Рак - это очень жестокая проверка на стойкость не только для нас, больных, но и для семьи, родственников и друзей. Это судьба (а я верю в Судьбу!) посылает нам бесконечно трудное испытание. Да, именно испытание, а не наказание, как считают многие женщины. Понимание этого помогает преодолеть этот трудный путь, обрести точки опоры в борьбе с болезнью и начать новую жизнь.
Страшный диагноз
Мне было 44 года, когда судьба заставила меня пережить это ужасное заболевание - рак молочный железы.
В ноябре 1991 года я защитила докторскую диссертацию, и в 42 года стала доктором фармацевтических наук, затем, через полгода, - профессором, заведовала кафедрой в медицинском университете. Многие годы все в моей жизни складывалось удачно: хороший профессиональный рост, дружная семья, большой круг друзей и знакомых. Вырастила, воспитала и дала хорошее образование сыну. Теперь, казалось, могла бы несколько уменьшить темп жизни. Но...
Предыстория моего заболевания такова. В феврале 1992 года, находясь в командировке в Москве, я ушибла левую грудь (при внезапном торможении троллейбуса ударилась о поручень). Образовался синяк, и, хотя он прошел без какого-либо лечения, этот случай мне почему-то запомнился. В апреле 1993 года, сидя перед телевизором, случайно положила руку на грудь, именно на то место, где был синяк, и нащупала небольшое, совершенно безболезненное уплотнение. Первой мыслью было: не рассосалась гематома после удара, но мое самочувствие в тот период было нормальным (правда, иногда мучила давняя моя болезнь - артериальная гипертония), поэтому никакой настороженности не возникло.
Прошло несколько дней. Руки сами тянулись к уплотнению, появилось желание показаться врачу, тем более, что несколько лет назад умерла от рака молочной железы моя сокурсница, доцент с другой кафедры. Из-за стеснительности и страха перед болезнью она обратилась к специалистам слишком поздно.
И вот я на приеме у онколога, кандидата медицинских наук. Внимательно осмотрев меня, он сказал, что нужно сделать пункцию (взять образец ткани) и пройти ультразвуковое исследование (УЗИ). Сделать маммографию было невозможно, так как уплотнение располагалось в "неудобном" для рентгенографического исследования месте. Поскольку к врачу я обратилась в самый канун майских праздников, пункцию сделали только через месяц после обнаружения мною уплотнения. Тогда же провели УЗИ и выявили небольшую опухоль (примерно 1,5 см в диаметре). Однако оставалось неясным, доброкачественная она или нет. На следующий день, вечером, врач позвонил и сказал, что у меня найдены атипичные клетки и поэтому необходимо срочно пройти лучевую терапию и оперироваться.
Как приняла это сообщение? Заплакала, конечно, но это еще не было шоком. Только позже я поняла, что Игорь Владимирович пожалел меня и потому не сказал всей правды.
Что я знала тогда о раке молочной железы? Наверное, столько же, сколько обычная "среднестатистическая" женщина.
Молодой врач-радиолог прочитала записи в моей медицинской карте. Размечая на груди поля облучения, она оптимистично сказала, что в течение месяца лечить меня будет она, затем предстоит операция, а потом, возможно, - химиотерапия. И только тогда, осознав, что врач перечислила все методы лечения онкологических заболеваний и что все это предстоит вынести мне, я с ужасом поняла, что у меня рак. Это был шок! Слезы, страх, смятение - мир померк! Через весь город я шла домой пешком, сторонясь людных улиц.
Полный курс облучения (22 сеанса, в общей сложности получила 44 Гр) перенесла хорошо, больничный не брала, продолжала работать. Я старалась поддерживать свои силы: ежедневно принимала эссенциале, поливитамины "Юникап" и обязательно стакан красного сухого вина для улучшения кроветворения. Ела овощи, фрукты, непременно - гранат. От сотрудников и близких диагноз не скрывала - в отношениях с людьми всегда была откровенной.
Но все-таки некоторые сомнения меня мучили: если предстоит операция, зачем нужно облучение? Если у меня такая маленькая опухоль, зачем полностью удалять молочную железу? Это был трудный период метаний. Однако потом, прочитав о причинах возникновения, развития и методах лечения этого заболевания, поняла, что оптимальным является комбинированное лечение.
После облучения под мышкой возник почти неизбежный при таком виде лечения лучевой ожог, пришлось до операции срочно его лечить. Моя многострадальная левая грудь стала на треть меньше, но и опухоль пропала! Осматривая меня перед операцией, врач-терапевт сказала, что не ощущает ее. И меня снова стали мучить сомнения: нужна ли операция? Следует сказать, что немного позже в палату, где я лежала, попала женщина, которая за год до этого получила курс лучевой терапии, но оперироваться не стала. В итоге она оказалась в гораздо худшем состоянии, чем раньше.
И вот настал день (через 2 недели после облучения), когда я пришла в онкологический диспансер на госпитализацию. Провинциальное лечебное учреждение, построенное в 70-х годах, ставшее спустя 20 лет слишком тесным для области. В палатах - по 5-8-10 человек, удобств - никаких, ежедневные перебои с подачей воды...
Меня поместили в палату на 5 человек. Соседки мои - учительница-пенсионерка, колхозница, продавец, нянечка из детского сада (возраст - от 35 до 70 лет), прооперированные в разное время, все - с дренажными трубками и специальными сборниками для лимфы. Наступил час врачебного обхода. Я села на койку, ошарашенная увиденным. Лежащая рядом женщина (она перенесла операцию дней 10 назад, ей удалили левую грудь) разделась, и врач начал ее осматривать. И вдруг я увидела, как бьется ее сердце через тонкую кожу! Я не смогла это выдержать и ушла на улицу. Желание бежать из больницы переполняло меня, слезы душили, я не знала, что мне делать.
Наступило утро. Я стала готовиться к операции. Женщины в палате доброжелательно напутствовали меня, дали охранную молитву (спасибо им, на душе стало спокойнее и легче). Затем - операционная...
После наркоза окончательно пришла в себя только вечером. Я еще не понимала, что для меня началась другая жизнь - жизнь женщины-инвалида, раковой больной, но появилось непреодолимое желание выжить!
Оглядываясь на все пережитое мной, могу сказать, что моя жизнь разделилась на две части - благополучная пора до "грома" страшного диагноза (какими мелкими кажутся все мои тогдашние печали и обиды!) и жизнь после, связанная с осознанием тяжести заболевания, лечением и борьбой за выживание. Каждая страница в моей истории - шаг по тонкой, туго натянутой проволоке от привычной (обычной!) жизни к другой, новой.
Лечение
На следующий день после операции, утром, пришли врачи (я лежала в реанимации) и сказали, чтобы я вставала и шла к себе в палату. Но я была так слаба, что меня перевезли на каталке. В середине дня мой хирург настоял, чтобы я начала двигаться, и я потихонечку пошла по коридору. На 4-й день я уже смогла спуститься с третьего этажа на улицу.
Послеоперационный период протекал более-менее благополучно: перевязки каждый день, рана заживала хорошо, лекарства (свои!), к счастью, были. Правда, после того как убрали дренажи (я носила их 4 недели, лимфорея длилась 5 недель), несколько дней держалась повышенная температура. Уже на 3-й день после операции врач рекомендовал мне заниматься разработкой "поврежденной" руки. Самое распространенное упражнение - карабкаться по стенке или двери. Тогда в диспансере не было ни зала реабилитации, ни специалистов по лечебной физкультуре, ни психотерапевтов. Тяжело об этом говорить, но процесс выживания, за исключением необходимой врачебной помощи и минимального внимания со стороны больничного персонала, предоставлялся самой женщине.
В палате мы почти не произносили слово "рак", говорили о заболевании, операции, химиотерапии (за исключением меня, все женщины получали комплексное лечение по полной программе). Свои страдания и переживания держали в себе, никто не плакал. Все жили надеждой, что операция поможет и скоро о болезни будет напоминать только шов на месте бывшей груди.
В углу палаты стояли пластмассовые палки. Ежедневно, после врачебного обхода, я брала одну из них и делала упражнения, вспоминая свою спортивную школьно-студенческую молодость. Под мою команду женщины со слезами на глазах от боли тоже пытались выполнять упражнения. Старались все: и колхозница, и учитель, и старушка, и нянечка.
Стоял жаркий июль. Отсутствие элементарных санитарных и гигиенических условий, ночи почти без сна с комарами и закрытыми окнами (они были без сеток) привели к тому, что у меня поднялось артериальное давление. Из-за обострения гипертонии через 2 недели после операции палатный врач, приняв во внимание мое фармацевтическое образование, отпустила меня домой (как бы перевела на дневной стационар). Мой хирург уже был в отпуске. Еще 3 недели я регулярно ездила на перевязки.
Дома я с облегчением приняла душ (с помощью мужа) и, наконец, выспалась. Ежедневно занималась зарядкой и тщательно изучала специальную литературу по раку молочной железы. Я узнала, что для предотвращения отеков после операции "больную" руку следует класть в постели на специальное приспособление или элевационную подушку, отводя руку на 30-40 градусов. Конечно, никаких элевационных подушек в диспансере не было, поэтому никто из врачей об этом и не говорил. Я приспособила для этих целей другую обычную подушку и, надо сказать, привыкла к ней, пользуюсь до сих пор. Кроме того, эта подушка позволяет мне избежать чувства "незащищенности сердца": у меня удалена левая грудь, и если я ложусь на левый бок, то ощущаю биение своего сердца; это постоянно напоминает мне об искалеченном теле.
Из литературы я узнала также, что после снятия швов на область предплечья, плеча, грудной стенки назначают теплый (38-40°С) душ. Благодаря этому быстрее прекращается лимфорея. Поскольку в диспансере не было условий для приема душа, то больным об этом тоже никто не говорил. А ведь многие женщины, особенно полные, страдают лимфореей довольно долго - несколько недель. Хотя до сих пор меня мучают покалывания в левой подмышке, ежедневный теплый душ или обтирание увлажняющим полотенцем снимают эти ощущения.
Конечно, дома потихоньку я начала следовать рекомендациям, почерпнутым из книг. Оберегаю "больную" руку - не поднимаю тяжестей (в течение года совсем не поднимала, сейчас только до 3 кг), стараюсь также не носить тяжелого и правой рукой. (Если все-таки пришлось поднять тяжелое левой рукой, начинает болеть предплечье.) В течение трех лет не работала на даче, не мыла полы, не стирала крупное белье (потому что не могла его отжать), мелкие вещи стирала, поставив табурет в ванну, на него таз.
В те дни мне принесли газету, в которой была опубликована статья женщины, перенесшей такую же операцию и попытавшейся объединить "коллег" по несчастью, чтобы вместе добиться их социальной адаптации. Однако она столкнулась с непониманием проблем онкологических больных, нежеланием оказать им помощь, даже с безразличием окружающих. Публикация стала для меня еще одним шоком: переживая боль от перенесенной операции, восстанавливая свои физические силы, с действительностью жизни я пока не сталкивалась. Статья меня "приземлила", поставила перед фактом какой-то моей заклейменности. Это стало началом депрессии...
Желание выжить
Когда убрали все дренажи, я впервые попыталась посмотреть на себя в зеркало глазами обычной женщины. От жалости к родному, но теперь изуродованному телу слезы полились сами собой. Подумалось, что время женственности для меня закончилось, принеся взамен серьезные проблемы, связанные с внешним видом. Трудно было смириться с мыслью, что теперь до конца дней моих я должна буду что-то подкладывать в лифчик. Мои первые попытки с ватой не увенчались успехом. Помня чьи-то советы в больнице, попросила приятельницу смастерить мне "грудь" с помощью льняного семени. Получился какой-то камень в материи, который тут же повредил операционный шов.
Пошла в протезно-ортопедическое учреждение, где по справке онкодиспансера мне выдали протез и специальный лифчик. Меня ждал очередной моральный удар (я уже перестала их подсчитывать), жизнь продолжала испытывать на стойкость. Государственный бесплатный протез - это что-то резиновое, наполненное спиртом с глицерином, тяжелое и очень некрасивое. Лифчик модели для кормящей матери потряс меня еще больше. (Хотелось бы знать: тем, кто создавал эти протезы и белье, приходило в голову, что носить это - женщине, может быть (не приведи Господи!) кому-то из самых близких, родных?)
Горю моему не было предела. Я замкнулась, постоянно плакала. Постепенно вошла в депрессию и просто лежала в слезах, ничем не интересуясь. Тело болело... Появились мысли уйти из жизни - впереди я не видела просвета.
У нас с мужем единственный сын. Он оказался хорошим психологом. Не стал гладить меня по голове и плакать вместе со мной, а постарался пробудить меня к жизни по-другому: "Если не хочешь помочь себе, то помоги хотя бы мне", - сказал он довольно строго. И постепенно я пришла к мысли, что если у меня больше нет цели в жизни, то я должна помочь сыну, тем более, что его работа связана с моей специальностью. Я начала выбираться из кризиса.
Периодически, раз в полгода, прохожу обследования со всеми анализами, флюоро- и рентгенографией, УЗИ. Посещаю терапевта, хирурга, невропатолога, гинеколога, офтальмолога, ЛОР-врача, но всегда со страхом ожидаю визита к онкологу. К счастью, пока результаты каждого осмотра и обследований меня радуют.
Снова и снова, словно барон Мюнхгаузен, я "вытаскиваю себя за косичку" из болота отчаяния и стараюсь благодарно принимать жизнь такой, какая она есть, - ради своей работы, учеников, ради любимого сына, ради самой себя.
Нина Борисовна ДРЕМОВА, член-корреспондент Российской академии естественных наук, доктор фармацевтических наук, профессор
По материалам спец выпуска "Профилактика и лечение онкологических заболеваний" март 2007 года "Дрим Тим 36,6"
Рейтинг публикации:
|
