущих копий.

Ранили б зверя они, да только щетинистый скрылся

В темной дубраве, куда ни коню не проникнуть, ни дроту.

Следом бежит Теламон, но, неосмотрительный в беге,

Наземь упал он ничком, о корень споткнувшись древесный.

380 Вот, между тем как его поднимает Пелей, наложила

Дева-тегейка стрелу и пустила из гнутого лука.

Около уха вонзясь, стрела поцарапала кожу

Зверя и кровью слегка обагрила густую щетину.

Дева, однако, не так веселилась удара успеху,

385 Как Мелеагр: говорят, он первый увидел и первый

Зверя багрящую кровь показал сотоварищам юным.

"Ты по заслугам,- сказал,- удостоена чести за доблесть!"

И покраснели мужи, поощряют друг друга и криком

Дух возбуждают, меж тем беспорядочно мечут оружье.

390 Дротам преградой тела, и стрелы препятствуют стрелам.

Тут взбешенный Аркад, на свою же погибель с секирой,-

"Эй, молодцы! Теперь предоставьте мне действовать! - крикнул,-

Знайте, сколь у мужчин оружье сильней, чем у женщин!

Дочь пусть Латоны его своим защищает оружьем,-

395 Зверя я правой рукой погублю против воли Дианы!"

Велеречивыми так говорит спесивец устами.

Молвил и, руки сцепив, замахнулся двуострой секирой,

Вот и на цыпочки встал, приподнялся на кончиках пальцев,-

Но поразил смельчака в смертельно опасное место

400 Зверь: он оба клыка направил Аркаду в подбрюшье.

Вот повалился Анкей, набухшие кровью обильно,

Выпав, кишки растеклись, и мокра обагренная почва.

Прямо пошел на врага Пирифой, Иксиона потомок:

Мощною он потрясал рогатину правой рукою.

405 Сын же Эгея ему: "Стань дальше, о ты, что дороже

Мне и меня самого, души моей часть! В отдаленье

Может и храбрый стоять: погубила Анкея отвага".

Молвил и бросил копье с наконечником меди тяжелой.

Ладно метнул, и могло бы желаемой цели достигнуть,

410 Только дубовая ветвь его задержала листвою.

Бросил свой дрот и Ясон, но отвел его Случай от зверя;

Дрот неповинному псу обратил на погибель: попал он

В брюхо его и, кишки пронизав, сам в землю вонзился.

Дважды ударил Ойнид: из двух им брошенных копий

415 Первое медью в земле, второе в хребте застревает.

Медлить не время; меж тем свирепствует зверь и всем телом

Вертится, пастью опять разливает шипящую пену.

Раны виновник - пред ним, и свирепость врага раздражает;

И под лопатки ему вонзает сверкнувшую пику.

420 Криками дружными тут выражают товарищи радость,

И поспешают пожать победившую руку рукою.

Вот на чудовищный труп, на немалом пространстве простерты!

Диву дивуясь, глядят, все мнится им небезопасным

Тронуть врага,- все ж каждый копье в кровь зверя макает.

425 А победитель, поправ грозивший погибелью череп,

Молвил: "По праву мою ты возьми, нонакрийская дева,

Эту добычу: с тобою мы славу по чести разделим".

Тотчас он деве дарит торчащие жесткой щетиной

Шкуру и морду его с торчащими страшно клыками,-

430 Ей же приятен и дар, и сам приятен даритель.

Зависть почуяли все; послышался ропот в отряде.

Вот, из толпы протянув, с громогласными криками, руки,-

"Эй, перестань! Ты у нас не захватывай чести! - кричали

Так Фестиады,- тебя красота твоя не подвела бы,

435 Как бы не стал отдален от тебя победитель влюбленный!"

Дара лишают ее, его же - права даренья.

Марса внук не стерпел; исполнившись ярого гнева,-

"Знайте же вы,- закричал,- о чужой похитители чести,

Близки ль дела от угроз!" - и пронзил нечестивым железом

440 Грудь Плексиппа,- а тот и не чаял погибели скорой!

Был в колебанье Токсей: одинаково жаждавший в миг тот

Брата отметить своего и боявшийся участи брата,-

Не дал ему Мелеагр сомневаться: согретое прежним

Смертоубийством копье вновь согрел он братскою кровью.

445 Сын победил, и несла благодарные жертвы Алтея

В храмы, но вдруг увидала: несут двух братьев убитых.

В грудь ударяет она и печальными воплями город

Полнит, сменив золотое свое на скорбное платье.

Но лишь узнала она, кто убийца, вмиг прекратился

450 Плач, и слезы ее перешли в вожделение мести.

Было полено: его - когда после родов лежала

Фестия дочь - положили в огонь триединые сестры.[364]

Нить роковую суча и перстом прижимая, младенцу

Молвили: "Срок одинаковый мы и тебе и полену,

455 Новорожденный, даем". Провещав прорицанье такое,

Вышли богини; а мать головню полыхавшую тотчас

Вынула вон из огня и струею воды окатила.

Долго полено потом в потаенном месте лежало

И сохранялось,- твои сохраняло, о юноша, годы!

460 Вот извлекла его мать и велела лучинок и щепок

В кучу сложить; потом подносит враждебное пламя.

В пламя древесный пенек пыталась четырежды бросить,

Бросить же все не могла: в ней мать с сестрою боролись,-

В разные стороны, врозь, влекут два имени сердце.

465 Щеки бледнели не раз, ужасаясь такому злодейству,

Очи краснели не раз, распаленным окрашены гневом,

И выражало лицо то будто угрозу, в которой

Страшное чудилось, то возбуждало как будто бы жалость.

Только лишь слезы ее высыхали от гневного пыла,

470 Новые слезы лились: так судно, которое гонит

Ветер, а тут же влечет супротивное ветру теченье,

Чует две силы зараз и, колеблясь, обеим покорно,-

Так вот и Фестия дочь, в нерешительных чувствах блуждая,

То отлагает свой гнев, то, едва отложив, воскрешает.

475 Преобладать начинает сестра над матерью все же,-

И чтобы кровью смягчить по крови родные ей тени,

Благочестиво творит нечестивое. Лишь разгорелся

Злостный огонь: "Моя да истлеет утроба!" - сказала -

И беспощадной рукой роковое подъемлет полено.

480 Остановилась в тоске пред своей погребальною жертвой.

"О Эвмениды,- зовет,- тройные богини возмездий!

Вы обратитесь лицом к заклинательным жертвам ужасным!

Мщу и нечестье творю: искупить смерть смертию должно,

Должно злодейство придать к злодейству, к могиле могилу.

485 В нагроможденье скорбей пусть дом окаянный погибнет!

Будет счастливец Ойней наслаждаться победою сына?

Фестий - сиротствовать? Нет, пусть лучше восплачутся оба!

Вы же, о тени моих двух братьев, недавние тени,

Помощь почуйте мою! Немалым деяньем сочтите

490 Жертву смертную, дар материнской утробы несчастный.

Горе! Куда я влекусь? Простите же матери, братья!

Руки не в силах свершить начатого - конечно, всецело

Гибели он заслужил. Ненавистен мне смерти виновник.

Кары ль не будет ему? Он, живой, победитель, надменный

495 Самым успехом своим, Калидонскую примет державу?

Вам же - пеплом лежать, вы - навеки холодные тени?

Этого я не стерплю: пусть погибнет проклятый; с собою

Пусть упованья отца, и царство, и родину сгубит!

Матери ль чувствовать так? Родителей где же обеты?

500 Десятимесячный труд материнский,- иль мною забыт он?

О, если б в пламени том тогда же сгорел ты младенцем!

Это стерпела бы я! В живых ты - моим попеченьем

Ныне умрешь по заслугам своим: поделом и награда.

Данную дважды тебе - рожденьем и той головнею -

505 Душу верни или дай мне с братскими тенями слиться.

Жажду, в самой же нет сил. Что делать? То братские раны

Перед очами стоят, убийства жестокого образ,

То сокрушаюсь душой, материнскою мучась любовью,-

Горе! Победа плоха, но все ж побеждайте, о братья!

510 Лишь бы и мне, даровав утешение вам, удалиться

Следом за вами!" Сказав, дрожащей рукой, отвернувшись,

В самое пламя она головню роковую метнула.

И застонало - иль ей показалось, что вдруг застонало,-

Дерево и, запылав, в огне против воли сгорело.

515 Был далеко Мелеагр и не знал,- но жжет его тайно

Этот огонь! Нутро в нем - чувствует - все загорелось.

Мужеством он подавить нестерпимые тщится мученья.

Сам же душою скорбит, что без крови, бесславною смертью

Гибнет; счастливыми он называет Анкеевы раны.

520 Вот он со стоном отца-старика призывает и братьев,

Кличет любимых сестер и последней - подругу по ложу.

Может быть, также и мать! Возрастают и пламя и муки -

И затихают опять, наконец одновременно гаснут.

Мало-помалу душа превратилась в воздух легчайший,

525 Мало-помалу зола убелила остывшие угли.

Гордый простерт Калидон; и юноши плачут и старцы,

Стонут и знать и народ; распустившие волосы с горя

В грудь ударяют себя калидонские матери с воплем.

Пылью сквернит седину и лицо престарелый родитель,

530 Сам распростерт на земле, продолжительный век свой поносит.

Мать же своею рукой,- лишь сознала жестокое дело,-

Казни себя предала, железо нутро ей пронзило.

Если б мне бог даровал сто уст с языком звонкозвучным,

Воображенья полет или весь Геликон,- я не мог бы

535 Пересказать, как над ней голосили печальные сестры.

О красоте позабыв, посинелые груди колотят.

Тело, пока оно здесь, ласкают и снова ласкают,

Нежно целуют его, принесенное ложе целуют.

Пеплом лишь стала она, к груди прижимают и пепел,

540 Пав на могилу, лежат и, означенный именем камень

Скорбно руками обняв, проливают над именем слезы.

Но утолясь наконец Парфаонова дома несчастьем,[365]

Всех их Латонина дочь,- исключая Горгею с невесткой

Знатной Алкмены,- взрастив на теле их перья, подъемлет[366]

545 В воздух и вдоль по рукам простирает им длинные крылья,

Делает рот роговым и пускает летать - превращенных.

    Тою порой Тезей, часть выполнив подвигов славных,

Шел в Эрехтеев предел, в твердыню Тритониды Девы.[367]

Тут преградил ему путь и медлить заставил набухший

550 Из-за дождей Ахелой. "Взойди под кров мой,- сказал он,-

О Кекропид! Себя не вручай увлекающим волнам.[368]

Крепкие бревна нести приобыкли они иль, бушуя,

С грохотом камни крутить: я видел: прибрежные хлевы

Бурный уносит поток; и нет уже проку коровам

555 В том, что могучи они, ни коням,- что бегают быстро.

Ярый поток, наводнясь из-за таянья снега, немало

В водовороте своем утопил молодого народу.

Лучше тебе отдохнуть до поры, когда возвратится

В русло река и опять заструит неглубокие воды".

560 И согласился Эгид. "Ахелой, я воспользуюсь домом

И увещаньем твоим",- ответствовал; так и исполнил.

В атрий вошел он, что выстроен был из шершавого туфа

С пористой пемзой; земля покрывалася влажная мохом.

Выложен был потолок пурпуровых раковин строем.

565 Гиперион между тем две трети уж света отмерил,[369]

Вот возлегли и Тезей, и соратники рядом на ложах;

Сын Иксиона возлег по одной стороне, по другой же[370]

Славный трезенец Лелег, с приметной в висках сединою.[371]

Также почтил и других одинаковым гостеприимством

570 Бог Акарнанской реки, посещеньем таким осчастливлен.

Стали готовить столы, с обнаженными стопами нимфы

Разные яства несут. Когда угощенья убрали,

Стали в сосуды вино разливать. И герой знаменитый,

Взором окинув простор перед ними лежащего моря,

575 "Что там за место?-спросил и перстом указал,-как зовется

Этот вон остров, скажи: но будто их несколько видно?"

Бог же речной отвечал: "Что видим мы, то не едино,

Пять островов там лежит: различить их мешает пространство.

Знайте же: так не одна поступала в обиде Диана!

580 Были наядами те острова: закололи однажды

Десять тельцов - и богов деревенских к тем жертвам призвали;

Но позабыли меня, поведя хороводы по чину.

Воды я вздул и несусь, я сроду таким полноводным

Не был. Ужасен равно и волной, и душевным порывом,

585 Мчался, леса от лесов, брега от брегов отделяя.

Вместе с землею и нимф, наконец-то меня вспомянувших,

Вплоть я до моря довлек. Тут море и я совокупно

Землю сплошную, разъяв, на столько частей разделили,

Сколько сейчас посредине, воды Эхинад созерцаешь.

590 Там, как видишь, вдали, вон там подымается остров,

Мне драгоценный. Его называет моряк Перимелой.

Деву избрав, у нее я похитил девичью невинность.

А Гипподаму отцу нестерпимо то было, и в море

Дочь он столкнул со скалы, в утробе носившую чадо.

595 Плывшую я подхватил и сказал: "О держатель трезубца,

Царство зыбей получивший в удел ближайшее к небу,

Где нам скончанье, куда мы сбегаем, священные реки,-

Встань и молящему мне, Нептун, снисходительно внемли!

Ту, с которой несусь, погубил я; когда б справедливей

600 Был и добрей Гипподам, когда бы не столь был безбожен,

Должен он был бы ее пожалеть, простить нас обоих.

О, помоги! Ей, молю, от отцовского гнева бежавшей,

Дай, о владыка, приют,- иль сама пусть станет приютом! -

Буду ее и тогда обнимать". Кивнул головою

605 Царь морской и потряс ему подчиненные воды.

Затрепетала она-но плыла. Меж тем у плывущей

Трогал я грудь,- она под рукою, волнуясь, дрожала.

Но, обнимая ее, вдруг чувствую: отвердевает

Тело, и девушки грудь земляным покрывается слоем.

610 Я говорю,- а земля облекает плывущие члены:

Тело, свой вид изменив, разрастается в остров тяжелый".

    Бог речной замолчал. Удивленья достойное дело

Тронуло всех. Но один над доверием их посмеялся,-

Иксионид,- презритель богов, необузданный мыслью:

615 "Выдумки - весь твой рассказ, Ахелой, ты не в меру могучей

Силу считаешь богов,- будто вид и дают и отъемлют!"

И поразилися все, и словам не поверили дерзким.

Первый меж ними Лелег, созревший умом и годами,

Так говорит: "Велико всемогущество неба, пределов

620 Нет ему: что захотят небожители, то и свершится.

А чтобы вас убедить, расскажу: дуб с липою рядом

Есть на фригийских холмах, обнесенные скромной стеною.

Сам те места я видал: на равнины Пелоповы послан[372]

Был я Питфеем, туда, где отец его ранее правил.[373]

625 Есть там болото вблизи,- обитаемый прежде участок;

Ныне - желанный приют для нырка и лысухи болотной.

В смертном обличье туда сам Юпитер пришел, при отце же

Был отвязавший крыла жезлоносец, Атлантов потомок.[374]

Сотни домов обошли, о приюте прося и покое,

630 Сотни к дверям приткнули колы; единственный - принял,

Малый, однако же, дом, тростником и соломою крытый.

Благочестивая в нем Бавкида жила с Филемоном,

Два старика: тут они съединились в юности браком.

В хижине той же вдвоем и состарились. Легкою стала

635 Бедность смиренная им, и сносили ее безмятежно.

Было б напрасно искать в том доме господ и прислугу,

Все-то хозяйство - в двоих; всс сами: прикажут - исполнят.

Лишь подошли божества под кров неприметных пенатов,

Только успели главой под притолкой низкой склониться,

640 Старец придвинул скамью, отдохнуть предлагая пришельцам.

Грубую ткань на нее поспешила накинуть Бавкида.

Теплую тотчас золу в очаге отгребла и вечерний

Вновь оживила огонь, листвы ему с сохлой корою

В пищу дала и вздувать его старческим стала дыханьем.

645 Связки из прутьев она и сухие сучки собирает

С кровли, ломает в куски,- котелочек поставила медный.

Вот с овощей, стариком в огороде собранных влажном,

Листья счищает ножом; супруг же двузубою вилой

Спинку свиньи достает, что коптилась, подвешена к балке.

650 Долго ее берегли,- от нее отрезает кусочек

Тонкий; отрезав, его в закипевшей воде размягчает.

Длинное время меж тем. коротают они в разговорах,-

Времени и не видать. Находилась кленовая шайка

В хижине их, на гвозде за кривую подвешена ручку.

655 Теплой водой наполняют ее, утомленные ноги

В ней отдохнут. Посредине - кровать, у нее ивяные

Рама и ножки, на ней - камышовое мягкое ложе.

Тканью покрыла его, которую разве лишь в праздник

Им приводилось стелить, но была и стара, и потерта

660 Ткань,- не могла бы она ивяной погнушаться кроватью.

И возлегли божества. Подоткнувшись, дрожащая, ставит

Столик старуха, но он покороче на третью был ногу.

Выровнял их черепок. Лишь быть перестал он покатым -

Ровную доску его они свежею мятой натерли.

665 Ставят плоды, двух разных цветов, непорочной Минервы,[375]

Осенью сорванный тсрн, заготовленный в винном отстое,

Редьку, индивий-салат, молоко, загустевшее в творог,

Яйца, легко на нежарком огне испеченные, ставят.

В утвари глиняной все. После этого ставят узорный,

670 Тоже из глины, кратер и простые из бука резного

Чаши, которых нутро желтоватым промазано воском.

Тотчас за этим очаг предлагает горячие блюда.

Вскоре приносят еще, хоть не больно-то старые, вина;

Их отодвинув, дают местечко второй перемене.

675 Тут и орехи, и пальм сушеные ягоды, смоквы,

Сливы,- немало плодов благовонных в разлатых корзинах,

И золотой виноград, на багряных оборванный лозах.

Свежий сотовый мед посередке; над всем же - радушье

Лиц, и к приему гостей не худая, не бедная воля.

680 А между тем, что ни раз, опорожненный вновь сам собою,-

Видят,- наполнен кратер, вино подливается кем-то!

Диву дивятся они, устрашились и, руки подъемля,

Стали молитву творить Филемон оробелый с Бавкидой.

Молят простить их за стол, за убогое пира убранство.

685 Гусь был в хозяйстве один, поместья их малого сторож,-

Гостеприимным богам принести его в жертву решили.

Розов крылом, он уже притомил отягченных летами,-

Все ускользает от них; наконец случилось, что к самым

Он подбегает богам. Те птицу убить запретили.

690 "Боги мы оба. Пускай упадет на безбожных соседей

Кара,- сказали они,- но даруется, в бедствии этом,

Быть невредимыми вам; свое лишь покиньте жилище.

Следом за нами теперь отправляйтесь. На горные кручи

Вместе идите". Они повинуются, с помощью палок

695 Силятся оба ступать, подымаясь по длинному склону.

Были они от вершины горы в расстоянье полета

Пущенной с лука стрелы, назад обернулись и видят:

Все затопила вода, один выдается их домик.

И, меж тем как дивятся они и скорбят о соседях,

700 Ветхая хижина их, для двоих тесноватая даже,

Вдруг превращается в храм; на месте подпорок - колонны,

Золотом крыша блестит, земля одевается в мрамор,

Двери резные висят, золоченым становится зданье.

Ласковой речью тогда говорит им потомок Сатурна:[376]

705 "Праведный, молви, старик и достойная мужа супруга,

Молви, чего вы желали б?" - и так, перемолвясь с Бавкидой,

Общее их пожеланье открыл Филемон Всемогущим:

"Вашими быть мы жрецами хотим, при святилищах ваших

Службу нести, и, поскольку ведем мы в согласии годы,

710 Час пусть один унесет нас обоих, чтоб мне не увидеть,

Как сожигают жену, и не быть похороненным ею".

Их пожеланья сбылись: оставались стражами храма

Жизнь остальную свою. Отягченные годами, как-то

Став у святых ступеней, вспоминать они стали событья.

715 Вдруг увидал Филемон: одевается в зелень Бавкида;

Видит Бавкида: старик Филемон одевается в зелень.

Похолодевшие их увенчались вершинами лица.

Тихо успели они обменяться приветом. "Прощай же,

Муж мой!" - "Прощай, о жена!" - так вместе сказали, и сразу

720 Рот им покрыла листва. И теперь обитатель Тианы

Два вам покажет ствола, от единого корня возросших.

Это не вздорный рассказ, веденный, не с целью обмана,

От стариков я слыхал, да и сам я висящие видел

Там на деревьях венки; сам свежих принес и промолвил:

725 "Праведных боги хранят: почитающий - сам почитаем".

    Кончил, и тронуты все и событьями и рассказавшим,

Всех же сильнее - Тезей. Вновь хочет он слушать о чудных

Божьих делах,- и, на ложе склонясь, обратился к Тезею

Бог калидонской реки: "О храбрый! Бывают предметы:

730 Если их вид изменен,- остаются при новом обличье;

Есть же, которым дано обращаться в различные виды,-

Ты, например, о Протей, обитатель обнявшего землю

Моря! То юношей ты, то львом на глаза появлялся,

Вепрем свирепым бывал, змеей, прикоснуться к которой

735 Боязно, а иногда ты рогатым быком становился.

Камнем порою ты был, порою и деревом был ты.

А иногда, текучей воды подражая обличью,

Был ты рекой; иногда же огнем, для воды ненавистным.

И Автолика жена, Эрисихтона дочь, обладает

740 Даром таким же. Отец, презирая божественность Вышних,

На алтарях никогда в их честь не курил фимиама.

Он топором - говорят - оскорбил Церерину рощу,

Будто железом нанес бесчестье древней дубраве.

Дуб в той роще стоял, с долголетним стволом, преогромный,

745 С целую рощу один,- весь в лентах, в дощечках на память,

В благочестивых венках, свидетельствах просьб не напрасных

Часто дриады под ним хороводы в праздник водили,

Часто, руками сплетясь по порядку, они окружали

Дерева ствол; толщина того дуба в обхват составляла

750 Целых пятнадцать локтей. Остальная же роща лежала

Низменно так перед ним, как трава перед рощею всею.

Но, несмотря ни на что, Триопей топора рокового[377]

Не отвратил от него; приказал рабам, чтоб рубили

Дуб. Но, как медлили те, он топор из рук у них вырвал.

755 "Будь он не только любим богиней, будь ею самою,

Он бы коснулся земли зеленою все же вершиной!" -

Молвил. И только разить топором он наискось начал,

Дуб содрогнулся, и стон испустило богинино древо.

В то же мгновенье бледнеть и листва, и желуди дуба

760 Стали; бледностью вдруг его длинные ветви покрылись.

А лишь поранили ствол нечестивые руки, как тотчас

Из рассеченной коры заструилася кровь, как струится

Пред алтарями, когда повергается тучная жертва,

Бык,- из шеи крутой поток наливается алый.

765 Остолбенели кругом; решился один святотатство

Предотвратить, отвести беспощадный топор фессалийца.

Тот поглядел,- "За свое благочестье прими же награду!" -

Молвил и, вместо ствола в человека направив оружье,

Голову снес - и рубить стал снова с удвоенной силой.

770 Вдруг такие слова из средины послышались дуба:

"В дереве я здесь живу, Церере любезная нимфа,

Я предрекаю тебе, умирая: получишь возмездье

Ты за деянья свои, за нашу ответишь погибель!"

Но продолжает злодей; наконец от бессчетных ударов

773 Заколебавшись и вниз бечевами притянуто, с шумом

Дерево пало и лес широко придавило собою.

Сестры Дриады, своим потрясенные горем - и горем

Рощи священной, пошли и предстали в одеждах печали

Перед Церерой толпой: покарать Эрисихтона молят.

780 И согласилась она и, прекрасной кивнув головою,

Злачные нивы земли сотрясла, отягченные хлебом.

Мужа решила обречь на достойную жалости муку,-

Если жалости он при деяньях достоин подобных:

Голодом смертным томить. Но поскольку ко Гладной богине

785 Не было доступа ей, ибо волею судеб не могут

Голод с Церерой сойтись, обратилась она к Ореаде

Сельской, одной из нагорных богинь, с такими словами:

"Некое место лежит на окраине Скифии льдистой,

Край безотрадный, земля, где нет ни плодов, ни деревьев;

790 Холод коснеющий там обитает и Немочь и Ужас,

Тощий там Голод живет. Войдет пусть Глада богиня

В гнусную грудь святотатца; и пусть никакое обилье

Не одолеет ее. Пусть даже меня превозможет.

А чтоб тебя не страшил путь дальний, вот колесница,

795 Вот и драконы тебе. Правь ими в высоком полете".

Тотчас дала их. И вот, на Церериной мчась колеснице,

В Скифию та прибыла. На мерзлой горе, на Кавказе

Остановилась она и змей распрягла и сейчас же

Глада богиню нашла на покрытом каменьями поле,-

800 Ногтем и зубом трудясь, рвала она скудные травы.

Волос взъерошен, глаза провалились, лицо без кровинки,

Белы от жажды уста, изъедены порчею зубы,

Высохла кожа, под ней разглядеть всю внутренность можно.

Кости у ней, истончась, выступали из лядвей скривленных.

805 Был у нее не живот, а лишь место его, и отвисли

Груди,- казалось, они к спинному хребту прикреплялись.

От худобы у нее вылезали суставы узлами,

Чашек коленных и пят желваки безобразно торчали.

Издали видя ее, подойти не решаясь, однако,

810 Передает ей богини слова; но лишь малость помедлив,-

Хоть и была далеко, хоть едва лишь туда появилась,-

Голод почуяла вдруг,- и гонит обратно драконов!

В край Гемонийский спешит, в выси натянув свои вожжи.

Глада богиня тотчас - хоть обычно она и враждебна

815 Делу Цереры - спешит ее волю исполнить. Уж ветер

К дому ее перенес Эрисихтона: вот к святотатцу

В спальню богиня вошла и немедленно спящего крепко,-

Ночью то было,- его обхватила своими руками;

В недра вдохнула себя; наполняет дыханием горло,

820 Рот и по жилам пустым разливает голода муку.

Сделала дело свое и покинула мир изобильный

И воротилась к себе, в дом скудный, к пещерам привычным.

Сладостный сон между тем Эрисихтона нежил крылами

Мягкими: тянется он к соблазнительно снящимся яствам,

825 Тщетно работает ртом; изнуряет челюсть о челюсть,

Мнимую пищу глотать обольщенной старается глоткой.

Но не роскошную снедь, а лишь воздух пустой пожирает.

Только лишь сон отошел, разгорается буйная алчность,

В жадной гортани царит и в утробе, отныне бездонной.

830 Тотчас всего, что земля производит, и море, и воздух,

Требует; блюда стоят, но на голод он сетует горько.

Требует яств среди яств. Чем целый возможно бы город,

Целый народ напитать,- для него одного не довольно.

Алчет все большего он, чем больше нутро наполняет.

835 Морю подобно, что все принимает земные потоки,

Не утоляясь водой, выпивает и дальние реки,

Или, как жадный огонь постоянно питания алчет

И без числа сожирает полен, и чем больше получит,

Просит тем больше еще и становится все ненасытней,-

840 Так нечестивого рот Эрисихтона множество разных

Блюд принимает и требует вновь: в нем пища любая

К новой лишь пище влечет. Он ест, но утроба пустует.

Вот истощает уже, голодая пустою утробой,

Средства отцовские. Ты лишь один, о безжалостный голод,

845 Не притуплялся внутри; не смирснное пламя пылало

В глотке его. Наконец все имущество кануло в чрево.

Дочь оставалась одна,- не такой подобал ей родитель!

Нищий, он продал и дочь. Но та господина отвергла,

К морю она подошла и, простерши ладони, сказала:

850 "У господина меня отними, о Ты, что похитил

Девства дары моего!" Нептун овладел ее девством.

И не отверг он мольбы: когда увидал ее шедший

Следом владелец ее, изменил ее бог, и в мужское

Деву обличье облек, и снаряды ей дал рыболова.

855 Видит ее господин,- "О ты, что крючочек из меди

Малой приманкой закрыл и следишь за удой,- говорит он,-

Море да будет всегда для тебя безмятежно и рыба

Вечно доверчива, пусть, заглотнув лишь, крючок твой почует!

Девушка в платье простом, что стояла, растрепана, рядом,

860 Здесь на морском берегу,- ибо видел я сам, что стояла,-

Где она, делась куда? Тут сразу следы пропадают".

Внятен ей дар божества, что ставят вопрос ей о ней же,-

Девушка рада душой и спросившему так отвечает:

"Кто бы ты ни был, скажу: ты ошибся; с волны я ни разу

865 Глаз не сводил, целиком своим был занят я делом.

Не сомневайся, поверь,- о, пусть мне подмогою будет

В этом искусстве Нептун! - за время, пока тут сижу я,

Не появлялся никто, и женщина здесь не стояла".

Он не поверить не мог и назад по песку удалился.

870 Так он, обманут, ушел; а к ней вид прежний вернулся.

Но, убедившись, что дочь принимает различные виды,

После отец продавал Триопеиду часто,- и дева

То кобылицей была, то оленем, коровой и птицей

И доставляла отцу беззаконное тем пропитанье.

875 После того, как алчба достояние все истощила,

Снова и снова еду доставляя лихому недугу,

Члены свои раздирать, зубами грызть Эрисихтон

Начал: тело питал, убавляяся телом,- несчастный!

Что о других говорю? У меня самого же способность,

880 Юноши, тело мое изменять в ограниченной мере:

То я таков, как сейчас, иногда же в змею обращаюсь,

То вожаком перед стадом иду, и в рогах - моя сила.

Были когда-то рога... А теперь одного из оружий

Лоб мой, как видишь, лишен..." - и за речью послышались вздохи.

      КНИГА ДЕВЯТАЯ

    Что за причина вздыхать и как рог обломился у бога,

Просит Нептунов герой рассказать; и Поток Калидонский,[378]

Под тростниковый венок подобрав свои волосы, начал:

"Просьба твоя тяжела, ибо кто, побежденный, захочет

5      Битвы свои вспоминать? Расскажу по порядку, однако:

Меньше в моем пораженье стыда, чем в боренье - почета,

И победителем я столь великим утешен немало.

Может быть, издалека до тебя и дошло Деяниры[379]

Имя; когда-то была она дивнопрекрасною девой,

10   Многих влюбленных в нее домогателей целью завидной.

С ними, ее испросить, в дом тестя явился я тоже.

"Зятем меня назови,- я сказал ему,- сын Парфаона!"

Так же сказал и Алкид. Остальные нам двум уступили.[380]

Тот похвалялся, что даст им Юпитера в свекры, и славу

15   Подвигов трудных, и все, что по воле он мачехи вынес.

Я возражал, что позор, если бог человеку уступит,-

Богом он не был тогда: "Пред собою ты видишь владыку

Вод, что, наклонно катясь, по владеньям твоим протекают.

Нет, не из чуждых краев постояльцем зять тебе прислан,-

20   Буду я - свой человек и часть твоего достоянья.

Не повредило бы мне лишь одно, что царицей Юноной

Я не гоним, не несу никакой подневольной работы![381]

Ежели хвалишься ты, что Алкменой рожден, то Юпитер

Ложный родитель тебе, а коль подлинный,- значит, преступный.

25   Матери блудом себе приобрел ты отца: выбирай же,

Иль не Юпитер родитель тебе, иль рожден ты постыдно?"

На говорящего так он давно уже скошенным глазом

Смотрит, не в силах уже управлять распалившимся гневом,

И возражает в ответ: "Не язык, а рука - моя сила.

30   Лишь бы в борьбе одолеть,- побеждай в разговорах, пожалуй!"

Грозный ко мне подступил. После речи такой уж не мог я

Пятиться: тотчас с себя я зеленую сбросил одежду,

Выставил руки вперед и держал кулаки перед грудью,

Став в положенье бойца, все члены к борьбе приготовил.

35   Пригоршню пыли набрав, меня он той пылью осыпал;

Тотчас и сам пожелтел, песком занесенный сыпучим.

То за зашеек меня, то за ноги проворные схватит,-

Правда, иль чудится так,- но со всех он сторон нападает.

Тяжесть моя защищала меня, он наскакивал тщетно.

40   Так неподвижна скала, на которую с шумом великим

Приступом волны идут: стоит, обеспечена грузом.

Вот мы чуть-чуть отошли и уж снова сходимся биться.

Крепко стоим на земле, порешив не сдаваться. Прижались

Крепко ногою к ноге. Всей грудью вперед наклонившись,

45   Пальцами пальцы давлю и на лоб его лбом нажимаю.

Видел я, сходятся так два могучих быка, состязаясь,

Если награда борьбы, красавица первая паствы,

Самка кидает их в бой, а скотина глядит и страшится,

В недоумении, кто завоюет такую державу.

50   Трижды отбросить хотел от себя сын грозный Алкея

Грудь мою в этой борьбе. По четвертому разу объятий

Все ж он избег и сумел свои вызволить руки, отвел их;

Тут же он руку напряг,- это чистая правда! - и сразу

Перевернул меня вдруг и налег всей тяжестью сзади.

55   Верите ль, нет ли,- но я не стремлюсь неправдивым рассказом

Славу снискать! - почудилось мне, что горой я придавлен.

Еле я вытащить мог увлажненные потом обильным

Руки, едва разорвав вкруг груди тугое объятье.

Я задыхался, но он не позволил мне с силой собраться.

60   Шею мою захватил. Наконец, уж не мог я не тронуть

Землю коленом своим и песок закусил, побежденный.

Силой слабее его, прибегаю к своим ухищреньям

И ускользаю из рук, превратившись в длинного змея.

Но между тем как я полз, образуя извивы и кольца,

65   Страшно свистя и притом шевеля языком раздвоенным,

Захохотал лишь тиринфский герой на мои ухищренья,-

Молвив: "Змей укрощать,- то подвиг моей колыбели!

Если драконов других победить, Ахелой, ты и можешь,

Все ж не ничтожная ль часть ты, змей, Лернейской Ехидны?

70   Та размножалась от ран; из сотни голов ни единой

Было нельзя у нее безнаказанно срезать, чтоб тотчас,

Две обретя головы, ее выя не стала сильнее;

Отпрыски новых гадюк появлялись в погибели, убыль

Впрок ей была, я ее одолел и пленил, одолевши.

75   Кто же ты после того,- змеей обернувшийся лживо,

Воин с оружьем чужим, обличьем прикрытый засмным?"

Так он сказал; и схватил, как узлом, меня сверху за горло

Пальцами. Дух занялся, был я сдавлен словно клещами:

Освободить лишь гортань я большими перстами пытался.

80   После того, побежденному, мне оставался лишь третий

Образ - быка; и, в быка обратясь, вновь в битву ступаю.

С левой тогда стороны он на шею закинул мне руки,

Тащит меня за собой,- побежавшего было,- крутые

В землю вставляет рога и меня на песок простирает.

85   Мало того: беспощадной рукой он ломает мой крепкий

Рог, захваченный им, и срывает, чело искажая.

Нимфы плодами мой рог и цветами душистыми полнят,

И освящают,- и он превращается в Рог изобилья",-

Молвил. Наяда тогда, подобравшись, подобно Диане,-

90   Из услужавших одна,- с волосами, упавшими вольно,

Входит, с собою неся в том самом роскошнейшем роге

Целую осень - плодов урожай в завершение пира.

    Лишь рассвело и едва по вершинам ударило солнце,

Юноши, встав, разошлись; дожидаться не стали, что волны

95   Снова покой обрели и текли безмятежно, что воды

Бурные вновь улеглись. Ахелой же свой лик деревенский,

Свой обездоленный лоб - в глубокую спрятал пучину.

Но не вредила ему украшенья былого утрата.

Рог был другой невредим. К тому же ветловой листвою

100 Мог он позор головы прикрывать иль венком камышовым.

Но для тебя, Несс лютый, любовь к той деве причиной[382]

Гибели стала,- ты пал, пронзенный крылатой стрелою.

Древле Юпитера сын, с молодой возвращаясь супругой

К отчим стенам, подошел к стремительным водам Эвена;[383]

105 Больше обычного вздут был поток непогодою зимней,

В водоворотах был весь, прервалась по нему переправа.

Неустрашим за себя, за супругу Геракл опасался.

Тут подошел к нему Несс - и могучий, и знающий броды.

"Пусть, доверившись мне,- говорит,- на брег супротивный

110 Ступит она, о Алкид! Ты же - сильный - вплавь переправься".

Бледную, перед рекой и кентавром дрожавшую в страхе,

Взял калидонку герой-аониец и передал Нессу.[384]

Сам же,- как был, отягчен колчаном и шкурою львиной,-

Палицу, также и лук, на берег другой перекинул,-

115 "Раз уж пустился я вплавь,- одолею течение!" - молвил.

Смело поплыл; где тише места на реке, и не спросит!

Даже не хочет, плывя, забирать по теченью потока.

Только он брега достиг и лук переброшенный поднял,

Как услыхал вдруг голос жены и увидел, что с ношей

120 Хочет кентавр ускользнуть. "На ноги надеясь напрасно,

Мчишься ты, дерзкий, куда? - воскликнул он.- Несс двоевидный,

Слушай, тебе говорю,- себе не присваивай наше!

Если ты вовсе ко мне не питаешь почтенья, припомнить

Мог бы отца колесо и любви избегать запрещенной.

125 Но от меня не уйдешь, хоть на конскую мощь положился.

Раной настигну тебя, не ногами!" Последнее слово

Действием он подтвердил: пронзил убегавшего спину

Острой вдогонку стрелой,- и конец ее вышел из груди.

Только он вырвал стрелу, как кровь из обоих отверстий

130 Хлынула, с ядом смесясь смертоносным желчи лернейской.

Несс же ту кровь подобрал: "Нет, я не умру неотмщенным!" -

Проговорил про себя и залитую кровью одежду

Отдал добыче своей,- как любовного приворот чувства.

Времени много прошло, и великого слава Геракла

135 Землю наполнила всю и насытила мачехи злобу.[385]

Помня обет, Эхалию взяв, победитель собрался[386]

Жертвы Кенейскому жечь Юпитеру. Вскоре донесся[387]

Слух, Деянира, к тебе - молва говорливая рада

К истине ложь примешать и от собственной лжи вырастает,-

140 Слышит и верит жена, что Амфитрионида пленила

Дева Иола вдали. Потрясенная новой изменой,

Плакать сперва начала; растопила несчастная муку

Горькой слезой; но потом,- "Зачем я, однако,- сказала,-

Плачу? Слезы мои лишь усладой сопернице будут.

145 Скоро прибудет она: мне что-нибудь надо придумать

Спешно, чтоб ложем моим завладеть не успела другая.

Плакать ли мне иль молчать? В Калидон ли вернуться, остаться ль?

Бросить ли дом? Иль противиться, средств иных не имея?

Что, если я, Мелеагр, не забыв, что твоею сестрою

150 Я рождена, преступленье свершу и соперницы смертью

Всем докажу, какова оскорбленной женщины сила!"

В разные стороны мысль ее мечется! Все же решенье

Принято: мужу послать напоенную Нессовой кровью

Тунику, чтобы вернуть вновь силу любви ослабевшей.

155 Лихасу дар, неизвестный ему, снести поручает,-

Будущих бедствий залог! Несчастная ласково просит

Мужу его передать. Герой принимает, не зная:

Вот уж он плечи облек тем ядом Лернейской Ехидны.

Первый огонь разведя и с мольбой фимиам воскуряя,

160 Сам он из чаши вино возливал на мрамор алтарный.

Яд разогрелся и вот, растворившись от жара, широко

В тело Геракла проник и по всем его членам разлился.

Сколько он мог, подавлял привычным мужеством стоны,-

Боль победила его наконец, и алтарь оттолкнул он

165 И восклицаньями всю оглашает дубравную Эту.

Медлить нельзя: разорвать смертоносную тщится рубаху,

Но, отдираясь сама, отдирает и кожу. Противно

Молвить! То к телу она прилипает - сорвать невозможно! -

Или же мяса клоки обнажает и мощные кости.

170 Словно железо, когда погрузишь раскаленное в воду,

Кровь у страдальца шипит и вскипает от ярого яда.

Меры страданию нет. Вся грудь пожирается жадным

Пламенем. С тела всего кровяная испарина льется.

Жилы, сгорая, трещат. И, почувствовав, что разъедает

175 Тайное тленье нутро, простер к небесам он ладони.

"Гибелью нашей,- вскричал,- утоляйся, Сатурния, ныне!

О, утоляйся! С небес, о жестокая, мукой любуйся!.

Зверское сердце насыть! Но если меня пожалел бы

Даже и враг,- ибо враг я тебе,- удрученную пыткой

180 Горькую душу мою, для трудов порожденную, вырви!

Смерть мне будет - как дар, и для мачехи - дар подходящий!

Некогда храмы богов сквернившего путников кровью,[388]

Я Бузирида смирил; у Антея свирепого отнял

Я материнскую мощь; не смутил меня пастырь иберский

185 Тройственным видом, ни ты своим тройственным видом, о Цербер!

Руки мои, вы ль рогов не пригнули могучего тура?

Ведомы ваши дела и Элиде, и водам Стимфалы,

И Партенийским лесам. Был доблестью вашей похищен

Воинский пояс с резьбой, фермодонтского золота; вами

190 Взяты плоды Гесперид, береженые худо Драконом.

Противостать не могли мне кентавры, не мог разоритель

Горной Аркадии - вепрь, проку в том не было Гидре,

Что от ударов росла, что мощь обретала двойную.

Разве фракийских коней, человечьей насыщенных кровью,

195 Я, подойдя, не узрел у наполненных трупами яслей,

Не разметал их, узрев, не пленил и коней и владельца?

В этих задохшись руках, и Немейская пала громада.

Выей держал небеса. Утомилась давать приказанья

В гневе Юнона; лишь я утомленья не знаю в деяньях!

200 Новая ныне напасть,- одолеть ее доблесть бессильна,

Слабы копье и броня; в глубине уж по легким блуждает,

Плоть разъедая, огонь и по всем разливается членам.

Счастлив меж тем Эврисфей! И есть же, которые верят,

В существованье богов!" - сказал, и по верху Эты

205 Вот уже шествует он, как тур, за собою влачащий

В тело вонзившийся дрот,- а метавший спасается бегством.

Ты увидал бы его то стенающим, то разъяренным,

Или стремящимся вновь изорвать всю в клочья одежду,

Или валящим стволы, иль исполненным гнева на горы,

210 Или же руки свои простирающим к отчему небу.

Лихаса он увидал трепетавшего, рядом в пещере

Скрытого. Мука в тот миг все неистовство в нем пробудила.

"Лихас, не ты ли,- вскричал,- мне передал дар погребальный?

Смерти не ты ли виновник моей?" - а тот испугался,

215 Бледный, дрожит и слова извинения молвит смиренно.

Вот уж хотел он колена обнять, но схватил его тут же

Гневный Алкид и сильней, чсм баллистой, и три и четыре

Раза крутил над собой и забросил в Эвбейские воды.

Между небес и земли отвердел он в воздушном пространстве,-

220 Так дожди - говорят - под холодным сгущаются ветром,

И образуется снег, сжимается он от вращенья

Плавного, и, округлясь, превращаются в градины хлопья.

Так вот и он: в пустоту исполинскими брошен руками,

Белым от ужаса стал, вся влажность из тела исчезла,

225 И-по преданью веков - превратился в утес он бездушный.

Ныне еще из Эвбейских пучин выступает высоко

Стройной скалой и как будто хранит человеческий облик.

Как за живого-задеть за него опасается кормщик,-

Лихасом так и зовут. Ты же, сын Юпитера славный,

230 Древ наломав, что на Эте крутой взрасли, воздвигаешь

Сам погребальный костер, а лук и в уемистом туле

Стрелы, которым опять увидать Илион предстояло,

Сыну Пеанта даешь. Как только подбросил помощник[389]

Пищи огню и костер уже весь запылал, на вершину

235 Груды древесной ты сам немедля немейскую шкуру

Стелешь; на палицу лег головой и на шкуре простерся.

Был же ты ликом таков, как будто возлег и пируешь

Между наполненных чаш, венками цветов разукрашен!

Стало сильней между тем и по всем сторонам зашумело

240 Пламя, уже подошло к его телу спокойному, он же

Силу огня презирал. Устрашились тут боги, что гибнет

Освободитель земли; и Юпитер с сияющим ликом

Так обратился к богам: "Ваш страх - для меня утешенье,

О небожители! Днесь восхвалять себя не устану,

245 Что благородного я и отец и правитель народа,

Что обеспечен мой сын благосклонностью также и вашей.

Хоть воздаете ему по его непомерным деяньям,

Сам я, однако, в долгу. Но пусть перестанут бояться

Верные ваши сердца: презрите этейское пламя!

250 Все победив, победит он огонь, созерцаемый вами.

Частью одной, что от матери в нем, он почувствует силу

Пламени. Что ж от меня - вековечно, то власти не знает

Смерти, и ей непричастно, огнем никаким не смиримо.

Ныне его, лишь умрет, восприму я в пределах небесных

255 И уповаю: богам всем будет подобный поступок

По сердцу. Если же кто огорчится, пожалуй, что богом

Станет Геракл, то и те, хоть его награждать не желали б,

Зная заслуги его, поневоле со мной согласятся".

Боги одобрили речь, и супруга державная даже

260 Не омрачилась лицом,- омрачилась она, лишь услышав

Самый конец его слов, и на мужнин намек осердилась.

А между тем что могло обратиться под пламенем в пепел,

Мулькибер все отрешил, и обличье Гераклово стало

Неузнаваемо. В нем ничего материнского боле

265 Не оставалось. Черты Юпитера в нем сохранились.

Так змея, обновясь, вместе с кожей сбросив и старость,

В полной явясь красоте, чешуей молодою сверкает.

Только тиринфский герой отрешился от смертного тела,

Лучшею частью своей расцвел, стал ростом казаться

270 Выше и страх возбуждать величьем и важностью новой.

И всемогущий отец в колеснице четверкой восхитил

Сына среди облаков и вместил меж лучистых созвездий.

Тяжесть почуял Атлант. И тогда Эврисфея, однако,

Все еще гнев не утих. Он отца ненавидя, потомство,

275 Лютый, преследовать стал. С арголидской Алкменой, печальной

Вечно, Иола была, и лишь ей поверяла старуха

Жалобы или рассказ о всесветно известных деяньях

Сына и беды свои. А с Иолой, веленьем Геракла,

Юноша Гилл разделял и любовное ложе и душу;[390]

280 Ей благородным плодом он наполнил утробу. Алкмена

Так обратилася к ней: "Да хранят тебя боги всечасно!

Пусть они срок сократят неизбежный, когда ты, созревши,

Будешь Илифию звать,- попечение робких родильниц,-[391]

Что не хотела помочь мне по милости гневной Юноны.

285 День приближался, на свет нарождался Геракл, совершитель

Подвигов, солнце меж тем до десятого знака достигло.

Тяжесть чрево мое напрягла, и плод мой созревший

Столь оказался велик, что в виновнике скрытого груза

Всякий Юпитера мог угадать. Выносить свои муки

290 Долее я не могла. И ныне от ужаса тело

Все холодеет, когда говорю; лишь вспомню,- страдаю.

Семь я терзалась ночей, дней столько же, и утомилась

От нескончаемых мук, и к небу простерла я руки,

С громким криком звала я Луцину и Никсов двойничных.[392]

295 И появилась она, но настроена гневом Юноны

Злобной, готовая ей принести мою голову в жертву.

Только лишь стоны мои услыхала, на жертвенник села

Возле дверей и, колено одно положив на другое,

Между собою персты сплетя наподобие гребня,

300 Мне не давала родить. Заклинания тихо шептала,

Ими мешала она завершиться начавшимся родам.

Силюсь, в безумье хулой Олимпийца напрасно порочу

Неблагодарного. Смерть призываю. Могла бы и камни

Жалобой сдвинуть! Со мной пребывают кадмейские жены,

305 К небу возносят мольбы, утешают болящую словом.

Тут Галантида была, из простого народа, служанка,

Златоволосая, все исполнять приказанья проворна,

Первая в службе своей. Почудилось ей, что Юнона

Гневная что-то творит. Выходя и входя постоянно

310 В двери, она и алтарь, и воссевшую видит богиню,-

Как на коленях персты меж собою сплетенные держит.

"Кто б ни была ты, поздравь госпожу! - говорит,- разрешилась

И родила наконец,- совершилось желанье Алкмены".

Та привскочила, и вдруг развела в изумленье руками

315 Родов богиня,- и я облегчилась, лишь узел расторгся.

Тут, обманув божество, хохотать начала Галантида.

Но хохотавшую вмиг схватила в гневе богиня

За волоса, не дала ей с земли приподняться и руки

В первую очередь ей превратила в звериные лапы.

320 Так же проворна она, как и прежде, и не изменила[393]

Цвета спина. В остальном же от прежнего облик отличен.

Так как, устами солгав, помогла роженице,- устами

Ныне родит; и у нас, как прежде, в домах обитает".

Молвила так и, былую слугу вспомянув, застонала,

325 Тронута: на ухо ей, застонавшей, невестка шепнула:

"Тем ли растрогана ты, что утратила облик служанка,

Чуждая крови твоей. Что, если тебе расскажу я

Дивную участь сестры? - хоть и слезы и горе мешают

И не дают говорить. Единой у матери дочкой -

330 Я от другой рождена - и красою в Эхалии первой

Наша Дриопа была. Она ранее девства лишилась,

Бога насилье познав, в чьей власти и Дельфы и Делос.[394]

Взял же ее Андремон - и счастливым считался супругом.

Озеро есть. Берега у него опускаются словно

335 Берег пологий морской и увенчаны по верху миртой.

Как-то к нему подошла, его судеб не зная, Дриопа.

И возмутительней то, что венки принесла она нимфам!

Мальчика,- сладостный груз! - еще не достигшего года,

Нежно несла на руках, молоком его теплым питая.

340 Недалеко от воды, подражая тирийской окраске,

Лотос там рос водяной, в уповании ягод расцветший.

Стала Дриопа цветы обрывать и совать их младенцу,

Чтоб позабавить его; собиралась сделать я то же,-

Ибо с сестрою была,- но увидела вдруг: упадают

345 Капельки крови с цветов и колеблются трепетно ветки.

Тут, наконец,- опоздав,- нам сказали селяне, что нимфа

Именем Лотос, стыда избегая с Приапом, когда-то[395]

С деревом лик измененный слила,- сохранилось лишь имя,

Было неведомо то для сестры. Устрашенная, хочет

350 Выйти обратно и, нимф приношеньем почтив, удалиться,-

Ноги корнями вросли; их силой пытается вырвать,

Может лишь верхнюю часть шевельнуть; растущая снизу,

Мягкие члены ее постепенно кора облекает.

Это увидев, она попыталась волосы дернуть,-

355 Листья наполнили горсть: голова покрывалась листвою.

А малолетний Амфис - ибо имя от Эврита деда

Он унаследовал - вдруг ощущает, что грудь затвердела

Матери, что молоко не струится в сосущие губы.

Я же, как зритель, была при жестоком событье, не в силах

360 Быть тебе в помощь, сестра! Лишь сколько могла, превращенье

Тщилась я задержать, и ствол обнимая и ветви.

Я бы желала, клянусь, под тою же скрыться корою!

Вот подошли и супруг Андремон, и родитель несчастный,-

Оба Дриопу зовут. Зовущим Дриопу на Лотос

365 Я указала. Они неостывшие члены целуют,

Оба, к родным приникая корням, оторваться не могут.

Стало уж деревом все, ты одно лишь лицо сохранила,

О дорогая сестра! И на свежие листья, на место

Бедного тела ее,- льет слезы; пока еще можно

370 И пропускают уста, как жалобно молит в пространство:

"Ежели верите вы несчастливцам, клянуся богами,

Не заслужила я мук. Терплю, неповинная, кару.

Чистой я жизнью жила. Пусть, если лгу, я засохну,

Всю потеряю листву и, срублена, пусть запылаю.

375 Но уж пора, отнимите дитя от ветвей материнских,

Дайте кормилице. Пусть - вы о том позаботьтесь! - почаще

Здесь он сосет молоко и играет под тенью моею.

А как начнет говорить,- чтоб матери он поклонился,

С грустью промолвил бы: "Мать укрывается в дереве этом".

380 Пусть лишь боится озер и цветов не срывает с деревьев,

Да и кустарники все пусть плотью богов почитает.

Милый супруг мой, прости! Ты, родная сестра, ты, отец мой!

Если живет в нас любовь, молю: от укусов скотины

И от ранений серпа вы листву защитите родную!

385 Так как мне не дано до вас наклониться, то сами

Вы протянитесь ко мне и к моим поцелуям приблизьтесь.

Можно еще прикоснуться ко мне, поднесите сыночка!

Больше сказать не могу; уже мягкой древесной корою

Белая кроется грудь,- теряюсь в зеленой вершине.

390 Руки от глаз отведите моих: и без вашей заботы

Этой растущей корой, умирая, затянутся очи".

Одновременно уста говорить и быть перестали.

Ветви же долго еще превращенной тепло сохраняли".

    Так о печальных делах повествует Иола. Свекровь же,

395 Пальцем большим вытирая с лица Эвритиды потоки

Слез, льет слезы сама. Но утешило все их печали

Новое диво: стоит в глубине на пороге пред ними

Чуть ли не мальчик, с лицом, на котором лишь пух незаметный,

Прежние годы свои обретя, Иолай превращенный.[396]

400 Так одарила его от Юноны рожденная Геба,[397]

К просьбам супруга склонясь, и готовилась было поклясться,

Что никому уж не даст перемены подобной. Фемида

Не потерпела того и сказала : "Усобицы в Фивах[398]

Уж возбуждают войну. Капаней же Юпитером только

405 Будет в борьбе побежден. Убьют два брата друг друга.

Лоно разверзнет земля, и живым прорицатель увидит

Душу в Аиде свою. За отца отомстит материнской

Кровью сын и, убив, благочестным преступником станет;

Но, устрашенный грехом, рассудка лишившись и дома,

410 Будет гоним Эвменидами он и матери тенью,

Злата доколь у него рокового не спросит супруга

И не пронзит ему меч родственный в длани фегейской.

И наконец, Ахелоева дочь Каллироя попросит

У Громовержца, чтоб он ее детям года приумножил

415 И не оставил притом неотмщенной мстителя смерти.

Просьбами тронутый бог дар падчерице и невестке

Ранее срока пошлет и в мужей превратит - малолетних".

Лишь провещали уста провидицы судеб грядущих

Девы Фемиды, тотчас зашумели Всевышние разом,

420 Ропот пошел, почему у других нет прав на такую

Милость - и вот на года престарелого сетует мужа

Паллантиада; что сед Ясион - благая Церера[399]

Сетует также; Вулкан - тот требует, чтоб обновился

И Эрихтония век. О грядущем заботясь, Венера

425 Хочет вступить в договор, чтоб лета обновились Анхиза.

Нежной заботы предмет есть у каждого бога. Мятежный

Шум от усердья растет. Но разверз уста Громовержец

И произнес: "О, ежели к нам в вас есть уваженье,-

Что поднялись? Иль себя вы настолько могучими мните,

430 Чтобы и Рок превзойти? Иолай в свои прежние годы

Был возвращен. Каллирои сынам по велению судеб

В юношей должно созреть: тут ни сила, ни спесь не решают.

Все это надо сносить спокойней: правят и вами

Судьбы, и мной. О, когда б я силу имел изменить их,

435 Поздние годы тогда моего не согнули б Эака,

Переживал бы всегда Радамант свой возраст цветущий,

Также мой милый Минос. А к нему возбуждает презренье

Старости горестный груз, и не так уж он правит, как прежде".

Тронул Юпитер богов. Ни один не посетовал боле,

440 Раз увидав, что Эак с Радамантом своим долголетьем

Удручены, и Минос, кто, бывало, в цветущие лета,

Именем страх наводя, грозой был великих народов,

Ныне же немощен стал. Дионина сына Милета,

Гордого силой своей молодой и родителем Фебом,

445 Старый страшился. Боясь, что его завоюет он царство,

Юношу все ж удалить от родных не решался пенатов.

Но добровольно, Милет, бежишь ты и судном взрезаешь

Быстрый Эгейскую ширь, и в Азийской земле отдаленной

Стены кладешь: тот град получил основателя имя.

450    Там-то Меандрова дочь, по извилине брега блуждая

Возле потока-отца, что течет и туда и обратно,

Стала женою тебе,- Кианея, прекрасная телом.

Двойню потом для тебя родила она: Библиду с Кавном.[400]

Библиды участь - урок: пусть любят законное девы!

455 Библида стала пылать вожделением к брату - потомку

Феба. Его не как брата сестра, не как должно, любила.

Не понимает сама, где страстного чувства источник;

В помыслах нет, что грешит, поцелуи с ним часто сливая

Или объятьем своим обвиваючи братнину шею.

460 Долго вводило ее в заблуждение ложное чувство.

Мало-помалу оно переходит в любовь: чтобы видеть

Брата, себя убирает она, казаться красивой

Хочет и всем, кто краше ее, завидует тайно.

Все же сама не постижна себе; никакого желанья

465 Не вызывает огонь; меж тем нутро в ней пылает.

Брата зовет "господин",- обращенье родства ей постыло,-

Предпочитает, чтоб он ее Библидой звал, не сестрою.

Бодрствуя, все же питать упований бесстыдных не смеет

В пылкой душе. Но когда забывается сном безмятежным,

470 Часто ей снится любовь; сливаются будто бы с братом

Плотски,- краснеет тогда, хоть и в сон погруженная крепкий.

Сон отлетает; молчит она долго, в уме повторяя

Зрелище сна, наконец со смущенной душой произносит:

"Горе! Что значит оно, сновидение ночи безмолвной?

475 Лишь бы оно не сбылось! И зачем мне подобное снится?

Он ведь собою красив и для взора враждебного даже,

Как я любила б его, не родись мы сестрою и братом.

Он ведь достоин меня; быть истинно плохо сестрою!

Только бы я наяву совершить не пыталась такого!

480 Все ж почаще бы сон возвращался с видением тем же!

Нет свидетеля сну, но есть в нем подобье блаженства!

Ты, о Венера, и ты, сын резвый матери нежной![401]

Как наслаждалась я! Как упоеньем несдержанным сердце

Переполнялось! О, как на постели я вся изомлела!

485 Как вспоминать хорошо! Но было недолгим блаженство,-

Ночь поспешила уйти, ей мечты мои были завидны.

Если бы, имя сменив, я могла съединиться с тобою,

Я бы отцу твоему, о Кавн, называлась невесткой,

Ты же отцу моему, о Кавн, назывался бы зятем!

490 Если бы было у нас от богов все общее, кроме

Предков! Хотелось бы мне, чтоб был ты меня родовитей!

Матерью кто от тебя, ненаглядный, станет, не знаю.

Мне же, на горе себе от родителей тех же рожденной,

Братом останешься ты - одна для обоих преграда.

495 Что же виденья мои для меня означают? Какая

Сила, однако, во снах? Иль силою сны обладают?

Лучше богам! Не раз любили сестер своих боги:

Опию выбрал Сатурн, с ней связанный кровно, с Тетидой[402]

В брак вступил Океан, с Юноной - властитель Олимпа.

500 Свой у Всевышних закон: для чего же приравнивать нравы

Неба к нравам людей, на чужие ссылаться союзы?

Иль у меня из груди запретное пламя исчезнет,

Или,- когда не смогу,- пусть раньше умру, и на ложе

Мертвую сложат меня, и целует пусть мертвую брат мой!

505 Все же, чтоб это свершить, согласье потребно обоих.

Пусть это по сердцу мне,- преступленьем покажется брату!

А ведь Эола сыны не боялись сестрина ложа![403]

Знаю откуда про них? Зачем их в пример привела я?

Что я, куда меня мчит? Прочь, прочь, бесстыдное пламя!

510 Буду я брата любить подобающей сестрам любовью.

Если б, однако же, он был первый любовью охвачен,

Может быть, к страсти его снисходительна я оказалась.

Или сама, в чем просьбе его отказать не могла бы,

Стану просить? И могла б ты сказать? И могла бы признаться?

515 Нудит любовь. Смогу. А если уста мои свяжет

Стыд, пусть скрытый огонь потаенные строки объявят".

Так решено; эта мысль победила души колебанья.

Приподнялась на боку и, на левую руку опершись,

Молвила: "Сам он увидит, я пыл безумный открою.

520 Горе! Что я творю? О, какою пылаю любовью?"

Вот уж обдуманных слов ряд чертит рукою дрожащей,

Правою держит стилет, а левой - пустую дощечку;

Только начнет - прервет; вновь пишет - и воск проклинает;

Что начертала - сотрет; отвергает, меняет, приемлет,

525 Только дощечки взяла - бросает, а бросив - берет их.

Хочет чего - не поймет; что сделать решила, то снова

Кажется худо; в лице со стыдливостью смешана смелость.

Вот написала "сестра" - и решила "сестра" уничтожить,

И переглаженный воск покрывает такими словами:

530 "Это письмо, лишь с тобой иль ни с кем не надеясь на счастье,

Пишет влюбленная. Стыд, ах, стыд назвать ее имя!

Если стремленья мои ты желаешь узнать,- я хотела б,

Имя свое не открыв, достичь, чтоб не раньше узналась

Библида, нежель сама в пожеланьях уверена станет.

535 Может свидетельством быть для тебя моей раны сердечной -

Бледность лица, худоба, выражение, влажные вечно

Веки, из груди моей беспричинно встающие вздохи,

Или объятья мои слишком частые, иль поцелуи,

Что далеко, как ты сам замечал, не сестрины были.

540 Я и сама, хоть душа страдала от раны тяжелой,

Хоть и пылало огнем нутро от раны тяжелой,

Боги свидетели мне! - избавить себя от безумья.

Долго вела я борьбу, избежать порываясь оружья

Мощного страсти. Сносить мне пришлось страданья сильнее,

545 Нежели деве терпеть подобает. Должна я признаться:

Побеждена я, тебя умоляю о помощи робко.

Ныне один ты спасти и сгубить полюбившую можешь.

Выбери, что совершить. Об этом не враг умоляет,

Но человек, что к тебе уже крепко привязан, но крепче

550 Жаждет связаться с тобой и плотнее узлом затянуться.

Долг соблюдать - старикам; что дозволено, что незаконно

Или законно, пускай вопрошают, права разбирая,-

Дерзкая нашим годам подобает Венера. Нам рано

Знать, что можно, что нет, готовы мы верить, что можно

555 Все,- и великих богов мы следуем в этом примеру.

Нет, ни суровость отца, ни почтение к толку людскому

Нас не удержит, ни страх. Так нечего нам и страшиться!

Сладостный сердцу обман прикроем с тобой именами

"Брат" и "сестра". Я могу говорить потихоньку с тобою.

560 Мы обниматься вольны, мы целуем друг друга открыто.

Недостает нам чего? Над признанием сжалься любовным!

Не излилось бы оно, но понудил огонь нестерпимый.

Пусть на могиле моей не означат, что ты ей виновник".

Все исчертила рука, не оставил ей больше простору

565 Воск: на самом краю примостилась последняя строчка.

Вот преступленья свои скрепляет печатью, слезами

Камень резной намочив: не влажен язык пересохший.

Вот и рабов одного позвала, застыдившись, и в страхе

Ласково молвила: "На! Отнеси это - верный из верных -

570 Ты моему...- потом, после долгого времени,- брату..."

Передавая, из рук уронила дощечки. Приметой

Дева была смущена... Удобную выбрав минуту,

К Кавну слуга подошел и слова потаенные отдал.

Сразу же гнев охватил молодого Меандрова внука.[404]

575 Часть лишь посланья прочтя, от себя он отбросил дощечки

И, удержавши едва над слугою трепещущим руки,

Молвит: "Скорей, о любви недозволенной вестник негодный,

Прочь убегай! Если б гибель твоя не влекла за собою

Также стыда моего, ты сейчас поплатился бы смертью!"

580 В страхе слуга убежал. Слова те жестокие Кавна

Передает госпоже. И, отвергнута, ты побледнела,

Библида! В ужасе грудь сковал ей холод ледяной.

Чувства вернулися к ней, и с ними вернулось безумство,-

И через силу уста так в воздух пустой восклицают:

585 "И поделом! О, зачем показала я в дерзости праздной

Рану мою? Для чего то признанье, которое должно

Было таить, я, увы, поручила дощечкам поспешным?

Надо мне было вперед души его выведать тайны

Речью окольной! Затем, чтобы мне не носиться по ветру,

590 Часть парусов развернув, испытать дуновенье сначала

Надобно было - и плыть проверенным морем; теперь же

Я парусов напрягла полотно неизведанным ветром,

И на утесы нести мой корабль; потону - и нахлынет

Весь на меня Океан, моему не вернуться ветрилу!

595 Что же? Иль ясные мне не вещали приметы - преступной

Не предаваться любви,- недаром письмо при посылке -

Я уронила и с ним мои уронила надежды?

Что бы число изменить, или даже письма содержанье?

Все-таки лучше число... Сам бог советовал, ясно

600 Сам указанья давал,- да только была я безумна!

Должно мне было самой говорить, а не воску вверяться,

Надо мне было пред ним обнаружить безумие страсти.

Слезы увидел бы он; лицо бы увидел влюбленной.

Больше могла б я сказать, чем эти вместили таблички!

605 Против желанья его я могла бы обвить ему шею,

Милые ноги обнять и о жизни молить, припадая.

Если б отверг он меня, увидал бы, что я умираю.

Предприняла бы я все; и когда бы одно не смягчило

Жесткую душу его,- могло бы все вместе. Отчасти,

610 Может быть, в том виноват и посыльный-слуга. Подошел он,

Верно, некстати, избрал неудачное время. Не выждал

Мига, когда у того и досуг был, и мысли свободны.

Это сгубило меня. Он, однако, рожден не тигрицей!

Ведь не каменья же он, не железо он твердое носит

615 И не алмазы в груди; молоком он вскормлен не львицы!

Будет он все ж побежден; повторю нападенье; досада

Не остановит меня нипочем до последнего вздоха.

Если бы можно назад воротить совершенное,- лучше

Было бы не начинать,- но начатое должно докончить!

620 Так, но не может же он, если б я отложила признанья,

Не вспоминать постоянно о том, что я сделать решилась.

Если я буду молчать, он подумает: то увлеченье

Легкое; боле того - что его искушаю коварством.

Будет он думать, что я покорилась не богу, который

625 Сильно так жег и сжигает мне грудь,- но влечению плоти.

Все, наконец, мне равно: несказанное я совершила.

Я написала ему, молила, греха я желала.

Это одно совершив, не могу я назваться невинной.

Действуя дальше, любовь я спасу, а вины не прибавлю",-

630 Молвила. И до того в ней расстроен смущенный рассудок! -

Жаждет опять испытать, что ее же сразило. Не знает

Меры, несчастная; вновь подвергает себя униженью...

Делу не видя конца, он бежал от греха, он покинул

Родину и основал град новый в земле чужедальней.

635 Скорбью томима, тогда Милетида лишилась и вовсе

Разума, как говорят. Тогда сорвала она платье

С груди и стала в нее ударять в исступленном безумье.

И откровенно, в бреду, признается при всех, что надежды

Не совершились любви. Родимый свой край и пенатов

640 Бросив постылых, идет по следам убежавшего брата.

Как, потрясая свой тирс, о потомок Семелы, по чину[405]

Раз в три года тебя исмарийские славят вакханки,-

Так на просторных полях завывавшую Библиду жены

Зрели бубасские. Их же оставив, она у карийцев[406]

645 И у лелегов была ратоборных, и в Ликии тоже.[407]

Вот уж оставила Краг, и Лимиру, и Ксанфовы воды,

Также хребет, где Химера жила, извергавшая пламя

Из глубины,- с змеиным хвостом и с львиною пастью.

Вот уже нет и лесов,- блужданьем своим утомившись,

650 Библида, падаешь ты головой на твердую землю

И неподвижно лежишь, лицом в облетевшие листья.

Нимфы лелегов не раз приподнять ее в нежных объятьях

Тщетно пытались, не раз с уговорами к ней подступали,

Чтобы умерила страсть: утешали ей душу глухую.

655 Молча лежит, запустив свои ногти в зеленые травы,

Библида и мураву потоками слез орошает.

Создали нимфы из слез - по преданью - струю водяную

Неиссякаемую. Что дать могли они больше?

Вскоре, подобно смоле, что из свежего каплет надреза,

660 Или как липкий битум, что из тучной земли истекает,

Иль как вода, что весной, под дыханием первым Фавона[408]

Ставшая твердой от стуж, размягчается снова на солнце,-

Так же, слезой изойдя, и несчастная Фебова внучка,

Библида, стала ручьем, сохраняющим в этих долинах

665 Имя своей госпожи и текущим под иликом черным.[409]

    Критских сто городов, быть может, наполнила б слава

О превращении том, когда бы недавнее чудо -

Ифис, сменившая вид,- как раз не случилось на Крите.

Феста земля, что лежит недалеко от Кносского царства,

670 Некогда произвела никому не известного Лигда,

Был из простых он людей, отличался богатством не боле,

Чем благородством. Зато незапятнанны были у Лигда

И благочестье и жизнь. К супруге он, бремя носившей,

Так обратился, когда уж родить подходили ей сроки:

675 "Два пожеланья тебе: страдать поменьше и сына

Мне подарить: тяжела была бы мне участь иная.

Сил нам Фортуна не даст. Тогда,- пусть того не случится! -

Если ребенка родишь мне женского пола, хоть против

Воли, но все ж прикажу: - прости, благочестье! - пусть гибнет!"

680 Вымолвил, и по лицу покатились обильные слезы

И у того, кто приказ отдавал, и у той, кто внимала.

Тщетно тут стала молить Телетуза любезного мужа,

Чтоб надеждам ее он подобной не ставил препоны.

Но на решенье своем тот твердо стоял. И созревший

685 Плод через силу уже Телетуза носила во чреве.

Вдруг, среди ночи явясь ей видением сонным, однажды

Инаха дочь у постели ее в окружении пышном[410]

Будто стоит,- иль привиделось. Лоб украшали богини

Рожки луны и колосья, живым отливавшие златом,

690 И диадема; при ней - Анубис, что лает по песьи,

Апис, с окраской двойной, Бубастида святая и оный,[411]

Кто заглушает слова и перстом призывает к молчанью.

Систры звучали; тут был и вечно искомый Озирис[412]

Вместе с ползучей змеей, смертоносного полною яда.

695 И, отряхнувшей свой сон, как будто все видящей ясно,

Шепчет богиня: "О ты, что присно при мне. Телетуза!

Тяжкие думы откинь,- обмани приказанья супруга.

Не сомневайся: когда облегчит твое тело Луцина,-

То и прими, что дано: я богиня-пособница, помощь

700 Всем я просящим несу; не будешь пенять, что почтила

Неблагодарное ты божество". Так молвив - исчезла.

Радостно с ложа встает и к созвездьям подъемлет критянка

Чистые руки, моля, чтобы сон ее сделался явью.

Муки тогда возросли, и само ее бремя наружу

705 Выпало: дочь родилась, а отец и не ведал об этом.

Девочку вскармливать мать отдает, объявив, что родился

Мальчик. Поверили все. Лишь кормилица знает про тайну.

Клятвы снимает отец и дает ему дедово имя,

Ифис - так звали того. Мать рада: то имя подходит

710 И для мужчин и для женщин; никто заподозрить не может.

Так незаметно обман покрывается ложью невинной.

Мальчика был на ребенке наряд, а лицо - безразлично

Девочки было б оно или мальчика - было прекрасно.

А между тем уж тринадцатый год наступает подростку.

715 Тут тебе, Ифис, отец белокурую прочит Ианту.

Между фестийских девиц несравненно она выделялась

Даром красы, рождена же была от диктейца Телеста.

Годами были равны и красой. От наставников тех же

Знанья они обрели, возмужалости первой начатки.

720 Вскоре любовь их сердца охватила. И с силою равной

Ранила сразу двоих: но различны их были надежды!

Срока желанного ждет и обещанных светочей свадьбы,

Мужем считает ее, в союз с ней верит Ианта.

Ифис же любит, сама обладать не надеясь любимым,

725 И лишь сильнее огонь! Пылает к девице девица.

Слезы смиряя едва,- "О, какой мне исход,- восклицает,-

Если чудовищной я и никем не испытанной новой

Страстью горю? О, когда б пощадить меня боги хотели,

То погубили б меня, а когда б и губить не хотели,

730 Пусть бы естественный мне и обычный недуг даровали!

Ибо коровы коров и кобылы кобыл не желают,

Любят бараны овец, и олень за подругою ходит;

Тот же союз и у птиц; не бывало вовек у животных

Так, чтобы самка у них запылала желанием к самке.

735 Лучше б мне вовсе не жить! Иль вправду одних лишь чудовищ

Крит порождает?.. Быка дочь Солнца на Крите любила,-[413]

Все-таки был он самец. Но моя - если только признаться

В правде - безумнее страсть: на любовь упованье питала

Та. Ухищреньем она и обличьем коровьим достигла,

740 Что испытала быка. Для обмана нашелся любовник.

Тут же, когда бы весь мир предложил мне услуги, когда бы

Вновь на вощеных крылах полетел бы по воздуху Дедал,

Что бы поделать он мог? Иль хитрым искусством из девы

Юношей сделать меня? Иль тебя изменить, о Ианта?

745 Что ж не скрепишь ты души, и, себе не замкнешься, о Ифис,

Что не отбросишь своих безнадежных и глупых желаний?

Кем родилась ты, взгляни, и себя не обманывай доле.

К должному только стремись, люби, что для женщины любо.

Все от надежды: она и приводит любовь, и питает.

750 А у тебя ее нет. Отстраняет от милых объятий

Вовсе не стража тебя, не безмолвный дозор господина

И не суровость отца; и сама она просьб не отвергла б,

Все ж недоступно она; когда б и всего ты достигла,-

Счастья тебе не познать, хоть боги б и люди трудились.

755 Из пожеланий моих лишь одно остается напрасным:

Боги способствуют мне,- что могут - все даровали.

Хочет того же она, и родитель, и будущий свекор,

Только природа одна, что всех их могучее,- против.

Против меня лишь она. Подходит желанное время,

760 Свадебный видится свет, и станет моею Ианта,-

Но не достигнет меня: я, водой окруженная, жажду!

Сваха Юнона и ты, Гименей, для чего снизошли вы

К таинствам этим, где нет жениха, где мы обе - невесты!"

И замолчала, сказав. Но не в меньшем волненье другая

765 Девушка; молит тебя, Гименей, чтоб шел ты скорее.

Просит она,- но, боясь, Телетуза со сроками медлит.

То на притворный недуг ссылается; то ей приметы

Доводом служат, то сны; но средства лжи истощила

Все наконец. И уже подступает отложенной свадьбы

770 Срок; уже сутки одни остаются. Тогда Телетуза

С дочки своей и с себя головные срывает повязки

И, распустив волоса, обнимает алтарь,- "О Изида,-

Чьи Паретоний, Фарос и поля Мареотики,- молит,-[414]

Вместе с великим, на семь рукавов разделяемым Нилом!

775 Помощь подай мне, молю, о, избавь меня ныне от страха!

В день тот, богиня, тебя по твоим угадала я знакам,

Все я признала: твоих провожатых, светочи, звуки

Систров, и все у меня отпечаталось в памяти крепко.

Если она родилась, если я не стыдилась обмана,-

780 Твой то совет, поощренье твое! Над обеими сжалься,

Помощью нас поддержи!" - слова тут сменились слезами.

Чудится ей, что алтарь колеблет богиня,- и вправду

Поколебала! Врата задрожали у храма; зарделись

Лунным сияньем рога; зазвучали гремящие систры.

785 Верить не смея еще, но счастливому знаменью рада,

Мать из храма ушла. А за матерью вышла и Ифис,-

Шагом крупней, чем обычно; в лице белизны его прежней

Не было; силы ее возросли; в чертах появилось

Мужество, пряди волос свободные стали короче.

790 Более крепости в ней, чем бывает у женщин,- и стала

Юношей, девушка, ты! Приношенья несите же в храмы!

Радуйтесь, страх отрешив,- и несут приношения в храмы.

Сделали надпись,- на ней был коротенький стих обозначен:

"Юноша дар посвятил, обещанный девушкой,- Ифис".

795 Вскоре лучами заря мировые разверзла просторы,

Вместе Венера тогда и Юнона сошлись с Гименеем

К общим огням. И своей- господином стал Ифис Ианты.

    КНИГА ДЕСЯТАЯ

    После, шафранным плащом облаченный, по бездне воздушной

Вновь отлетел Гименей, к брегам отдаленным киконов[415]

Мчится - его не к добру призывает там голос Орфея.

Все-таки бог прилетел; но с собой ни торжественных гимнов

5      Он не принес, ни ликующих лиц, ни счастливых предвестий.

Даже и светоч в руке Гименея трещит лишь и дымом

Едким чадит и, колеблясь, никак разгореться не может.

Но тяжелей был исход, чем начало. Жена молодая,

В сопровожденье наяд по зеленому лугу блуждая,-

10   Мертвою пала, в пяту уязвленная зубом змеиным.

Вещий родопский певец, обращаясь к Всевышним, супругу

Долго оплакивал. Он обратиться пытался и к теням,

К Стиксу дерзнул он сойти, Тенарийскую щель миновал он,[416]

Сонмы бесплотных теней, замогильные призраки мертвых,

15   И к Персефоне проник и к тому, кто в безрадостном царстве[417]

Самодержавен, и так, для запева ударив по струнам,

Молвил: "О вы, божества, чья вовек под землею обитель,

Здесь, где окажемся все, сотворенные смертными! Если

Можно, отбросив речей извороты лукавых, сказать вам

20   Правду, дозвольте. Сюда я сошел не с тем, чтобы мрачный

Тартар увидеть, не с тем, чтоб чудовищу, внуку Медузы,[418]

Шею тройную связать, с головами, где вьются гадюки.

Ради супруги пришел. Стопою придавлена, в жилы

Яд ей змея излила и похитила юные годы.

25   Горе хотел я стерпеть. Старался, но побежден был

Богом Любви: хорошо он в пределах известен наземных,-

Столь же ль и здесь - не скажу; уповаю, однако, что столь же.

Если не лжива молва о былом похищенье,- вас тоже

Соединила Любовь! Сей ужаса полной юдолью,

30   Хаоса бездной молю и безмолвьем пустынного царства:

Вновь Эвридики моей заплетите короткую участь!

Все мы у вас должники; помедлив недолгое время,

Раньше ли, позже ли - все в приют поспешаем единый.

Все мы стремимся сюда, здесь дом наш последний; вы двое

35   Рода людского отсель управляете царством обширным.

Так и она: лишь ее положснные годы созреют,

Будет под властью у вас: возвращенья прошу лишь на время.

Если же милость судеб в жене мне откажет, отсюда

Пусть я и сам не уйду: порадуйтесь смерти обоих".

40   Внемля, как он говорит, как струны в согласии зыблет,

Души бескровные слез проливали потоки. Сам Тантал[419]

Тщетно воды не ловил. Колесо Иксионово стало.[420]

Птицы печень клевать перестали; Белиды на урны[421]

Облокотились; и сам, о Сизиф, ты уселся на камень![422]

45   Стали тогда Эвменид, побежденных пеньем, ланиты

Влажны впервые от слез,- и уже ни царица-супруга,

Ни властелин преисподних мольбы не исполнить не могут.

Вот Эвридику зовут; меж недавних теней пребывала,

А выступала едва замедленным раною шагом.

50   Принял родопский герой нераздельно жену и условье:

Не обращать своих взоров назад, доколе не выйдет

Он из Авернских долин,- иль отымется дар обретенный.[423]

Вот уж в молчанье немом по наклонной взбираются оба

Темной тропинке, крутой, густою укутанной мглою.

55   И уже были они от границы земной недалеко,-

Но, убоясь, чтоб она не отстала, и в жажде увидеть,

Полный любви, он взор обратил, и супруга - исчезла!

Руки простер он вперед, объятья взаимного ищет,

Но понапрасну - одно дуновенье хватает несчастный.

60   Смерть вторично познав, не пеняла она на супруга.

Да и на что ей пенять? Иль разве на то, что любима?

Голос последним "прости" прозвучал, но почти не достиг он

Слуха его; и она воротилась в обитель умерших.

Смертью двойною жены Орфей поражен был,- как древле

65   Тот, устрашившийся пса с головами тремя, из которых[424]

Средняя с цепью была, и не раньше со страхом расстался,

Нежель с природой своей,- обратилася плоть его в камень!

Или как оный Олен, на себя преступленье навлекший,[425]

Сам пожелавший вины; о Летея несчастная, слишком

70   Ты доверяла красе: приникавшие прежде друг к другу

Груди - утесы теперь, опорой им влажная Ида.

Он умолял и вотще переплыть порывался обратно,-

Лодочник не разрешил; однако семь дней неотступно,[426]

Грязью покрыт, он на бреге сидел без Церерина дара.[427]

75   Горем, страданьем души и слезами несчастный питался.

И, бессердечьем богов попрекая подземных, ушел он

В горы Родопы, на Гем, поражаемый северным ветром.

Вот созвездием Рыб морских заключившийся третий

Год уж Титан завершил, а Орфей избегал неуклонно

80   Женской любви. Оттого ль, что к ней он желанье утратил

Или же верность хранил - но во многих пылала охота

Соединиться с певцом, и отвергнутых много страдало.

Стал он виной, что за ним и народы фракийские тоже,

Перенеся на юнцов недозрелых любовное чувство,

85   Краткую жизни весну, первины цветов обрывают.

Некий был холм, на холме было ровное плоское место;

Все зеленело оно, муравою покрытое. Тени

Не было вовсе на нем. Но только лишь сел на пригорок

Богорожденный певец и ударил в звонкие струны,

90   Тень в то место пришла: там Хаонии дерево было,[428]

Роща сестре Гелиад, и дуб, вознесшийся в небо;[429]

Мягкие липы пришли, безбрачные лавры и буки,

Ломкий пришел и орех, и ясень, пригодный для копий,

Несуковатая ель, под плодами пригнувшийся илик,

95   И благородный платан, и клен с переменной окраской; -

Лотос пришел водяной и по рекам растущие ивы,

Букс, зеленый всегда, тамариск с тончайшей листвою;

Мирта двухцветная там, в плодах голубых лавровишня;

С цепкой стопою плющи, появились вы тоже, а с вами

100 И винограда лоза, и лозой оплетенные вязы;

Падубы, пихта, а там и кусты земляничника с грузом

Алых плодов, и награда побед - гибколистная пальма;

С кроной торчащей пришли подобравшие волосы сосны,-

Любит их Матерь богов, ибо некогда Аттис Кибелин,

105 Мужем здесь быть перестав, в стволе заключился сосновом.

В этом же сонмище был кипарис, похожий на мету,[430]

Деревом стал он, но мальчиком был в то время, любимцем

Бога, что лука струной и струной управляет кифары.

    Жил на картийских брегах, посвященный тамошним нимфам,[431]

110 Ростом огромный олень; широко разветвляясь рогами,

Голову сам он себе глубокой окутывал тенью.

Златом сияли рога. К плечам опускалось, свисая

С шеи точеной его, ожерелье камней самоцветных.

А надо лбом его шар колебался серебряный, тонким

115 Был он привязан ремнем. Сверкали в ушах у оленя

Около впадин висков медяные парные серьги.

Страха не зная, олень, от обычной свободен боязни,

Часто, ничуть не дичась, и в дома заходил, и для ласки

Шею свою подставлял без отказа руке незнакомой.

120 Боле, однако, всего, о прекраснейший в племени Кеи,

Был он любезен тебе, Кипарис. Водил ты оленя

На молодые луга и к прозрачной источника влаге.

То оплетал ты цветами рога у животного или,

Всадником на спину сев, туда и сюда направляя

125 Нежные зверя уста пурпурной уздой, забавлялся.

Знойный был день и полуденный час; от горячего солнца

Гнутые грозно клешни раскалились набрежного Рака,[432]

Раз, притомившись, лег на лужайку со свежей травою

Чудный олень и в древесной тени наслаждался прохладой.

130 Неосторожно в тот миг Кипарис проколол его острым

Дротом; и видя, что тот умирает от раны жестокой,

Сам умереть порешил. О, каких приводить утешений

Феб не старался! Чтоб он не слишком скорбел об утрате,

Увещевал,- Кипарис все стонет! И в дар он последний

135 Молит у Вышних - чтоб мог проплакать он целую вечность.

Вот уже кровь у него от безмерного плача иссякла,

Начали члены его становиться зелеными; вскоре

Волосы, вкруг белоснежного лба ниспадавшие прежде,

Начали прямо торчать и, сделавшись жесткими, стали

140 В звездное небо смотреть своею вершиною тонкой.

И застонал опечаленный бог. "Ты, оплаканный нами,

Будешь оплакивать всех и пребудешь с печальными!" - молвил.

Рощу такую Орфей привлек. Посредине собранья

Всяческих диких зверей и множества птиц восседал он.

145 Вот уже пальцем большим испытал он достаточно струны

И, убедившись, что все, хоть разно звучат они, стройно

Звуки сливают свои,- молчанье прервал песнопеньем:

"Муза, с Юпитера ты - всем миром Юпитер владеет! -

Песню мою зачинай! О мощи Юпитера раньше

150 Много я песен сложил: величавым я плектром Гигантов

Пел, на флегрейских полях победительных молний сверженье.[433]

Лирою легкой теперь зазвучу. Буду отроков петь я -

Нежных любимцев богов, и дев, что, пылая напрасно,

Кару в безумье своем навлекли на себя любострастьем.

155    В оные дни небожителей царь к Ганимеду фригийцу

Страстью зажегся; и вот изобрел он, во что превратиться,

Чтобы собою не быть; никакой становиться иною

Птицею сан не велел,- лишь его же носящей перуны.

И не помедлил: рассек заемными крыльями воздух

160 И Илиада унес,- он доныне его виночерпий[434]

И, хоть Юнона мрачна, подает Вседержителю нектар.

    Так же тебя, Амиклид, Аполлон поселил бы в эфире,[435]

Если б туда поселить разрешили печальные судьбы.

Выход дозволен иной - бессмертен ты стал. Лишь прогонит

165 Зиму весна и Овен водянистую Рыбу заступит,

Ты появляешься вновь, распускаясь на стебле зеленом.

Более всех ты отцом был возлюблен моим. Понапрасну

Ждали владыку тогда - земли средоточие - Дельфы.

Бог на Эвроте гостил в то время, в неукрепленной[436]

170 Спарте. Ни стрелы уже у него не в почете, ни лира;

Сам он себя позабыл; носить готов он тенета

Или придерживать псов, бродить по Хребтам неприступным

Ловчим простым. Свой пыл питает привычкою долгой.

Был в то время Титан в середине меж ночью грядущей

175 И отошедшей,- от них находясь в расстоянии равном.

Скинули платье друзья и, масляным соком оливы

Лоснясь, готовы уже состязаться в метании диска.

Первый метнул, раскачав, по пространству воздушному круг свой

Феб, и пред ним облака разделились от тяжести круга;

180 Времени много спустя, упадает на твердую землю

Тяжесть, паденьем явив сочетанье искусства и силы.

Неосторожный тогда, любимой игрой возбуждаем,

Круг подобрать поспешил тенариец. Но вдруг содрогнулся[437]

Воздух, и с крепкой земли диск прянул в лицо тебе прямо,

185 О Гиацинт! Побледнели они одинаково оба -

Отрок и бог. Он в объятия взял ослабевшее тело.

Он согревает его, отирает плачевные раны,

Тщится бегство души удержать, траву прилагая.

Все понапрасну: ничем уж его исцелить невозможно.

190 Так в орошенном саду фиалки, и мак, и лилея,

Ежели их надломить, на стебле пожелтевшем оставшись,

Вянут и долу свои отягченные головы клонят;

Прямо держаться нет сил, и глядят они маковкой в землю.

Так неподвижен и лик умирающий; силы лишившись,

195 Шея, сама для себя тяжела, к плечу приклонилась.

"Гибнешь, увы, Эбалид, обманутый юностью ранней! -

Феб говорит.- Эта рана твоя - мое преступленье.

Ты - моя скорбь, погублен ты мной; с моею десницей

Смерть да свяжут твою: твоих похорон я виновник!

200 В чем же, однако, вина? Так, значит, виной называться

Может игра? Так может виной и любовь называться?

О, если б жизнь за тебя мне отдать или жизни лишиться

Вместе с тобой! Но меня роковые связуют законы.

Вечно ты будешь со мной, на устах незабывших пребудешь;

205 Лиры ль коснется рука - о тебе запоют мои песни.

Будешь ты - новый цветок - мои стоны являть начертаньем.

После же время придет, и славный герой заключится

В тот же цветок, и прочтут лепестком сохраненное имя".

Так говорят Аполлона уста, предрекая правдиво,-

210 Кровь между тем, что, разлившись вокруг, мураву запятнала,[438]

Кровью уже не была: блистательней червени тирской

Вырос цветок. У него - вид лилии, если бы только

Не был багрян у него лепесток, а у лилий - серебрян.

Мало того Аполлону; он сам, в изъявленье почета,

215 Стоны свои на цветке начертал: начертано "Ай, ай!"

На лепестках у него, и явственны скорбные буквы.

Спарте позора в том нет, что она родила Гиацинта;

Чтут и доныне его; что ни год, по обычаю предков,

Славят торжественно там Гиацинтии - праздник весенний.

220    Если же ты, Амафунт, изобильный металлами, спросишь,[439]

Горд ли он тем, что родил Пропетид,- он откажется, так же

Как и от тех, у которых рога - в стародавнее время -

Были на лбу,- от чего получили прозванье керастов.[440]

Возле ворот их стоял Юпитера Гостеприимца

225 С прошлым печальным алтарь. Как завидит пришелец, что пятна

Крови на камне его, он думает: тут зарезают

Богу телят-сосунков да двухлетних овец амафунтских.

Путник сам жертвой бывал. Оскорбясь несказанным служеньем,

Милые грады свои и змеиные долы Венера

230 Бросить готова была,- "Но места мне любезные, грады

Чем согрешили мои? Чем они-то,- сказала,- преступны?

Лучше уже покарать изгнаньем безбожное племя,

Смертью иль ссылкою,- нет, чем-нибудь меж изгнаньем и смертью.

Среднее что же найду, как не казнь превращением вида?"

235 И между тем как она колебалась, во что изменить их,

Взор на рога навела и решила: рога им оставим.

И в косовзорых коров их большие тела обратила.

Все же срамных Пропетид смел молвить язык, что Венера

Не божество. И тогда, говорят, из-за гнева богини,

240 Первыми стали они торговать красотою телесной.

Стыд потеряли они, и уже их чело не краснело:

Камнями стали потом, но не много притом изменились.

    Видел их Пигмалион, как они в непотребстве влачили[441]

Годы свои. Оскорбясь на пороки, которых природа

245 Женской душе в изобилье дала, холостой, одинокий

Жил он, и ложе его лишено было долго подруги.

А меж тем белоснежную он с неизменным искусством

Резал слоновую кость. И создал он образ,- подобной

Женщины свет не видал,- и свое полюбил он созданье.

250 Было девичье лицо у нее; совсем как живая,

Будто с места сойти она хочет, только страшится.

Вот до чего скрывает себя искусством искусство!

Диву дивится творец и пылает к подобию тела.

Часто протягивал он к изваянию руки, пытая,

255 Тело пред ним или кость. Что это не кость, побожился б!

Деву целует и мнит, что взаимно; к ней речь обращает,

Тронет - и мнится ему, что пальцы вминаются в тело,

Страшно ему, что синяк на тронутом выступит месте.

То он ласкает ее, то милые девушкам вещи

260 Дарит: иль раковин ей принесет, иль камешков мелких,

Птенчиков, или цветов с лепестками о тысяче красок,

Лилий, иль пестрых шаров, иль с дерева павших слезинок

Дев Гелиад. Он ее украшает одеждой. В каменья[442]

Ей убирает персты, в ожерелья - длинную шею.

265 Легкие серьги в ушах, на грудь упадают подвески.

Все ей к лицу. Но не меньше она и нагая красива.

На покрывала кладет, что от раковин алы сидонских,[443]

Ложа подругой ее называет, склоненную шею

Нежит на мягком пуху, как будто та чувствовать может!

270 Праздник Венеры настал, справляемый всюду на Кипре.

Возле святых алтарей с золотыми крутыми рогами

Падали туши телиц, в белоснежную закланных шею.

Ладан курился. И вот, на алтарь совершив приношенье,

Робко ваятель сказал: "Коль все вам доступно, о боги,

275 Дайте, молю, мне жену (не решился ту деву из кости

Упомянуть), чтоб была на мою, что из кости, похожа!"

На торжествах золотая сама пребывала Венера

И поняла, что таится в мольбе; и, являя богини

Дружество, трижды огонь запылал и взвился языками.

280 В дом возвратившись, бежит он к желанному образу девы

И, над постелью склонясь, целует,- ужель потеплела?

Снова целует ее и руками касается груди,-

И под рукой умягчается кость; ее твердость пропала.

Вот поддается перстам, уступает-гиметтский на солнце[444]

285 Так размягчается воск, под пальцем большим принимает

Разные формы, тогда он становится годным для дела.

Стал он и робости полн и веселья, ошибки боится,

В новом порыве к своим прикасается снова желаньям.

Тело пред ним! Под перстом нажимающим жилы забились.

290 Тут лишь пафосский герой полноценные речи находит,[445]

Чтобы Венере излить благодарность. Уста прижимает

Он наконец к неподдельным устам,- и чует лобзанья

Дева, краснеет она и, подняв свои робкие очи,

Светлые к свету, зараз небеса и любовника видит.

295 Гостьей богиня сидит на устроенной ею же свадьбе.

Девять уж раз сочетавши рога, круг полнился лунный,-

Паф тогда родился,- по нему же и остров был назван.[446]

Был от нее же рожден и Кинир, и когда бы потомства

Он не имел, почитаться бы мог человеком счастливым.

300    Страшное буду я петь. Прочь, дочери, прочь удалитесь

Вы все, отцы! А коль песни мои вам сладостны будут,

Песням не верьте моим, о, не верьте ужасному делу!

Если ж поверите вы, то поверьте и каре за дело.

Ежель свершенье его допустила, однако, природа,-

305 За исмарийский народ и за нашу я счастлив округу,

Счастлив, что эта земля далеко от краев, породивших

Столь отвратительный грех. О, пусть амомом богаты,

Пусть и корицу, и нард, и из дерева каплющий ладан,

Пусть на Панхайской земле и другие родятся растенья,[447]

310 Пусть же и мирру растят! Им дорого стала новинка!

Даже Эрот объявил, что стрелой не его пронзена ты,

Мирра; свои он огни от греха твоего отвращает.

Адской лучиной была ты овеяна, ядом ехидны,

Ты их трех фурий одна: преступленье - отца ненавидеть,

315 Все же такая любовь - преступленье крупней. Отовсюду

Знатные ищут тебя домогатели. Юность Востока

Вся о постели твоей соревнуется. Так избери же,

Мирра, себе одного, но, увы, все в одном сочетались.

Все понимает сама, от любви отвращается гнусной

320 Мирра,- "Где мысли мои? Что надо мне? - молвит,- о боги!;

Ты, Благочестье, и ты, о право священное крови,

Грех запретите,- молю,- преступлению станьте препоной,

Коль преступленье в том есть. Но, по правде сказать, Благочестье

Этой любви не хулит. Без всякого выбора звери

325 Сходятся между собой; не зазорно бывают ослице

Тылом отца приподнять; жеребцу его дочь отдается,

Коз покрывает козел, от него же рожденных, и птицы

Плод зачинают от тех, чьим семенем зачаты сами.

Счастливы те, кто запретов не знал! Дурные законы

330 Сам себе дал человек, и то, что природа прощает,

Зависть людская клеймит. Говорят, что такие, однако,

Есть племена, где с отцом сопрягается дочь, или с сыном