Ровно 240 лет назад британские колонии Америки объявили о независимости от Лондона и о создании США. События тех дней составили основу американской национальной гордости, о чем сегодня не раз заявят в Вашингтоне. Но при этом промолчат о том, сколь много общего у той истории с войной в Донбассе, Брекситом и другими современными проблемами, крайне раздражающими США.
4 июля 1776 года II Континентальный конгресс принял Декларацию независимости, которая окончательно «расторгла политические узы», связывающие Америку с Британией. Американцы отметят юбилей традиционными фейерверками и барбекю, а уходящий президент Барак Обама произнесет трогательную речь, в которой расскажет о безграничной верности американского народа идеалам свободы и борьбы с тиранией. В то же время, если смотреть на события XVIII века сквозь призму современности, можно увидеть множество таких параллелей, которые вряд ли обрадуют и вашингтонский, и европейский истеблишмент.
Конфликт между колониями и метрополией развивался более 10 лет. Отцы – основатели США не были убежденными революционерами или сепаратистами и до последнего надеялись на примирение с короной. Достаточно сказать, что к моменту публикации Декларации война за независимость шла уже больше года, а взявший на себя функции правительства Континентальный конгресс все не мог решиться на сецессию и до самого последнего момента не высказывал претензий в адрес короля Георга, заняв позицию: «царь – хороший, бояре – плохие».
Тринадцать колоний отличались по размеру, устройству (частные, корпоративные, королевские) и укладу жизни. Где-то кипела насыщенная политическая жизнь и острая межфракционная борьба, где-то было тихо и спокойно. Объединить их и создать «сердечный союз колоний» было крайне непростой задачей что в политическом, что в административном плане. И если бы Корона проявила несколько больше такта и понимания колониальных дел, государство под названием США вряд ли бы вообще возникло.
Ксенофобия и евроскептицизм
В 1763 году завершилась Семилетняя война, которую Британия выиграла чудом и «русским непостоянством» – пришедший к власти в России Петр III переметнулся от выигрывающей стороны (Франция, Австрия, Испания) к проигрывающей (Англия, Пруссия). Хотя британцам удалось вышвырнуть Францию из Канады и Индии, финансирование Фридриха Великого, героически отбивающегося от трех сильнейших континентальных держав разом, обошлось в целое состояние. Денег в британской казне не было от слова «совсем». А когда приличному королю не хватает денег на свои игрушки, он начинает внимательно смотреть, нет ли чего лишнего у поданных. Колонии в Америке на тот момент не облагались никакими «внешними» налогами, за исключением некоторого количества торговых пошлин, носивших скорее регулировочную функцию (сам по себе доступ к американским ресурсам и гарантированный рынок сбыта для своих товаров значил для Лондона гораздо больше). С учетом того, что именно из-за колоний эта война и началась, логичным казалось поискать излишки у американцев. Кроме того, Британии крайне не хотелось распускать полки, набранные во время войны, посему было принято решение перекинуть их в колонии, возложив их содержание на местных.
Первоначально введение новых пошлин в колониях восприняли пусть без удовольствия, но и без открытого сопротивления. Другое дело – присутствие королевских войск. Опасности от французов в Канаде больше не было, зато, где бы ни появлялись войска, солдаты охотно брались за любую мелкую работу по демпинговым расценкам, и местный «рабочий класс» постоянно устраивал мелкие стычки с «красными мундирами». Кроме того, в тех населенных пунктах, где стояли войска Его Величества, резко росло количество домовых краж, ограблений и изнасилований. В общем, в восприятии местного населения британские войска заняли примерно то же место, которое сейчас занимают «ближневосточные мигранты». А потом вслед за солдатами на континент высадилась армия королевских ревизоров, налоговиков и таможенных комиссаров. Содержать ораву «этих паразитов» колонистам совершенно не хотелось.
Меж тем первое публичное столкновение между колониями и Лондоном произошло лишь после принятия в 1765 году «Акта о гербовом сборе», согласно которому оформление любых гражданских документов (торговых сделок, расписок, дипломов, судебных исков, а также выпуск газет) облагалось сбором в пользу Метрополии. И дело тут было даже не в величине сбора – парламент и правительство Британии продемонстрировали полное непонимание того, как функционирует экономика колоний. Купцы везли колониальный товар в Лондон (или контрабандой в Голландию), закупались там всем необходимым и возвращались назад. Только они одни и видели живые фунты. В Виргинии, например, официальным платежным средством были расписки под урожай табака. Расписками получали свое содержание даже чиновники, священники и военные, находящиеся на содержании у колонии. А сбор Корона предлагала платить именно в фунтах и ни в чем другом.
Так поднялась волна протестов, затем – беспорядков и прочих «народных люстраций», направленных против налоговиков. Их, например, вываливали в дегте и заставляли публично отказываться от своих должностей под угрозой физической расправы. В Нью-Провидансе сборщик от увольнения отказался, и толпа уложила его живого в гроб, заколотила крышку, опустила в могилу. На «добровольное» увольнение отважный налоговик согласился лишь после того, как могилу принялись закапывать.
Но наиболее драматичные события развернулись в Бостоне, где толпа за ночь по кирпичам разнесла дома нескольких королевских чиновников, а также особняк местного политика Томаса Хатчинсона – будущего последнего губернатора колонии Массачусетс. В городе к тому моменту уже открыто действовала группа, которая чуть позже получит название «сыны свободы». Финансировал организацию один из богатейших местных купцов Джон Хэнкок, а оперативным руководством занимался местный политик Сэм Адамс. Именно «сыны» подбили толпу, состоящую из мелкого криминалитета и чернорабочих, устроить беспорядки. Впоследствии Адамс протащил через местный парламент амнистию для их участников.
В то же время несколько умных и начитанных голов вспомнили об итогах Славной Революции 1688 года. Британская Корона никогда не пользовалась теми же свободами, что французская или российская, а после 1688-го король и шага не мог сделать без дозволения парламента. Любой налог есть добровольный дар Его Величеству, и никто не вправе обкладывать британца поборами без согласия народного представительства. Однако колонии не были представлены в парламенте, следовательно, Парламент не имел права взимать налоги в колониях. Первым эту мысль сформулировал бостонский политик Джеймс Отис: «Налоги без представительства – это тирания». Параллельно до этого же дошел виргинский юрист Патрик Генри (будущий первый губернатор штата Виргиния и родоначальник славной южной традиции – «при любом конфликте с федеральным центром нужно угрожать отделением), сформулировавший классический зарифмованный лозунг: No taxation without representation – «нет налогам без представительства». Интересно, что ту же мысль высказывали и сторонники Брексита: Англия отчисляет в Брюссель миллиарды фунтов, в то же время евробюрократов, которые распоряжаются этим деньгами, никто не избирал, что нарушает Билль о правах 1689-го, который никто не отменял. Это стало чуть ли не главным аргументом в деле агитации за выход Соединенного Королевства из ЕС.
Параллельно Хэнкок и другие колониальные коммерсанты смогли донести суть своих проблем до партнеров из метрополии. У лондонских купцов с представительством все сложилось хорошо, и они надавили на правительство. Акт был отменен, но сама мысль, что парламент в колониях не всесилен, британцам не понравилась. Так был принят «Акт о верховенстве», который сводился к тому, что Метрополия может делать все что угодно, а колонии обязаны подчиняться.
Импортозамещение и патриотизм
Между тем Великобритания по-прежнему отчаянно нуждалась в деньгах, в Лондоне в четвертый раз за пять лет сменилось правительство, и новый кабинет министров вновь посмотрел на колонии с меркантильным интересом. Тем более должность вернул себе и Чарльз Тауншенд, который участвовал еще в разработке «Акта о гербовом сборе». Логика его действий была проста: если колонии против прямых сборов, давайте введем множество новых пошлин.
В то же время среди колонистов, как и в среде современных евроскептиков, начали процветать теории заговора: «злые бояре» из парламента хотят уничтожить свободу, за которую так долго боролись британские поданные. Имел место и религиозный мотив: большинство колонистов принадлежали к небольшим протестантским конгрегациям, возникшим как в самой Англии, так и в колониях (старосветники и новосветники). Прибывшие на континент войска и чиновники исповедовали в основном англиканство и, в меньшей степени, католицизм. Англиканская церковь вступила в борьбу за паству, а представители «традиционных» конфессий заголосили о том, что морально развращенный, погрязший во грехе Лондон хочет насильно обратить колонистов, а если не получится, заселить континент англиканами и «папистами». «Акт о верховенстве» и новые поборы 1767-го, взимать которые приехала очередная орда бюрократов, укрепили колонистов в этой мысли.
С новыми директивами Лондона американцы решили бороться при помощи традиционных протестантских ценностей – смирения и умеренности. На практике это обозначало «гражданское» эмбарго на товары из метрополии и активное импортозамещение. Лондон, где собственный политический кризис был в самом разгаре, махнул на колонистов рукой, решив, что «перебесятся» – и тем самым совершил ошибку. Производство в колониях росло как на дрожжах, что создавало экономическую базу для будущей независимости. По мнению историков, именно 1767-й стал переломным годом, после которого отделение колоний было лишь вопросом времени. Даже несмотря на то, что многие торговцы, подписав соглашение об эмбарго, по-тихому его нарушали, включая и главного автора этого плана – уже упомянутого выше коммерсанта Хэнкока, который неплохо зарабатывал, ввозя контрабандный груз из Голландии.
К торговцам, кто вовсе не хотел присоединяться к запрету на импорт из Британии, могли прийти ребята из «сынов свободы» и провести беседу на тему патриотизма. У одной из лавок Бостона, владелец которой явно не соблюдал эмбарго, собралась толпа, намереваясь разгромить магазинчик. Хозяин забаррикадировался внутри и открыл огонь по людям, погиб 11-летний мальчишка. Так город окончательно превратился в пороховую бочку. Спустя неделю один английский солдат, искавший подработку, сцепился с местными. На выручку к сослуживцу бросился армейский отряд, но и к другой стороне конфликта прибыла подмога, вооруженная камнями и палками. На улице стояла зима, один из солдат поскользнулся, ружье выстрелило. Услышав выстрел, огонь по толпе открыли остальные солдаты. Погибли пятеро, еще девять человек получили ранения. Защищать солдат в суде вызвался молодой, но уже известный юрист Джон Адамс, который на тот момент еще не разделял революционных устремлений своего кузена Сэма – лидера «сынов свободы». Будущему президенту США удалось вытащить военных из петли, двое получили сроки за непреднамеренное убийство, остальных присяжные оправдали.
Санкции и антисанкции
Нельзя сказать, что метрополия не пыталась разрешить кризис в колониях и (особенно) в «мятежном» Бостоне. Но расстояния были большими, британские чиновники – чересчур ленивыми, а Империя – слишком неповоротливой, и в итоге все разумные действия британцев опаздывали как минимум на полгода. Отмена в 1870-м тауншендских пошлин действительно позволила достичь хрупкого перемирия (пошлины остались только на чай, который Хэнкок и другие купцы таскали контрабандой из Голландии), но к тому моменту в колониях уже сформировалось два политических центра: бостонцы предпочитали акции прямого действия, виргинцы же исписали тонны бумаги, создавая идеологическую базу для американской революции. При этом все колонии учились взаимодействовать друг с другом и создавать параллельные от британцев органы власти в тех провинциях, где губернаторы разогнали местные парламенты, опасаясь волнений.
Чтобы подправить дела Ост-Индской компании, Лондон сделал ее монополистом на чайном рынке. Это несколько подрывало позиции колониальных торговцев, прежде закупавшихся в Лондоне, но в целом за счет уничтожения длинной цепочки посредников цены на чай должны были упасть на треть. И хотя Ост-Индская компания была вернейшим другом колоний и даже лоббировала отмену тауншендских пошлин, колонии восприняли этот указ, который еще пять лет назад не вызвал бы никакого протеста, как очередное покушение на свои свободы (теперь Парламент решает за нас, у кого нам чай покупать) и опять ввели эмбарго на поставки. Свою роль в этом сыграл все тот же Хэнкок и другие контрабандисты, которых Ост-Индская компания неизбежно выдавила бы с рынка. Тем временем в порт зашел корабль «Дартмут», груженый чаем. Получателем груза были сыновья губернатора Хатчинсона, и расставаться со своим заказом они не желали. Так в голове губернатора созрел хитрый план. Местный парламент, контролируемый Сэмом Адамсом, не позволяет разгрузить корабль – хорошо. Но груз должен пройти таможню в течение 20 дней с момента прибытия, а если этого не произойдет, он считается контрабандой, должен быть конфискован и таким образом все-таки попадет в руки заказчиков. Проблема заключалась в том, что «сыны свободы» тоже это понимали: на 20-й день около сотни человек переоделись в костюмы индейцев и захватили «Дартмут», а также два других корабля с тем же грузом, пришедших на несколько дней позже. За три часа «индейцы» выкинули весь чай в море, и все дальнейшие события по меркам неторопливого 18-го столетия развивались стремительно.
Узнав о «Бостонском чаепитии», метрополия приняла пять «невыносимых законов». Порт Бостона объявлялся закрытым для всех торговых судов до уплаты компенсации за испорченный груз (исключение – суда с продовольствием, прибывшие по заказу армии или губернатора). Власть местных парламентов в колонии Массачусетс ограничивалась до чисто символической, на все судебные и административные должности чиновников мог теперь назначать только губернатор или лично король. Военный контингент усиливался, солдаты могли занимать для постоя любые дома, которые командование сочтет для этого пригодным. Лишь пятый закон не касался напрямую Массачусетса. Это был «Квебекский акт», расширявший права католиков в Канаде. Но колонисты не без основания считали, что Англия собирается использовать франкофонов для подавления волнений. Теории заговора о том, что Лондон хочет заселить 13 колоний «папистами», получили очередное подтверждение.
Тогда делегаты 13 колоний собирались на I Континентальный конгресс, направивший вполне миролюбивую петицию в адрес короля. Требования компенсации признавались справедливыми, но лишь после отмены «невыносимых законов». В то же время Конгресс ввел тотальное эмбарго на торговлю с метрополией вплоть до разрешения кризиса, а колонии принялись готовиться к войне – контрабандисты закупали оружие в Европе и переправляли его в Массачусетс. Туда же стягивались добровольцы со всей Америки.
В Лондоне видели эти приготовления к полноценному мятежу и потребовали от генералов действий. В ночь на 19 апреля 1775 года британские войска выдвинулись к городку Конкорду, намереваясь захватить арсенал ополчения. Британцы легко смели первый заслон у городка Лексингтона – «красные мундиры» первыми открыли огонь, и необученное ополчение разбежалось. Войска зашли в Конкорд, принялись обыскивать город в поисках оружия, вспыхнуло несколько пожаров. Все это вывело из себя колонистов: прежде их основные силы опасались вступать в бой, но теперь мятежники решили, что «красномундирники» планируют сжечь поселение. Американцы атаковали и, благодаря лучшей позиции, нанесли британцам поражение. Началась война за независимость, а в «городе братской любви» Филадельфии собирался II Континентальный конгресс.
Сепаратизм и Амэксит
Нельзя сказать, что все остальные колонии были довольны «этими буянящими бостонцами». Однако известие о битве у Лексингтона и Конкорда заставило большую часть «умеренных», включая Бена Франклина, перейти на сторону «радикалов». Тем не менее опасаясь, что независимые колонии станут легкой добычей для Франции и Испании, колонисты сделали одну из последних попыток примириться с метрополией, отправив королю Георгу «петицию оливковой ветви». Они по-прежнему считали, что царь – хороший, а бояре – плохие.
Тем временем в Массачусетс отправился Джордж Вашингтон (чуть ли не единственный человек с военным опытом, который был в распоряжении у Конгресса), дабы создать с нуля континентальную армию и руководить осадой Бостона, где были заперты королевские войска. Делегаты же де-факто взяли на себя функции временного правительства. Эдакий «переходный период» характерен для конфликтов такого рода, достаточно посмотреть хоть на Донбасс в 2014 году. Есть Континентальный конгресс, который абсолютно противозаконен с точки зрения метрополии, но имеет наглость руководить. Есть местные ассамблеи, которые законны (если их не успели разогнать) и тоже чем-то управляют, при этом скорее реагируют на распоряжения Конгресса, а вовсе не королевских губернаторов, которые тоже присутствуют и даже в некоторых случаях чем-то руководят. Подобное положение вещей мешало как эффективному ведению боевых действий, так и управлению страной в тяжелое военное время.
Весной 1776 года Конгресс принял резолюцию о создании временного правительства, преамбулу к которой написал Джон Адамс: «Вследствие того, что давать какие-либо клятвы верности и демонстрировать лояльность любому государственному институту под эгидой британской короны... находится в противоречии здравому смыслу и собственной совести... необходимым является прекращение деятельности всяких органов власти вышеупомянутой короны». Именно преамбула Адамса стала тем документом, которым руководствовались местные парламенты, создавая уже полностью независимые от Британии органы власти. Свернуть с этой дороги было уже нельзя. В немецких землях вербовщики Георга активно набирали наемников, которые должны были расправиться с мятежниками. Помощь ополчению могли оказать Франция и Испания в надежде вернуть утраченные в Семилетней войне земли, но для того чтобы запросить помощь у иностранных держав, нужно было объявить о суверенитете.
Декларацию независимости писал виргинец Томас Джефферсон, редактировали текст Джон Адамс и Бен Франклин. Изначально написанный ими документ был гораздо более эмоциональным, но в ходе дебатов Конгресс «высушил» формулировки и вычистил все нападки на рабство. По сути, итоговой текст – это перечисление многочисленных обид, которые Корона нанесла колониям. Этакая жалобная книга, адресованная иностранным державам, которые уже как год внимательно следили за событиями в Америке. Окончательно принимать декларацию делегаты тогда не стали, хотя о своей персональной независимости к тому моменту уже успели объявить многие крупные города и даже одна колония целиком (первым независимым штатом стал крохотный Род-Айленд и поныне самый маленький из американских штатов). Большинство у сепаратистов, конечно, было, но они считали, что подобное решение должно быть принято единогласно.
II Континентальный Конгресс провозгласил независимость Соединенных Штатов Америки только 4 июля 1776-го года, устав ждать вечно колеблющийся Нью-Йорк. Спустя 9 дней свои подписи под документом поставили и нью-йоркцы, а депеши уже летели в разные края. Пути назад не было, а Война за независимость вскоре стала войной европейских держав. Именно французы и испанцы выиграют для американцев ту войну, но с Парижем это сыграет дурную шутку, - многие ветераны проникнутся республиканскими идеями, что подтолкнет Великую Французскую Революцию.
Любая революция – русская, французская или американская – спустя годы смотрится чем-то неизбежным, но для современника революция всегда внезапна. Вряд ли после 1767-го и кризиса тауншендских пошлин Короне удалось бы предотвратить отделение колоний, но до начала войны оставались еще годы, а отцы-основатели США явно не подозревали, какую роль уготовила им судьба. Делегаты II Конгресса, направляясь в Пенсильванию, искренне рассчитывали, что за несколько недель они составят несколько петиций и примут пару резолюций, а в итоге им удастся добиться примирения с Лондоном как удавалось прежде. Тогда Франция и Испания пугали американцев больше, чем «знакомое зло» в виде британских парламентариев.
Если смотреть на эту историю из сегодняшнего дня, в глаза бросаются множество параллелей и совпадений. Американцы стали первыми евроскептиками и первыми антиглобалистами в тот период, когда Британская Империя сделала мощную заявку на мировой господство. Как и современные британцы, американцы выступали против налогов без представительства. Они смотрели на королевских солдат, как современные националисты смотрят на мигрантов. Они боролись за свои интересы при помощи торгового эмбарго и уничтожали чай, как российские власти уничтожают польские яблоки. Так же, как и сегодняшние консерваторы, они крайне боялись распространения «чужих» религий в Америке – католицизма и англиканства. Среди них были крайне популярны «теории заговоров» о «лондонском сговоре». Французы же активно помогали колониям «добровольцами» - еще одна параллель с днем сегодняшним.
Но вряд ли Барак Обама скажет об этом в своей сегодняшней речи.
