Выдающегося немецкого физика Вернера Гейзенберга называют то «несостоявшимся отцом атомной бомбы», который провалил поставленную перед ним задачу, то наоборот — ярым борцом с нацистским режимом и саботажником. Исторические аргументы зачастую либо подаются однобоко, либо дополняются домыслами исследователей и литераторов. Какую же роль Гейзенберг сыграл в нацистском проекте разработки ядерной бомбы? Об этом в своей статье рассказывает известный немецкий физик-ядерщик Клаус Готтштейн.

Неудача, которую ждали

Через несколько дней после начала Второй мировой войны Вернера Гейзенберга, профессора Лейпцигского университета, вызвали в Управление вооружений сухопутных сил Германии. Там ему поручили исследовать возможность создания ядерной бомбы — пока чисто теоретическую.

Вернер Гейзенберг

К 1941 году Гейзенберг и группа немецких ученых, известная как «Урановый клуб», пришли к выводу, что создание такого оружия массового поражения возможно, но на это уйдет много лет. Нацистскую Германию такой ответ не устраивал, ведь в условиях войны ждать светлого будущего нецелесообразно. Однако рейхсминистр вооружений и боеприпасов Альберт Шпеер поддержал проект запуска небольшого реактора, пригодного для выработки электроэнергии.

Гейзенберг этим был абсолютно удовлетворен — ему не пришлось делать моральный выбор об участии или неучастии в попытках создания атомной бомбы. Поэтому неправильно говорить о том, что физик «провалил» поставленную перед ним задачу, как полагают некоторые.

Встреча в Копенгагене

Хотя ко второму полугодию 1941 года Гейзенберг убедился в невозможности создания ядерного оружия в ближайшем будущем, его беспокоили дальнейшие перспективы. Бомбу могли сделать в США, да и в Германии от нее не зарекались.

К сожалению, поставить вопрос безопасности мира перед международным научным сообществом напрямую он не мог и потому обратился к своему другу и учителю, датскому физику Нильсу Бору, с которым работал в 1920-е годы. Гейзенберг хотел обсудить с ним эту проблему и узнать его мнение. В сентябре 1941 года они встретились на астрофизической конференции в Копенгагене.

Боясь подслушивания гестапо, Гейзенберг был очень осторожен в выражениях и тщательно подбирал слова — ведь если бы он рассказал Бору о немецкой ядерной программе и своем участии в ней, его могли осудить за предательство. Но датский физик, как только осознал, о чем идет речь, сразу прервал беседу. Он не мог представить, что Гейзенберг мог начать ее без особой санкции немецких властей. Бор был ярым противником оккупации Дании и не желал иметь никаких дел с нацистским режимом (впоследствии Гейзенберг сожалел о том, что, несмотря на все риски, не был более откровенен, но прошлое не изменить).

В очерках, посвященных этому событию, часто говорится, что на этом дружеские отношения между физиками закончились, но это не так. Все еще находясь в Копенгагене, Гейзенберг пишет в письме своей жене, что через два дня после того разговора с Бором они сидели дома у датского ученого и мило проводили время. Они вместе с семьями продолжали ездить друг к другу в гости и после войны.

Юнг-фантазер

Впрочем, их дружба действительно подверглась испытанию, когда австрийский журналист Роберт Юнг написал книгу «Ярче тысячи солнц», посвященную работе над атомной бомбой в США и в Германии. Работая над ней, он беседовал с Гейзенбергом и другим немецким физиком, Рихардом фон Вайцзеккером, которые ему многое рассказали.

Юнг не стеснялся по-своему интерпретировать слова ученых. Радость и облегчение Гейзенберга от обнаружения технических трудностей, связанных с созданием бомбы, он представил как тайный план саботажа проекта, который вынашивал физик, столкнувшись с моральной дилеммой: дать Гитлеру оружие огромной силы или нет. После выхода книги физик протестовал — он никогда не пытался выставить себя «героем сопротивления», и то, что это издание воспринимали как одобренное им, сильно вредило его репутации.

Более того, в работе Юнга была описана встреча Гейзенберга и Бора, причем Бор предстает виновником того, что разговор ученых был прерван. Датский физик подумал, что это событие описано так со слов и согласия его немецкого коллеги.

Бор написал большое письмо Гейзенбергу по поводу книги Юнга, но так и не отправил его. Письмо было опубликовано в 2012 году, через 50 лет после смерти датского физика, и в нем много интересного.

Прежде всего, тон послания чрезвычайно сердечный и дружественный. Бор пишет, что давно хотел обсудить с Гейзенбергом вопросы, которые остались неразрешенными во время беседы в Копенгагене. Это совершенно противоречит мнению, составленному немецким физиком, — тот считал, что Бор, наоборот, считает тему закрытой и не хочет поднимать ее вновь. В документе также упоминается о нескольких беседах двух ученых в 1941 году на улице, во время прогулок (так их труднее было подслушать).

Наконец, Бор в деталях объясняет, почему решил завершить разговор, в котором Гейзенберг намекал на существование немецкого проекта ядерной бомбы. Ему казалось, что германский физик дает понять, что реализация этой инициативы проходит под его руководством. Бор подумал, что Гейзенберг имеет в виду неминуемую победу Германии в войне и предлагает сотрудничество в сфере создания оружия массового поражения.

Все это привело к тому, что датский ученый на протяжении многих лет, видя в книге Юнга обрывки того разговора, считал, что Гейзенберг намеренно опустил эти детали, которые Бор ясно помнил. Более того, согласно автору «Ярче тысячи солнц», немецкий физик говорил о том, что его собеседник никак не мог слышать — о важности прекращения разработки ядерного оружия. Юнг представил как факт то, что Гейзенберг только пытался сказать.

Ананас раздора

Есть еще один эпизод биографии Гейзенберга, который трактуется неоднозначно. В течение шести месяцев, с 3 июля 1945 года по 3 января 1946 года, ученый, вместе с другими немецкими ядерными физиками, удерживался союзниками в Великобритании, под Кембриджем в Фарм-Холле, здании, напичканном подслушивающими устройствами.

Вечером 6 августа 1945 года ученый узнал по радио о том, что американцы сбросили атомный заряд на Хиросиму, и не поверил в это — по его словам, США для этого потребовалось бы две тонны урана 235, поскольку именно столько радиоактивного вещества необходимо для достижения критической массы. На этом основании некоторые исследователи заключают, что Гейзенберг никогда не вдавался в подробности технологии, поскольку это значение было чисто гипотетическим, названным еще до войны в рамках одной из умозрительных теорий.

Но некомпетентность физика не подтверждается разговорами, которые он вел с коллегами в Фарм-Холле в тот день. На реплику Гейзенберга другой ученый, Отто Ган, отвечает: «Но скажите, почему вы раньше мне говорили, что 50 килограмм 235-го достаточно, чтобы сделать все что угодно? А теперь заявляете о двух тоннах». Другое важное свидетельство — разговор с генералом-фельдмаршалом Герхардом Мильхом в июне 1942 года, когда Гейзенберг утверждал, что город, подобный Лондону, можно уничтожить бомбой «размером с ананас». Наконец, 14 августа 1945 года, через девять дней после Хиросимы, он прочитал лекцию, абсолютно корректно представив теорию атомной бомбы.

Почему же Гейзенберг говорил о двух тоннах 6 августа? Наиболее вероятным представляется то, что он полагал, будто коллектив немецких ученых под его руководством продвинулся в своих исследованиях существенно дальше, нежели американцы, и был намерен использовать это в торгах с союзниками. Поэтому Гейзенберг и сделал столь громкое заявление, ведь, подозревая наличие прослушки, он должен был показать, что не купится на такую утку.

* * *

Таким образом, выдвинутый аргумент о том, что Гейзенберг якобы «пытался сделать атомную бомбу для Гитлера и потерпел неудачу» представляется чрезвычайно упрощенным.

Правильнее будет сказать так

Гейзенберг вместе с некоторыми другими немецкими физиками получил в начале войны от Управления вооружений сухопутных сил Германии задание выяснить, может ли ядерная энергия использоваться в военных целях. Ученые установили, что это возможно, но потребует средств и времени, не соответствующих военной обстановке. Нацисты заморозили проект в 1942 году.

Гейзенберг был рад, что ему не придется принимать сложное моральное решение: подчиниться приказу или, рискуя жизнью, саботировать проект. Его вполне устроила работа над небольшим ядерным реактором для гражданских целей, на что он и получил санкцию властей.

В 1941 году в Копенгагене Гейзенберг пытался поговорить с Нильсом Бором о том, что международное ученое сообщество может сделать для предотвращения создания атомной бомбы. Его собеседник, однако, не понял, о чем идет речь, поскольку немецкий физик выражался уклончиво, опасаясь слежки.

Михаил Карпов

Рейтинг публикации:

0

Комментарии (1) | Распечатать

Добавить новость в: