Человек и коронавирус: даже сны изменились

Коронавирус принес в каждый дом ситуацию, которой не было давно.

Такие страхи и угрозы, конечно, были в истории человечества, но не для нынешних поколений, которые выросли в достаточно комфортных для себя условиях. К поколению современных людей вернулись страхи, к которым они оказались не готовы. При этом медиа раздули эти угрозы до невообразимых высот.

Во время холодной войны такой угрозой была война ядерная. Но она была понятной угрозой, в рамках которой были действующие лица, которые могли своими действиями приближать или отдалять ее. То есть это была вполне управляемая угроза. Коронавирус — угроза бессубъектная. Он пришел как бы ниоткуда и уходит в никуда. Он есть и одновременно его нет. Все мы видим только статистику, причем все самое ужасное находится, как правило, не в наших странах. Угроза есть на экране, а по улицам нельзя ходить в реальности. Киев имел такую репетицию страхов во времена Чернобыля.

Страх влияет на наши решения и поведение. Пандемия принесла страхи нового уровня, никто не может ничем успокоить население, поскольку уровень неопределенности очень высок. Добавив сюда работу по дезинформации, которая порождает контент, работающий на усиление конфликтов внутри страны, можно представить себе положение массового сознания, жаждущего хоть какой-то ясности, а для победы необходимо спокойствие и единство.

Реально мир пришел в волнение во всех трех пространствах: физическом, информационном и виртуальном. Человек получил физические ограничения, волны дезинформации и страх выживания, которого у него давно не было. Человек оказался не «царем природы», а ее маленьким винтиком.

Дезинформацией воспользовались потенциальные «враги». Ф. Хилл, которая была главным советником по России в Белом доме, говорит, что манипуляции идут в США из России и Китая, что эти две страны «не работают в близком сотрудничестве, но работают в согласии, поскольку имеют близкие цели» [2].

Чтобы защитить страну, государства сегодня должны выставить вперед специалистов по массовому сознанию, экспертов по работе со страхами, психотерапевтов, которые должны создать систему психологической защиты населения, а все медиа, в первую очередь телевидение, должны включиться в эту борьбу не случайно, а системно. Они такие же спасители, как и медики.

Сегодня мы живем в ожидании какой-то будущей угрозы, а она уже давно пришла. Тем более что подобная угроза может быть не менее опасной, чем пандемия коронавируса. Это рождение нового типа человека, который становится больше похожим на «машину», поскольку в его личных коммуникациях нет ничего «личного», только необходимое. Происходит также падение уровня интеллектуальных контекстов в окружении человека из-за падения уровня включенности в личную жизнь школ и университетов.

По сути государства «подтягивают» человека чуть выше интеллектуально, поскольку они заинтересованы для своих программ в интеллектуально сильном человеке, а не человеке глупом. Он нужен, правда, в малом числе повсюду, хоть для обороны, хоть для развития новых технологий. Однако страх, пришедший с коронавирусом, ставит преграды интеллектуальному развитию, поскольку возникла проблема чисто физического выживания человека и человечества.

Мы боимся, даже сами не зная чего, поскольку государство как наш главный защитник тихонько ушло в сторону. И ждет, что же будет дальше, подглядывая из-за угла.

И. Задорин, например, заговорил о пандемии страха: «у пандемии страха есть много заинтересованных сторон. Я не хочу строить конспирологические версии, что это было специально задумано, спроектировано и стало реализовываться. Может, и нет. Но, когда появилась данная тема, некоторые стейкхолдеры увидели в ней возможность реализовать свои интересы. Потому включилась раскрутка нескольких разных сценариев. Во-первых, кому-то под эту кампанию удобно было бы сделать что-то, что не хотелось выполнять публично. Когда одной темой забивается все информационное поле, люди не видят ничего иного, то понятно, что другие непубличные действия проходят спокойнее. Во-вторых, кому-то показалось удобным списать на эту историю разного рода свои недоделки и невыполненные обязательства, то есть любой форс-мажор для многих выгоден, чтобы сбросить долги, прикрыть какие-то бреши, получить мощную бюджетную поддержку. В-третьих, и я в большей степени склоняюсь к этой версии, что тема COVID-19 используется, чтобы провести учения по эффективности госуправления в чрезвычайных обстоятельствах. Глобализм явления — отдельная тема. Но я такую согласованность и даже кооперацию разных государств вполне допускаю. Примеры договоренностей по многим трудным вопросам типа снижения добычи нефти и контролю над вооружениями позволяют говорить о том, что на мировом уровне можно достигать таких договоренностей, как совместная поддержка определенного информационного состояния какой-то темы. Поэтому синхронизация кампании в разных странах не видится чем-то невозможным. Получилось так, что раскрутка темы и определенная остановка экономики в глобальном масштабе оказались привлекательными для очень многих субъектов власти, бизнеса и так далее» [3].

Все это с неизбежностью отражается на внутреннем самочувствии людей. Вспомним внезапную скупку гречки и туалетной бумаги. Все это делал не тот человек, которого мы знали до этого.

В мир пришел не только коронавирус, с ним пришел и в какой-то мере и новый человек. А нового человека интересует не только высокие материи, но и туалетная бумага и гречка, что отражает его недоверие к государственной системе.

Но кто-то должен заниматься и этим человеком…

Психологи комментируют и комментируют причины паники населения. А. Кан поясняет: «Паника — одна из форм реакции на стресс. Человек — существо стайное, и чем больше людей вовлечены в процесс, тем больше мы поддаемся этому состоянию. Причин для паники очень много: это и внезапный страх, и длительная тревога, и долгая болезнь, и условия, в которых человек находится. Если человек не ест неделю, например, он еще может это для себя как-то оправдывать, потом начинается паническое состояние. По сути, паника может ускорить процесс невротизации. То есть наступает срыв адаптации — человек мог-мог и вдруг не смог» [4].

И еще: «изучать панику — очень интересно. Паника — очень эффективный инструмент воздействия на людей как в средствах массовой информации, так и в управленческих и политических кругах. Думаю, что все закончится не в ближайшее время. Поэтому важно оставаться в интеллектуальном меньшинстве. Если понимаете, что паника в вашем конкретном случае перестала контролироваться, — идите к врачу».

Одной из причин такой паники является то, что мы попадаем в новые для себя контексты, считая, что мы в них разбираемся.

Мы — простые механизмы, которые изображают из себя сложные. А это далеко не так. Мы боимся и прячемся от проблем в надежде, что государство само их разрешит, а потом оказывается, что мы надеялись зря. Государство тоже прячется, как и мы.

О. Мороз видит эту проблему в рамках информационного пространства так: «Человек может хорошо ориентироваться в информационном пространстве и считать, что способен самостоятельно отличить ложь от достоверной информации. Но он переносит это убеждение на сферы, в которых на самом деле ничего не понимает — например, медицину. Здесь и кроется ловушка» [5].

Коронавирус поменял социальную жизнь, сделав ее намного индивидуальнее. Отпуская социальность, человек теряет свои определенные человеческие характеристики. После карантина многое выровняется, но не все. Будем надеяться, что изменения не будут непоправимыми. Лучшие человеческие характеристики все же сохранятся.

Пандемия привела к существенным поведенческим изменениям и даже к иным снам. Так, по Британии фиксируются следующие изменения в поведении людей из-за коронавируса: 49% — ощущают тревожность и депрессивность, 38% — спят меньше нормы, 35% — едят больше и менее здоровую еду, 19% — пьют больше алкоголя, 19% — ссорятся больше нормы, 25% — несколько раз в день проверяют соцмедиа в поиске новой информации о коронавирусе, 7% — обращаются к соцмедиа каждый час или чаще [6].

Мы возвращаемся в более «детское» состояние во взаимоотношениях с природой. Человек внезапно перестал быть главнее природы и занял подобающее ему подчиненное место.

Слоны тоже могут считать себя главнее остальных, но на это их персональное мнение природа может не обращать внимания. Так и человек. Он главный, пока ему разрешают быть главным.

Травма и посттравматический синдром накрывают «все прогрессивное человечество». Даже сны меняются после травматических событий. Д. Берретт анализировала сны после 11 сентября. Сейчас она проанализировала 4000 снов времен пандемии коронавируса от 2000 респондентов. Она говорит: «Есть много общего в том, как сны реагируют на травмы и кризисы. Имея четкие визуальные ассоциации, сны являются более литературными. После 11 сентября людям снились падающие дома, воздушные пираты с ножами, врезающиеся в здания самолеты» [7].

Если нет конкретики, то люди используют визуальные метафоры, которые спрятаны у них в голове. Когда Берретт анализировала сны после газовой атаки 1995 в токийском метро, она обнаружила, что люди видели «много монстров и нападавших, но не саму газовую атаку». Сны во время нынешней пандемии носят буквальный характер, например, людям трудно дышать или они в лихорадке, но многие абстрактны. Мы понимаем, что коронавирус есть, но его не видно невооруженным взглядом. Люди видят то, что в их головах репрезентирует ситуацию коронавируса: «Это землетрясения, волны и торнадо; любой вариант неконтролируемого бедствия. Но большой кластер снова занимают жуки. Летящие жуки атакуют спящего, роятся тараканы, извиваются черви». Теперь надо дополнительно посмотреть, что в разных культурах этим манифестируется, почему жук оказался таким «гадостным» существом. Правда,мы всегда боялись змей и пауков, это закодировано в нашей голове…

В интервью New York Times Беррет говорит о доминирующем «настроении на сны о жуках» [8]. Она говорит о нашем сегодняшнем состоянии: «Мы все травматизированы в том смысле, как это понимает психология». И еще: «Люди, которые решают, дать вентилятор этому пациенту или нет, у которых тела лежат в коридорах, эти люди подпадают под обычный критерий того, что называется острой травмой, и мы ожидаем увидеть от них посттравматические реакции».

Д. Берретт также анализировала сны британских военнопленных времен войны, которые записал британский офицер К. Хопкинс в 1940 г. Он думал написать диссертацию, но потом сам умер в лагере. Сохранились несколько сотен снов, которые он записал.

Д. Берретт говорит, что эти сны были «более успокаивающими по большинству измерений, чем ожидаемые мужские нормы, основанные на других исследованиях сновидений. Мечты заключенных людей имели меньше успеха, удачи и дружелюбии, но также меньше неудач, несчастий и агрессии». Еще они отличались большим ностальгическим содержанием. Там была представлена семья, недавнее прошлое, родной город. Они возвращались туда, а там никто не замечал их отсутствия. Еще снилось то, что им недоставало — еда, еда, еда…

Д. Берретт формулирует ситуацию так: «Сны являются воротами к бессознательному. Мы не можем отделить наши сны от того, что происходит в жизни. К заключенным в целом относились нормально. Они не голодали, но еда была ограничена, безвкусна и повторялась. Поэтому неудивительно, что еда и ностальгия по тому, что они потеряли дома, была так явственно представлена в их снах» [9].

Заключенные делились на две основные группы. Первые признали свою судьбу, вторые думали о побеге. Первые фокусировались на еде и удобствах, у вторых во сне повторялись мотивы свободы.

Берретт подчеркивает: «Большинству не снились побеги, но они явно были в головах тех, кто рассматривал такую возможность. Эти сны включали туннели, переодевание и радостное возвращение домой». Берретт считает, что если бы немцы имели доступ к снам, они могли бы легко вычислять тех, кто замыслил побег.

В сегодняшних снах врачей о коронавирусе присутствует чувство вины [10]. Они пытаются кого-то спасти, но не могут. Иногда это их ошибка, иногда — оборудования. Если речь идет о родных, то думают, что сам им их заразили. Можно в сети увидеть ее опросник [11].

Психотерапевт Ф. Перри так объясняет этот феномен: «Обычно наши сны обрабатывают прошлую память или то, что случилось только что. Сейчас нам надо обработать намного больше в аспекте опыта и чувств» [12]. И еще: «Метод гештальта предполагает, что любой аспект вашего сна представляет часть вас, поскольку вам это приснилось». И еще по поводу несделанного: «Я считаю, что все сны на вашей стороне, даже кошмары, поскольку они стараются рассказать нам нечто, что еще следует сделать».

Н. Петров говорит о причинах наших тревог: «Что еще может вызвать наши тревоги? Все, сколько-нибудь связанное с семантическим полем новой напасти — коронавируса: названия продуктов, мероприятий, речи политиков, где есть слово «корона». Во Франции, например, популярный мем, который потом стал рекламой: при покупке двух бутылок пива Corona бесплатно предлагается бутылка пива Mort subite — «внезапная смерть». Мы так шутим, чтобы перестать бояться, привыкаем к опасности и вытесняем страх перед эпидемией» [13].

Пришли не только иные сны, но и новые слова, которые часто становятся словами месяца. Лингвисты фиксируют: «Есть, например, слово «инфодемия», которое носилось в воздухе. Я предложил его в качестве кандидата в слова месяца сам. Это обратная сторона медицинской темы: эпидемия, вирусодемия… А это информационный вирус, который захватил все медиа, и этот поток разных сообщений — проверенных, непроверенных, — а также некое индуцирование панических настроений и манипулирование социумом с не очень понятными целями. Хотя это, конечно, версия из разряда теорий заговора, которые обсуждаются, но абсолютно непроверяемы, и я просто этим словом отмечаю, что они есть. Есть еще одно заметное слово, которое родилось не у нас и было включено в англоязычный сетевой словарь Urban Dictionary. Это произошло где-то неделю назад, но сейчас оно стало очень популярным и в нашей среде — слово «ковидиот» (от COVID и идиот). Им называют человека, который неадекватно реагирует на ситуацию» [14].

Другой стороной этой «медали» стало возросшее потребление алкоголя, что тоже, наверняка, связано со страхами и их реализацией в физическом пространстве. Фирма Nielsen говорит, что продажи алкогольных напитков выросли от 25 до 55% [15]. Это не только результат сидения взаперти на карантине, но и тревожность, которую пытаются сбить алкоголем. Это та же тревожность, которая ведет к особым типам сновидений и под.

Победа приходит к тому, кто первым видит угрозу и правильно ее понимает. Тогда в ответ может возникнуть и необходимый инструментарий и ресурсы. В этом мире уже давно не побеждают любители, а только профессионалы. Любители хороши в телесериалах, а профессионалы в жизни.

Литература: